Приходько Олег Владимирович, кандидат исторических наук трансатлантические отношения в сфере безопасности и их влияние на внешнеполитические позиции россии монография

Вид материала

Монография

Содержание Некоторые выводы В европейских дискуссиях о НАТО и ЕС “российский фактор” играет немаловажную роль

Подобный материал:

• Макушников Олег Анатольевич, доцент кафедры истории славян и специальных исторических, 209.21kb.
• Милевский Олег Анатольевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры регионологии, 384.42kb.
• Программа курса " Международные отношения в годы «холодной войны»", 34.17kb.
• Денисов Валерий Иосифович Доктор политических наук Фролов Александр Владимирович Кандидат, 2203kb.
• Кривцов Владимир Ильич Кынев Александр Владимирович кандидат политических наук Любарев, 1920.13kb.
• Кривцов Владимир Ильич Кынев Александр Владимирович кандидат политических наук Любарев, 1919.15kb.
• Иванова Магдалина Александровна, кандидат исторических наук, доцент Обухов Леонид Аркадьевич,, 1041.81kb.
• Программа дисциплины этнология Цикл гсэ специальность: 02. 07. 00. История, 540.26kb.
• Программа вступительных испытаний по истории санкт Петербург, 499.81kb.
• Анализ законодательства Российской империи в сфере производства в учёные степени позволил, 981.25kb.

НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ


США и новый мировой порядок


Поворот США к силовой внешней политике при администрации Дж. Буша не является кардинально новым в американской истории. Подобные периоды, когда во главу угла ставилась сила, уже не один раз наблюдались в стратегии Америки. При сохранении или увеличении существующего разрыва между США и остальными странами в возможностях действовать и влиять на события в мире будет продолжаться укрепление однополярного мирового порядка с США в качестве единственной сверхдержавы, будут сохраняться условия для продолжения тенденции к односторонности в американской политике. Подобная перспектива сулит, что именно способность проецировать силу и определять с ее помощью исход международных кризисов будет решающим критерием влияния в мировых делах, а в этом у США нет равных конкурентов. Беспрецедентные возможности влияния на мир, которыми располагают Соединенные Штаты, делают для них более трудным проведение различия между защитой своих национальных интересов и навязыванием своих взглядов другим.

Главное отличие стратегии национальной безопасности администрации Дж. Буша от той, что проводилась его предшественниками, это не только принцип превентивности в основе нынешней американской модели силового мирорегулирования. Еще в президентство Б. Клинтона США нанесли удары крылатыми ракетами по объектам в Афганистане и Судане в 1998 г. и провели военно-воздушную операцию (вместе с Великобританией) по целям в Ираке в декабре того же года. Главное отличие – это явное уменьшение роли многосторонности – координации своей политики с другими странами и международными организациями – в иерархии приоритетов, определяющих подход США к отношениям с внешним миром. Современная внешняя политика США – это силовая политика.

Американские инициативы по противодействию современным глобальным угрозам безопасности, выходящие за рамки действующих норм международного права, либо балансирующие на грани дозволенного (“твор­ческий подход” администрации Дж. Буша к толкованию национального и международного законодательства), модернизация НАТО, оставляющая в прошлом ограничения Вашингтонского Договора 1949 г., отказ от традиционной модели контроля над вооружениями в отношениях с Россией, предложения по ужесточению международного режима нераспространения и т.д. – всё это целенаправленные усилия по созданию нового миропорядка.

Россия сталкивается с необходимостью решать одновременно две задачи: развивать партнерство с США и в то же время бороться за сохранение выгодных для нее правил мирового порядка. Очевидна сложность совмещения этих двух задач: решение каждой из них в каких-то аспектах вступает во взаимное противоречие и оказывается трудно совместимым, и здесь требуется тонкое маневрирование, чтобы найти необходимый баланс.

На официальном уровне Вашингтон высоко оценивает сотрудничество с Россией в борьбе с международным терроризмом, распространением ОМУ, киберпреступностью и т.д. Однако в США, как и в Европе, еще весьма живуче стереотипное мышление в отношении России. В американском политическом истеблишменте РФ воспринимается многими как потенциальный соперник США в посткоммунистической части Европы, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, а сохранение НАТО рассматривается как страховочный инструмент воздействия на Россию в случае ухудшения отношений с ней. Многие представители неоконсервативного крыла американской политической элиты вообще ставят под вопрос саму идею партнерства Вашингтона с Москвой.


Угроза размывания режима нераспространения
и интересы России


Хотя Россия является активным участником двух- и многостороннего диалога по проблематике нераспространения, она проявляет заметную осторожность, не желая поставить под удар свое сотрудничество с Ираном, Индией, Китаем в ядерной области. Опасения потерять потенциальные рынки для российских ядерных технологий в “третьем мире” сковывают инициативу российской дипломатии на этом направлении.

Тенденцией последних лет стало то, что международная повестка дня борьбы с угрозой распространения ОМУ определяется США фактически на безальтернативной основе. Именно Вашингтону принадлежит инициатива по формированию нового, более жесткого международного режима нераспространения. В американских предложениях есть заслуживающие внимания элементы, которые отвечают российским интересам, ведь распространение ОМУ, тем более недалеко от границ России, подрывает безопасность и стабильность на сопредельных пространствах. Вместе с тем некоторые предложения могут негативно отразиться на интересах РФ в международной конкуренции на рынке ядерных материалов и технологий, создать препятствия в сотрудничестве с Ираном, Индией, Китаем и в поиске новых потенциальных партнеров по совместным проектам в ядерной области.

Сталкиваясь с активным дипломатическим наступлением США на этом направлении, Москва вынуждена так или иначе определять свою позицию, стремясь найти баланс между геополитическими и экономическими дивидендами от ядерного сотрудничества с третьими странами, с одной стороны, и рисками для интересов национальной и международной безопасности – с другой. России необходимо учитывать, что ЕС принял серию документов стратегического планирования и оперативной политики по вопросу противодействия распространению ОМУ, в которых многие принципиальные положения выдержаны в духе американского подхода. Они предусматривают расширение границ применения силы для борьбы с современными глобальными угрозами безопасности.

Острая политическая борьба вокруг ядерных программ Ирана и КНДР будет, несомненно, продолжаться и в обозримом будущем. Тегеран и впредь будет стремиться максимально близко подойти к границе разрешенного в своих ядерных разработках, балансируя на грани допустимого, а Вашингтон будет стараться выискивать любой предлог, чтобы уличить его в нарушении международных обязательств, сформировать многостороннюю антииранскую коалицию и провести решение в СБ ООН по санкциям (включая использование силы). России приходится тонко маневрировать, чтобы, с одной стороны, не потерять иранский рынок, а с другой – не оказаться в роли прикрытия иранских амбиций по созданию ядерного оружия, идущих вразрез с международным режимом нераспространения. Если Россия, поддавшись американскому давлению, прекратит сотрудничество с Ираном и свернет свое участие в строительстве Бушерской АЭС, а Тегеран затем примет западные условия, то Россия может потерять перспективный иранский рынок, уступив его странам ЕС. Однако не идти на поводу у третьих стран, которые хотят повлиять в выгодном для себя ключе на отношения России с КНДР, Ираном, Сирией и другими государствами, коих Вашингтон причисляет к “распро­странителям ОМУ”, не означает, что Россия должна потворствовать их незаконным амбициям и закрывать глаза на нарушения ими своих международных обязательств.

По мере сближения подходов США и Европы (в последнее время оно происходит все активнее) и формирования единой позиции Запада в отношении ядерной программы Ирана, по мере выявления все большей несовместимости позиции Тегерана с требованиями МАГАТЭ, России будет все труднее совмещать продолжение ядерного сотрудничества с Ираном с защитой режима ядерного нераспространения. Если Россия присоединится к Западу и свернет это сотрудничество, Тегеран вправе заявить, что Москва следует в этом вопросе двойным стандартам: ведь Индия создала ядерное оружие и даже не присоединилась к ДНЯО, но это не мешает России сотрудничать с Дели в ядерной области и продолжать строить АЭС в этой стране. После того, как международное сообщество закрыло глаза на расширение “ядерного клуба” в результате появления “непризнанных” ядерных держав – Израиля, Индии и Пакистана, иное отношение к себе Иран не может не воспринимать как дискриминацию, и вопреки международному давлению, скорее всего, будет продолжать ядерную программу. Однако здесь для США на первое место выходят соображения геополитического свойства, и они будут использовать вопрос об иранской ядерной программе как инструмент борьбы за укрепление своих позиций в регионе Большого Ближнего Востока, формируя широкую антииранскую коалицию, в которую, несомненно, постараются вовлечь и Россию.

Существует угроза того, что чрезмерное давление может привести к обратным результатам и побудить Тегеран последовать северокорейскому примеру и пойти на разрыв отношений с МАГАТЭ. Это в большей мере сознают Россия и Европа, чем США. Выход Ирана из ДНЯО существенно ограничил бы возможности международного сообщества воздействовать на ядерную политику Ирана, пробил бы новую брешь в режиме нераспространения и поставил бы под вопрос продолжение российско-иранского сотрудничества в ядерной энергетике. Однако если Иран не будет соблюдать обязательства перед МАГАТЭ, России будет политически сложно аргументировать свои возражения против вынесения на СБ ООН вопроса о признании иранской ядерной программы угрозой международному миру и безопасности. Даже если подобную инициативу США удастся заблокировать, это не сможет предотвратить развитие ситуации по наихудшему сценарию: обострение разногласий между Ираном и Западом по ядерному вопросу повышает вероятность попыток силового его решения с помощью “точечных ударов” по объектам иранской ядерной инфраструктуры со стороны США или Израиля.


Атлантический мир в эпоху перемен


Америка и Европа вступили в период фундаментальных сдвигов в своих отношениях, которые будут иметь стратегические последствия, меняя основы всей послевоенной парадигмы западного мира. Европа находится на пути выхода из положения стратегической зависимости от США, в которое она попала после Второй мировой войны, и это во многом определит содержание новой формула атлантизма и самого понятия “Запад”. Процессы глубокой трансформации трансатлантического сообщества будут продолжаться, изменяя его внутреннюю структуру, и по отношению к внешнему миру он будет постепенно представать в ином качестве.

Пробелы в международном праве применительно к современным глобальным угрозам безопасности создают почву для трансатлантических разногласий. Споры между США и Европой охватывают вопрос о соотношении международного права и национального законодательства в борьбе с этими угрозами. ЕС признает, что международное право должно изменяться в ответ на глобальные угрозы, однако считает, что это должно происходить легитимным путем. Ввиду того, что американская “доктрина превентивной войны” является политически спорным вопросом для многих европейских союзников, НАТО не может взять ее на вооружение.

В то же время американское влияние, несомненно, сказывается на осмыслении Европой ситуации в сфере безопасности. Документы ЕС, в том числе посвященные борьбе с международным терроризмом и распространением ОМУ, свидетельствуют о сближении европейской позиции с американской по вопросу о превентивном использовании военной силы. Обозначилась тенденция все большего признания ЕС, пусть с оговорками и под прикрытием “миротворческой” фразеологии, допустимости расширения рамок применения военной силы в борьбе с современными угрозами безопасности. Однако использование мер военного характера ЕС увязывает с выполнением ряда условий, которые все же не дают основания говорить о тождественности европейской и американской стратегии безопасности, о согласии Европы с концепцией “превентивной обороны”.

Учитывая современные тенденции в сфере региональной и глобальной безопасности и возможность конкуренции между НАТО и ЕС за влияние в Европе, немаловажным является вопрос: с кем России легче находить общий язык и договариваться в сфере безопасности – с НАТО (США) или ЕС? Ответ на него едва ли может быть однозначным, принимая во внимание всё многообразие проблем безопасности. В подходах НАТО (США) и ЕС есть существенные различия, которые в разной степени созвучны российским интересам. США и Атлантический Альянс придерживаются прагматического подхода, строя сотрудничество с Россией на основе совпадающих или близких интересов. В сфере безопасности США взаимодействуют со многими странами, и далеко не все из них отвечают стандартам западной демократии. И с такой американской позицией НАТО не может не считаться. ЕС рассматривает сотрудничество с Россией прежде всего через призму своего восприятия того, насколько РФ отвечает его трактовке демократических ценностей и норм. Подобный идеологизированный и ценностно-ориентированный подход ограничивает, а не расширяет возможности двустороннего партнерства.

Россия–НАТО. Несмотря на создание Совета Россия–НАТО (СРН), институциональный механизм взаимосвязей еще недостаточно прочен, чтобы быть способным “гасить” возможные политические столкновения и конфликты между сторонами. СРН еще не доказал, что является качественно иной структурой по сравнению со своим предшественником – Совместным постоянным комитетом Россия–НАТО, который обе стороны признали неэффективным инструментом сотрудничества. Пока СРН больше предстает как средство, чтобы смягчить негативное восприятие Россией “обвального” расширения НАТО в 2004 г., чем механизм кардинально более высокого уровня взаимодействия, а не просто согласования уже принятых решений каждой из сторон: в случае разногласий с Россией НАТО может вернуться к рассмотрению спорного вопроса в своем кругу – в формате 19 ти. Несмотря на желание сторон развивать операционную совместимость для проведения совместных миротворческих операций, не решены принципиальные вопросы по механизму принятия решений.

Чем больше НАТО будет утрачивать свою природу как пакт о взаимной обороне, сосредоточиваясь на решении новых задач по борьбе с глобальными угрозами и вызовами, тем легче ей будет сотрудничать с Россией. В этом случае РФ может даже рассматриваться как фактический член НАТО. Однако если Альянс будет стремиться сохранить свою первозданную природу и ориентироваться на удовлетворение ключевых стратегических интересов своих нынешних членов, предполагать двустороннее тесное сотрудничество затруднительно. Пока НАТО для ее нынешних членов является слишком ценным капиталом, чтобы они могли допустить угрозу его девальвации ради партнерства с Россией.

Продолжающееся расширение НАТО в соответствии с принципом “открытых дверей” способно скорее осложнить двусторонние отношения Альянса с Россией, нежели благоприятствовать их развитию. Новые члены Альянса хотя и не могут изменить фундаментальные основы подхода НАТО к России, но пополняют ряды тех, кто яростно выступает против того, чтобы наделить РФ особым статусом в отношениях с Альянсом, предоставив ей некоторые преференции или привилегии. Сравнение первого (1999 г.) и нынешнего (2004 г.) этапов расширения НАТО показывает, что идет эволюция критериев членства в этом Альянсе. Критерии к новым семи странам стали явно более либеральными, чем они были по отношению к первым трем кандидатам – Польше, Венгрии и Чехии. Эволюция критериев, скорее всего, продолжится и дальше, девальвируя значение чисто военных качеств новых кандидатов и в большей степени отражая специфику и прежде всего преимущества геополитического положения таких стран как Грузия, Украина, Албания, Македония. Выстраивая отношения с НАТО, России следует учитывать, что Китай активно ищет пути сотрудничества с Альянсом, демонстрируя конструктивный подход в отношениях с ним: в результате войны в Афганистане НАТО теперь действует и вблизи китайских границ.

Россия–ЕС. Исторически сложившееся более позитивное отношение России к ЕС, чем к НАТО может породить искушение сделать выбор в пользу Евросоюза в качестве ведущего партнера в сфере безопасности. Однако подобная ставка на ЕС по ряду причин представляется неоправданной, по крайней мере, на ближайшую перспективу. Во-первых, НАТО обладает гораздо бóльшими ресурсами влияния на безопасность как в Европе, так и в других регионах, уже в силу присутствия США в этой организации. Во вторых, в Совете Россия–НАТО (СРН) российская сторона представлена на равноправной основе с каждой из 26 стран Альянса. У России нет подобного механизма сотрудничества с ЕС, где бы ее голос звучал на равных с мнением Дании, Латвии или какой-либо другой страны Евросоюза. В совместных структурах она имеет дело с общей позицией всего ЕС, которая формируется без ее участия. Россия остается для ЕС все еще объектом, а не равноправным партнером его политики безопасности и обороны, несмотря на декларации об общих интересах и угрозах. Со стороны ЕС проявляется недооценка возможностей сотрудничества с многосторонними структурами безопасности, действующими с участием России на постсоветской территории (Организацией Договора о коллективной безопасности, Шанхайской организацией сотрудничества), в борьбе с современными угрозами безопасности.

Считалось, что в отношениях с Россией только США могли себе позволить говорить с позиции силы. Однако, как выяснилось, к использованию пусть и “мягкой” силы (политической и торгово-экономической) может прибегать и ЕС для решения спорных проблем. ЕС может ничуть не хуже США диктовать свою волю другим государствам, навязывать свое понимание ценностей, правда, пока еще не силой оружия, как это делают США в Ираке.

Опыт последних лет показывает, что одного лишь совпадения или близости интересов России и ЕС недостаточно для формирования отношений стратегического партнерства. Довольно разветвленный институциональный механизм взаимоотношений России и ЕС пока не дает существенной отдачи с точки зрения наполнения “стратегического партнерства” реальным содержанием. Очевидна и несоразмерность обязательств, которые ЕС хотел бы наложить на РФ, и теми дивидендами, на которые Россия может реально рассчитывать в отношениях с ним. Для России вряд ли может быть приемлема ситуация, когда ее интеграция в Европу предполагается исключительно на условиях ЕС. Здесь необходим баланс, чтобы и ЕС нес определенные обязательства перед Россией, однако Брюссель стремится свести их к минимуму.

Если ЕС действительно относится к России как к равному партнеру, то не должно быть препятствий для того, чтобы предоставить ей статус (с точки зрения объема прав) хотя бы не ниже того, что она имеет в НАТО, выступая на равных с 19 странами этого Альянса в СРН. Необходимо добиваться признания роли России в обеспечении европейской безопасности на уровне подготовки и принятия решений по ЕПОБ. В прошлые годы ЕС был поглощен вопросами, связанными со стабилизацией Балкан, интеграцией в свои ряды стран Центральной, Восточной и Южной Европы, разработкой Европейской конституции, и не уделял должного внимания освоению новых механизмов сотрудничества с Россией. Есть угроза, что история может повториться, поэтому Москве придется чаще брать на себя инициативу, чтобы полезные совместные начинания не увязали в бюрократической рутине ЕС.

Существуют объективные предпосылки для сотрудничества и кооперации России и ЕС в сфере вооружений, военных технологий и услуг. Использование фактора взаимодополняемости в этих вопросах могло бы принести ощутимую пользу каждой из сторон. Однако сосредоточенность ЕС на развитии собственной научно-промышленной военной базы и его опасения оказаться в зависимости от России не дают оснований для радужных прогнозов развития военно-технического сотрудничества.

Может ли ЕС рассматриваться как сплоченный и надежный партнер в сфере безопасности, когда некоторые страны Евросоюза выступают за стратегическую независимость Европы, а другие – Великобритания и большинство из десяти новых членов ЕС – ориентируются на США? Для западноевропейских государств франко-германской зоны влияния, которых американский министр обороны Д. Рамсфелд окрестил “старой Европой”, основное предназначение НАТО – служить механизмом организации коллективного отпора лишь на крупномасштабную военную угрозу Западу, если таковая возникнет. Предпочтение этих стран в пользу ЕС как основы европейской безопасности только формируется и пока является еще очень неустойчивой тенденцией, не говоря уже о Великобритании, для которой ЕС – лишь тактический, а не стратегический выбор. Стоит прийти к власти в ФРГ блоку ХДС/ХСС, а в Великобритании – консерваторам, как рухнет весь проект европейской архитектуры безопасности, который Париж и Берлин пытаются построить на фундаменте ЕС. Расширение ЕС на восток отнюдь не способствует укреплению этого фундамента, поскольку для подавляющего большинства вступающих в ЕС стран приоритетность отношений с США и НАТО остается незыблемой.

Концепция миротворческих операций ЕС в ряде аспектов расходится с подходом России к миротворчеству. Несмотря на все реверансы в сторону ООН и международного права, ЕС не ставит свои действия в отношении кризисов в полную зависимость от решений ООН. Если Совет Безопасности не выдаст соответствующего мандата для военного вмешательства в тот или иной кризис, ЕС будет всё равно проводить свою операцию, если посчитает, что затронуты его важные интересы или под угрозой находятся его ценности (гуманитарная интервенция и т.п.). Получение санкции ООН не является обязательным условием для силовой акции ЕС согласно ее доктрине безопасности. Стоит напомнить, что ЕС поддержал (правда, на политическом уровне) войну НАТО против Югославии в 1999 г. России не следует закрывать глаза на специфику “миротворческого подхода” ЕС при разработке рамочных условий совместных операций по реагированию на кризисы. У нее нет оснований в угоду амбициям ЕС девальвировать значимость своих прав как постоянного члена СБ ООН.

Приходится учитывать и то, что в периоды острых международных кризисов, решение которых предполагает использование военной силы, страны ЕС далеко не всегда смогут выступать с общих позиций. При каждом остром международном кризисе с участием США происходит ренационализация внешней политики ЕС и становится очевидно, что никакой общей политики в сфере безопасности у ЕС нет. Национальные интересы государств берут вверх над весьма расплывчатой “общей европейской идентичностью”, которая является скорее лозунгом, нежели реальным фактом. Провозглашение ЕПОБ не стало панацеей от национального эгоизма. Отсутствие единства в ЕС в отношении фактора силы высвечивает формирующийся де-факто триумвират Франции, Германии и Великобритании. В результате не ЕС, а Париж, Берлин и Лондон являются для России предпочтительными адресами для ведения диалога и достижения договоренностей по вопросам обороны и безопасности.

“Общая европейская оборона”, которая может сформироваться на основе ЕС в будущем (подобная возможность упоминается в Европейской конституции), не является угрожающей перспективой для России или чем-то, что должно быть обязательно несовместимо с российскими интересами безопасности. Можно предположить российское участие в рамках неформальных альянсов, которые возможны внутри ЕС, в рамках совместной структуры типа Совета безопасности и обороны Россия–ЕС или даже иных форматов на основе всего ЕС, но в более далекой перспективе. Одним из препятствий в реализации этих вариантов может стать противодействие США и НАТО, которые увидят в них ущемление своих прерогатив как лидеров западного сообщества безопасности.

В европейских дискуссиях о НАТО и ЕС “российский фактор” играет немаловажную роль. Фундаментальные разногласия между франко-германской группировкой и лагерем “атлантистов” по вопросу о том, кто лучше защищает европейские интересы безопасности – НАТО или ЕС, – будут все отчетливее проступать по мере укрепления военного потенциала объединенной Европы и стремления Вашингтона навязать свои правила миропорядка. Чем теснее сотрудничество России и ЕС в сфере безопасности и обороны, тем больше аргументов в свою поддержку получают сторонники превращения Евросоюза в основу системы европейской безопасности. Отсутствие формального членства в ЕС не должно приниматься Россией как предлог для отказа в равноправном статусе в европейской системе безопасности, которая может сформироваться на основе Евросоюза. Интеграция России в эту систему возможна на взаимоприемлемых условиях при наличии политической воли с обеих сторон.

У США и ЕС есть определенное понимание, что стратегическая ситуация непредсказуемых глобальных угроз обусловливает необходимость более тесного сотрудничества с Россией. Правда, у них остаются сомнения, является ли выбор России в пользу партнерства с Западом окончательным. Отражением этих сомнений является то, что сотрудничество России с США и ЕС в сфере обороны и безопасности осуществляется в гораздо меньшей степени, чем оно объективно возможно на основе совпадения и широкого пересечения их интересов, потребностей, оценок рисков и представлений об угрозах. Ряд западных аналитиков говорит о консерватизме стратегического мышления в России, но подобные обвинения можно в равной мере адресовать и самому Западу.

Интеграция России в Европу, в глобальные политические и экономические механизмы поддержания миропорядка предполагает признание правил, по которым они существуют. Конечно, не все эти правила могут в равной мере устроить Россию, однако она не навязывает свое мнение о неадекватности некоторых из них, а предлагает искать пути их модернизации на основе сотрудничества с западными партнерами. Во многих вопросах безопасности координация или объединение усилий и ресурсов России, США и ЕС приносит или может принести каждой из сторон бóльшую отдачу, чем если бы они действовали порознь.

России приходится трезво учитывать тенденции в трансатлантических отношениях, чтобы избежать неоправданных ставок и завышенных ожиданий. В обозримом будущем Европа не в состоянии конкурировать с США по совокупному влиянию на события в мире, способности проецировать силу и определять исход международных кризисов. Конкуренция в сфере международной безопасности ставит перед Россией не менее трудные задачи, чем борьба за достойные позиции в глобальной экономике. Выбор России в пользу вхождения в сообщество развитых демократических государств, интеграции в мировую экономическую систему в качестве конкурентоспособной державы, сотрудничества с Западом в отражении общих глобальных угроз и вызовов определяет основы ее внешнеполитической стратегии. Однако эффективность этой стратегии в немалой степени зависит от того, сможет ли Россия укрепить собственную способность отстаивать национальные интересы в условиях жесткого соперничества.


Асимметрия норм международного права
и современных реалий

Нынешние нормы международного права когда-то считались вызовом прежней системе. Другое дело, как они принимались – в результате консенсуса, а не навязывания воли одной державы всем другим, но тогда (в послевоенные годы) сила и влияние распределялись в мире гораздо более равномерно, что и служило объективной основой для достижения консенсуса.

Появление новых глобальных угроз, таких как международный терроризм и распространение ОМУ, которых не было при написании Устава ООН, делает необходимым согласованное уточнение объема права на самооборону. Непосредственно сталкиваясь с этими угрозами, страны одна за другой (Израиль, США, Россия, Индия, Австралия и т.д.) по-своему трактуют это право, исходя из специфики своей ситуации, все дальше отклоняясь от замысла архитекторов этого основополагающего документа ООН. В международном праве остаются “серые” (спорные) зоны на стыке разрешенного и запрещенного, применительно к новым угрозам и вызовам, и они требуют ясности, чтобы избежать произвольного их толкования, сулящего увеличение хаоса в международных отношениях. Пока же здесь преобладают аргументы политического, а не юридического характера, которые были бы общепризнанными как, например, доказательства теорем в математике.

Новые реалии заставляют задуматься об адекватности традиционных способов реагирования на возникающие угрозы, критически оценить сложившиеся громоздкие процедуры бюрократического согласования на многосторонней основе и неэффективные инструменты контроля за соблюдением международных норм в сфере безопасности. Что делать, если новоявленный обладатель ОМУ будет готовиться применить его, скажем, против своих соседей? Очевидна потребность в расширении и модификации международных норм, чтобы ввести в правовые рамки более широкий и многообразный спектр санкционированных сценариев применения военной силы для обеспечения международной безопасности. В то же время нововведения должны быть сбалансированными, ведь от расширения правовых границ допустимого применения силы могут в большей степени выиграть США как самый влиятельный и конкурентоспособный субъект международных отношений. Неосторожность в этом вопросе может обернуться появлением непредвиденных и нежелательных диспропорций в системе глобальной безопасности в пользу американоцентристских коалиций при сохранении формального равноправия всех государств.

Нужно ли вносить изменения в Устав ООН или достаточно ограничиться разработкой новых договоров, чтобы международное право предоставляло более гибкие возможности реагирования на новые угрозы и вызовы? Неоправданная с международно-правовой точки зрения война в Ираке и ее последствия, несомненно, окажут влияние на обсуждение темы силы в международных отношениях, сделав политически затруднительным применение вооруженных сил даже в тех случаях, когда угрозы будут давать для этого веские основания. Необходимо широкое обсуждение на многосторонней основе вопроса, как устранить или хотя бы существенно сократить разрыв между международными нормами использования силы и задачами борьбы с новыми угрозами безопасности. Сейчас, возможно, не самый благоприятный момент для предметных дискуссий на эту тему по горячим следам иракской войны, но и все время уходить от решения этой проблемы также не является разумным выбором.