Игорь блудилин-аверьян эхо и egо выпуск второй «книга бесед»

Вид материалаКнига

Содержание


М.Гаспаров, «Записи и выписки», М., НЛО, 2001
Образ человека вырисовывается из писем к нему от разных лиц. Повесть об этом написал Апухтин
М.Шагинян вызывала Ходасевича биться на шпагах. —
В «Московских новостях» напечатано, что любимым раздумьем Тынянова было: кто из русских писателей насколько был евреем
Ваш Эразм — воплощение интеллигентского отношения к действительности: пусть всё будет по-новому, только чтоб ничего не менялось
Ходасевич: «Поэзия — это изготовление зеркала, чтобы, заглянув в него, увидеть своё ничтожество. Это — орудие нравственности в м
Аверинцев: «Для предыдущих поколений любовь к Цветаевой была делом выбора, для нас она заданность».
Я беспокоился, что, переводя правильные стихи верлибром, открываю лаз графоманам.
Демоны городов
Демоны городов
Письма Ключевского
Эригена (Гаспаров пишет «Эриугена»)...
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   18

М.Гаспаров, «Записи и выписки», М., НЛО, 2001




Ниже представлен только обрывок моего эха от чтения замечательной книжки нашего прославленного филолога. Обстоятельный «разговор» о его записях впереди: в книге его столько интересных мыслей и заметок! Кстати, мне представляется, что всякий молодой человек, всерьёз готовящий себя к писательству, должен эту книжку прочитать, и внимательно! Многое в этой книге спорно, воистину субъективно — но то, что писал человек знающий, профессионал высшего класса, делает эту книгу необходимой каждому, кого интересует настоящая литература.


Образ человека вырисовывается из писем к нему от разных лиц. Повесть об этом написал Апухтин. — Во времена моей молодости, когда я только ещё готовил себя к писательской стезе, я, не имея возможности поступать в Литинститут, составлявший сам себе программу своего литературного образования, завёл список, который озаглавил по-английски (я тогда учился на курсах английского языка): “Authors I need”, т.е. «Авторы, которых нужно прочесть». Список получился с первого же подхода очень длинный, около пятидесяти имён; но, к ужасу моему, чем больше я читал из этого списка, тем чаще мне приходилось этот список пополнять; вскоре он разросся до сотни имён — от Гомера и Вергилия до какого-нибудь Андре Жида или Надсона. Я отчётливо помню, что и Апухтин был в этом списке — именно своим романом, прозой, ибо сборник его из синей серии «Библиотека поэта» я на чёрном рынке приобрёл (50 рублей, половина моей тогдашней месячной зарплаты мэнээса) и внимательно его пролистал и даже прочитал кое-что. Но до романа его руки так и не дошли... И вот спустя сорок лет я опять натыкаюсь на этот роман — так сказать, долг сорокалетней давности. Придётся всё-таки прочесть, тем более что построен роман, судя по записке Гаспарова, нестандартно.


М.Шагинян вызывала Ходасевича биться на шпагах. — Поразительно! Кому сейчас придёт в голову вызывать на дуэль, тем более, чтобы тётка вызывала мужика! Живое время был, однако, этот Серебряный век! И почерк был, стиль: не на пистолетах драться звала Мариэтта Сергеевна, а на шпагах. Возможно ли это сейчас? Можно ли себе представить, чтобы Р.К., напр., вызвала бы драться на шпагах В.Г.?! Или на пистолетах? Непредставимо — и не из-за того, что оружие иметь запрещено законом, а из-за того, что времена другие. Цивилизация! Вместо шпаги — суд. Вместо «защищайтесь, сударь!» раздаётся «Засужу тебя, засужу!»

Вспоминается читанное в мемуарах А.Белого: на каком-то литературном собрании литераторы поругались, и одна знаменитость орала другой через весь зал: «Я сейчас оскорблю вас действием!»

А как сегодня закричали бы? Очень просто: «Ща в морду дам, уррод!»

Время неостановимо. Мы живём в эпоху Упрощения и Упростительства.


«Декоративная духовность» — выражение О.Хрусталёвой в 1989 году для поколения Евтушенко и Вознесенского. Увидела бы она, что будет потом! — Очень точно сказано: декоративная духовность. Навынос, по выражению Ю.Нагибина. И всё это продолжается до сей поры, и по-прежнему этим двум литературным фиглярам внимают как подлинным поэтам. В чём загадка такой слепоты?


В «Московских новостях» напечатано, что любимым раздумьем Тынянова было: кто из русских писателей насколько был евреем? — Что за чушь?! Неужто других тем для раздумья у писателя не было? Какой незначительный штришок может выявить и выставить на свет Божий мелкоту души знаменитого писателя...

Мне, кстати, Тынянов не нравится и никогда не нравился — со времён, когда я прочёл отвратительно лживого «Подпоручика Киже». Написано слабо, дёргано, неискусно. Вне Большого Стиля. Тогда как русский писатель должен писать только в пространстве Большого Стиля. А Тынянов уже воняет постмодернизмом, абсурдом — не только в содержании, но и форме: в языке, в лексике, в интонации. Всё — бедное и люмпенски хамское. А ведь он — пушкинист!

Остаётся только руками развести...


« Ваш Эразм — воплощение интеллигентского отношения к действительности: пусть всё будет по-новому, только чтоб ничего не менялось». — Заключение грамотного, знающего и остроумного человека. Кто такой И.И.Х., высказывание которого записал М.Гаспаров, я не знаю, но... Неглупый мужик! Людей, способных нынче сказать такую фразу, следует уважать безмерно. За этой фразочкой — Знание.

Ходасевич: «Поэзия — это изготовление зеркала, чтобы, заглянув в него, увидеть своё ничтожество. Это — орудие нравственности в мире без Бога». — Ещё одно из свойств загадочного явления — Поэзии.

Есть связь между формой и содержанием; вырази одну и ту же мысль просто, без внешнего ритма и рифм, и стихом — с могучим ритмом, рифмой; и в тексте сразу появляется подтекст, т.е. мера, меняющая всё, углубляющая; высвечивает краешек иного, подлинного мира. Воистину, как очень тонко и зорко сказал Валерий Брюсов: «Есть тонкие властительные связи Меж формою и запахом цветка. Так бриллиант не виден нам, пока Под гранями не оживёт в алмазе». Вот что такое рифма и ритм для поэзии.

Не будет ритма и рифмы — никакого зеркала не получится.


Аверинцев: «Для предыдущих поколений любовь к Цветаевой была делом выбора, для нас она заданность». — Сказано, кажется, с осудительной интонацией. И я согласен! Мне не нравятся ни Цветаева, ни Мандельштам, остыл я к однообразной «тонкой» Ахматовой с её перчатками, надетыми не на ту руку; гебуха своими запретами создала моду на них. Там всё — не нужно мне. Нет сдёргивания покрова. По-настоящему сдёргивает покров с трепетной тайны жизни из всей знаменитой опальной четвёрки только Пастернак — и то лишь в стихах, приложенных к «Доктору Живаго» (донельзя слабая проза, на грани графомании! «Зверь из бездны» Чирикова сильней), местами гениальных, пронзительных! Да ещё «Колыбельной» («В церкви Бориса и Глеба...») и «Дороги» («То насыпью, то глубью лога, То по прямой за поворот Змеится лентою дорога Безостановочно вперёд»).


Я беспокоился, что, переводя правильные стихи верлибром, открываю лаз графоманам. — Для меня в этой неожиданной записи открылась тайна возмутительно слабой книги переводов Георга Гейма, которую подготовил и издал в знаменитой, почтеннейшей серии «Литпамятники» М.Гас-паров. Там не верлибр, там просто неудобочитаемый подстрочник.

Я удивляюсь, как такой знаток стиха и поэзии Гаспаров может заявлять чушь, говоря, что правильные стихи надо переводить верлибром (у него в читаемой мною книжке целые страницы об этом).

Гаспаров не чувствует, не знает, что ритм и рифма не ограничивают, а ограняют содержание (выявляют бриллиант в алмазе), делают плоско говоримое поэзией. Правда, для этого переводчик должен быть подлинным поэтом.

В рецензии на книжку Георга Гейма я показал разницу между переводом Гаспарова и переводом Пастернака.

Показываю это ещё раз.


Перевод Гаспарова:


ДЕМОНЫ ГОРОДОВ


Они бродят в ночах городов,

Чёрным выгибом гнущихся под их шагом,

Их моряцкая вкруг лица борода —

Тучи, чёрные копотью и дымом.


В толчее домов их длинные тени

Взмахом гасят шеренги фонарей,

Тяжкой мглой наплывают на асфальты,

Медленно вымаривают за домом дом.


Одной ногой — среди площади,

Коленом — о колокольню,

Они высятся, посвистывая в свирели

В тучах, хлещущих кромешным дождём.

И т.д.

Перевод Пастернака:


ДЕМОНЫ ГОРОДОВ


Они бредут сквозь ночь по городам,

Что тяжко стонут под пятою их.

Вкруг подбородка их, как борода,

Метётся дым и сажи чёрный вихрь.


Их тень бежит по улицам кривым

И гасит блеск ночного фонаря,

И, как туман, ползёт по мостовым,

За домом дом ощупывая в ряд.


Одной ногой на дальней площади,

Другим коленом в башню упершись,

Они свистят под чёрные дожди

В свирели бурь с заоблачных вершин.

И т.д.



В переводе Пастернака есть вибрация, важнейшее качество и отличительный признак настоящей поэзии; эта вибрация рождена ритмом, размером, рифмой, и возникает мера отношения к написанному; в переводе Гаспарова – никакой вибрации и никакой, следовательно, поэзии. Несмотря на то, что у него есть трагическая по сути, посылка: «вымаривают за домом дом»; этого «морить», «вымаривать», наверное, присутствующего в немецком оригинале, у Пастернака нет, но Пастернаку этого и не понадобилось: он добился трагического накала другими средствами: ритмом, рифмой, размером, точной русской лексикой. Поэтому перевод Пастернака имеет культурное значение, перевод же Гаспарова, при всех его умных учёных комментариях и объяснениях, никакого культурного значения не имеет. Напротив, он способен только оттолкнуть нормального русского читателя от немецкого поэта Георга Гейма. Прямо-таки иллюстрация к эпизоду из фильма «Осенний марафон».

Как-то в Нижнем буфете ЦДЛ я высказал своё недоумение гаспаровскими «верлибрами» Михаилу Арамисовичу Айвазяну. Мой собеседник принялся защищать Гаспарова, высказав предположение, что Гаспаров подготовил подстрочник к дальнейшей работе над переводами, а книгу эту издали его наследники, уже после его кончины. Наверное, согласился я с облегчением: такой знаток и энциклопедист, как Гаспаров, не мог издать такое безобразие. А вот, оказалось, мог, сам издал, имел принципиальную позицию... Излишняя учёность приводит к потере вкуса.

Письма Ключевского. — Найти, прочесть.


Гиляров-Платонов: «Нашествие французов и за ним последовавшее нашествие крестьян на Москву с целью грабежа...» и т.д. — Ай-яй-яй, какая позорная страница, оказывается, была в Отечественной войне 1812 года... Я об этом, например, даже не подозревал.


Эригена (Гаспаров пишет «Эриугена»)... — ещё один, кого надо уже сейчас записать в мою современную «Authors I need»... Пара страниц всего чтения записок Гаспарова, а уже — роман Апухтина, письма Ключевского, Эригена. Не Ориген ли?

И так всю жизнь. Из записанных мной в течение многих лет авторов я прочитал едва ли половину.


В этом месте я прерву свои записи, посвящённые книге М.Гаспарова; закладки у меня на каждой практически странице, а страниц этих — 400 с лишним. Книга М.Гаспарова — энциклопедия и одновременно пиршество «литературного духа»; её надо читать небыстро и спокойно, с величайшим уважением к её многознающему автору, уникальному учёному и писателю.