Наталия Вико «шизофрения»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   33

Ребятишки в детских домах прижимали к себе игрушки, полученные от благотворительных организаций и милосердных добровольцев…

У бездомных детей игрушек не было вовсе…

Стаи чиновников вожделенно поглядывали на тушу нового федерального бюджета… Муниципальные чиновники мысленно разделывали свои тушки…

Первого января в Москве снова пошел дождь…


* * *


Долгожданный снег валил третий день подряд, неистово и щедро замазывая город белой дымчатой пеленой и заставляя встревоженных автомобилистов жадно вслушиваться в прогноз погоды, напоминавший сводки Совинформбюро с фронтов Великой Отечественной войны. Все новые и новые отряды вооруженных лопатами и скребками трудолюбивых дворников, прибывших в Москву на подмогу с родины Хайяма и Рудаки, усиленные механизированными снегоуборочными средствами, шли на передовую, силясь одолеть бесчисленную небесную рать. Природа будто старалась отыграться за слякотный Новый год и наказывала легковерные городские деревья, возомнившие, что зимы не будет вовсе; превращала в сахарные трубочки ветки, покрытые безрассудно вылупившимися почками; грузными шапками снега пригибала к земле мохнатые лапы елей в парках и превращала в снежные холмики, заночевавшие на улице машины.

«Будет то, что я хочу! — говорила Природа людям. — Дам вам, глупым и самонадеянным, еще один шанс понять, что это я дарую вам милости, а не вы берете их у меня»…

Александра сидела на втором этаже, с наслаждением вслушиваясь в дружное потрескивание курчавившихся берестой березовых поленьев в камине. Снежные валы время от времени весело разгонялись по скатам оцинкованной крыши и гулко бухались вокруг дома, заставляя Тяпу встревожено поводить ушами и поглядывать на хозяйку с вопросом, не пора ли уже пойти на улицу и навести там порядок, или хотя бы поиграть в снежки, за которыми так упоительно весело с разбега нырять в пуховые сугробы.

— Не-ет, Тяпочка, — потрепала Александра пса по голове, — гулять ты меня не выманишь. Пойдем только, когда снегопад закончится. Я лучше в сауну схожу.

Тяпа удрученно повел бровями, зевнул и улегся, положив грустную морду на лапы…

На столе перед Александрой были разложены материалы о существовавшем в прошлом, и, судя по всему, существующем и поныне, тайном ордене «Новая жизнь — новая земля», члены которого считали, что внутри Великой пирамиды имеется некий «центр магической силы», который может быть использован в качестве грозного оружия и средства получения власти над людьми и миром. Они, как и многие другие, устраивали мистерии внутри пирамиды и вокруг нее, чтобы повлиять на этот самый таинственный центр и использовать его энергию в своих целях.

От долгого сидения у Александры начала ныть спина. Она прогнулась и помассировала позвоночник внешней стороной ладони. Легче не стало. Спустилась вниз, поставила разогреваться в духовке тушеное мясо и отправилась в сауну, оставив Тяпу караулить еду. Его даже не пришлось упрашивать. Пес уселся напротив микроволновки сам, уставившись на нее скорбным взглядом. Видно не понимал, зачем мясо, которое так восхитительно пахнет, надо еще и подогревать.

* * *


— Говорю же, без нее у нас ничего не получится! — воскликнул Онуфриенко, прижимая к уху трубку мобильника и выруливая на стоянку у телецентра. — Почему-почему! — передразнил он кого-то. — По гороскопу!.. А это уж мое дело, как ее уговорить поехать. Ты лучше свою часть готовь. Это тебе не экстракорпоральное оплодотворение, не ребенок из пробирки! Двадцать первого марта мы должны быть на плато. Все, пока. У меня на телевидении программа через полчаса начинается.

* * *

Только истинные любители бани знают, какое пронизывающее блаженство, раскалив тело в парной или сауне, выскочить на мороз и упасть в обжигающий свежий снег! Кровь приливает к коже и плавит пушистые ледовые звездочки, наполняет горло восторженным криком и снова убегает внутрь, чтобы отогреться. А потом — снова парилка… и снова снег… и снова…

Извечная русская забава!

Распаренная Александра в махровом банном халате прошлепала босыми ногами от сауны по коридору к входной двери дома. Тореадорный призыв мобильника на столике у выхода был некстати. Она подхватила трубку и прижала к уху.

— Сашенька! — голос Кузи был плохо слышен. — Я уже в самолете.

Толкнула дверь и вышла на улицу…

— Лечу в Давос на форум на три дня. Не беспокойся.

Пошла почти по колено в снегу.

— А я и не беспокоюсь. Знаю, что все будет нормально.

«Слишком сухо сказала», — подумала Александра.

— Кузенька, позвони, когда долетишь, а то… я беспокоюсь, — решила она проявить заботу.

Дверь спружинила и двинулась в обратную сторону. Александра повернула голову и заметила в конце коридора Тяпу, который, наконец покинув свой пост возле духовки, спешил к выходу вслед за хозяйкой.

— О кей. Целую, Сашенька, и выключаю телефон, — явно довольный вниманием, пробасил Кузя.

Дверь закрылась прямо перед Тяпиным носом.

Александра осмотрелась по сторонам, выбирая достойный сугроб. Услышала, как Тяпа, приподнявшись на задние лапы, яростно скребет передними по двери, стараясь опустить ручку и выскочить на волю. «Он такое уже умеет, значит, выйдет сам», — решила она, скинула халат на скамейку, положила сверху телефон и… услышала, как негромко щелкнул замок… «Наверное, послышалось», — все же сжалось в тревожном предчувствии сердце. На цыпочках, будто боясь вспугнуть кого-то, она подкралась к двери, опустила ручку и потянула на себя… Услышала радостный визг Тяпы, уже предвкушавшего сумасшедшую беготню и валяние в снегу с хозяйкой, так редко показывавшей свою настоящую, дикую, природную суть… Дернула дверь еще раз… и еще… и еще… и поспешила к скамейке, чтобы надеть остывающий халат…

…Поверить в случившееся было не возможно. Босиком, в халате на голое тело в семнадцатиградусный мороз оказаться на улице! Александра вернулась к двери и еще раз на всякий случай подергала дверную ручку.

— Тяпочка, открой, пожалуйста! — жалобным голосом попросила она.

Тяпа радостно взвизгнул и с новой силой начал скрести лапами по двери внутри, но чуда не произошло. На всякий случай, по колено утопая в снегу, она обошла дом, подергала закрытые ставни, хотя дурой, которая могла оставить на морозе ставни, а уж тем более, окна отрытыми, себя не считала. Потом попробовала поднять гаражные ворота. Затем — открыть дверь бойлерной.

«Да-а, мой дом — моя крепость», — подумала она, но естественного чувства гордости в этот раз не испытала.

Мороз начал неприятно пощипывать босые ноги, кисти рук и щеки, одновременно стараясь превратить мокрые волосы в сосульки. Мысли, наверное, чтобы согреться начали распространяться во все стороны от дома со скоростью компьютерного вируса в сети. «В соседних особняках никого кроме охраны нет, а достучаться до сердца охранника можно только ломом или бейсбольной битой, — лихорадочно думала она. — Анна Тимофеевна зимует в городской квартире у дочери. Кузя в самолете. Вадик в отпуске. Катается на горных лыжах. Маме звонить бесполезно, хотя у нее есть запасные ключи. Пока она поймет, что случилось и выскажется по этому поводу — жизнь покинет переохлажденное тело. У Ленки нет машины и вообще ничего нет, кроме проблем. Онуфриенко! Он точно в Москве и живет не далеко», — не успевший до конца остыть мозг все-таки выдал спасительную мысль.

Александра торопливо потыкала в клавиши мобильника окоченевшим пальцем и прижала холодную трубку к уху…

— Але? Слушаю, — голос Онуфриенко был расслаблен и доволен, как у любого человека, находящегося в тепле.

— Са-са-ашечка, это я. Н-на улице. Р-раздетая…

— А-а-а, закаляешься? — бодро спросил Онуфриенко, похоже, ничуть не удивившись столь ласковому обращению. — Умница! Давно пора! Еще полезно холодной водой обливаться по утрам!

— Са-аш, ты где? Д-дома?

— Не-ет, я в Останкино! Только передачу закончили. Сидим, чай пьем, я им политический прогноз на этот год рассказываю.

— С-сашечка, а ты можешь…— она начала подпрыгивать на месте, — ко мне срочно приехать, п-прям сейчас, п-пожалуйста, быстро, ск-корее! — выпалила она.

— А что случилось-то? — в его голосе послышались то ли обеспокоенные, то ли заинтересованные нотки.

— Меня Т-тяпа з-запер… н-на улице… раз-здетую, б-бос-сиком, а н-никого не-ет.

— Еду!— встревожено бросил он.— Ты только не стой на месте, слышишь? Шевелись, шевелись! Двигайся!

Плотно обхватив себя руками и засунув ладони под мышки, она принялась сначала бегать, а когда притомилась — быстрым шагом ходить вокруг дома, приговаривая заплетающимся от холода языком: «Я не заболею, я не заболею…» В голову лезли героические образы: генерал Карбышев, которого в концлагере на морозе поливали водой из шланга, комсомолка Зоя Космодемьянская — полураздетая, босиком по пути к виселице, вспомнился даже увиденный когда-то фильм про солдата, который, в шинели и сапогах выплыл в ледяной воде после того, как корабль был потоплен фашистскими самолетами, и не только выплыл и выжил в заснеженной тундре, но и из сохраненной винтовки сбил самолет того самого гада — немецкого летчика, потопившего корабль и устроившего охоту за ним самим. Тот фильм даже смотреть было холодно. А ее никто водой не поливает, на виселицу не ведет и за ней не охотится. Она просто тихо замерзает рядом с теплым домом, где в духовке стоит горячее мясо и изнывает от жары лежанка в сауне. И еще у нее есть спаситель, точнее, спасатель — Сашечка, который мчится сквозь метель к ней на помощь. Только сколько же он будет ехать из Останкино?

Снег сыпался мелкой колючей крупой прямо за шиворот. Холод поселился под халатиком, жадно пожирая остатки тепла. Волосы на голове покрылись заиндевелой сединой. Ступни ног начали деревенеть. Почему-то вспомнилась мама, которая с детства убеждала ее не ходить босиком. «Доходишься!» — говорила она. Накаркала.

Жалобное кошачье мяуканье у забора показалось слуховой галлюцинацией, как и сама соседская кошка, та самая, которая регулярно забредала на участок только для того, чтобы довести Тяпу до исступления, а потом ускользнуть между прутьями забора, дабы понаблюдать протаранит он забор или нет. И вот теперь это пушистое существо, хранящее в себе море драгоценного тепла, смотрело на нее совершенно обалделыми, округлившимися глазами, видимо, пытаясь понять, почему вместо Тяпы по участку бегает его хозяйка.

— К-кис-кис-кис, — позвала Александра, сразу вспомнив свое недавнее «кис-кис-кис» в Парижском подземелье и французскую кошку-спасительницу и Николя, искренне благодарившего богиню Басэт.

Русская кошка, в отличие от своей парижской соплеменницы, на призывы не реагировала и смотрела недоверчиво. Встав на четвереньки, чтобы сойти за свою, Александра начала покрадываться к носительнице теплого меха. — К-кис-кис-кис…

— М-р-р, — вдруг ответила кошка и доверчиво пошла навстречу.

Теплый пушистый комочек, прижатый к груди, подарил надежду на выживание. Кошка даже не пыталась вырываться. Сразу поняла, что бесполезно. Только смотрела сочувственно раскосыми желтыми глазами. Тяпа же, через дверь унюхав, что произошло коварное проникновение противника на охраняемую территорию, с новой силой забился в дверь, залившись возмущенным лаем…

Звонок мобильника был как никогда кстати.

— Ну, как ты? — голос Онуфриенко звучал встревожено. — Бегаешь? Я уже близко!

— Б-бег-гаю, — соврала она, — и… и… в-вну-ну-шаю с-себе-бе, что не заб-б-болею, — с трудом проговорила замерзшими губами.

— Господи! — возмутился Онуфриенко. — Чему вас в институте учили? Кто же внушением занимается, употребляя частицу «НЕ»? Повторяй: «Мне тепло, мне очень тепло, мне жарко! — потребовал он. — И ноги снегом растирай.

— М-м-не т-т-епло, м-м-м-не о-ч-ч-ень т-тепло, — начала повторять Александра.

— Вот так! Умница! Держись! Я уже в поселок въезжаю! — почти прокричал он…

Свет фар на дороге перед домом, звук мотора, скрип снега под колесами…

«Спасена», — поняла она, с трудом передвигая ноги в сторону калитки.

— Ты чего тут, готовилась в мультфильме Снежную Королеву сыграть?— почти весело спросил Онуфриенко, подбегая к ней, но, увидев кошку, расплылся в умильной улыбке и даже хотел засунуть руку в карман за угощением, однако, взглянув на спасаемую, решил не терять времени и больше не шутить, подхватил ту на руки и понес к машине.

Освобожденная кошка сиганула в сторону. Александра упала на заднее сиденье и провалилась в спасительное тепло…


* * *

— Досточтимый Магистр, Астролог с компанией собираются сделать это в марте в Египте в день весеннего солнцестояния в каких-то «Светочах».

— Где это?

— Можно предположить, что они имеют в виду Великую пирамиду.

— Следите за ситуацией. Удалось ли найти графа и эту, как ее там, помощницу?

— Клариссу.

— Да-да, Клариссу.

— Пока нет. Но есть информация, что они где-то на Тибете.

— Вот именно — где-то. Тибет — это не квартира и даже не Париж. Подключите наших китайских друзей. Что со статуей, которую сделал граф? Удалось ее забрать?

— В доме, по-прежнему, круглосуточная полицейская охрана.

— А русская мадам доктор?

— Она в Москве, но сменила телефон. На ее имя номер вообще не зарегистрирован. На работе и в квартире у матери не появляется. Говорят, она в отпуске. А главный врач — ее приятель — где-то на горных лыжах катается.

— Может быть, у нее есть еще жилье?

— Может и есть, но нигде не зарегистрировано. Наши друзья говорят, что у них там сейчас «дачная амнистия».

— Что это означает?

— Это означает, что нет единого полного реестра загородной собственности и земельного кадастра, а в рамках «амнистии» зарегистрировали собственность процентов десять-пятнадцать граждан.

— И когда процесс завершится?

— С их бюрократическими проволочками в лучшем случае через десяток лет.

— А что, в России у нас нет друзей в силовых структурах?

— Есть. Но у них много чего поменялось. Деньги их больше не интересуют.

— Как забавно! И что же тогда их интересует?

— Только власть.

— Хм, может и нам пора в Россию перебраться?


* * *


Толстое ватное одеяло не согревало. Линялая байковая пижама, потерявшую форму и окраску в борьбе за долгожительство — тоже. Александра лежала, свернувшись калачиком, силясь унять крупную дрожь в теле и неприличное клацанье зубов, которые, движимые руками невидимого барабанщика, выбивали дробь, отказываясь замирать и при открытом, и при закрытом положении рта. Она слышала, что в ванной льется вода, а на кухне гремят кастрюли, в которых, наверное, Сашечка опять будет варить перловку.

«Ну, и пусть, — думала она равнодушно, отпустив мысли гулять по комнате. — Лучше умереть от каши, чем от холода». Прикрыла глаза. Почувствовала прикосновение к ступням ног, но глаза открывать не стала.

— Здесь не больно? — услышала голос Онуфриенко.

Покачала головой.

— А прикосновение почувствовала?

Кивнула.

— Это хорошо. Может, выживешь, — с нарочитым оптимизмом в голосе сказал он.

Александра пожала плечами и снова затряслась от прокатившейся по телу волны озноба.

— На пол ложись!

Край одеяла отлетел в сторону.

— Зачем это? — попыталась возразить она, снова натягивая на себя одеяло, но повернув голову, обнаружила на ковре рядом с кроватью уже расстеленный шерстяной плед.

— Да ладно, ложись, говорю! Я массаж сделаю, — Онуфриенко начал энергично растирать ладони.

Александра помотала головой и запахнула пижаму на груди.

— Нужна ты мне больно! — Сашечка состроил пренебрежительную мину.

Она хотела возмутиться, но не смогла, потому что снова заклацали зубы.

— Ладно, пижаму можешь не снимать, — сжалился он.

Со вздохом она опустилась на пол, легла на живот, но глаза закрывать не стала, а повернув голову, наблюдала как Сашечка зажигает ароматические палочки и ставит по две в ноги и в изголовье. Тоненькие струйки дымящегося серпантина приятно защекотали нос.

— Ну, значится, начали, — услышала его голос и почувствовала, что пижаму с нее все же снимают, а потом щедро поливают спину маслом и втирают в кожу… Закрыла глаза…

— Сейчас, моя хорошая, сейчас согреешься, — слышала как приговаривает Онуфриенко, выгоняя из ее тела озноб и холод, на смену которым пришло легкое покалывание и отрешенность, которые уносили еще не оттаявший мозг в мир спокойствия и безразличия...

В полузабытьи почувствовала, что в рот ей вливают напиток, похожий на чай с молоком и… солью? Хотела было сказать что-нибудь про гадость, которой он вечно ее пичкает, но провалилась в расслабленное небытие…


* * *

…Неважно выглядишь, детка! — Бэс, расположившийся на краю кровати, непринужденно закинул ногу на ногу. — Однако ж замечу, что отогреваться лучше на солнце. Свет полуденного Ра — лучшее средство от холода! — сказал он проникновенным голосом рекламного агента. — И вообще, не понимаю, какой идиот придумал селиться в местах, где нет моря и так холодно? — он зябко поежился и потер плечи. — У нас возле Нила урожай четыре раза в год, а у вас? Лето — три месяца! Из снега — не вылезаете! В валенках ходите! Лес на дрова изводите! Дикость какая-то, честное слово!

— Мы дровами печки давно не топим, — возразила она. — У нас и печек-то почти нигде нет. У нас — газ и электричество.

— А ты в глубинке вашей давно была? — состроил он уморительную рожицу. — Там слова газ и электричество — как заклинания безымянным богам произносят.

— У этих богов имена есть, — возразила Александра. — И их все знают.

— Богов не только знать, но и поклоняться им надо, — наставительно сказал Бэс. — Жертвоприношения делать, чтобы задобрить. Я вот, например, конфетки люблю и молочко, а лучше — сливки, — глянул искоса, проверяя, поняла ли намек.

— Зачем нашим богам жертвоприношения, когда у них и так все есть?

— Как зачем? Для порядка и почета. А то какие же они боги, если им жертвы не приносят.

— Ну, ты скажешь тоже, не приносят! В сберкассе каждый месяц в очереди народ стоит, чтобы коммунальные жертвы принести.

— Какие ж это жертвы? Жертвы — это когда от чистого сердца, добровольно. А в сберкассе — это чисто дань. Не отдашь — так свет отключат или газ.

— Слушай, а ты чего ко мне ходить-то стал? Поговорить больше не с кем?

— Сехмет попросила приглядеть, да и Басэт ты почему-то по душе пришлась. Думаешь, случайно кошки к тебе на помощь приходят?

— А-а, — протянула Александра.

— И что они в тебе нашли? — в голосе Бэса послышались ревнивые нотки. — Может знают чего про тебя? А мне не говорят, — сказал он обиженно. — К нам-то, в Египет, собираешься?

— Зачем?

— Как зачем? В мистерии участие принять.

— Когда же это?

— А ты что ли не знаешь? В день весеннего солнцестояния.

— Так меня ж никто не приглашал?

— Значит, время не пришло…

…Александра открыла глаза. В комнате было тихо. В щелочку между тяжелыми шторами заглядывало солнце. В узкой полоске света весело резвились разноцветные пылинки. Пошевелила пальцами ног. Шевелятся. Провела ладонью по лицу. Кожа, вроде, не отслаивается. Сглотнула. Не больно. Прислушалась. Онуфриенко разговаривал с кем-то по телефону:

— Значится так. Слушай и запоминай. Если ребенок в утробе матери обернулся пуповиной, да еще как в случае с твоим сыном, три раза, значит — малыш не уверен, что близкие ждут его рождения. То есть не чувствует ваших импульсов… Что делать? Сказать ему об этом! Соберитесь около Машки, муж ее, ты и твой благоверный, положите ей руки на живот и мысленно посылайте малышу информацию — ждем тебя, любим, ты нам очень нужен, ну, сама понимаешь — все хорошее — мысленно — ему… Завтра, говоришь, ей к врачу?... Будут пытаться раскрутить ребенка прям в животе?... Специалист хороший?... Уверен, сами справитесь! Любовь — чудеса творит! Представь, что перед тобой — внук, которого ты так ждешь, а муж Машкин пусть представит, что это сын его первый, а может и последний — сомневается, а нужен ли он папке? А папка пусть свои финансовые заморочки забудет хоть на это время. Если даже и сорвется что — ничего, руки-ноги есть — прокормит семью. Поняла? Ну, действуй!

Александра покашляла. Дверь в комнату тихонько приотворилась, и оттуда выглянуло Сашечкино лицо.

— Проснулась? Сейчас чай принесу.

Через минуту он появился в фартуке и с чашкой в руках.

— Пей, — поднес чашку к ее губам. — Чай. Тибетский. По моему собственному рецепту. Со сливками и солью.

— Фу, гадость какая, — скривилась Александра, сделав глоток.

— Гадость, не гадость, а видишь, не умерла и даже не заболела, — самодовольно сказал Сашечка, наклоняя чашку и придерживая спасенную за голову сзади, чтобы не увиливала от поглощения целебного напитка.

— Тьфу, не могу больше, — Александра все же вывернулась, не допив. — Отрава какая-то! Если допью — точно помру! — убежденно заявила она.

— Не помрешь, не помрешь, пей, не выпендривайся, — начал настаивать Онуфриенко, снова подсовывая чашку.

— Ой, так у меня ж Тяпочка в доме заперт! — засуетилась она, отвлекая внимание, и даже попыталась подняться. — Его же выгуливать надо не меньше двух раз в день!

— Лежи уж, — придержал ее рукой Онуфриенко. — Выгуляли твоего Тяпу.

— Как выгуляли? Дом же заперт!

— Удачное стечение обстоятельств, — довольно улыбнулся он. — Я, значится, с утречка к тебе с дрелью поехал, думал замок высверлить, а смотрю — щенок уже на улице. Я удивился, понятно. В калитку позвонил, а там — какая-то старушка. Вредна-ая. Как ты.