Андрей Александрович Андрюшков Людмила Васильевна Сурова Николай Беляев Геннадий Леонидович Станкевич Л. И. Айдарова Л. В. Бурмистрова Олег Игоревич Генисаретский Вотличие от доклад
| Вид материала | Доклад |
- Коньков Николай Леонидович, Останина Людмила Васильевна. 2008 @ тгпи им. Д. И. Менделеева,, 389.81kb.
- Докладчик: А. В. Андрюшков, 421.43kb.
- Николай Александрович Булганин. Родился он в 1895 году в Нижнем Новгороде. Как он указывал, 1627.27kb.
- Николай II александрович, 61.14kb.
- Сапегин Сергей Витальевич, директор научно-технического центра "Психея"; Рябцев Геннадий, 48.75kb.
- Станкевич Елена Ежова Аше Гарридо Марина Воробьева Алексей Толкачев Елена Боровицкая, 2358.76kb.
- Уважаемые отец Олег, Олег Александрович, Михаил Иванович, представители духовенства, 120.22kb.
- Заслуженные люди визитная карточка деревни Александров Андрей Александрович «Заслуженный, 112.36kb.
- «О недобросовестной конкуренции» Щетинин Андрей Александрович, 176.94kb.
- «Лобачевский и астрономия», 162.84kb.
Оправдание деятельностью: труд, деятельность и творчество
как экзистенциально-антропологическая проблема
Автор: Генисаретский О.И.
Источник публикации: сайт prometa.ru
Круглый стол на конференции "Антропологические матрицы XX века.
П.А.Флоренский - Л.С.Выготский: несостоявшийся диалог".М.:МАКРО, 2002
В дискуссии принимают участие:
Олег Игоревич Генисаретский
Александр Анатольевич Попов
Юрий Вячеславович Громыко
Владимир Николаевич Соколов
Андрей Александрович Андрюшков
Людмила Васильевна Сурова
Николай Беляев
Геннадий Леонидович Станкевич
Л.И.Айдарова
Л.В.Бурмистрова
Олег Игоревич Генисаретский
В отличие от докладов, прочитанных ранее, наш круглый стол будет касаться более жизненно-практических вопросов.
Объявляя о проведении этого Круглого стола, мы имели намерение посвятить его 100-летию прославления во святых преп. Серафима Саровского, который завещал нам в наследие не церковный приход, не монастырь, а молитвенно-трудовую, мельничную общину. Среди многих заветов Преподобного есть и этот - завет о труде, о его спасительном предназначении и спасительной силе. И не этот ли завет раскрывался потом в «Философии хозяйства» о. Сергия Булгакова, и в типологии деятельности о. Павла Флоренского, и продолжает раскрываться поныне в поступи русской мысли?
Так определилась тема круглого стола, обозначенная уже на нашей конференции в докладе А. А. Андрюшкова «Оправдание деятельностью». Не оправдание деятельности, а оправдание деятельностью. Речь пойдет о труде, работе, творчестве, о занятости и прочих элементах семантического поля «деятельность» как об экзистенциально-антропологической проблеме.
У деятельности – до странности прерывистая, утопающая в забвении судьба. Не у понятия деятельности, а у нее самой: у деятельности, у труда, у работы, и всего того, что в это проблемно-тематическое поле входит.
Деятельность то появляется на горизонте мысли, то исчезает с него. Берем в руки диалоги Платона: тут политики, судьи, странствующие учителя-схоласты, капитаны кораблей, ремесленники разных мастей, плотники, повара, повитухи, представители других практик. С оглядкой на их поступки и речи Сократ моделирует природу мысли как таковой. Обращаемся к неоплатоникам: иногда встретим Демиурга (что при написании с маленькой буквы значило бы ремесленника, творца), но чаще его место занимает Единое, а вместо созидательной деятельности – истечения, развертывания, иерархии ступеней, чинов, умов, наконец. Появилась деятельность на горизонте мысли и исчезла. Тот же сюжет в истории древнекитайской философии: у Чжуан-цзы – лесорубы, пастухи, конюхи… а потом Дао, Дэ, Ци …
Проходит Ренессанс, – сегодня об этом говорил А. А. Андрюшков, – снова нас обступает целая галерея практических работников, но уже других: полководцы и солдаты, военные инженеры, архитекторы и юристы, банкиры, бухгалтера, менялы, аптекари, садовники, слуги ... повседневный труд и досуг. Но вскорости философия берет реванш – и в центре внимания вновь сублимированные продукты философской мысли: разум, право, нравственность, случай, необходимость… категории, понятия, суждения, умозаключения, но никак не труд, не работа, не повседневная занятость.
Вспыхнула у Гегеля драматическая диалектика раба и господина, замаячил на горизонте мысли работник, обремененный повседневной трудовой повинностью, заинтересовались положением рабочего класса в Англии, уперлись философским рогом в отчужденный труд, сложили гимн освобождению труда… и, поменяв труд на деятельность, домыслились до исчезновения труда.
Нет труда, нет социально-трудовых отношений, нет ни рабочего, ни социального вопроса. Такой сподручный антикоммунизм мысли, что и обитателя мавзолея беспокоить не надо.
Стоит вникнуть в эту, мягко выражаясь, странность о труде.
Помним ли мы слова, сказанные человеку после нарушения им первичного союза с Богом: «в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3, 19)?
Вспоминаем ли, что в XIX в. вопрос о труде, о трудовом угнетении, отчуждении был поставлен рядом с социальным вопросом (о социальной справедливости) и вопросом о свободе, об освобождающем труде, несущем в мир справедливость?
Вспоминаем или нет, но эти заданности человеческой истории неизбывны[1]. Тем проблематичнее должна казаться ситуация исчезновения труда, тем более критично следует отнестись ко всем попыткам принижения его значимости, какими бы политическими или методологическими доводами эту игру на понижении не пытались основывать.
Один из мотивов сюжета о возвеличении и аннигиляции труда связан с упомянутой диалектикой раба и господина, которые были потом переименованы в рабочего и буржуа.
В раннем марксизме творчество, философски переоткрытое романтиками, было опознано в качестве всеобщего труда, и тем самым оказалось на вершине ценностной иерархии деятельности, оставаясь трудом. Труд – основная категория, под которую попадали все вообще виды деятельности, вплоть до всеобщего труда художника, ученого, философа. Это термин, который покрывает все поле деятельностных отправлений человека с одной только оговоркой: все – труд, а вот капитал этому труду противопоставлен. На одном полюсе деятельность, труд, работа, занятость, на другом – досужий, класс собственников, господствующий над миром труда. Если на этом полюсе и считалось уместным говорить о деятельности, то только как о потреблении, удовлетворении желаний и наслаждении.
За кадром оставались изобретательские (инженерные), предпринимательские и управленческие функции полюса, у Гегеля названные «господственными», позже [пере]определенные: социологически - в терминах теории элит, функционально – в терминах деятельности управления, а модально – в терминах финансовых и информационных ресурсов.
Маятник истории качнулся в противоположную сторону: достоинство деятельности отнято у труда и передано теперь управлению/организации. В ходе этой трансформации функция рефлексивного замыкания концептуального поля от «труда» была передана «деятельности».
Схожий по сути процесс протекал и в СССР, в стране реального социализма: написав на идеологических знаменах «Владыкой мира будет труд!», объявив его «делом чести, доблести и геройства», что было предложено людям труда на стройках социализма, колхозных полях и за колючей проволокой ГУЛАГа? Что угодно, только не освобождение труда!
Вопреки прогнозу К.Маркса о превращении науки в непосредственную производительную силу, мы с вами, оказавшись в рядах «пролетариев умственного труда», не удостоились статуса полноценного класса и были записаны в социальную прослойку «служащих».
Но если наука превращаются в производительную силу благодаря инженерному проектированию технических систем, а искусство – благодаря дизайну, т.е. художественному проектированию среды человеческой жизнедеятельности, то, спрашивается, кто же, - следуя диалектике производительных сил и производственных отношений, - в перспективе должен был стать ведущим классом современности? Вопрос так и остался открытым и только в начале перестройки С.Э .Кургинян позволил себе - в качестве девиза своего проекта программы Коммунистической партии - написать: «Когнитарии всех стран соединяйтесь!»
Давно пора поставить вопрос о классовых интенциях теории деятельности. Ведь, переименовав труд в деятельность, идеологи и теоретики деятельности – вольно или невольно – соглашались с тем, что рабочего вопроса больше не существует. Раньше шла наука о деятельности на поклон к партийной номенклатуре, теперь к новорусскому капиталу и государственной бюрократии.
И разобраться в этом вопросе можно будет, учитывая оба его измерения: как исторические изменения в функционально-типологических структурах деятельности, так и интенции социального реструктурирования деятельности (и их влияние на динамику социально-трудовых отношений).
Обсуждаемая сдвижка от труда к деятельности объяснялась как типологическое обобщение, включившее в одно поле мыслимости такие универсальные типы деятельности как управление, организацию, коммуницирование, проектирование, конструирование и т.п. наряду, скажем, с военным, молочным, портняжным или плотницким делом Все занятия человеческие в качестве деятельности были признаны установочно равноправными, стали практиковаться как таковые.
А после того, как стародавнее противопоставление теоретического и практического разума было снято в концепте мыследеятельности и опознана реальность роста мысли на почве деятельности, пришлось признать , что расти она может не только из научного исследования или из художественного творчества, как считалось в философии Нового Времени, но где угодно: в психиатрической клинике (случай психоанализа), на бирже и в банке (финансовая инженерия), на рынке или в музее. «Когда б вы знали из кого сора растут стихи…», - признавалась А. Ахматова, - и мысль, мог бы добавить имярек от СМД-методологии.
Там, где деятельность, оттуда может вырасти и равномощная ей мысль. Из любого дела она может вырасти как равнозначная той мысли, что была в науке, искусстве, в политике. Это одна сторона дела – это расширение, типологическое обобщение, универсализация: деятельность вместе с мыслью растущая из любого места жизни, из любой сферы практики.
Но с другой стороны, сдвижка от труда к деятельности застила проживание труда как человеческой, личностной реальности, третировала интерес к рабочему вопросу, к взысканию социальной справедливости как пережиточный, «красно-коричневый интерес». Под знаменами глобализации, информационного общества, сетевой социальности социал-демократы вслед за либерал-демократыми начали покидать поле борьбе за освобождение труда, за снижение его отчуждающей силы. Действие прав человека ограничилось гражданским обществом, юридической конституцией которого – с легкой руки Наполеона - оказалось гражданское, т.е. имущественное, т.е. собственническое, по преимуществу, право.
Вот среди каких полюсов располагается вопрос вынесенный на наше обсуждение: оправдание деятельностью.
Будем ли мы, следуя завету преп. Серафима о спасительной силе труда, [по]мнить о деятельности не как об обреченности, а как позванности - к занятости, к трудничеству, к ore et labore? Или как об изнурительной трате времени и сил, как о проституированной, исправительно-трудовой жизни условно расконвоированного?
Какая философия деятельности, какая антропология занятости и обитания способна еще выразить самоценность труда как трудничества, не абстрагируя его за пределы жизни родовой и личностной, не отсылая в виртуальные миры пустотствующей мысли и деятельности?
Нет, мы не настолько наивны, чтобы думать, что любая и всякая деятельность обладает спасительной силой. Но вопрос остается открытым. И я предлагаю участникам круглого стола высказать свои суждения о сем, уточняя вопрос и разгребая поле, потому что год впереди, и прославление Преподобного даст немало поводов, чтобы о его заветах еще и еще раз подумать, высказаться и что-то сделать.
Х.Х. Мне кажется, что название круглого стола и эта тема не случайны. Они не только связаны с контекстом Флоренского – оправдание деятельностью – но еще есть какой-то контекст.
О.И.Генисаретский. Я их и пытался назвать, эти самые контексты: оболганный труд, нахрапистые нападки СМИ, говорящих голов, аналитиков и идеологов на саму тему о труде. Может быть прав был М.С.Горбачев, сказав о политике постперестроечной власти, что это политика эвтаназии: пусть, мол, население вымирает, но тихо, без напряжения (социального). Население-то власти не нужно?
Я сегодня спрашиваю о социальном, или, выражаясь на марксистский манер, о классовом, а не только об интеллектуальном, или культурном содержании теории деятельности и СМД-методологии. Утверждается, что ими многое было сделано для социальной кастрации социально-деятельностных практик. Понятно, почему так происходило в 60-70-е годы, когда все, что делалось в стране должно было быть политически выхолощено. Тогда процветали только политически нейтральные науки: возникла, например, культурология – социалистическая лженаука, воспевавшая трансцендированную от социальной и этнической реальности советскую культуру новой исторической общности людей – советского народа. Так что вопрос из 30-х годов «С кем вы, мастера культуры?» – сохраняет свою силу и обращен к нам, здесь и повсюду пребывающим.