82. о русском национальном самостоянии

Вид материала

Документы

Содержание 83. Партийное строение государства 84. Неравная борьба 85. Неравная борьба 86. Основная задача грядущей россии 87. Основная задача грядущей россии Ранг в жизни необходим и неизбежен. 88. Русский крестьянин и собственность 89. Горек хлеб на чужбине 90. Чего мы ожидаем от наших пастырей? 91. Когда россия была республикой? 92. Россия есть живой организм Россия есть орга­низм природы и духа — 93. Россия есть живой организм Русский народ, славянский по свое­му языку, смешанный по крови и по множественной на­следственности 94. “большевизм как соблазн и гибель” Наши задачи Индивидуализация инстинкта От редакции. 95. “большевизм как соблазн и гибель” Индивидуализируясь, дух не оскудевает, а расцве­тает. ... Полное содержание

Подобный материал:

• В языковой картине мира. Класс, 86.9kb.
• Крестьянского восстания в художественной прозе, 287.45kb.
• Мифы о Годуновых, 191.58kb.
• Конспект урока. История России. 6 класс. Тема 4 «Русь между Востоком и Западом», 94.06kb.
• Исследовательская работа «на русском; о русском; по-русски», 67.93kb.
• Программа в Украине на "Первом национальном", 4992.23kb.
• Программа на русском, диплом израильский, 239.68kb.
• Кодекс Республики Казахстан о налогах и других обязательных платежах в бюджет, 26555.72kb.
• Лекции для практикующих врачей, прочитанные на XIV российском национальном конгрессе, 54.8kb.
• Если сегодня пятница 21 марта, то какой из перечисленных дней тоже был пятницей?, 324.08kb.

<1 9 5 0 г.>


82. О РУССКОМ НАЦИОНАЛЬНОМ САМОСТОЯНИИ


Современные поколения русских людей проходят через трудную историческую школу, которая должна освободить их от всяких политических и национальных иллюзий и открыть им глаза на своеобразие русского народа, на драгоценную самобытность его культуры, на его государ­ственные задания и на его врагов. Довольно слепоты, наивности и легковерия! Тот, кто любит Россию, обязан зорко наблюдать, предметно мыслить и делать выводы. Только тогда ниспосланные нам уроки не пропадут даром.

Живя в дореволюционной России, никто из нас не учи­тывал, до какой степени организованное общественное мнение Запада настроено против России и против Право­славной Церкви. Мы посещали Западную Европу, изучали ее культуру, общались с представителями ее науки, ее религии, ее политики и наивно предполагали у них то же самое дружелюбное благодушие в отношении к нам, с ко­торым мы обращаемся к ним; а они наблюдали нас, не понимая нас и оставляя про себя свои мысли и намерения. Мы, конечно, читали у прозорливого и мудрого Н. Я. Да­нилевского («Россия и Европа», стр. 50) эти предупреж­дающие, точные слова: «Европа не знает (нас), потому что не хочет знать; или лучше сказать, знает так, как знать хочет, — то есть как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению» (добавим только еще: и ее властолюбивым намерениям}. Мы читали и думали: «Неужели это правда? Но ведь у нас есть союз­ники в Европе? Ведь Европа считается с голосом русского Правительства и даже заискивает перед Россией! Не все же люди там заражены ненавистью... Да и за что же им нас ненавидеть?!»

Ныне мы обязаны точно ответить себе на все эти во­просы. Данилевский был прав. Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, на­шей возрастающей мощи (пока она, действительно, вы­растает), нашего душевно-духовного уклада, нашей веры и церкви, наших намерений, нашего хозяйства и нашей армии. Они боятся нас; и для самоуспокоения внушают себе — при помощи газет, книг, проповедей и речей, кон­фессиональной, дипломатической и военной разведки, за­кулисных и салонных нашептов, — что русский народ есть народ варварский, тупой, ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости; что религиозность его состоит из темного суеверия и пустых обрядов; что чиновничество его отличается повальной продажностью; что войну с ним всегда можно выиграть посредством подкупа; что его можно легко вызвать на революцию и заразить реформацией — и тогда расчленить, чтобы подмять, и подмять, чтобы переделать по-своему, навязать ему свою черствую рассудочность, свою «веру» и свою государственную форму.

Русские эмигранты, любящие Россию и верные ей, не пропадающие по чужим исповеданиям и не служащие в иностранных разведках, обязаны знать все это, следить за той презрительной ненавистью и за вынашиваемыми планами; они не имеют ни оснований, ни права ждать спасения от Запада, ни от «Пилсудского», ни от «Гитлера», ни от Ватикана, ни от «Эйзенхауэра», ни от мировой закулисы. У России нет в мире искренних доброжелателей. Русский народ может надеяться только на Бога и на себя. Русский народ может освободиться только сам: в медлен­ной муке перетереть большевистское иго; привить нацио­нальную русскость партийной периферии; укрепить свои духовные силы в катакомбном Православии; и медленно, но неуклонно расшатывать советчину, ее бюрократию и ее территористический зажим; и затем — выждать благо­приятную мировую конъюнктуру, сбросить гипноз ком­мунистической дьявольщины и возвратиться на свой исто­рический путь. А мы, рассеянные повсюду русские пат­риоты, должны понять это, выговорить это самим себе и, помогая изо всех сил этому внутреннему процессу, го­товиться к этому историческому часу, чтобы вовремя по­спешить на помощь нашему народу, — с твердою верою в Бога, с новыми творческими идеями, с продуманными планами, со всею волевою энергией, которая потребует­ся тогда от русского человека.

Русский народ освободится и возродится только само­стоянием, и каждый из нас (независимо от возраста и поколения) будет ему тем нужнее, чем больше ему удастся соблюсти в эмиграции свою самостоятельность, свой независимый взгляд, свою энергию, свою духовную «непроданность» и «незаложенность». Знаем мы, что есть люди, думающие и действующие иначе, все время пытаю­щиеся «привязать свой челнок к корме большого корабля»: примазаться то к «Пилсудскому», то к «Гитлеру», то к Ва­тикану, то к мировой закулисе. И, зная это, предупреждаем их: пути их антинациональны, духовно фальшивы и исто­рически безнадежны. Если их «поддержат», то только на определенном условии: служить не России, а интересам поддерживателя; считаться не с русским национальным благом, а с программою деньгодателя. Им, может быть, и помогут — но не спасать и строить Россию, а действовать в ней по указанию чужого штаба или чужого правитель­ства; иными словами — им помогут приобрести звание ино­земных агентов и русских предателей и заслужить навеки презрение русского народа.

Неужели нам надо вспоминать историю этих тридцати лет? Историю о том, как русские белые армии были поки­нуты французами на юге, англичанами на севере и чехо-словаками в Сибири; историю о том, как Пилсудский от­несся к Деникину и Врангелю; как барон Мальцан¹²² дого­ворился с Советами в Рапалло; как Ллойд-Джордж по­спешил начать торговлю с «людоедами», а германский рейхсканцлер Вирт¹²³ инвестировал капиталы Ватикана в лесные концессии на русском севере; как в Москве Брок-дорф-Ранцау по ночам развлекался с Чичериным¹²⁴ музы­кой и еще кое-чем; как патер (а потом прелат) Мишель дґЭрбиньи¹²⁵ дважды (1926 и 1928) ездил в Москву для заключения «конкордата» с заведомым для него сатаною и, возвращаясь, печатал мерзости о русском народе и о Пра­вославной Церкви... Неужели все это и многое, многое другое забыто?

Было бы необычайно интересно прочитать честно напи­санные воспоминания тех русских патриотов, которые пы­тались «работать» с Гитлером: встретили ли они понимание «русской проблемы»? сочувствие к страданиям русского народа? согласие освободить и возродить Россию? хотя бы на условиях «вечной германо-русской дружбы»? И еще: когда же им удалось рассмотреть, что их нагло проводят? Когда они догадались, что ни иностранная политика (вообще!), ни война (вообще!) — не ведутся из-за чужих интересов? Когда у каждого из них пришел тот момент, что он, ударив себя кулаком по голове, назвал себя «политическим слепцом, замешавшимся в грязную исто­рию», или еще «наивным оруженосцем у русского нацио­нального врага?»..

Мы годами наблюдаем все подобные попытки русских эмигрантов и все вновь и вновь спрашиваем себя: из каких облаков упали эти обыватели на землю? откуда у них эти сентиментальные мечты о «бескорыстии» международной политики и о «мудрости» иностранных штабов? откуда у них эта уверенность, что именно им удастся «уговорить» и повести за собою такой-то (все равно какой!) сплочен­ный иностранный центр с его предвзятыми решениями, а не он их разыграет и использует, как забеглых полупредате­лей? Сколько их было, таких затей! Затевали, надеялись, рассчитывали, писали, подавали, «стряпали», шептались и хвастались успехами... И что вышло из всего этого?..

Но были и более «умные»: эти скоро догадывались, что русский патриотизм не обещает успеха, что надо идти на сепаратизм и расчленение России. На наших глазах один такой «деятель» изобрел идею «туранского национального меньшинства, угнетаемого русским деспотизмом и жажду­щего принять католическую веру»; и вот, ему уже устроили выступление перед членами венгерского парламента, ко­торым он излагал свои «проекты», и он уже получил венгерский орден... А потом? Потом — он умер, а Венгрия подпала сначала Гитлеру, а потом Сталину. А в это время группа эмигрантских сепаратистов шепталась с немцами об «освобождении» (?!) Украины и создавала в Берлине мощный центр сепаратистской и антирусской пропаганды, пока Гитлер не разогнал их за ненадобностью. И тут, на наших глазах, русские эмигранты вливались в мировую закулису, надеялись привить ей понимание и сочувствие к России и сходили со сцены: одни гласно объявив, что наткнулись на требование слепого повиновения и на твер­докаменную вражду к национальной России, другие добро­вольно исчезая за железным занавесом, третьи, сда­вая свои позиции и заканчивая свою жизнь на клад­бище.

Шли годы, закончились конвульсии второй мировой войны. И вот, опять начались те же попытки «привязать свой челнок к корме большого корабля»; заранее солидаризуясь с его курсом и направлением. И опять спра­шиваешь себя: что же это такое — все та же ребячес­кая наивность или гораздо хуже?! Ибо, по существу никто из иностранцев нисколько не прозрел, ни в чем не передумал, никак не изменил своего отношения к на­циональной России и не вылечился от своего презрения и властолюбия. И те из нас, которые имеют возможность следить за мировым общественным мнением, с тревогой предвидят в будущем все то же движение по тем же рель­сам, ведущим западных политиков в тупик прежних оши­бок.

Нет, Россия спасется только самостоянием, и нам всем надо блюсти свою полную духовную независимость!

<9 января 1950 г.>


83. ПАРТИЙНОЕ СТРОЕНИЕ ГОСУДАРСТВА


Казалось бы, что может быть естественнее и драгоцен­нее в свободном государстве, как не свободное образова­ние партий? Свободные граждане ищут себе единомышлен­ников, находят их, организуются и выставляют на выбо­рах своих кандидатов! Ведь это входит в самую сущность демократии!.. Нет этого, и демократия гибнет... Не так ли?

Однако, история последних десятилетий показала, что демократия разваливается именно вследствие ее партий­ного строения. Если образование партии свободно, то кто же может помешать людям организовать партию, требую­щую для себя монополии? Не предотвратили этого в Рос­сии; не помешали тому в Италии; не сумели противостать этому в Германии, в Австрии, в Польше, в Латвии, в Эсто­нии, в Испании и Португалии. А ныне в Югославии, в Венг­рии, в Чехии, в Румынии, в Болгарии и в Китае... А разве Англия при социалистическом правительстве запретила у себя англо-фашизм? А куда тяготеет ход дела в государст­вах Южной Америки, где партии вот уже полтораста лет заняты гражданской войной и ныне только и думают о том, чтобы удачно воспроизвести европейские «уроки»? Не в самой ли партийной демократии заложены те начала, которые губят ее, открывая двери то правому, то левому тоталитаризму?!.

Мы понимаем, что сторонники партийной свободы охот­но замалчивают это вырождение демократии через партийность, эту анти-демократическую эпидемию, захватив­шую современные демократические государства: им все ка­жется, что это целый ряд «несчастных случаев» или «воз­мутительных злоупотреблений», о которых «в порядочном обществе» лучше совсем не упоминать, наподобие того, как в доме повешенного не говорят о веревке. Они боятся выговорить, что современные демократии гибнут и разла­гаются именно от партийного строения и от доктринерс­кого либерализма. Боятся и не умеют бороться. А мы попытаемся извлечь из уроков истории ответственные вы­воды.

Партия есть союз граждан, сорганизовавшихся для того, чтобы захватить государственную власть в свои руки. К этому стремятся все партии — и демократические и анти-демократические. Различие между ними в том, что демократы считают нужным соблюдать правила конститу­ции, а анти-демократы склонны пренебрегать ими. Среди этих правил есть писаные и неписаные (традиционные, «само-собою-подразумевающиеся»), соблюдать все — значит «вести честную игру» (по-английски: «фер плей»). Такая игра является, конечно, редким исключением. Так, демагогические обещания, партийное кумовство, не­прозрачное или просто темное финансирование, инсинуа­ции против честных людей чужой партии при покрывании собственных безобразий, лишение противников сво­бодного слова в собраниях и все махинации мировой закулисы — никак не составляют «честной» игры, но прак­тикуются более или менее везде в демократических государствах. И вот, демократические партии рвутся к захвату власти позволенными и полупозволенными путями, а анти-демократические — позволенными и непозволен­ными средствами. Первые — с тем, чтобы спустя некоторое время возобновить «игру», т. е. борьбу, а вторые — с тем, чтобы уничтожить другие партии и оставить власть за собою «навсегда» (что им, конечно, не удастся).

Само собой разумеется, что тоталитарные партии не заслуживают ни малейшего сочувствия: мы вдоволь на­гляделись, как и из кого они слагаются и куда они ведут. Однако, теперь нам надо «взять под лупу» не только тоталитарные партии, но идею партии как таковую — принцип партийности вообще.

Политическая партия есть всегда часть целого, малая часть всех граждан, и только; и она сама знает это, по­тому и называет себя «партией» (от латинского слова «парс»= часть). Но посягает она на гораздо большее, на целое, на власть в государстве, на захват ее. Она стре­мится навязать государству свою частную (партийную) программу всю целиком, вопреки сочувствию и желанию всех остальных граждан, которые или совсем не выска­зались (25 проц. абсентеизма на выборах!), или же вы­сказались не в ее пользу. В силу одного этого, каждая пар­тия представляет из себя меньшинство, подзывающее свою волю большинству. И в силу одного этого всякий демократический строй должен был бы допускать только одни коалиционные правительства, которые и должны бы­ли бы находить спасительный компромисс между партия­ми («частями»), для того, чтобы представлять Целое. Но история показывает, что при современном, страстном и распаленном духе партийности — такой сговор достигает­ся лишь с большим трудом: партии не желают друг друга. Таким образом, партийный строй разжигает честолюбие и партийное соревнование и «части» оттесняют друг друга от власти. В лучшем случае из этого возникают вредо­носные для государства «качели»: правее, левее, правее, левее — независимо от подлинного государственного дела. Коренник топчется на месте, пристяжные по очереди срывают экипаж в свою ближайшую канаву, кучера нет или он растерянно бездействует, а едущие пассажиры с тревогой следят за своевольными пристяжными и ждут своей судьбы...

При этом считается, будто победившая партия получи­ла «большинство» голосов на выборах. Какое же это «большинство»? В лучшем случае — большинство-подан­ных голосов, и притом совсем не всегда — абсолютное большинство оных (больше половины), а иногда и отно­сительное большинство (т. е. больше, чем у других пар­тий) . Но редко бывает, чтобы в выборах участвовало боль­ше 75 проц. избирателей; а бывает, что число голосовав­ших падает и до 60 и до 55 проц. всех, имеющих право голоса. Тогда власть может захватить партия, получившая от 38 проц. до 28 проц. всех избирателей, а может быть и менее того. И это формально-фиктивное «большинство», т. е. заведомое меньшинство претендует на государствен­ную власть; а в некоторых государствах (Румыния) ему «в виде премии» приписывается на бумаге еще 10—20 проц. голосов («мертвых душ»).

Но если бы даже какая-нибудь партия получила 51—60 проц. голосов всех избирателей, то это «большинство» сла­гается обычно, даже в самых старых и почтенных демо­кратиях, совсем не из сознательных и убежденных сто­ронников ее. Статистика выборов давно уже отметила, что дело решается непартийной, колеблющейся, «плавучей» массой, которая не связана с партийной программой, а голосует «по настроению». Так, в Англии — победу всег­да дает «полая вода» общественного настроения: то она хлынет направо, и завертятся колеса консервативной мель­ницы; то — налево, и запрыгают жернова все-перемалывающего социализма. Не поучительно ли, что, например, в Швейцарии из 100 проц. избирателей — только 14 проц. имеют партийную принадлежность, а 86 проц. голосуют «по настроению». И партийные комитеты во всех странах знают это и потому заводят «рыболовную сеть» как мож­но дальше и шире, чтобы партийно злоупотребить непар­тийными голосами.

Так «большинство» голосов добывают напором («аги­тацией») и случаем, властолюбием и демагогией; и как часто оно складывается в силу самых нелепых и нелояль­ных оснований. Одни поверили демагогическим, почти всегда неисполнимым и невыполняемым обещаниям; дру­гие были подкуплены — перед избирательным помещением прямо выдавались чеки (см. исследование Брайса); третьи голосовали сослепу, по недоразумению или от бес­толковости; четвертые потому, что предпочитали «меньшее из зол»; пятые были застращены; шестые поддались мас­совому психозу и т. д.

«Это», скажут нам, «безразлично: он подал бюллетень за нашу партию, а остальное нас не касается... Мы не можем разбирать, почему он голосовал так, а не иначе: от страха, из-за личной выгоды, по убеждению, вслед­ствие невежества или от глупости. И какое нам дело до его правосознания? Важен бюллетень в урне, а не право­сознание голосующего»...

И вот — эти-то бреши в живом правосознании и были подмечены и употреблены во зло тоталитарными партиями: если правосознание голосующего безразлично — то почему же не построить выборы на сплошной глупости, лжи, трусости, продажности и порочной демагогии?..

Но если даже условно «забыть» это все и, сделав глупопочтительное лицо, согласиться, что такая-то партия «действительно» получила на выборах «боль-шин-ство», то останется еще решить самый глубокий и ответствен­ный вопрос: разве большинство (самое арифметически-точное! самое лояльное!) — есть, действительно, критерий государственной доброкачественности? Разве правота, достоинство, полезность, государственность программы — решается количеством? Разве история не знает таких примеров, когда народ голосовал за тиранов, за авантю­ристов, за тоталитарные партии, за изгнание лучших лю­дей (Аристид¹²⁶), за смертную казнь для праведника (за смертный приговор Сократу было подано 360 голосов из 500)? Конечно, кто-нибудь может стать на ту точку зрения, что «большинство голосов есть мера добра и зла», «пользы и вреда», «здоровья и болезни», «спасения и гибели»; но вряд ли можно будет признать это воззрение самым умным, вдумчивым и глубоким. Мы спросим себя, как русские: не меньшинство ли в стране дало России ре­форму Петра Великого, освобождение крестьян, земское самоуправление и земельную реформу Столыпина? и не большинством ли голосов было избрано в 1917 году по­гибельной памяти «учредительное собрание»?

С нас пока довольно! Партийный принцип переживает в современных государствах великий и глубокий кризис. Он сводит политику к количеству и к условным формаль­ностям. Он пренебрегает живым правосознанием, расщепляет государство и растит в народе дух гражданской вой­ны. Мало того: он подготовляет крушение для взлелеяв­шей его формальной демократии. Мы не сомневаемся в том, что человечество, рано или поздно, вынуждено бу­дет искать новых путей и решений; — и чем скорее нач­нется это искание, тем лучше.

Но к этому вопросу нам надо будет еще вернуться.

<15 января 1950 г.>


84. НЕРАВНАЯ БОРЬБА