… Они все еще не хотят признать, что место художника в Доме дураков. Им кажется, что они колеблют мировые струны, участвуют в жизни и вообще рулят процессом
| Вид материала | Документы |
- Ничего, и даже немного вредить, 154.12kb.
- Правила. Сделайте четкими ваши семейные правила. Поясните детям, что им не разрешено, 19.08kb.
- Реалити-шоу, охватывающее один из самых «горячих» периодов в жизни и творчестве самого, 1188.53kb.
- Было и есть бесконечное количество вещей на земле. Все индивидуальности разные, все, 239.66kb.
- Конкурс на лучшую работу по русской истории «Наследие предков молодым. 2008», 289.23kb.
- Ены, возникают выхваченные из потока времени фразы, портреты людей, пейзажи, давно, 58.62kb.
- …Они бродят по улицам современных городов. …Они тусуются по продвинутым рок клубам., 4264.12kb.
- Михаила Афанасьевича Гунаропуло (место издания и время не указаны. Хранится в спецбиблиотеке, 65.27kb.
- Пищи. Они бережно хранили все традиции, связанные с едой, пони- мая, что пища основа, 57.95kb.
- Перевод с нем. Э. М. Радской, ред., 1569.61kb.
Нет не случайно, далеко не случайно Падлович для празднования своего дня рождения выбрал помещение так называемого опорного пункта милиции в тогдашнем Шевченковском районе. Прежде всего, конечно, - меры предосторожности. Тогда, в начале 80-х в самом разгаре пребывала очередная кампания по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Мельтам развязали руки, и они совсем обнаглели. Доходило до того, что могли на улице средь бела дня подойти и приказать: «А ну-ка, дыхни!». Вечером «воронок» объезжал магазины, где торговали спиртным. Количество таких «точек» предусмотрительно сократили, оставив на район два-три «дежурных» гастронома, где можно купить выпивку. В «раковые шейки», как их окрестили в народе, погружали всех без разбора: «в отделении разберемся»! Надо ли говорить, что оба городских вытрезвителя не справлялись, пришлось в районных больницах для этих целей открывать специальные отделения – «спецтравмы», куда доставляли особо буйных. В этих заведениях, поговаривали, людей кололи снотворным, другой гадостью, и когда человек «выпадал», избивали, забирали деньги, ценные вещи, документы. Утром – все на пьянку списывали.
Если «за запах» в милицию попадал член КПСС, выписка из протокола задержания на следующее утро ложилась на стол лично второму секретарю горкома партии, известному «волкодаву» Станиславу Морганюку. Тот успел сделать карьеру на антиалкогольной компании. Не щадил никого, моментально накладывал резолюцию – в партийную комиссию. В ней заседали народные мстители - старой закалки большевики, отдельные экземпляры - с довоенным стажем, которые «видели Ленина». Злые на весь свет и исходящие желчью деды-партизаны, не щадили никого. То, что должности придется лишиться, - сомнений не вызывало. Плюс «строгач» с занесением в учетную карточку. Если с отягчающими обстоятельствами - организация коллективной попойки, например, в которой участвовали руководители, «светило» исключение из рядов КПСС. Ни один начальственный хребет сломался, ни одна карьера прервалась на взлете. Особенно доставалось «работникам идеологического фронта», к которым относили журналистов. Недели не проходило, чтобы Киев не будоражила очередная история о том, как «погорел» коллега из той или иной редакции.
Потому Пал Палыч, прежде чем отправиться к руководству за высочайшим благословением, и вызвал к себе друга редакции, своего внештатного автора подполковника Мороза («Павлика Морозова») – для выбора надежного места дислокации и обеспечения мер безопасности. Не хватало попасться по пьяному делу незнакомым ментам, которые запросто могли «обескровить» половину редакции на радость конкурентам из соседней конторы!
Те, точно, три дня бы пили по такому поводу. Зря, что ли, люди Пал Палыча два раза в месяц готовили обзоры по материалам милицейской хроники, подписывая их фамилией подполковника?
Так и возникла идея опорного пункта, к тому же охраняемого двумя участковыми. Для развозки гостей подготовили три милицейских «уазика». Сам подполковник, понятное дело, числился среди приглашенных. Но как человек умный, поздравил Павловича в редакции, встретил гостей у входа в опорный пункт, но с самого торжества слинял, сославшись на срочный вызов в УВД.
- Это не есть хорошо, - задумчиво сказал Копыл, - когда подполковник ушел – Заложить может своему начальству. Если бы с нами пил, оставалась какая-то надежда – все-таки мент, за одним столом …
«Уазики», кстати, не понадобились, так как наши люди, напившись, разбрелись в поисках «добавки». Принц с Семенычем вернулись в редакцию, где, заплатив «Дедушке Крылову», «раздавили две бутылки коньяку с традиционным кофе. Хорошо, этим закончилось, а то могло и на подвиги потянуть. Принца – точно. Семеныч, тот, правда, никогда в поисках «полировки» не участвовал, по-английски линял домой. Копыл же, сколько бы не принял на грудь, садился в троллейбус (такси не пользовался принципиально, чтобы не платить барыгам, как он говорил) и уезжал к себе на площадь Шевченко. Впрочем, и в троллейбусе он тоже не платил, как у некоторых избранных, имелось удостоверение внештатного члена добровольной народной дружины – активиста «комсомольского прожектора». Эта «ксива» (вернее, ежегодный ее вкладыш) - предмет дикой зависти и тайных мечтаний многих – давала право бесплатного проезда на всех видах транспорта, включая метрополитен. Скажете, мелочь? А вот мы и подсчитали: если в среднем даже двадцать копеек тратить ежедневно за проезд, за год получается немного-немало почти 750 рэ! Или – 150 (!) бутылок водки с легкой, элементарной закуской – почти по три бутылки в неделю!
Чтобы получасовая дорога не казалась такой долгой и нудной, у Ивана Копыла с собой всегда припасена книга, как правило, детектив Агаты Кристи или Жоржа Сименона, причем, обязательно на украинском языке! И когда Главный на летучке делал разнос тому или другому провинившемуся журналисту, всегда Копыла ставил в пример:
- Кто из вас, скажите, пожалуйста, читает дома на украинском языке? Кроме Ивана Андреевича Копыла, который не расстается с книжками на украинском, - никто. Поэтому у него и словарный запас соответствующий, и материалы грамотно написаны, и язык он знает, чувствует!
С украинским языком в Киеве в ту пору действительно любопытная ситуация сложилась. Все вокруг говорили на русском. Тем не менее, спектакли в театрах, кинофильмы на студии имени Довженко ставились только на украинском. Все республиканские (за исключением двух), областные, районные газеты печатались только по-украински. При этом в редакциях, театрах, на студии в ходу - только русский. Выглядело это примерно так: режиссер говорил актеру на съемках:
- Повернитесь, будьте добры, к камере анфас. Дальше текст пошел на украинском: «Спочиньте, хоч хвильку, мій друже!».
О том, чтобы издавать русскоязычную газету в Украине, выпустить фильм или книжку - не могло быть и речи. Для этого требовалось вмешательство Москвы и высочайшее повеление чиновника рангом не ниже, чем заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС! Сам я столкнулся с этим, когда готовилась первая пластинка.
- На русском языке? Да кто ж это пропустит? Простите, Владимир, а что, если перевести на украинский? Тогда намного легче будет пробить…
И о том, чтобы стать членом Спілки письменників України, не могло быть и речи.
- У нас здесь разнарядка специальная. Писали бы вы, например, на каком- то другом языке, было бы легче вас «провести через комиссию по приему!».
- Даже – на еврейском?
- Не знаю, не знаю, возможно. На русскоязычных писателей и поэтов – у нас лимит, за этим строго следят, - и мой собеседник показал на потолок указательным пальцем, приставив его затем к губам. – Между нами, конечно, я вам ничего не говорил, вы не слышали!
Ладно, в Киеве! Но в Донецке или Луганске, к примеру, где по-украински читало ограниченное количество людей, а говорило – и того меньше. Но книжные прилавки там ломились от изданий на украинском языке, газеты печатались мизерным тиражом, спектакли местных театров посещали разве что родственники и знакомые артистов.
Сегодня – ситуация повторяется только с точностью до наоборот. Государство насильственно насаждает українську мову, но в том же Киеве не встретишь украиноязычную газету – раскупаются издания только на русском. В чем же дело? Непонятно. Фильмов, книг и спектаклей даже в приблизительном тогдашнем объеме застойного периода нет ни на том, ни на другом языке.
- Совсем бдительность потеряли! – выговаривал на следующий день Семеныч. – А если бы случилось что? Кто бы выпускал газету? Взрослые люди, однако ведете себя кое-как! Узнает шеф – голову снимет!
Тогда – пронесло. А вот чуть позже судьба нам не благоволила, попали мы по самые помидоры, как говорится. И что обидней всего - выпили в тот вечер с Принцем всего-ничего: бутылку водки. Закуски, само собой, почти никакой – бутерброд домашний да пара яблок. У Валентины Кальченко реквизировали бутылку «минералки». Звали и ее в компанию – не захотела:
- Я человека одного ожидаю…
Знаем мы этого человека, тот хлыщ в «Жигулях» не упускал случая нашу кралю умыкнуть. И чего он ездит к ней? Эх, если б согласилась тогда Валентина, может, и не случилось ничего! Да и по-глупому как-то все! Только вышли с Принцем из конторы, болтаем о чем-то своем, не заметили, как дорогу перешли на красный свет. Да и какую дорогу – второстепенную, не трассу же на Артема - поворот за сквериком на Обсерваторной, к Кудрявскому переулку. Семь тридцать вечера, лето, движения никакого. Там будка гаишная, вот мент оттуда и вышел:
- Нарушаете, граждане! Документики попрошу…
- Что же мы нарушили?
- На «красный» сигнал светофора пошли.
- Так движения же не было, о чем речь?
- Движения, может, и не было, а сигнал был. Нарушение – налицо.
- Сержант! Тебе что, больше делать нечего? – удивился Принц.
- Э, да вы, кажется с запахом оба. Сейчас-сейчас…
И надо же, как раз в это время «газик» милицейский выруливал из-за поворота. Сержант его жезлом и остановил.
Видно, звезды в тот день, 16 июля, на всю жизнь запомнил, светили не в нашу сторону. Да и повели мы себя неправильно. Вместо того, чтобы превратить в шутку, банально откупиться бутылкой водки, начали скандалить, и что самое глупое в той ситуации - грозить этим ментам-козлодоям. Их, как известно, это больше всего задевает: «Ага, так вы козырных из себя строить будете! Сейчас посмотрим, кто из нас козырней будет!» В отделении ругались безобразно, требовали телефон, чтобы позвонить «наверх», но звезды, звезды в тот злополучный вечер светили явно не нам. Как назло, никто нигде не снимал трубку и не подходил. Короче, переночевали в вытрезвителе и на следующий день предстали пред ясны очи Семеныча.
- Идиоты долбанные! Сколько раз говорилось! Предупреждал: пьете – машину под работу вызывайте, такси – и до своего парадного. Нельзя сейчас по улицам шляться! Нет, гуляют, гусары! Ну, и поделом! Почему не позвонили, бумага в горком пришла! Шефу второй секретарь звонил, «песочил» как мальчика. Совести у вас нет, вот что скажу! Передаю его распоряжение, сам на сессии горсовета, будет поздно вечером: ВолодИнька, ты заявление пиши, по-собственному желанию, задним числом, позавчерашним. Устраивайся в какую-нибудь многотиражку, исправляйся трудом, в заводском, так сказать, коллективе. Все нормально будет - через годик-полтора вернем в контору. А ты, Репринцев, готовься на партбюро, строгач свой законный получишь. О том, чтобы отдел тебе дать, как раньше договаривались, пока забудь! До лучших времен.
… Лет через пять, может больше, тогда жизнь казалась такой тусклой, безликой, однообразной, как небо в ноябре, случайно узнал «всю правду». Да, наверное, больше прошло, потому, как в тираге я три года проторчал, а когда выступать начал, хоть и полулегально, почти подпольно, но уже ездил с концертами, пел под гитару, столкнулись мы с Принцем в буфете, в Жулянах. Тогда из Жулян все внутренние рейсы по Украине отправляли, по сорок в день, жизнь кипела, особенно летом.
- ВолодИнька, привет, дорогой!
- Какие люди! Принц - и без охраны!
- Где бы мы здыбались, если не в буфете! Обитель творческого человека. Ты, Беззубов, я слышал, процветаешь? Машину, говорят, купил?
- Одно название, колымага старая, еле ходит, и заводится – через раз. В долги только влез…
- Не прибедняйся! Наши ходили на твой концерт в Дом офицеров, говорят, народу столько, что дверь выломали. Даже рецензию хотели тиснуть, шеф запретил, ты же знаешь, как в горкоме на бардов смотрят…
- Известое дело. Потому реклама нам только вредит. Если песня хорошая, стоящая, люди сами поют, без лишней помпы…
- Это точно. Я всегда говорил: если человек талантливый, он себя в любой отрасли проявит. Ты, собственно, куда?
- В Николаев лечу, пригласили ребята. А ты?
- В Бердянск, семью навестить, на Косе отдыхают второй месяц. Так что, за встречу? У тебя время есть? Тогда я угощаю!
- Ты не шибко, Принц! Мы с тобой, как выпьем, вечно в какую-нибудь историю попадаем…
- Это точно! Сейчас расскажу, ты ведь ничего не знаешь! Что пить будешь - водку, коньяк?
- Коньячку граммов пятьдесят с кофием бы выпил.
- Тогда по сто! Кто же по пятьдесят пьет? Люди засмеют! Ну, рассказать тебе, кто нас сдал ментам, тогда, 16 июля?
- Что значит «сдал»? Сами виноваты…
- Нет, дорогой ВолодИнька. Провокация самая настоящая, все подстроено, я установил. Твой друг Павел Падлович и подстроил.
- Ну да! Зачем? Смысл какой? Мне казалось, он ко мне неплохо относится…
- Ха-ха, ну, брат, ты все такой же наивный и зеленый, как студент-первокурсник. Неужели не смекнул, что все подставлено, разыграно, как бы специально, уж слишком совпадений много – и сержант тот, гаишник, дотошный, и машина милицейская за углом, и выпили-то всего-ничего… По сценарию специальному работали. Падлович со своим подполковником гумозным – Павликом Морозовым, итить его переитить!
- Зачем, скажи, зачем это ему?
- Причин много, срослось все как раз. Помнишь, тот его день рождения, когда ты Наташку Матушку привел?
- Так ты же сам мне велел.
- Правильно. Падлович хотел нас уже тогда лбами столкнуть.
- Зачем?
- До того, как ты в редакцию пришел, я за младшего был, «козачком» – за пивом бегал, стаканы мыл. Выставлял ему с каждой зарплаты и гонорара, якобы за то, что он уговорил шефа меня в контору взять. Вот я и подумал: новый человек пришел, а за пивом все равно мне бегать. Надо, значит, соскакивать с этого дела. Что всю жизнь ему в рот заглядывать? Посоветовался с Семенычем, тот – лиса хитрющая, мне посочувствовал и бегом к Падловичу - и заложил. Видит – такое дело, что вообще пролетает, за свои покупать водку придется, а мы с тобой, как на зло, вдвоем все время кучкуемся, выпиваем, он теряет, значит, как бы влияние. Считал, мы – его люди в конторе, стопроцентно, и вдруг – облом, соскочили неблагодарные! Ну, и стал интриги плести, на это Падлович - мастер, ты же знаешь…
- Потому мне пенял, будто я Наташку по своей инициативе привел к нему на день рождения?
- Да. И потом, после, когда тебя приглашать стали в компании на гитаре поиграть, он же завистливый, жуткое дело! Почувствовал, что теряет влияние. Вот и решил избавиться таким вот способом. Подполковник, его друг, операцию и разработал, там и драка была запланирована, да, видать, мало мы тогда с тобой выпили.
- Кто бы дрался?
- Как – кто? Мы с тобой!
- Какой кошмар! Да мне-то, в общем, плевать, я даже благодарен, что из той мясорубки вырвался, в тираге хоть отдышался, времени на творчество, на писанину стало больше, да и вообще – обстановка на фабрике другая, чище… Но морду, конечно, я ему показательно набил бы. Послушай, у вас и сейчас там – бухалово, друг друга подставляют?
- Да нет, как-то поспокойней. Ты же знаешь, наверное, Дедушка, Иван Андреевич, помер. Да и другие «аксакалы» на ладан дышат, божие одуванчики. Тот же Падлович успокоился, слепой почти, не поверишь – не пьет практически, не до барышень. Ну, а я получил отдел, так что он теперь как бы у меня в подчинении, номинально, правда, сам сектором заведует. Но сидит тихо, не дергается - персональный пенсионер, если что, могут и спровадить на заслуженный отдых. Еще по «соточке» закажем?
- Давай, моя очередь теперь. Только я пить не буду, выступление скоро, когда выпью – слова забываю, неудобно. Однажды старого товарища встретил, по армейским временам, так в кинобудке уснул, концерт сорвал, неустойку платить пришлось. Так что, извини, Принц, не могу!
- А ты читай! Текст перед глазами положи, многие так делают. Кстати, сборничка с собой нет? Или кассеты хотя бы! Меня дома и жена, и дочка замучили – позвони да попроси! Вот им бы сюрприз: приезжаю в Бердянск – нате вам!
- С собой нет, но, если не поленишься, позвонишь - найду. Тираж-то маленький, вот и разошелся.
- Слушай, Беззубов! У меня идея – давай с тобой «прямую линию» организуем в газете. Я как раз за это ответственный, в пятничном номере выходит, а? Шефу скажу только, он даст добро – и полосу целую, с текстами, пару-тройку твоих самых популярных, как сейчас говорят, «хитов». С портретом, как положено, врезку дадим – начинал у нас в редакции и тэдэ, и тэпэ. Концерт для своих забабахаешь, тебя у нас в конторе любят. Ну как?
- Вряд ли шеф на такое пойдет. Ты же знаешь, какое ко мне отношение. Но, вообще-то, я – не против. Провентилируй. Шеф точно в горком советоваться побежит. Вот и узнаем, как ко мне там дышат.
- Статейка в органе горкома партии тебе, думаю, не помешает, в самый раз для полной реабилитации после выступления в Совписе. Что, кстати, там случилось тогда?
- Да ничего особенного, песня одна им не понравилась. Даже не песня – припев там такой: «Лех-лех-лех-лех, Лех – не грех, Лех не ляк, Лех – просто лях!». Подумали, про Валенсу, тогда как раз «Солидарность» разворачивалась. Я им говорю: а если бы и про него, какая здесь крамола, его ведь каждый вечер в программе «Время» показывают? И сюжеты дают о свободных профсоюзах. Зря сказал, только нарвался! Думаю, не так песня их достала, как мои умничанья. И сколько раз говорил себе: молчи, не дергайся попусту!
- Да, брат, с ними лучше не залупаться!
- Ну тебя, Принц! Песенка шуточная, разве не понимаешь?
- Ничего себе, шуточки-прибауточки! Да такие невинные, как ты считаешь, репризы их еще больше злят.
- Это точно. Таскали тогда меня долго. Главное, выступать не давали, обрезали все. Куда ни приезжаю - зал или на ремонте, или пожарники опечатали. На радио одна запись оставалась, так чуть ли не с собаками в редакцию ворвались, размагнитить заставили. А ты – «прямую линию» хочешь в партийной газете…
- Э, что же ты всю жизнь по тиражкам подвизаться будешь? Смешно с твоим талантом! Легализовать тебя надо, вот я и предлагаю. Кстати, из обувной тебя тогда поперли тоже за песни?
- Формально – нет. Женщина из декрета вышла, на место которой меня брали, а то, что там вакансия была, скрытая - корреспондент числился инженером в одном из цехов, меня легко можно перевести, никто и не заикнулся. Сказали: «подснежником» не положено, проверка министерская только прошла, строго-настрого запретили! Как ушел, вакансию сразу заполнили - газету же надо выпускать кому-то.
- Известная схема. Так что сейчас – на вольных хлебах?
- Езжу, ребята приглашают, выступаю. На жизнь хватает…
- Ты не дури, не чужие ведь люди! Значит, договорились: как только добро получу, сразу дам знать. Телефончик оставь, пожалуйста.
- Только домашний могу, звонить поздно вечером или рано утром, в бегах, а когда на гастролях. Один живу…
- Так и не женился?
- Развестись успел уже!
На ордена Трудового Красного Знамени обувную фабрику имени 40-летия Великого Октября попал почти случайно. Кругами пришлось по Киеву походить прилично, нигде не брали. Шутка ли, из городской газеты турнули за пьянку. Значит, парень очень ценный. К таким - известное отношение. Не хамили, не грубили, разговаривали очень даже вежливо. Особенно до того, как фамилию назовешь. Сразу что-то менялось неуловимо – сидевший напротив за приставным столиком начальник как бы случайно, уловив момент, когда, например, звонил телефон, пересаживался за рабочий стол. Менялась тональность – барственно-строго так, металлически безразлично: ну, что ж, позванивайте, сейчас, к сожалению, ничего нет. Знаете, мы лучше сами будем звонить, как только появится что-нибудь. Телефон у секретаря оставьте, мы вас сразу же найдем. Ага, позвонят тебе, держи карман! Система знакомая, сам когда-то отвечал на графоманские стихи: «Читайте класиків!». Слышал, кто-то сказал полушепотом в спину: «Так его же с волчьим билетом выгнали!». Потом, отчаявшись ждать, звонил сам, начальник кричали секретарше через комнату: «Скажи, что уехал в командировку, когда буду – неизвестно!».
Понятно, удивился, когда фабричные неожиданно сами позвонили:
- Слышали, работу ищите? У нас редакторша в декрет собралась. Приходите, поговорим…
Ситуация у них - почти безвыходная: в конторе – две девушки-заочницы и мой знакомец Толик Лютый, который, кроме как за пивом, больше никуда не бегал. Главное – секретарского дела никто не знает: макет нарисовать, материалы разметить, в типографию заслать, на выпуске с метранпажем поработать, сверстать, сократить – для них темный лес. Газета же – каждую неделю на четырех полосах, вот и крутись, как хочешь. Один раз редактрису вызвали из декрета, а второй – та ни в какую: «в типографию свинцом дышать – больше не пойду!». Я эту нехитрую науку освоил, когда практику в районке проходил, там тоже не до жиру, каждый человек на счету, ответсек - в отпуске, садись, рисуй макет! Не учили? А нас, думаешь, кто учил? Вперед!
Пришел в партком – мать честная, одни бабы! Заместитель секретаря Алевтина Павловна – бальзаковский возраст, увядающая красота, золотистая копна волос и жирно подведенные водянистые глаза. Энергичная, правда, сразу перешла на «ты».
- Послушай, Владимир, давай без церемоний. Ты типографское и секретарское дело знаешь? Газету сможешь выпускать? Если – да, закрываем на все глаза, кто старое помянет… Единственное наше условие - чтобы пьяным тебя на работе не видели. Зарплата – сто двадцать с прогрессивкой сорокапроцентной ежемесячно. Числиться будешь инженером основного цеха. Там прогресс получают вне зависимости от выполнения предприятием плана. Потом, при увольнении, если по-хорошему расстанемся, с кадрами договоримся, запись в трудовой выправим. Подходят условия? Тогда сегодня приказ, с завтрашнего дня – приступай! Ну, как?
- Да!
- Ну и прекрасно! Ты тоже этот факультет оканчивал? Чему там учат, интересно? Приходят люди – ни в зуб ногой. Я понимаю, написать не могут, не всем дано. Но газету выпустить, многотиражку, этому хоть научите! А гонору – что ты! Ты – не женат?
- Нет.