С. В. Кортунов проблемы национальной идентичности россии в условиях глобализации монография

Вид материала

Монография

Содержание Неоэкономическая цивилизационная модель Национальное и транснациональное в ХХI веке

Подобный материал:

• В. М. Пивоев (Петрозаводский университет), 193.44kb.
• Монография представляет собой комплексное исследование теоретиче­ских и практических, 70.78kb.
• Учебный курс «Мир в эпоху глобализации», 17.57kb.
• Трансформация государственно-национальной идентичности в условиях глобализации 22., 301.27kb.
• И. Е. Золин Рынок труда в условиях глобализации мировой экономики: проблемы теории, 164.95kb.
• С. Кортунов Что стоит за мифом о «советской оккупации», 726.89kb.
• Глобализация и национальная идентичность, 269.63kb.
• Сдокладом на тему (если есть), 47kb.
• Глобализация и ее влияние на банковскую систему России, 236.02kb.
• А. В. Рош проблемы функционирования машиностроительного комплекса россии с участием, 1962.09kb.

Неоэкономическая цивилизационная модель


Российская научная мысль уже давно пытается осмыслить возможные сценарии экономического развития страны. Разброс мнений огромен: от сугубо самобытной, национальной, российской модели, до отстаивания простых слепков с западных моделей. Что выберет Россия? Будет ли она слепо копировать западный постиндустриальный путь или, разгадав новые тенденции в мировых процессах, своевременно и с опережением отреагирует на них? Какие для этого существуют возможности?

Непрерывная цепь технологических революций может втянуть национальную экономику в полосу экономического изматывания. Россия пока не может позволить себе постоянный слом жизнеспособных хозяйственных инфраструктур в угоду новейшим технологическим идеям, как это происходит, например, в США. В отличие от американского хозяйственного образа жизни с его эволюционным подъемом, российская экономика взращена на принципах прорывного развития: гигантская концентрация усилий способна решить любую научно-техническую или производственную задачу. Кстати говоря, это не только советская, но и дореволюционная традиция: достаточно вспомнить такие проекты, как Транссибирская магистраль или освоение Севера. Только в результате такого развития страна и располагает сегодня постиндустриальными центрами (система российских технополисов), где вызревали и воплощались в жизнь программы в области энергетики, транспортной инфраструктуры и телекоммуникаций, аэрокосмические, биоинжиниринговые системы и т.п.

Слепое, автоматическое следование России в русле постиндустриальной модели может поставить ее в хвост глобальных закономерностей развития. Более того. Инерция ее самовоспроизводства становится опасной. Причем, дело не только в трудностях освоения постиндустриальной модели. Сама постиндустриальная модель вступила в свой завершающий этап. Угасают ее движущие силы. Во все ускоряющемся темпе идет пожирание интеллектуальных, производственных и природных ресурсов.

В недрах постиндустриальной модели произошел кризис центральных ее атрибутов: резкое сокращение цикла жизни товара потянуло за собой сокращение цикла жизни организационных структур, а их симбиоз (товаров и структур) привел к слому целых мировых, вполне жизнеспособных, экономических инфраструктур. Жажда постоянных технологических революций приводит к «срезанию» первоклассных жизнеспособных инфраструктур ради нарождения новейших.

Предвестником агонии и угасания «классической» постиндустриальной модели является и ее насаждение вовне, т.е. делегирование ее основных атрибутов другим странам, трансплантация основополагающих постиндустриальных систем в различные точки мирового сообщества. Так возникают новые квазипостиндустриальные зоны (примером могут служить индустриальные “карлики” в АТР). При этом, однако, Запад, поддерживая свое лидерство, тщательно соблюдает дистанцию по уровню развития в рамках постиндустриальных моделей.

Мировое сообщество постепенно понимает, что выдержать такую изматывающую нагрузку оно не может. Начался мучительный процесс избавления от подобной глобальной постиндустриальной машины. На базе постиндустриальной вызревает новейшая, неоэкономическая модель. Россия еще не успела, к счастью, войти в последнюю стадию постиндустриального развития. Завершая индустриальный цикл своего развития, обладая сформировавшимися производственными анклавами (очагами), интеллектуальными заделами и способностью к воспроизводству научно-технического потенциала, Россия имеет исторический шанс: необремененная последней стадией постиндустриальной модели, она готова не только гармонично войти в новую неоэкономическую модель цивилизационного развития, но и при определенных условиях стать лидером этого процесса.

Это не тот случай, когда поворачивает назад пустынный караван и хромой осел становится первым. Дело в том, что мировой караван разворачивается фронтально на новые пути развития. Естественно, наиболее утомленные и измотанные из авангарда перестраиваются в новую структуру, композицию. При этом России нет необходимости играть роль нижнего порога для новейшей неоэкономической модели.

К центральным моментам, определяющим характер неоэкономической модели, относится: перекомпоновка различных систем, их сращивание в единую экономическую систему, прорыв межсистемных оболочек, “диффузионное” сращивание различных сфер в единые формационные ячейки, сращивание экономики с экологическими, национально-этническими и культурологическими системами, вплетение в современные стратегические разработки реликтовых систем для достижения стратегических целей, формирование интеграционных союзов не в монохромной полосе, а в смешанной, создание субъектов мирохозяйственного общения на принципиально новой основе. В неоэкономической системе экономические стимулы и, в частности, категория “прибыль” (доход), перестают быть главными. В глобальной экономике в рамках неоэкономической модели все явственней просматривается новая категория - стратегический эффект, категория более высокого ранга, нежели прибыль. Эта категория создает новые условия для функционирования закона стоимости.

Историческая ситуация такова, что именно Россия может стать локомотивом формирования глобальной неоэкономической модели, поскольку обладает огромной этнонациональной палитрой, широким спектром религиозно-этических блоков, огромным пластом духовного развития в сочетании с мощным интеллектуальным потенциалом.

Для неоэкономической модели характерны новые субъекты развития, их новая организационно-функциональная форма. На место корпораций, функционирующих на относительно постоянной основе, приходят временно действующие структуры (консорциумы) в рамках интернационализированных воспроизводственных ядер. Воспроизводственные ядра, перешагнув национальные границы, создают условия для формирования правительств, функционирующих на межгосударственной основе, но в рамках этих ядер.

Первый предвестник этого процесса - стремление Европы к неоэкономическому симбиозу. Высокими темпами идет наращивание европейского интернационализированного воспроизводственного ядра (ЕИВЯ). Североатлантический альянс становится его составной частью, милитаризированным компонентом ЕИВЯ. В силу этого это ядро будет иметь тенденцию очищения от "инородной" военной машины, в частности, американской, которая имеет тяготение к своим воспроизводственным ядрам. В этой ситуации стремление включиться в ЕИВЯ ряда восточноевропейских стран только по форме принимает военный подтекст. Просматривается тенденция ослабления, размывания и в итоге разрыва любых альянсов на военно-политической основе. Россия вполне может стать инициатором и лидером особого неоэкономического образования, которое должно сформироваться на базе мирового интернационализированного воспроизводственного ядра (условно российского), уравновешивающего зарождающееся воспроизводственное ядро европейского масштаба. Поэтому она должна форсированно включаться в неоэкономическую модель развития. Но так как эта модель вырастает на базе постиндустриальной модели, естественно, что центральные компоненты последней должны внедряться в российскую хозяйственную жизнь. К ним прежде всего относятся следующие: формирование управленческого истэблишмента; проведение ряда технологических революций в узловых точках экономики; цивилизованное лоббирование приоритетных сфер и проектов, направленное на решение “болевых” точек развития и т.д. Но все это только подготовительная стадия к переходу на новую цивилизационную модель. Для отечественной промышленности приемлемым, вероятно, будет «очаговый» характер технологического обновления: не резкая замена одной производственной инфраструктурой более совершенной, как это принято на Западе, а постепенное обновление инфраструктуры с привнесением в нее стандартных, унифицированных западных элементов по всем хозяйственным срезам.

Система внешнеэкономических связей (ВЭС), будучи одной из важнейших составных частей национальных экономик и в то же время мостом к внешнему миру, не может не реагировать на глубинные изменения, происходящие в недрах постиндустриальной модели, где зарождается новая неоэкономическая модель развития. Национальные экономики переходят на новую парадигму взаимодействия: не торговую, а воспроизводственную (геоэкономическую). Национальная система внешнеэкономических институтов России не соответствует мировым тенденциям. Она базируется на устаревшей торгово-посреднической (с рудиментами снабженческо-сбытовой) доктрине, в силу чего не способна решать стратегические задачи в процессе встречного движения к мировому равновесию. Здесь нужны новые, геоэкономические подходы. В частности, помимо создания своего мирового воспроизводственного ядра и перехода национальной экономики на геоэкономическую (воспроизводственную, производственно-инвестиционную) модель внешнеэкономических связей, требуется вхождение в мировые интернационализированные воспроизводственные ядра, обеспечивающие доступ к формированию и перераспределению мирового дохода, оперирование не на мировом рынке, а на геоэкономическом атласе мира, в том числе национальном геоэкономическом атласе.

Глобализация перекроила политическую карту мира. Возникло новое, геоэкономическое поле, на котором национальные экономики разыгрывают свои стратегические карты, реализуют стратегические цели с ясно очерченными международными и экономическими границами, национальными интересами, контурами стратегических альянсов, геоэкономических плацдармов. Оперирование на геоэкономическом атласе требует активной, наступательной позиции в отличие от выжидательной (конъюнктурной) торговой тактики и соответствующих новейших приемов: использования высоких геоэкономических технологий, векторной стратегии, целенаправленного формирования геоэкономических ситуаций, отложенной внешнеэкономической контрибуции, стратегического зачета взаимных требований.

Торговая модель, расширяя и культивируя структурно перекошенный товарооборот, в нарастающем темпе вгоняет экономику в структурный кризис, втягивая в него тяжелое машиностроение, транспорт, экологию. Подрывается ресурсная база национального машиностроительного комплекса, и в том числе ВПК; идет деиндустриализация страны; мировые интернационализированные воспроизводственные ядра, подпитываемые через внешнюю торговлю и утечку финансов российскими ресурсами, не допускают Россию в свои транснационализированные блоки, тем самым перекрывая доступ к мировому доходу. В силу этого Россия вынуждена считать внешние кредиты заемными средствами. Растет внешний долг, его покрытие требует наращивания сырьевого экспорта. А следовательно, экономика попадает в порочный круг.

Россия прийти к новому геоэкономическому равновесию в качестве сильного партнера, четко сформулировать свои национальные экономические интересы, спроецировать на геоэкономическом атласе мира стратегические цели, интеграционные альянсы, наметить геоэкономические плацдармы, не позволить стереть геоэкономическую память. Ей необходимо в сжатые сроки разработать и принять новую национальную внешнеэкономическую доктрину и оценить стратегический арсенал ее реализации. В основе этой доктрины - врастание национальной экономики в мировую геоэкономическую систему с целью прорыва к полноправному участию в формировании и распределении мирового дохода с опорой на высокие геоэкономические технологии в мировом геоэкономическом пространстве.

Неоэкономическая модель диктует необходимость изменять подход к некоторым устоявшимся экономическим категориям, например, к такой, как мировой рынок. Мировой рынок опосредует мировые воспроизводственные процессы. И не более того. Продукция, произведенная в рамках интернационализированных воспроизводственных ядер, приобретает товарную форму только при ее реализации в секторах обращения, встроенном в глобальные производственно-инвестиционные цепи. В сумме эти сектора и составляют мировой рынок, где через мировые цены формируется мировой доход.

В таком понимании Россия никогда не выходила на мировой рынок, ибо никогда не стремилась быть участницей интернационализированных воспроизводственных ядер, идеологически побаиваясь такого атрибута, как транснационализация экономики. Тенденция эта сохраняется и сейчас. Слабые зачатки транснационализации ощущаются в постсоветском пространстве СНГ, где ряду финансово-промышленных групп придается транснациональный статус в целях восстановления разорванных производственных, кредитно-финансовых и платежно-расчетных связей. Россия выходила и выходит сегодня не на мировой рынок, а на рынок, формируемый в рамках огромного вспомогательного “двора” для мировых воспроизводственных ядер, поставляя сырьевые, энергетические ресурсы и отчасти полуфабрикаты не по мировым, а снабженческо-сбытовым ценам, конкурируя со странами подобного типа. Эти страны также не входят в мировые воспроизводственные ядра, не участвуют в распределении мирового дохода, а довольствуются биржевыми котировками. Они не претендуют на перераспределение мирового дохода (хотя косвенно обеспечивают его формирование) и считают кредиты мировых финансовых институтов заемными средствами. Здесь обнаруживается канал утечки национального дохода через устаревшую внешнеторговую модель. В рамках неоэкономической модели Россия не может мириться с подобной ситуацией, и новая национальная внешнеэкономическая доктрина обязана поставить эту проблему в центр внимания.

Суть новой неоэкономической модели такова, что она в принципе исключает из своих арсеналов военный фактор. Он растворяется, трансформируется в новейшие функции. Войны с применением только военно-силовых методов уходят в прошлое. На смену им приходят более опасные и грозные - геоэкономические (внешнеэкономические) войны. Из глубин постиндустриального мира бросаются все более жадные и алчные взгляды на российские интеллектуально-ресурсные богатства. Новая воспроизводственная структура мира выстраивается с учетом доступности к сырьевым богатствам России и других стран СНГ, и западная военная машина готовится к “защите” такой схемы. При таком взгляде на вещи совершенно по-новому звучит мотивация к расширению НАТО на восток. Сама военная машина - это только верхушка айсберга, нижняя и основная часть которого – наступающая мировая постиндустриальная модель. И это следует учитывать при выстраивании системы национальной обороны и безопасности. Для этого важно знать технологию и методы ведения геоэкономических войн. Назовем лишь некоторые, реально просматриваемые: тщательно завуалированный механизм перелива национального и мирового дохода; разрушение конкурентных экономических инфраструктур; «кредитный удар»; деформация и необратимая трансформация социально-экономической системы соперника. Неоэкономика не оставляет безнаказанной ни одну национальную экономику, которая не ведает о приемах геоэкономической борьбы, в которой любой шаг возвращается экономическим бумерангом соответствующего положительного или отрицательного знака.

Основой геоэкономических войн выступает вживление милитаризированного элемента в национальные экономики. Приемы этих войн известны и были тщательнейшим образом отработаны в годы холодной войны: искусственно нагнеталась военная угроза, неоправданно часто снимались с вооружения первоклассные образцы военной техники, формировались крупномасштабные глобальные “инициативы” (классическим примером может служить американская “стратегическая оборонная инициатива” - СОИ), культивировались национально-этнические конфликты и территориальные притязания, что сформировало огромный, емкий мировой рынок оружия и военного снаряжения. Тогда был запущен механизм оперирования высокими геоэкономическими технологиями на геоэкономическом атласе мира. Под их влияние попали в той или иной степени практически все страны мира. Неоэкономическая модель, постепенно вытесняя военный фактор, формирует более изощренные приемы геоэкономических войн.

При разработке новой национальной военной доктрины Россия должна, безусловно, учесть эти тенденции, переосмыслить спектр новейших геоэкономических угроз. Обладая необходимыми интеллектуальными ресурсами и умением быстро овладевать инновационными прорывами, Россия способна к этому. При этом “свинчивание” внешнеэкономической доктрины с военной доктриной является первостепенным стратегически значащим условием перехода России на новую неоэкономическую модель. Этот принцип неоэкономики диктует необходимость соединения внешнеэкономической и военной реформы в один блок, дает принципиально новые ориентиры внешней политики, которая должна затронуть геоэкономические национальные интересы России. Влияние России как великой державы на ход мировых процессов, ее политический и военно-стратегический вес, будут предопределяться местом и ролью в мировом геоэкономическом пространстве.


Национальное и транснациональное в ХХI веке


В условиях глобализации ни одна страна не может жить не только без товарообмена с другими странами, в том числе принадлежащими к разным регионам и культурам, но и без работы на заказ с учетом стандартов потребления этих стран, без передвижения между странами значительных масс людей, без обмена интеллектуальными достижениями. В силу этого сохранение в длительной перспективе традиционных цивилизаций в их традиционных ареалах, их “возвращение к истокам” и восстановление традиционалистской “чистоты” представляется невероятным. В этой связи вызывает сомнение, в частности, тезис С.Хантингтона, согласно которому будущее планеты “будет определяться взаимодействием семи или восьми главных цивилизаций - западной, конфуцианской, японской, исламской, индуистской, славяно-православной, латиноамериканской и, возможно, африканской.¹ Скорее в будущем выделятся несколько специфических цивилизационных пространств, не столь жестко связанных с конкретными традиционными культурами - атлантическое, тихоокеанское, евразийское, южное и особое - “транснациональное”.

Одной из важнейших перемен последних десятилетий в западном мире стала эрозия национального государства в том виде, в каком оно складывалось, начиная с ХV века и достигло наивысшего развития к концу века ХIХ. С одной стороны, в ходе интеграционных процессов государства передают ряд своих функций наднациональным органам. С другой, - эти процессы являются во многом отражением растущего могущества транснациональных экономических структур, влияние которых превосходит влияние любого отдельно взятого государственного ведомства. Регулирование деятельности таких структур в рамках отдельно взятого национального государства часто оказывается бессмысленным. Эрозия национального государства в ряде случаев оборачивается эрозией демократии, снижением способности общества воздействовать на условия своего развития. Сфера влияния выборных институтов власти сужается. Ограничиваются также и возможности взаимопонимания в обществе в условиях роста индивидуализации (которая ведет, например, к эрозии единой системы образования). Выработка форм демократии, соответствующих эпохе транснациональных структур, по-видимому, дело будущего. Если она не сложится, человек, включенный в такую структуру, окажется в гораздо большей зависимости от нее по сравнению с зависимостью от демократического государства ХХ века.

Конечно, вряд ли правильно предсказывать полное исчезновение национальных государств. Скорее следует ожидать, что они будут постепенно утрачивать функции носителей суверенитета и включаться в иерархическую вертикаль в качестве среднего звена (над ними - международные организации и наднациональные органы интеграционных группировок, под ними - органы регионального и муниципального управления с расширенными полномочиями). В этих условиях транснациональные корпорации, создавая собственные охранные и разведывательные службы, превращаются не просто в центры экономического влияния, но до известной степени в центры власти. Интересы связанных с ними социальных групп уже не совпадают более с интересами никакого государства вообще. При принципиально ином экономическом базисе политическая и социальная структура становится до некоторой степени сходной со средневековой Европой, объединенной авторитетом Папы, где короли лишь до определенной степени могли контролировать своих вассалов, а монашеские ордена действовали по всему континенту.

Развитие транснациональных структур и рост их могущества продолжаются. В то же время эти структуры распространяют свое влияние и на остальную часть мира - развивающееся и постсоциалистическое пространство. Идеологическим обоснованием этого процесса служит классический экономический либерализм, основные постулаты которого применяются уже в масштабах не отдельного национального хозяйства, но и всей планеты. Благотворность конкуренции, нерациональность постороннего вмешательства в нее, создающего помехи для оптимальных экономических связей, считаются аксиомами. Между тем подобное обоснование в пользу глобального дерегулирования выглядит по меньшей мере некорректно, ибо структура современного мирового рынка создает ситуацию равной конкуренции. Речь идет не только об олигополии (ограниченное число продавцов), но и о сложной системе производственно-технологических связей, опосредованных рыночными отношениями. Предприятия, включенные в цепочки этих связей, не “борются за рынки” с помощью конкуренции цен и качества, а работают на том уровне и в том ритме, который задан требованиями всей цепочки. Изменить структуру этих связей может не конкуренция производителей сходного товара, а технологический прорыв, который позволит удовлетворять данную потребность на более высоком уровне и/или с меньшими издержками. Технологический уровень предприятий (включая способность работников соответствовать этому уровню), их научный потенциал - обязательные условия успешной конкуренции в современной системе мирохозяйственных связей.

Этим и определяется принципиальное различие между деятельностью транснациональных экономических структур в развитом мире и за его пределами. В развитых странах существуют тесные экономические взаимосвязи на соответствующем уровне, в которые вовлечена большая часть населения. Поэтому возможности маневра для отдельных лиц, предприятий, производственных комплексов достаточно широки. Связанная с конкуренцией и транснационализацией, перестройка экономической и социальной структуры в этих странах, хотя и не обходится без известных издержек, как и любое крупное социально-экономическое преобразование, не ведет, однако, к разрушению самой этой структуры.

Иначе обстоит дело в развивающемся и постсоциалистическом мире. Здесь технологический уровень существенно ниже, а развитая система тесных и вместе с тем гибких рыночных связей пока отсутствует. В результате предприятия и их комплексы, способные к интеграции в международные производственные структуры, выделяются в относительно обособленные анклавы. При этом в ареалах ТНК используемая рабочая сила подчиняется господствующему здесь типу отношений, то есть “интернационализируется”. За пределами же этих ареалов интернационализация отсутствует. А вместе с ней отсутствует и развитие вообще. Более того, исключение из сложившейся внутринациональной воспроизводственной структуры наиболее эффективных звеньев нередко приводит к полному или частичному распаду этой структуры, к сокращению производства и занятости, к понижению технологического уровня экономики и жизненного уровня населения. В результате страны, не сумевшие обеспечить свое развитие, образуют “глубокий Юг”.

Есть все основания полгать, что структура формирующегося транснационализированного мира будет включать, помимо гибких планетарных экономических и социальных структур, также образования, основанные на криминальной и полукриминальной деятельности.

Сторонники либерально-консервативной парадигмы выступают, как правило, за силовое подавление таких структур с помощью согласованных международных действий, а если согласия достигнуть не удается - то и за односторонние действия западных государств. Между тем, очевидно, что эти криминальные образования являются формой борьбы за выживание тех групп населения, порой целых стран и регионов, которые выпали из прежних общественных структур и не смогли включиться в новую воспроизводственную систему. Репрессивный и конфронтационный подход к ним вполне соответствует традициям либерализма времен законов о бродяжничестве, но не официально провозглашаемой при этом цели формирования глобальной демократической цивилизации.

В сложившейся ситуации задачей национальной экономической политики стран среднего и низкого уровня развития является предотвращение распада наций на анклавы, интегрирующиеся в транснациональные структуры, и основную массу населения, выпадающую из всяких структур и переживающую стремительную маргинализацию. Главное оружие этих стран - национальное государство, которое может им помочь равноправно интегрироваться в мировое хозяйство, полноценно участвовать в процесс глобализации, но не сразу и не прямо, а через переходный период, в течение которого оно будет регулировать взаимосвязи с развитыми странами и ТНК, сдерживать негативные тенденции западного варианта глобализации.

Правомерен, однако, вопрос: возможна ли вообще в сегодняшних условиях национальная экономическая политика? Ведь ослабление национально-государственных институтов, наряду с массовым тяготением к транснациональным структурам, - объективные исторические закономерности. Производство товаров, услуг, информации уже не может ограничиваться пределами национальных государств. Страны и структуры, обеспечивающие высокие стандарты потребления, объективно превращаются в центр притяжения для людей, руководствующихся в своем поведении рыночными соображениями.

Рыночные стимулы объединяют людей различных наций и верований. По мере нарастания международных и межцивилизационных контактов усиливается критическое отношение к ценностям и стереотипу поведения традиционных цивилизаций, и универсальные рыночные стимулы постепенно вытесняют региональные. А потому можно сделать вывод, что действия, направленные на усиление регулирующей роли государства, на корректировку направлений развития, не только бесплодны, но и реакционны. Если мир стремится к транснационализации, то, препятствуя ей, можно только ухудшить условия будущего вступления в систему мирохозяйственных связей.

К настоящему времени в мире сложился “клуб” высокоразвитых государств, территория которых покрыта плотной сеткой геоэкономических связей, обеспечивающих производство товаров и услуг на современном уровне. В эту сетку включен и ряд экономических объектов, расположенных в менее развитых государствах. Однако большинство таких объектов занимает подчиненное положение в структуре сложившихся связей. В то же время большая часть населения данных стран выпадает из этой системы связей вообще. Она включена либо в традиционные общественные структуры, либо в структуры, соответствующие предыдущему этапу индустриализации, которые сегодня практически во всем мире находятся в состоянии кризиса. В этих условиях замена деления человечества на три “мира” делением на транснациональные геоэкономические структуры и выпадающий из них “внешний пролетариат” представляется вполне реальной. При этом границы “ядра” формирующейся высокотехнологичной цивилизации еще не вполне определились. Поэтому среди стран, не принадлежащих к числу наиболее развитых, идет конкурентная борьба за возможность включиться в это ядро. Выигрыш одной страны вовсе не означает здесь проигрыша другой - требуется лишь дополнительное усердие в поиске “ниш” мирового рынка, заполнение которых позволит построиться в геоэкономическую структуру.

Какую же роль в этой борьбе должна играть государственная политика? На этот вопрос обычно даются ответы в духе “или - или” - либо защищать экономические субъекты, страдающие от иностранной конкуренции (протекционизм), либо устранить препятствия на пути свободной торговли и ограничить госрегулирование контролем за соблюдением правил честной конкуренции (фритредерство). Неизбирательный протекционизм - простейшая, чисто “физиологическая” реакция недостаточно конкурентоспособного национального хозяйства на внешние раздражители. Это не ответ на вызов, а отказ от развития, стремление сохранить обособленность, которая все равно не может быть абсолютной, и в итоге превращается в одностороннюю зависимость. “Нам не до развития - нам выжить надо” - обычный аргумент его приверженцев. Но в динамичной системе, какой является рыночная экономика, нельзя выживать, не развиваясь.

Фритредерская позиция, в отличие от протекционистской, учитывает перспективу развития. Успехи экономической политики она оценивает по степени либерализации внешнеторгового, валютного, инвестиционного режима. Предполагается, что экономическое и технологическое развитие, повышение жизненного уровня станут ее естественным следствием. При этом не останавливаются перед радикальным разрушением существующих экономических структур. В результате фритредерская политика создает условия для интеграции в мирохозяйственные структуры лишь отдельных, наиболее конкурентоспособных в настоящий момент лиц, предприятий, производственных комплексов. “Фавориты мирового рынка” заранее объявляются лучшими и достойнейшими, прошедшими проверку конкуренцией. Судьба остальных уже считается вопросом не экономики, а благотворительности.

Для России важно избежать обеих этих крайностей в сфере экономики. Оптимальным вариантом для нее является ориентация на включение национальной экономики в систему мирохозяйственных связей в качестве единого комплекса. Отличительная черта такого курса - органическая увязка структурного регулирования и внешнеэкономической политики.

● На основе анализа национального потенциала и тенденций мирового рынка определяется место страны в мировом хозяйстве и отрасли, перспективные для экспорта.

● Всеми возможными в данной конкретной ситуации средствами экономической политики создаются условия для развития таких отраслей.

● Одновременно вырабатываются программы свертывания тех отраслей, которые оказались неспособными конкурировать с импортной продукцией.

● Таможенная защита национальной экономики в рамках такого курса осуществляется выборочно: защищаются отрасли, которые имеют хорошие перспективы, но еще не набрали силу, либо отрасли, быстрый крах которых резко обострил бы социальную ситуацию.

● В определенных случаях защита может потребоваться и тем отраслям, которые переживают интенсивную модернизацию.

В других случаях, однако, конкуренция импорта может послужить стимулом для модернизации.

● Развитие получают рынки тех товаров, которые в стране не производятся, либо их производство не имеет стратегических перспектив и важного социального значения, а также тех товаров, производство которых способно выдержать интенсивную иностранную конкуренцию.

● “Зеленая улица” открывается импорту товаров, необходимых для развития важных отраслей производства.

● При определении импортной политики в отношении каждого товара учитывается не только ситуация, сложившаяся в его производстве, но и место этого товара в структуре национальной экономики, его перспективы с точки зрения международного разделения труда.

● Протекционистский режим в отношении определенных товаров преследует конкретную цель и по мере достижения этой цели ослабляется.

● Инвестиционная политика государства поощряет развитие тех отраслей, которые способны стать “точками роста” и, в частности, локомотивами экспорта.

Подобная стратегия служит фундаментом успеха многих государств Восточной Азии. Предпосылками ее реализации стали общенациональная заинтересованность в повышении уровня экономического развития, способность государственных органов настойчиво осуществлять долгосрочные программы развития перспективных секторов и в то же время корректировать свои решения с учетом потребностей экономики, способность государства и бизнеса достигать взаимопонимания (хотя и без конфликтов не обходилось).

Такая политика может встречать определенное противодействие со стороны “клуба” развитых государств, так как в ряде случаев затрагивает их конкретные экономические интересы. Чтобы преодолеть это сопротивление, необходимо иметь четкую стратегию развития, ориентированную на установление баланса интересов с этими странами, на достижение консенсуса путем взаимных уступок. Ведь, в конце концов, обе стороны заинтересованы в сохранении и развитии структуры мирохозяйственных связей и для обеих добрососедские (но не обязательно союзнические) отношения с относительно стабильным государством предпочтительнее, чем конфронтация или хаос. В то же время важно располагать набором вариантов для маневра, а также рычагами давления в виде эффективных ответных мер. Имея соответствующую стратегию и политическую волю к ее реализации, страна может постепенно менять конфигурацию геоэкономических связей, подключаясь к ней не в качестве сырьевого или экологического резерва, на равноправной основе.

В перспективе снижение роли национально-государственных структур и возрастание роли транснациональных можно считать долговременной тенденцией. Соответственно поведение людей все в большей степени будет определяться стилем жизни, который складывается в формирующемся транснациональном мире. Вряд ли, однако, этот стиль жизни во всех структурах будет единым, а тем более, будет отражать стандарты западной цивилизации. Для наступившей внутри самой этой цивилизации эпохи постмодерна характерно как раз смешение различных культур и стилей жизни - как старых, так и новых. В силу особенностей своего исторического развития, характеризующегося плюрализмом и сплавом практически всех существующих культур и стилей жизни, Россия, как представляется, как никакая другая страна мира, подготовлена к этой эпохе.