Geum.ru

С. В. Кортунов проблемы национальной идентичности россии в условиях глобализации монография

Вид материалаМонография

Содержание


Русский православный замысел в истории: миф или парадигма?
Соблазн и грехопадение
Каким ты хочешь быть Востоком
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   49
Глава вторая.

Русский православный замысел в истории: миф или парадигма?


В условиях нынешней России трудно говорить о православии. Сегодня это государство не только полиэтническое, но и многоконфессиональное, а формально - светское. Фактически же Россия - страна нерелигиозная и даже вульгарно атеистическая. И пророчество Г.Федотова, к сожалению, сбылось: "Большевизм может пасть от саморазложения своей идеи, от сопротивления экономической стихии гораздо раньше, чем религиозность России станет заметной общественной величиной".32

Но из слова песни не выкинешь. Православие сыграло определяюще важную роль в создании российской государственности и формировании русского национального самосознания, которое исторически невозможно без сознания религиозного. История православия как великой мировой религии, непревзойденной по своей эмоциональной и нравственной красоте, навсегда отпечаталась в русской душе в качестве уникальных цивилизационных кодов, и по сей день определяющих самобытность российской культуры.

Почему в 1917 году "не спасли те храмы, где шла служба", т.е. почему православие оказалось несостоятельным перед лицом большевизма, почему Русская православная церковь не справилась с делом духовного руководства народом? Возможен ли в посткоммунистической России религиозный православный Ренессанс? Может ли православие стать ее новой идеологией, идущей на смену идеологии коммунистической? Способно ли оно вновь стать интегристским фактором распадающейся страны и выполнить свою традиционную роль имперского связующего звена? Является ли новая Россия православной державой и если нет, то способна ли она ею стать? Является ли православие исторически исчерпанной конфессией, или его слово еще впереди? Возможно ли его радикальное обновление (новое прочтение )? Может ли оно идти в ногу с национальной и мировой историей? Что для этого нужно? Наконец, играет ли сегодня Русская православная церковь роль подлинного носителя православия, иными словами, способна ли она быть представителем православной доктрины?

Все эти вопросы, как представляется, имеют прямое отношение к новейшим парадигмам развития России, влияют на раскрытие ее дремлющего до поры до времени огромного потенциала, а следовательно, на ее самоопределение не только в наступившем ХХ1 веке, но и в новом тысячелетии. В силу этого они не могут быть безразличны ни для одного российского политика, ни для одного русского патриота.


Истоки


Вопрос о православии на Руси с самого начала, с момента ее крещения Владимиром в 988 году, был не только конфессиональным вопросом, т.е. вопросом веры, но и важнейшим вопросом государственной политики.

Как известно, христианство в его православной версии пришло в Древнюю Русь через южных славян. Благодаря православию Русь вышла победительницей из борьбы Леса и Степи, оседлого земледельца и скотовода-кочевника, христианина и язычника. В основе этой победы лежала политика Ярослава Мудрого, который не только добился канонизации русских святых, но и создал институт русского митрополита. Уже в древнейшем летописном своде 1039 года есть слова о том, что “Господь возлюбил Русську землю и люди Русськи”, которые стали основой много столетий спустя провозглашенного патриотического лозунга о Святой Руси. А митрополит Илларион в “Слове о законе и благодати” с большим воодушевлением прославляет Русь и ее просветителя Владимира. Дав богословско-философское обоснование праву и необходимости Русской Земле занять достойнейшее место среди народов мира, Илларион в сущности дал прототезис будущего лозунга Великой России.

Но православие стало для древнерусских земель не только интегристским фактором (как многие религии для других народов), но и приобщением к высшей форме тогдашней государственности - Византийской империи, которая пала, как справедливо отмечал В.Соловьев вследствие "раздвоения между верою и жизнью", между личным спасением души и земной общественной деятельностью (и "торжество мусульманства было справедливым наказанием христианского Востока").33

Из Константинополя Киев получил не только Святое Писание, но и навыки гражданского строительства, греко-римскую правовую традицию, через Византию восходившую к античности. Киевская, а затем и Московская Русь, благодаря этой традиции узнали и право частной собственности на землю, и вотчинный иммунитет, и феодальную иерархию, и судебные, уголовные и брачные законы. Россия стала неотъемлемой частью европейской цивилизации и “как живая наследница Византии”, по словам Г.Флоровского, стала “православным Востоком для неправославного, но христианского Запада внутри единого культурно-исторического цикла”.34

Инициатором разрыва этого цикла явился Запад. Схизма 1054 года, когда папские легаты положили на алтарь храма Святой Софии в Константинополе грамоту, проклинающую православного Царьградского патриарха, разделила христианство на две не только существовавшие отдельно, но и, как правило, враждовавшие между собой церкви - римскую католическую и греческую православную. Одним из результатов Великой Схизмы стало взятие и полный разгром Константинополя участниками IV крестового похода, организованного папой Иннокентием III в 1204 году. Христиане-католики, направлявшиеся освободить гроб Господень от мусульман, разрушили твердыню православных христиан. Ненависть западных христиан к восточным оказалась сильнее их вражды с мусульманами.

Падение Царьграда лишило смысла старый торговый путь “Из варяг в греки”. Роль Киева была подорвана. А вскоре он был разрушен при нашествии Батыя, что в корне изменило положение западной православной Руси.

После восстановления Византийской империи Палеологами (1261) римские папы вплоть до взятия в 1453 году Константинополя организовывали против этого православного государства крестовые походы. Папское давление привело к Флорентийской унии 1439 года. Не случайно московский князь Василий II ( Василий Темный, отец Ивана III ) не принял унию, уже торжественно провозглашенную митрополитом Исидором в Кремлевском храме Богоматери.

Таким образом сам Запад во многом, если не в решающей степени, способствовал превращению православия в государственную идеологию России. Важным рубежом в этом отношении стало правление Василия II: в 1448 году русская православная церковь провозгласила свою автокефалию - статус самоглавенствующей поместной православной церкви, независимой от других церквей, в том числе и от вселенского патриарха в Константинополе.

Еще раньше возник национальный миф о чудесном перенесении Владимирской иконы Богородицы Андреем Боголюбским из Киева в Вышеград, а затем в Боголюбово и во Владимир. Он стал основой сознательной государственной политики при князе Дмитрии Донском. Именно тогда причисленный к лику святых митрополит Алексей подчинил интересам Москвы и общерусского объединения управление русской православной церковью. Он перенес официальную резиденцию митрополита из Киева во Владимир. Постоянно пребывая в Москве, Алексей, сын черниговского боярина Бьяконта, нес вместе с тем титул митрополита Киевского, сохранив тем самым духовную власть над русскими землями в Твери, Новгороде, Польше и Литве. Именно он поставил архипастырскую власть на небывалую до того в России высоту, что позволило провести идейное обоснование последовательности: Москва - наследница Владимирского великого княжества, Владимир - наследник Киева. В 1395 году чудотворная Владимирская икона Богоматери-заступницы нашей переносится в Москву. Уроки Алексея хорошо усвоили последовавшие за Дмитрием Донским Московские светские властители - Василий II, его внук и правнук, Иван III.

Приоритетность сохранения православия Московским государством привела к тому, что русские люди оторванной от Родины западной Руси переходили на службу Московскому князю целыми дружинами и при Иване Калите, и при Симеоне Гордом, и при Дмитрии Донском. При Иване III этот наплыв еще более усилился и завершился при его сыне Василии III уничтожением уделов. Это уже было создание России, принятое народом и его национальным сознанием. Тверь, Новгород, Псков, Рязань, втянувшись в водоворот княжеских и региональных усобиц, думая о своей локальной выгоде, играя в дружбу с татарами, становясь время от времени орудием Литвы или Ливонского Ордена, проиграли Москве на этом важнейшем поле народного общерусского самосознания, стержнем которого было православие.

Православие, таким образом, стало сущностью русской народности. Именно поэтому в России не было случаев массового, коллективного или территориального перехода в ислам, несмотря на многовековое соседство Ордынского ига. Государственное созидание нации в Российской империи не подразумевало уничтожения различий между конфессиями и народами. Велимин Хлебников писал: "Ах, мусульмане те же русские, И русским может быть ислам." Именно это чувство национального единения создало и сохранило Русь, ту Русь, которая в это время стала Святой Русью.

Было бы, разумеется, неверным утверждать, что татарское иго не оказало никакого влияния на формирующееся национальное самосознание России и в государственном и в конфессиональном смыслах. Долгая зависимость от татарской государственности, тесное общение с татарами многих поколений русских людей, естественно, наложили отпечаток на московские нравы и обычаи, на политическую и правовую культуру. Известно, что дань в Большую Орду в последний раз была направлена в 1502 году, 22 года спустя после Стояния на реке Угре (1480 г.). Но и позднее наследники распавшейся примерно в это время Золотой Орды - Крымское и Казанское ханства - собирали дань, уводили в полон людей для продажи в Османский Султанат, вассалами которого они были. Последний раз крымский хан сжег Москву в 1571 году, а “налог по крови” платила и послепетровская Россия.

Однако вряд ли серьезна историософская традиция приписывать татарскому влиянию все последующие бедствия России ( как у А.Толстого: “И вот, наглотавшись татарщиной всласть, Вы Русью ее назовете!”) и видеть в Московском царстве “орду”( Савицкий ), “православное ханство”( Федотов ) или даже “тоталитарное государство”( Бердяев ).

Не подлежит сомнению, что Чингизхан стоит у истоков грандиозной идеи единства Евразии. Киевская Русь занимала всего лишь одну двадцатую часть нынешней российской территории. Империя монголов территориально почти совпадала с современной Россией. И в ХVI столетии Москва перехватила у Орды идею евразийства. Конечно, и Запад прекрасно понимал, что Россия - наследница сразу двух империй - и Чингизхана и Византии - и потому боялся и демонизировал ее. Но ведь идея сильного государства находилась тогда в русле общеевропейской традиции. Более того, она восходит не только к византийским, но и римским представлениям об императорской власти, и потому связать ее с понятиями ордынской государственности невозможно. В Московском государстве, на протяжении нескольких веков постоянно враждовавшим со своими западными соседями - Великим княжеством Литовским, Ливонским Орденом, Польским и Шведским королевствами - эта идея служила не только экономическому, политическому и культурному единению страны, но и выживанию нации. Да и теория божественного происхождения княжеской власти, над которой немало потрудились Спиридон-Савва, Иосиф Волоцкий и Филофей, была в известной степени импортирована из Европы и, в частности, заимствована у Николло Макиавелли.

Первым, кто назвал Московское государство империей, был участник Казанских походов, воевода в Ливонской войне князь Андрей Курбский. Верный “пресветлому православию”, он воспел “империю Святорусскую”, оплот чистой веры Христовой, и православное подобие Священной Римской Империи. И если при Иване III были заложены основы идейного обоснования единодержавия, то Иван Грозный пошел еще дальше, вознамерившись, по словам Поссевино, “казаться чуть ли не первосвященником и одновременно императором”, отмечая, однако, что “все это заимствовано от греческих патриархов и императоров”.35 При этом Иван Грозный учитывал интересы татарской знати. Ислам сохранил свои позиции, а конница казанских татар приняла участие в Ливонской войне. Спустя два столетия Павел I закрепил политику Грозного законодательно.

Святорусская империя, как известно, не устояла. Она погибла в Великой Смуте. Однако Смуту победило народное восстание, в котором проявилось осознание православного и великорусского единства. Коренные русские земли стали оплотом земского ополчения. Патриарх Гермоген предал церковному проклятию участников восстания Болотникова, совершил в Успенском соборе всенародное покаяние в клятвопреступлениях.

Идеалы Святой Руси Алексея Михайловича уже не были только лишь продолжением цезарепапистских потуг Ивана Грозного. Их истоки - в унижении Смутного времени, в затянувшейся блокаде, в осознанном стремлении преодолеть на этой основе мятежи и бунты, укрепить власть, достичь государственной консолидации. При этом ни сам Алексей Михайлович, ни патриарх Филарет, ни их преемники не отступали от имперской политики терпимости. Права мусульманских подданных были ограждены обычаем и законом, и посреди русских земель до конца ХVII века сохранялось Касимовское царство. Россия не испытала ничего подобного изгнанию морисков. Людовик ХVI вынудил гугенотов покинуть Францию, а Петр I удержал раскольников, дав им двойные оклады. Не было в православии и присущего католической церкви начиная с IV Латеранского собора (1215 год) церковного антииудазма, переросшего уже в ХХ веке в фашистской Германии и ряде других стран Запада в расистский антисемитизм. ( Установленные собором правила для евреев внутри христианского общества оказались сравнимыми с нацистским расовым законодательством: собор постановил, что евреи должны носить отличительные знаки на одежде, как прокаженные или проститутки, что предвосхитило предписание Третьего Рейха от 1 сентября 1941 года, согласно которому евреи должны были нашить на одежду желтые шестиконечные звезды.) Вообще именно западные, а не восточные христиане узурпировали еврейскую идею истории Спасения, которая в качестве сакральной истории охватывала не только все прошлое от сотворения Адама, но и все будущее - до Последних дней, когда Бог положит конец миру; они вытеснили Израиль из этой истории, заместив его церковью и оставив евреям место лишь в прошлом. Заодно западные христиане присвоили и всю еврейскую Библию в качестве первой части Священного Писания, истолковав ее как собрание пророчеств о Христе. В эпоху средневековья католическая церковь и светские власти постоянно и активно преследовали евреев, действовали как союзники в тесном единстве. В российской православной традиции ничего подобного не было.


Соблазн и грехопадение


И все же русские цари и императоры не удержались от соблазна превратить православие в государственную идеологию, хотя после того, как Россия сложилась в ХVII веке как мощное евразийское государство, вышла ко всем сопредельным морям, отстояла свою независимость в борьбе с противниками на Западе, Севере и Юге, необходимости в этом не было. "Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать", - писал псковский инок Филофей князю Василию III в начале ХVI века. Эта формула русского мессианства "прижилась" в православии, не имея в нем никакого основания, ибо Мессия-Христос уже пришел и ожидать другого есть измена Богу.

Уже при династии Романовых была предпринята попытка построения не просто империи, но идеократического, даже теократического царства. Поставленное на “государеву службу” и подчиненное идее расширения Российской империи, православие с этого времени постепенно утрачивает свое прежнее значение как стержень национального самосознания. В основе этой духовной драмы, растянутой на столетия, лежали не только имперские амбиции русских самодержцев, но и незрелость русского культурного сознания в целом, на которое наложились многовековые исторические традиции постоянного военного противостояния России со своими соседями. "Оцерковленное, оправославненное зло, отмечал Г.Федотов, - гораздо страшнее откровенного антихристианства".36

Так или иначе, но христианское понимание Логоса как свободно понимаемой Истины, свободного Пути и творческой Жизни было постепенно - не без участия церкви - подменено идеей священного царства, а сама вера - некой канонизированной, все себе подчиняющей и регламентирующей идеологией, православие - “православизмом.” Церковь несет за это основную долю ответственности. Ибо, по словам Л.Тихомирова, "ни одна нация не сливала так своего гражданско-политического бытия с церковным, как Россия. Только древний Израиль представляет с ней в этом аналогию, ибо даже и Византия несла в себе наследство политического учреждения - Древнего Рима, а Россия, подобно Израилю, родилась вместе с обручением Господу".37

При этом была совершена роковая аберрация, негативные последствия которой позднее описал Н.Бердяев, В.Соловьев, С.Франк и другие русские религиозные философы: православие было по существу “национализировано”, что выразилось в восприятии самодержавием своей поместной церкви как Вселенской, своей веры как единственно истинно православной, а царя как ее единственного гаранта и хранителя ( “патриархов четыре, а царь - один”). "Русскость" как-то сама собой стала религиозной добродетелью, которую приравняли к догматическим истинам. Возникла «философия русской души».

Все это произошло не внезапно. Исподволь в России шел долгий процесс сознательной модернизации на национальной основе Вселенского православия. Святой Русью уже называлось не то, что было ею на самом деле - т.е. святые, прославившие Господа на русской земле, святые как часть Единой, Святой, Соборной и Апостольской церкви. Святой Русью стали называть "национальную русскую святость", а затем и всю Россию. Церковь отказалась от духовного подвижнечества, от борьбы против влияния светской власти на душу человека. Подвижники бежали в пустыни, предчувствуя близкое падение Руси...

В результате уже к началу ХVII века в России была создана вторая в христианской истории (после Византии) и первая по внешней мощи и масштабу идеократическая держава, очень скоро, начиная с Петра, по существу переставшая считаться с Божией волей и воспринимать себя sub specie aeter nitatis.1 В теократическом царстве есть только одна неограниченная власть - власть царя, рядом с ней меркнет образ митрополита или патриарха, и голос церкви становится все слабее. Церковь не просто оказывается в плену у государства, она становится его составной частью, составляя с ним один, закованный в сакральный быт мир. Мысль о том, что вся Россия если еще не стала Святой Русью, то непременно должна стать ею, губительным образом подорвала церковное сознание, отвергнувшее важнейший принцип Православия: верность завещанному Христом, никогда не обещавшего своим последователям рая на земле. “Со времен Петра, - отмечал в этой связи Н.Карамзин,- упало духовенство в России. Первосвятители наши уже только были угодниками царей и на кафедрах языком библейским произносили им слова похвальные”.38 (Как, впрочем, после 1917 года они произносили «слова похвальные» коммунистическим вождям).

С началом Петровских реформ из государственной психологии вытравливается даже смутное сознание инородности церкви царству. Вдохновитель синодальной реформы Петра Феофан Прокопович предлагает называть Царя уже не “Помазанником”, а “Епископом Епископов” и даже “Христом Господним”.

Оценивая последствия теократической утопии для судеб русского государства, Г.Федотов справедливо писал: “Поколение Филофея подменило идею русской церкви... идеей православного царства. Оно задушило ростки свободной мистической жизни ( традицию преп. Сергия - Нила Сорского) и на крови и обломках (опричнина ) старой свободной Руси построило могучее восточное царство, в котором было больше татарского, чем греческого... Отрекаясь от византийской культуры ( замучили Максима Грека ), варварская рука схватилась за двуглавого орла. Величайшая в мире империя была создана. Только наполнялась она уже не христианским содержанием”.39

Именно это религиозно-идеологическое (а не церковно-христианское) содержание государственной власти стало одной из главных онтологических причин всех последующих соблазнов, грехов и обвалов русской истории - церковного раскола, насильственной вестернизации страны и, в конечном счете, краха Российской империи в 1917 году. Русская катастрофа ХХ века была в первую очередь религиозной, и только потом государственной катастрофой. Как отмечал прот. Г.Флоровский, “ в революции открылась... бездна неверности и давнего отпадения, и одержимости, и порчи”.40

Начиная с ХУ11 века история России совершалась под знаком утопической государственной идеологии. Сменялись эпохи, цари, вожди и видимое наполнение идеологии. Неизменным оставался только несвободный, идеократический характер государства. Не личность и ее свобода и ее творчество, но Царство ( неважно - православное или коммунистическое), должное не сегодня завтра обратиться в Эдем для своих подданных, сделалось едва ли не высшей всеобъемлющей социально-культурной, а в пределе - абсолютной этической и мистической ценностью русского архетипа. Создав "патриотическое" православие, назвав его русским, национальным, российские церковные идеологи изменили подлинному православию, а следовательно, и России. Подменив веру суррогатом, они подготовили почву для коммунизма. Большевикам уже не надо было рузрушать веру в сознании народа: это сделали до них. Они же лишь наполнили "православизм" как лже- православие коммунистическим содержанием. Именно поэтому коммунизм, как пародия на земной рай, столь быстро воцарился в Российской империи. Именно поэтому русский народ отказался защищать Империю в 1917 году, а церковь оказалась не способной сыграть роль имперского связующего звена. Как писал В.Розанов: "Бог не захотел более Руси. Он гонит ее из-под солнца".41

Конечно, православие в России развивалось не только в русле теократической утопии. Была и другая духовная традиция, отличная от цезарепапизма, традиция подвижничества, направленная на просвещение и преображение мира светом евангельской Истины. Восходящая к св. Сергию Радонежскому, заволжским старцам и Нилу Сорскому, она была продолжена в ХVIII веке св. Тихоном Задонским, а в ХIХ веке - преп. Серафимом Саровским и Филаретом, митрополитом Московским, а затем, уже в миру, на рубеже ХIХ и ХХ веков - Владимиром Соловьевым и представителями русского религиозного Ренессанса: Е.Трубецким, о. С.Булгаковым, Н.Бердяевым, С.Франком (и получила свое блестящее развитие уже в зарубежье в трудах о. Г.Флоровского, Г.Федотова, В.Лосского и др.). Идеи реформации православной церкви, причем более глубокие, чем реформаторские идеи Лютера по отношению к католической церкви, развивались в произведениях Ф.Достоевского и Л.Толстого. Однако эта традиция так и не смогла стать определяющей для исторических и духовных судеб России. Надежда, что "Москва - третий Рим", ставшая фундаментом националистической идеологии, повторявшееся как заклинание, способное совершить чудо - воссоздать в России одновременно мощь Рима и Византии - выразила "прельщение", которым оказался поражен дух церковной и околоцерковной элиты. Псевдопророки, упоенные могуществом Святой Руси, которая свята была отнюдь не гордостным духом, а смиренным служением Богу, вознамерились свой мятежный, богоборческий, по сути дела языческий дух привить Православию. Потери оказались грандиозными. Вместо власти "третьего Рима" воцарилась власть бесов. ХХ век, пребывавший, по словам поэта, "под тенью Люцеферова крыла", стал веком божественного возмездия народам, отступившим от своего Творца. Сбылось предсказание о. Иоанна Кронштадского (1905 г.): "И если не будет покаяния русского народа - конец мира близок. Бог отнимет благочестивого Царя и пошлет бич, в лице нечистивых, жестоких, самозванных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами".42

Можно предположить, что победа идеократической государственной традиции явилась одной из причин того, что в России не состоялась единая нация. Ее подновленная версия, уваровская идеология «самодержавия, православия и народности», ставшая ответом на вызов декабристов, не сумела дать ответ на вызов времени, требовавший радикального обновления национального самосознания. Более того, она необратимо вела к распаду традиционного как имперского, так и религиозного сознания в России, поскольку заведомо была неприемлема для значительной части ее подданных. ”Ужаснее всего,- писал Л.Толстой,- не материальное положение, не застой промышленности, не земельное неустройство, не финансовое расстройство, не вообще революция. Ужасно то душевное, умственное расстройство, которое лежит в основе всех этих бедствий. Ужасно то, что большинство русских людей живет без какого бы то ни было нравственного и религиозного начала, обязательного для всех и общего всем закона”.43

Николай I приступил к административной и правовой унификации, которая сопровождалась ограничением прав католиков, мусульман и представителей других “неправославных” конфессий, ликвидацией областных особенностей, а главное, насильственной русификацией. Еще Хомяков говорил, что в "Новом Израиле", как называли русские императоры Россию, заметны несимпатичные черты Ветхого Завета - та же национальная гордость, то же высокомерие, то же презрительное отношение к другим национальностям и то же пустосвятство..."Что же делали против этого те, кому надлежало делать? Немногое. Пустосвятство продолжало развиваться параллельно неверию: мы строили храмы, но о духовном возрождении народа мало заботились".44

Созданное в 1817 году Министерство духовных дел и народного просвещения, быстро превратилось в своеобразное цензурное ведомство, осуществляющее идеологический надзор не только над светскими учреждениями и культурой, но и над Церковью, по сути, даже над Синодом. Эту политику последовательно продолжали Александр II (особенно в Польше), Александр III, при котором кризис Империи принял необратимый характер, и Николай II. Несовместимость этой политики с принципами имперской государственности была очевидна и обрекала Россию на катастрофу. Николай I и его преемники с их идеей “Россия для русских” вольно или невольно порвали с имперской традицией. Не создав российской нации, они погубили Империю.

Еще позорнее то, что царская идеократическая власть при полной поддержке Церкви, реформируя Православие, попыталась превратить ее в русскую религию, воюющую с Израилем. В начале века стало крепнуть черносотенное движение. С.Нилусом были опубликованы "Протоколы сионских мудрецов", которые получили в России широкое распространение. Русское общество не просто приняло фальшивые документы за подлинные: оно поддалось на дьявольскую провокацию. Ибо возможно ли христианину, да еще православному, т.е. обладающему правой верой, допустить мысль о том, что не Бог управляет судьбами человечества, а несколько "сионских мудрецов", которым ничего не стоит, составив губительный заговор, "перемудрить Бога", скрыв этот заговор от него? Между тем, если бы это действительно было так, то бессмысленно предупреждать об этом уже обреченное человечество. Во вселенной С. Нилуса и тех, кто поверил его фальшивке и руководствовался ею при организации еврейских погромов, уже не было места для Бога. Там властвовали "сионские мудрецы".

Не исключено, что С.Нилус был поражен маниакальным страхом перед Антихристом. Это случается с теми, кто, как свидетельствуют Св. Отцы, вторгается в тайны Божественного Промысла, не получив на то Божьего благословения. Мистическим безумием поражается прежде всего тот, кто охвачен гордостным самомнением, жаждет человеческого признания и не получил дар любви и доверия к Богу. Но как объяснить, что мистическим безумием оказалась охваченной церковь? Вероятно, ее кризис к тому времени уже принял необратимый характер. А потому и Россию уже ничто не могло спасти. Антихрист, соперничающий с Христом, не признающий в нем воплотившегося Бога, уже находился в России и активно боролся за души русских православных людей. И небезуспешно. И если для любящих Христа он был безопасен, то тех, кто уже более не надеялся на Бога, он и в самом деле пугал.

Разбуженный властью и церковью языческий дух породил национализм, а вместе с ним и ненависть к еврейству. В 90-е годы прошлого века в России происходил заметный подъем национализма. Могло показаться, что национализм, причем в самых грубых, черносотенных его проявлениях, - будущее России.

Однако история опровергла эти гипотезы. Расистский, этнический национализм - в отличие от Германии, Италии, Испании и ряда других стран _ не имел перспективы в России. Термин "национализм" в России того времени приобрел другой смысл. Это был по существу этатизм, вера во всемогущее государство. В сталинские времена этатистские чаяния русского и других народов России привели к построению мощного тоталитарного государства. В его идеологии проступили антисемитские и в какой-то степени даже фашистские черты (о чем, в частности, писал Н.Бердяев).45 Однако это набиравшее обороты движение в высшей советской номенклатуре оборвалось с хрущевской оттепелью. Фашизм, антисемитизм, расизм были отторгнуты русским народом как не соответствующие, чуждые его культурной исторической программе. И одна из главных причин этого, как представляется, - православные коды, навечно запечатленнные в российской цивилизации, в русской душе.

С другой стороны, русский национализм уже в конце ХIХ века выявил удивительное сходство с нациоанализмом иудейским, что отмечал чуткий религиозный философ Л.Тихомиров: "Нельзя не заметить поразительного сходства национальной узости иных наших патриотов с тою еврейской национальной психологией, которую обличали пророки. В узких понятиях патриотизма у нас понятие о вере ныне смешивается с понятием о племени, и русский народ представляется живущим верою только для самого себя, в эгоистической замкнутости. Но такое воззрение внушается не христианским, а еврейским духом. Русский народ имеет великие заслуги в христианском деле именно потому, что всегда признавал себя не собственником христианства, а слугой, сам ему служил, а не заставлял служить себе...Как же нам воскрешать в своей вере еврейскую точку зрения, да еще при этом воображать победить евреев, усваивая их дух?".46

Вероятно, можно сказать, что в ХIХ веке Россия перестала быть православной страной. И про нее уже можно было сказать словами Христа: «Знаю твои дела. Ты носишь имя, будто ты жив, но ты мертв". Нигде в мире противоположность между именем "Святой Руси" и полной мертвенности веры не поражала до такой степени, как в России. И небывалый подъем уже в послесоветской России, более ста лет назад изменившей православию, ислама стало справедливым ее наказанием.

Г.Федотов писал в 1933 году: "Россия, спасающая мир, - такова была эсхатологическая утопия. Христианская неправда ее была в том, что Россия мыслилась во всеоружии своей государственной мощи и славы. Жертвенное спасение подменялось империализмом Кесаря. Младшее поколение славянофилов стало жертвой этого грубого нехристианского соблазна и этим сорвало дело православного возрождения России...

С тех пор утекли океаны воды. Совершилось - вернее обнажилось воочию - религиозное отступничество России. Когда-то один из самых чутких глашатаев нашего христианского возрождения вопроршал Россию:

Каким ты хочешь быть Востоком,

Востоком Ксеркса иль Христа?

Уже поколение Александра III дало на этот вопрос ясный, хотя и бессознательный ответ. Идеал правды был принесен в жертву славе и мощи. Стилизованный по-православному Ксеркс стал идеалом православного царя и всего русского мнимохристианского национализма. Отступничество революции было предвосхищено давно - Леонтьевым и Данилевским. Большевизм, сорвав все маски, строит Россию Ксеркса".47

Октябрьская революция явилась поворотом от Православия, а в более широком смысле от христианства, к языческой идеологии и практике не только в России, но и во всем мире. Освенцим и Гулаг, коммунизм и фашизм отражали всемирный кризис христианского сознания. Началась богоборческая антиисторическая эпоха. Весь ХХ век прошел под знаком кризиса Всемирной истории, который в конце столетия стал глобальным. В его основе был бунт против Бога, отказ от выполнения Божественного замысла о судьбах человечества и церкви. Отказ от христианства. Будучи современниками двух геноцидов - Освенцима и Гулага - мы не можем не видеть в этом массовом убийстве ни в чем не повинных людей попытку снова распять Христа. Причем убийца распинал Христа не только в своей жертве, но и в себе самом. В человечестве созрел замысел убийства Бога, оно утратило Христа: в этом был тайный мистический грех против плоти и крови Сына Человеческого, отдавшего за жизнь мира свою плоть и кровь. Этот тайный грех богоубийства нашел себе убежище в Церкви, среди священнослужителей и мирских христиан. Христианский мир никто не мог ни разрушить извне, ни взорвать изнутри, пока за дело не взялись сами христиане, забывшие о высоте своего имени. Они сами разорили данный им дом.

В большевистской России богоборчество проявилось в самых крайних формах. Тот же Г.Федотов писал: "Россия, насчитывающая миллионы глоток, гонит христианство с яростью одержимого. Горсть мучеников умирает в каторжных тюрьмах и ссылке. Масса не поднимается на защиту ее вчерашних святынь. Звериная борьба за жизнь поглощает ее всецело. Трудно судить, остается ли еще уголок в ее душе, доступный нездешнему Слову. Может быть, еще как вздох о невозвратном, утраченном и невозможном...".48

Принятый большевиками менее чем два месяца спустя после революции декрет об отделении церкви от государства, нанес жестокий удар по религиозным общинам, начиная с господствующей православной. Он лишил их прав юридического лица, а заодно и всей собственности, которая отныне объявлялась “народным достоянием”, а на практике переходила в руки властей. Преподавание религии запрещалось не только в государственных, но и в частных учебных заведениях. А вскоре начались массовые репрессии против священнослужителей и верующих любых культов, которые оказались, таким образом, уравнены не в правах, а в бесправии.

В дальнейшем советские руководители, сохраняя на словах принцип отделения церковных структур от государственных, на деле привязали их к себе еще крепче, чем это делали цари. Вся религиозная жизнь в стране была поставлена под контроль пресловутого Совета по делам религий, который, как известно, представлял собой не что иное, как филиал спецслужб и идеологических структур режима. Эта ситуация сохранялась до 1990 года, когда был принят закон “О свободе вероисповеданий”.

По словам Л.Тихомирова, в ХХ веке Россия стала "любодеицей, изменившей Богу". Он видит падение церкви в России в жажде земного процветания, в "религии земного благоустройства", в "животном падении из-за наших благ земных".49 И не оттого ли так быстро "слиняла" (выражение В.Розанова) Россия, что церковь, подменив подлинную православную доктрину "религией земного благоустройства", подготовила народ к восприятию мифа о "коммунистическом рае"?

"Русский народ - святой народ". "Русский народ - богоносец". "Русский народ поведает миру новое слово любви и правды". Такими песнями в течение многих лет зачаровывали многие поколения простых русских людей представители светской и духовной власти России. Мессианская идея стала неотъемлемой составной частью Русской православной церкви. По словам очевидцев, не было проповеди в конце Х1Х начале ХХ века, в которой не звучал в той или другой степени мотив об особой богоизбранности русского народа. Восхваление исключительно хороших свойств русской души было подлинным пафосом тогдашней русской проповеднической литературы. "И при всем том, - отмечал на гребне гражданской войны прот. Константин Агеев, - русский мужик явил себя в наши дни таким извергом, что мир содрогнулся и вновь заговорил о язычестве русских". Размышляя о причинах падения России, он спрашивал: "Где же были мы, деятели церкви, в то время, когда "развращали" русскую душу? Или мы способны делать Христово дело, когда нет препятствующих нам?".50

Богоборческий путь, который прошла Россия в ХХ веке в своем стремлении построить Вавилонскую башню, изменив делу Христа, имел чудовищные последствия. Это столетие было подлинным Апокалипсисом для страны. Богоборческую карму несет нынешнее поколение россиян, будут нести еще многие их поколения.