Geum.ru

Www v-mihailoff narod ru Опьянение трезвостью

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Я начал читать стихи Есенина, «Письмо к женщине». Она нахмурилась, но ничего не говорила.

- Тебе не нравится автор или как я читаю? Я могу Блока, Лермонтова, Пастернака.

- «Или» здесь совершенно не причём, я не люблю стихи, - сказала она твёрдо.

- Ладно, не буду, - подумал я удивлённо.

- Ты всем своим подругам их читаешь? - с иронией спросила Елена.

- Ты что, ревнуешь что ли? - начал я заедаться.

- Ревновать к прошлому нет смысла, сказала она задумчиво и как отрезала:

- Не будем об этом.

- Не будем - не убудем, согласился я и продолжил, я запоминал стихи в одно, от силы в два чтения, а теперь не могу и четырёх строк запомнить. Обидно.

- Переутомление, осложнённое алкогольной интоксикацией организма, давай не будем пить месяца два вообще. - Она подумала немного: - До майских праздников – идёт. - А скучно не будет? - спросил я осторожно.

- А если наскучит, так расстанемся, - обронила она безразлично. В этом был элемент выбора, но он оставался только за мной. Мы зашли в «Светлячок» порция чебуреков с томатным соком взбодрила меня, но про «Алиготе» решил не вспоминать. Скучно с Леной не было никогда. Во всяком случае, в тот день она меня подняла на ноги, накачала уверенностью и твёрдостью: всё образуется. Расстались мы около полуночи, я пришёл домой, попытался учить очередной предмет, успех был мизерным, но вселил надежду. С грехом пополам, медведями и шпорами одолел я эту сессию. Встречались мы каждый день, всё было завлекательно и прекрасно, время летело незаметно.

Подходили майские праздники. Елена уже перезнакомилась со всеми моими товарищами. Они приняли её вначале настороженно, но в конце концов, она стала равноправным членом нашего кружка. В любом вузе существует негласное соревнование между факультетами. Чья специальность более значима, более востребована, более модна. В то время автоматика была в первых рядах технического прогресса, поэтому самомнения о собственном превосходстве у меня и у моих однокашников было, хоть отбавляй. Но зазнайство было лёгким и поверхностным, и быстро слетало, если завязывались добрые дружеские отношения.

Так сложилось, что на майские праздники намечался выезд на Кубань. К тому времени чаша Кубанского моря ещё не была заполнена, и пойма реки Кубани представляла из себя набор различных стариц, заводей и притоков. Отец одной из наших однокашниц имел катер и предложил покатать нас, по всей этой запутанной акватории с ветерком и со всеми экзотами, которые сопутствуют большому речному путешествию. Ни свет ни заря мы отправились. Погрузились, катер оказался довольно большим, во всяком случае, десять человек не заставили его ни черпать, ни клевать носом. А когда Виктор Дмитриевич приказал всем сосредоточиться на корме и включил форсаж, то ветер засвистел, так что мы все только смеялись и радовались свежему воздуху, голубому простору и молодости. Лихо закладывая виражи, командор уверенно вёл судно по извилистому водному пути. Совсем недалеко от места, где я ровно год назад переживал национальное приключение, катер уткнулся в песчаный берег. Солнце уже взошло и припекало по-летнему, девушки куда-то упорхнули по своим делам, парни стали выбрасывать скарб на берег. Через некоторое время я освободился, разогнулся и обомлел. Передо мной в черном с белыми просветами купальнике стояла Елена Прекрасная. Состояние удивления и столбняка, слишком лёгкие слова, они совершенно не передают того восхищения, восторга и онемения, которые я испытал, увидев прекрасное женское тело. Рядом, по-моему, Сёмка произнёс:

- Не года себе русалка! Зимние и весенние одежды скрывали классическую фигуру, очень пропорционально сложенную, грациозную. Лена стояла и улыбалась, полностью осознавая собственную красоту и значимость, в её позе был вызов и призыв одновременно.

- «На, смотри! Я тебе нравлюсь?» - как бы говорило всё её женское существо. Она постояла, убеждилась - я в ауте, затем засмеялась и немного помедлив побежала к воде.

- Где ты их находишь? - спросил вдруг Аркаша.

- Они сами меня на белое танго приглашают, но места знать надо, - заквохтал я гордо.

- Тебе-то зачем знать про места, ты уже нашёл свою судьбу, - пророкотал Симон иронично.

- А вдруг я передумаю? - заерепенился Арик.

- Ты может и передумаешь, да кто тебе разрешит? - сказал твёрдо Сёма. - Кишка тонка, это уже судьба.

– Почему ты так уверен? - спросил Аркашка, но уже без особого протеста.

- Мать моя сказала, повязали Аркадия на всю жизнь, а она в этих вещах не ошибается. Было не понятно, удовлетворило это объяснение нашего друга или нет, но, оказалось, Анна Гавриловна была права.

- Аркадий, где у нас шашлыки? Почему костра нет? Где наши вещи? - это кричала Клава, его судьба!

– Вот опять вино не разогрето, - выпало из Аркадия, и он помчался исправляться.

Пикник начинался, для молодого организма, главное на природе - это, конечно, еда. Настроение было отменным. Я выдержал почти четырёхмесячный карантин «сухого закона», и когда стали наливать, вопросительно посмотрел на Елену Прекрасную, она незаметно кивнула. Память немного восстановилась, текущие зачеты, курсовые и семинары сдавались в срок. Острое чувство усталости, которое проявлялось порой желанием пить или кричать, прошло. Праздник пошёл в разгул. Купались, ели, пили и даже пытались ловить рыбу, но из этого ничего не получилось, шум и гам стоял такой, что рыбы не было в радиусе метров трёхсот. Я неловко выдернул бутылку «Столичной» из прибрежного песка, в котором охлаждалась водка, донышко отвалилось, порыв был заглотать вокруг всю воду, мне это испортило настроение, но все окружающие отнеслись к этому легко. Мудрая Клава даже сказала: «Меньше достанется». Она была права, но не учла, что среди нас был Виктор Дмитриевич и только забрезжил закат, ему захотелось приналечь на спиртное, которое подошло к концу. Тогда они с Сёмой помчались на катере в ближайший аул, где набрали «Улыбки» и наулыбались так, что когда Симон выпал из катера то еле произнёс:

- Был бы трезвый, таких виражей не выдержал бы ни за что. Если и есть мёртвые петли на воде, то мы их сделали штук пять! Девятый вал это игрушки… Меня питиё в тот день не привлекало, единственно, преследовала вина за разбитую бутылку. Роль вредителя и истребителя спиртного мне была не приятна.

Время летело незаметно. Опять настало лето, успешно прошла шестая сессия. Каникулы прошли на железной дороге, ничем особым себя не проявляя. Увлечение Леной продолжалось и наливалось жизненным обожанием и нежностью. Летом у неё была практика на хлебоприёмных пунктах края, а мне пока везло - каникулы принадлежали только мне. Когда мы закончили летние приработки и отправились в Геленджик, то на этот раз мне несказанно повезло: через три дня нашего пребывания на курорте туда приехала Елена.

Оказалось, её мать работает на комбинате, которому принадлежала часть мест в том же доме отдыха, где отвисали наша троица. Так что жизнь наша, особенно моя, пошла не по приключенческому руслу, а приобрела размеренный и чинный характер. Утром и вечером купания, солнечные ванны. По предварительному заказу обед, ужин, завтрак без проблем в столовой дома отдыха, спиртное почти не употреблялось. После того как ранней лошадью, проездом из Чехии, к нам прибыла и Клавдия, в то время уже Аркашина невеста, жизнь обрела зрелые, плановые и целомудренные очертания. Романтика наступала вечером, танцы, кинофильмы, шашлыки, стрельбы в тире, не очень навязчивый наш курортный сервис. Настала пора возвращения на учёбу. Елена улетела на практику в Днепропетровск, а я приступил к учёбе в Краснодаре, первый раз без колхозной прелюдии.

Неожиданно получаю от Людмилы депешу: «Мишка, хахаль моей подруги, собирается лететь к нам на её день рождения, если есть желание, присоединяйся». Есть ли у меня желание?! Мишку я разыскал в полчаса, но оказалось, его желание ещё сырое, он колебался, стоит ли вообще с этим связываться, тем более что льготный билет на самолёт выдавали только за три дня до вылета.

- Билет я беру на себя, давай студенческий, - он вытащил его безропотно. Деньги заработанные на железной дороге ещё не кончились, два билета потянули рублей на сорок, стипендию за лето уже получил, так что всё складывалось как нельзя лучше. Но я думаю, если и были какие-то препятствия, то я их преодолел бы, такой я чувствовал подъём и нетерпение перед этой поездкой. Примечательно, что за три дня до вылета я случайно вновь оказался в кассе. Семён срочно вылетал в Москву на аналогичное свидание к своей предполагаемой невесте. Меня прострелило, и я спросил в кассе два билета до Днепра, на что кассир отрицательно покачала головой, но запросила по связи. Вдруг громкоговоритель сказал: «Имеются два места». Хотелось кричать ура. Я купил два билета по студенческой льготе, немедленно сдал уже имеющиеся у меня билеты, и стал богатым, как Крез.

Елена обещала нас встретить, Каково же было моё удивление, когда навстречу явились Елена и Ольга - моё заоблачное увлечение.

- Мой камрад Оля, - представила Лена. Ольга спокойно протянула руку, ни один мускул не дрогнул на её лице, лёгкое нажатие мизинца в мою ладонь приказало мне молчать. Что касается меня, то моё обалдевшее состояние можно было спокойно принять за восхищение всем и вся. Такие же прямые рассыпанные по плечам волосы, как и прошлой зимой, немного посветлевшие от летнего солнца. Загар ровный по плечам, рукам и ногам. Темно - коричневый цвет кожи был ей к лицу, да ей всё шло. Поехали в гостиницу, нам с Мишкой удалось уговорить дивчину лет около сорока, что нам просто необходимы два двухместных номера. Две пачки «Краснодарского чая» и коробка птичьего молока были самыми убедительными доводами в этом разговоре. Мы очутились на восьмом этаже, комнаты были рядом. Из окон Днипр широкий и редкие птицы, которые периодически тонули в его волнах при попытках перелететь.

С практических занятий на пивзаводе Лена и Ольга отпросились на два дня. Мы с Еленой встречались уже около года, и за это время было много попыток с моей стороны сделать наши отношения интимными и проникновенными, но при достижении какого-то состояния она вдруг каменела, и мне приходилось сдавать назад. Я всё чаще ловил себя на мысли:

- Я хочу от этой женщины ребёнка, не важно, кто это будет - мальчик или девочка, ребёнка и всё. Все предыдущие ситуации искушения, ни в какое сравнение не шли с теми условиями, в которых мы вдруг оказались. Две громадные кровати, диван, стол два кресла, душ, ванна, полная изоляция от окружающих - иллюзия совместного жилища. А почему иллюзия? Она не устояла. Лёгкое летнее платье отлетело в сторону, лифчик то ли лопнул от моей страсти, то ли просто расстегнулся, и белая пена груди поглотила моё лицо. Любить, обнимать, целовать загорелую женщину - это музыка, причём музыка рояля. Тонкие полоски девственной белизны то попадают в поле зрения, то исчезают, как клавиши, тёмные и белые, и возбуждают так, как не возбуждают пачки порнографических открыток. Мне хотелось эту юную женщину всеми фибрами души, чувств, и эмоций. Я хотел от неё ребёнка здесь и сейчас, она как личность должна повториться в этой жизни ещё раз, и пусть всё летит в тартарары. Я просто хочу её как женщину всем своим мужским естеством, и ничто уже больше не существует, только она и моё плотское желание. Она не протестовала, мои прикосновениях и ласки интимных мест, её возбудили, дыхание стало прерывистым, она подалась ко мне, и мы стали единым любовным организмом. Как в Библии: «И прилепится человек к жене своей, и будут двое одна плоть» Вся ночь - одно сплошное соитие, практически не прекращающееся, лёгкое забытьё, прохладный душ и всё опять, как в первый раз. Ночи в сентябре довольно продолжительны, но нам их не хватало, они пролетали, как час. Рвались в дверь Мишка с именинницей, приглашали нас на прогулки, мы отсылали их куда подальше. Стучали горничные и своим мягким хохлатским говорком, просили разрешить убрать в номере и всё приговаривали: «А вы не лякайтесь, не лякайтесь»…

В последний день мы всё-таки выбрались в Днепропетровск. Я был поражён его красотой, величиной и основательностью. Про этот город вообще не было слышно, скорее всего, потому что в нём было множество засекреченных производств и институтов. Он оказался фундаментальным, со своеобразной социалистической архитектурой, широко и стильно раскинулся по обе стороны Днепра. Множество мостов пересекало зеленоватую гладь древней реки. Двухзначные номера маршрутов на трамваях, троллейбусах и автобусах развозили трудовое население города. Здания сталинской застройки наводняли центр, колонны, пилястры, орнаменты и памятники, архитектура застывшая в социализме музыка. Университеты, институты и просто учреждения без вывесок, как потом мне разъяснили, почтовые ящики, следовали один за другим. Бродить по Днепропетровску казалось сплошным удовольствием. Воздух был свежим, люди приветливыми, пиво прохладным. Расставаться с ним очень не хотелось, но учёба звала назад. Три дня любви остались в памяти, как прекрасное мгновение, которые редко случаются в жизни. Было такое впечатление, желание выпить, а особенно напиваться покинуло меня навсегда, чувство свободы и радости переполняли всё моё существо.

Время летело со сказочной быстротой, начались студенческие свадьбы. Молодые пары определялись в своих отношениях и начинали строить собственную семейную жизнь. Я стал иногда замечать, что эти радостные события приносят в мою жизнь неприятные осложнения. Особенно мне запомнилась свадьба Алексея Чуркина, который жил в одной комнате со мной. Его чувство к Агрипине расцветало у нас на глазах. Она тоже жила в общежитии, а приехали они из станицы Каневской, но до поступления в институт никогда не виделись, чему сами несказанно удивились. Им казалось, живя в одной станице, невозможно не знать друг друга. Гриппа вела жизнь скромную, по правилам своей патриархальной казаческой семьи, и ни на каких станичных тусовках не засветилась.

В общежитии была объявлена студенческая свадьба, все кто знал эту пару были приглашены. Я с Еленой тоже оказался на этом торжественном мероприятии. Волею судьбы напротив меня оказался преподаватель, очень своеобразного предмета под названием «Научный коммунизм». Науки в котором не было никакой, но гонор преподавателя зашкаливал за все даже не разумные студенческие представления.

Эпштейн Самуил Аронович осчастливил нас чтением пространных лекции на тему, коммунизм это молодость мира и его возводить молодым. А по академическим канонам, это та общественная формация, которая каждый день становится всё более притягательным общественно политическим строем для всего мироздания. Он же вёл семинары, по этому новейшему предмету, который был без содержания, без методологии и без собственной концепции, своеобразный набор лозунгов, которые якобы ежедневно подтверждала сама жизнь. «Наше общество вышло на широкую магистраль общественного развития… и прочее. Мне этот предмет был явно не по душе, но отказаться от его слушания, и тем более от сдачи этого экзамена, было просто невозможно. Так что ничего не оставалось делать, как терпеть и искать способы положительного выхода из ситуации. С преподавателем отношения не заладились с первого дня, потому что он относился к своей науке, как к кормилице с гордостью, придыханием и заискиванием, а мне на всю эту словесную футурологию было глубоко наплевать.

Самуил Аронович на свадьбе оказался приличным выпивохой и компанейским парнем, шумно провозглашал тосты, кричал горько, опрокидывал стакан за стаканом и громко пел, слухом и голосом природа его не обидела. Мне показалось, что за столом я смогу перестроить не сложившиеся отношения между мной и преподавателем. Подсев к нему поближе, я стал под сурдинку подпевать обозначенные темы, старался разговориться с этим человеком. Он спокойно принял мои попытки оказаться в его любимчиках через бутылку, и мы вдруг оказались друзьями. Но отвязаться от него уже не было возможности, просто так бросить и уйти было бы не вежливо, потому что разговор шёл на уровне ты меня уважаешь и я тебя тоже. Танцевать мне уже было невозможно, потому что он потребовал моего постоянного возле себя присутствия. Пошли простые пьяные разговоры, основным содержанием которых были моя похвала и восхищение этим человеком, как преподавателем и личностью, хотя никаких особых восхитительных чувств я к нему не испытывал. Елене эти попытки панибратства явно не понравилось, после неоднократных попыток отвлечь меня от пития и от этого человека, она просто ушла, что я заметил довольно поздно. Вся эта кутерьма, под названием свадьба закончилась далеко за полночь, и только тогда я смог освободиться, доставив моего собутыльника на такси до его дома, естественно за мой же счёт. Это был первый опыт решения деловых проблем через выпивку, но он оказался не удачным.

Эпштейн всем своим поведением после этого случая показывал, он никаких близких и застольных отношений со мной не имел и иметь не собирался. В связи с этим требования по предмету для меня были ужесточены, и мне приходилось готовиться к каждому семинару, потому что спрашивал он меня всегда. Естественно, что к экзамену пришлось готовится основательно, хотя выучить всю эту несусветную чушь можно было только наизусть, что для меня в те времена уже было не по силам. В конце концов, всё закончилось удовлетворительно, чему я оказался рад, как освобождению от опеки пьяного собутыльника. С Леной мы помирились, но на всю жизнь осталась в нашем разговоре реплика: «Опять у Эпштейн льготы себе вымаливал?». Не смотря на отрицательный опыт первого «делового» застолья, меня это ничему не научило. Жизнь показала, деловые пьянки в определённый период стали постоянными и даже служили оправданием моему увлечению спиртосодержащими жидкостями.


Время учёбы подходило к концу, пять лет - не вечность. При поступлении казалось - пять лет почти каменный век, но всё, тем более хорошее, кончается. Первыми среди моих самых близких друзей на оформление семейных отношений решились Аркадий и Клавдия. Их романтические отношения давно уже стали для всей нашей группы не в диковину, хотя всё начиналось непросто. У Клавы был избранник, который имел на неё виды со школьных лет, и всем, особенно её родственникам казалось, это серьёзно. Но в жизни всякого мужчины есть испытание армией, так вот суженому пришлось отправиться на службу, и осталась на время его избранница без присмотра. Студенческая жизнь шла своим чередом: зачёты, курсовые, экзамены. Стали мы примечать, что жизненные тропинки и интересы нашего Аркадия всё чаще пересекаются с Клавой. Во всяком случае, курсовые работы по Теории механизмов и машин, Теории автоматического регулирования, и другим сложным предметам первыми стали появляться у Клавдии, что совершенно не соответствовало действительности. Истинный интерес к точным наукам был только у Арика, и вдруг лидерство в группе захватила женщина. Никто не умалял её достоинств: и весела, и миловидна, и успешна по всем предметам, но быть первой в науках, где много математики, было не в её правилах. Скорее можно было сказать так, она никогда не рвалась вперёд, но и никогда не плелась в хвосте.

После третьей степени устрашения Аркаша сознался: адюльтер имеет место, но в лёгкой студенческой интерпретации. Мы потеряли товарища и собутыльника, но приобрели мыслителя и созидателя. Ничего не стоило в два-три дня по его разработкам слепить собственный курсовой или лабораторную работу, хотя мы тоже были не лыком шиты, но лень-матушка вперёд всех нас родилась лет за сто и эксплуатировала нас почём зря. Но однажды мы забеспокоились. Аркаши не было на занятиях дня два. Клава наоборот приходила расфуфыренная и радостная. Я отправился к конспиратору домой, и что же? Этот ловелас лежал нагло на диване, а от жалостливой меланхолии в комнате повяли цветы.

- По какому случаю сибаритствуем? - начал я бодро. Он глянул на меня затравленно своими большими сероголубыми глазами, что стало ясно, сладкие грёзы любви превратились в горькие слёзы разлуки и страданий, того гляди манишка промокнет от местного дождичка. Его бабушка, сказала:

- Наконец-то, хоть один пришёл, а то от этой вертихвостки у него ум за разум зашёл, не спит, не ест.

– А что, бабуля, не опрокинуть ли нам по стопочке? - я знал её слабость угощать нас всякими наливками и домашними винами.

- Ты прав, Внучик-Вальчик, как это мне старой дуре раньше это в голову не пришло, дать ему глотнуть.

- Он один у нас не пьёт, говорит, это алкоголизм вредит умственной деятельности, ехидно согласился я.

- Так я пошла, сказала она с нетерпением.

- Ходчее бабуся, ходчее, - зашептал я.

- Почему печаль во всех членах? - спросил я у вновь рождённого меланхолика.

- Так Женька на побывку приехал, - пролепетал Арик.

- А ты почему здесь, а не на арене? Где твой меч, лук и стрелы.

- Они выясняют отношения.

- И давно?

- Третий день.

- Как ты это разрешил? - спросил я. Ничего не понимаю, приехал ейный хахаль, "гоу аут", и всё. Горшок об горшок и кто дальше прыгнет. От этих выяснений дети бывают, мальчик.

- И давно ты такой грамотный? - начал он слегка оживляясь. В это время вошла бабуля с подносом, на нём стоял запотевший старомодный графин с розовой жидкостью, и тремя гранёными стаканами, бабуля предпочитала хрусталю эту объёмную тару. Я быстро набулькал полный стакан и протянул его Аркашке. Пока трепетно наливал старушке и себе, не успели мы чокнуться. «За здравие всех влюблённых и охмурённых». Аркаша махнул вино как воду. Я быстро повторил, на этот раз он стакан ополовинил. Понимая, что Аркадию не до церемоний Я поспешил налить себе и бабульке снова, опасаясь, если он продолжит грести таким темпом, то старушка протрёт тапочки, таская нам графины.

- А что ты предлагаешь, на дуэли драться? Молвил Арик. Опытный пожилой человек, быстро оценила изменение Аркашиного настроения и отвалила на кухню, шаркая подошвами и внятно напевая.

– Она его траванула колдовскою травой, я засмеялся.

– А бабка твоя юморная девка, однако, и продолжил, - Дуэль, это средневековье, нам необходима срочная встреча и конкретный ответ на умело заданный вопрос. С кем вы, Клавдия Ивановна? А тебе-то она на самом деле нужна? Или это только соревнование?