В. П. Казначеев д м. н., академик рамн, президент зсо мса

Вид материала

Документы

Содержание Четвёртый международный конкурс классического танца имени Любови Гершуновой

Подобный материал:

• В. П. Казначеев д м. н., академик рамн, президент зсо мса, 4143.24kb.
• В. П. Казначеев д м. н., академик рамн, президент зсо мса, 3704.26kb.
• В президиуме со рамн, 441.3kb.
• Научная программа организационный комитет почетный председатель съезда оганов Рафаэль, 391.06kb.
• Влагалища и шейки матки у детей, 313.83kb.
• Трансфер фактор №, 139.68kb.
• Академик рамн, Президент Российской академии медицинских наук, Директор Российского, 1036.51kb.
• Рецидивы и метастазы гранулезоклеточных опухолей яичников (клиника, диагностика, лечение), 358.95kb.
• Шафрин Ю. А. Информационные технологии: в 2 ч. Ч. 1: Основы информатики и информационных, 264.02kb.
• Галины Чулуевны Махаковой. Приветственное слово директора фгу нии урологии, профессора, 80.37kb.

Четвёртый международный конкурс классического танца имени Любови Гершуновой

В.В. Ромм

Любовь Гершунова родилась в г. Новосибирске. В 1967 году она закончила Новосибирское хореографическое училище по классу А.В. Никифоровой и была принята в Новосибирский государственный академический театр оперы и балета. В то время на сцене сибирского театра блистали выпускники прославленных балетных школ Москвы и Ленинграда. Сибирский театр по праву считался третьим творческим коллективом после большого театра СССР и Маринского театра Ленинграда. Казалось, что стать солисткой а тем более прима-балериной Новосибирского театра вправе только представительница старейших в России столичных школ. Новосибирская школа делала только первые свои выпуски. Любовь Васильевна стала первой из выпускников новосибирской балетной школы, кто стал ведущим артистом крупнейшего оперно-балетного театра России, первой получила почётное звание «Заслуженный артист РСФСР», а затем – «Народный артист России».

Большую роль в становлении молодой выпускницы сыграл Игорь Григорьевич Есаулов, бывший в то время главным балетмейстером Новосибирского театра. Первой главной партией совсем юной балерины в 1968 г. стала роль Сюимбике в балете Ф.З. Ярулина «Сюимбике – птица Счастья» в постановке И.Г. Есаулова (фото 1 на 2-й с. обложки). В этой роли уже проявились уникальные сценические качества Л. Гершуновой. Зрители восхищались ее удлинёнными линиями, красивыми арабесками, полётными прыжками. Сразу же после Сюимбике Игорь Григорьевич стал репетировать с Л.Гершуновой Одетту в «Лебедином озере».

Л. Гершунова представляла новое сибирское поколение артистов балета России. Выступления Л. В. Гершуновой во многих ведущих партиях классического и современного репертуара становились значимыми событиями для всей страны. Это Одетта-Одиллия в «Лебедином озере», Никия в «Баядерке», Жизель, Сильфида в «Шопениане», Сильфида в «Сильфиде», Хозяйка Медной горы в «Каменном цветке», Фригия в «Спартаке», Джульетта в «Ромео и Джульетте». Партия Джульетты оказалась для Любови Гершуновой счастливой (фото 2 на последней с. обложки). Балетмейстеры Наталья Касаткина и Владимир Василёв ставили этот спектакль именно на особенности юной артистки. С Джульетты началось всероссийское, а затем и мировое признание сибирской балерины. Можно долго перечислять и вспоминать лирические, вдохновенные образы созданные ею. Имя Любови Гершуновой более 20 лет являлось визитной карточной Сибирского балета, гордостью и славой не только Сибири, но и всей России.

Готовя эту информацию обнаружил в своей давней 1985 года издания книге о балерине, несколько зарисовок из жизни. Подходил срок сдачи рукописи в издательство, а тре­бовалось еще что-то дописать, исправить. Время летело стремительно, и некоторые вопросы остались без ответа. Я пришел к Любови домой.


– Что там Редакция требует?

— Хотят, чтобы рассказал о твоих увлечениях, о том, что после работы делаешь...

— Это никому не нужно! – замахала руками Люба.

— А я согласен. Вот что неписано: «Главный недо­статок рукописи в том, что автор заключил балерину в чрезвычайно жесткие рамки: сцена и на ней — актриса в «образе». Следует избегать односторонности изображения героини, полнее рассказать о ее жизни, творчестве, взглядах, убеждениях, раскрыть ее личность».

— Валерочка, ты правильно делал! К тебе придира­ются,— отодвинула бумаги Люба. – сам знаешь – не остаётся сил и времени ни на что. Едва хватает на кухню и на сына.

— И неправда! Ты еще любишь петь! — раздался го­лос сына, заглянувшего в дверь.

— Тотошка, делай уроки...

— Неужели ты поешь! Бережешь детскую мечту?

— Нет, нет! – замахала руками Люба. – Как мне петь? Я и разговаривать-то боюсь!

— А вот и неправда! – снова высунулась голова Тотошки. – Папа тебе даже магнитофон специально

купил!

– Пытаюсь... немного,— смутилась она. – Только это

так, для себя.

— Кстати, редактор недоволен, что героиня все вре­мя молчит.

– Валерочка, ты лучше других знаешь, что наша профессия заставляет молчать. Помню, когда я только пришла в театр, ты приструнивал меня: «Меньше разго­варивай!»

– Верно, было такое. Но ты стала совсем уже мол­чальницей...

– Просто я способная ученица! — лукаво ответила Любовь.— А ты был абсолютно прав. Недавно прочла в книге Асафа Мессерера: «Что делать, если наше искус­ство замкнуло нам уста, заставив говорить тело. Все ме­таморфозы человеческого духа — через этот прекрасней­ший материал, через эту «немую глину»...

Собеседница на секунду задумалась.

— Я даже боюсь разговаривать, боюсь, что, выражая мысль словом, предам наше искусство... Оно ведь может отомстить, отобрав способность говорить пластикой... Хотя это какой-то глупый, суеверный страх. Мы привык­ли думать, мечтать не словами — образами. Что для нас, «балетных», может быть выразительней взгляда, жеста, движения? Для того чтобы объяснить маленький жест, приходится тратить уйму слов, порой исписать страницу. А мы на жест тратим мгновение! И этому мгновению мы посвящаем жизнь...

Трудностей у танцовщиков очень много. У меня, на­пример, одна из них состояла в том, что трактовка той или иной партии какой-нибудь другой балерины пред­ставлялась настолько убедительной, что я не могла «уви­деть» долгое время себя в ней или приспособить ее к сво­ему стилю и интерпретации. Так, «Жизель» означала для меня Уланову и Бессмертнову. «Джульетта» — Уланову... И это продолжалось до тех пор, пока не обнаружила, что каждый образ можно сделать своим. Стать «самой со­бой» не просто. Об этом часто говорят педагоги, но по-настоящему усваивается это предписание лишь через го­ды мучительных сомнений.

— Классика для всех балерин является самой же­ланной. В ней артист проверяет себя,— продолжала Гершунова.— Кстати, к классике я причисляю и поста­новку «Щелкунчика» Василием Вайноненом, которая сохранилась в нашем театре. Танцевать этот спектакль истинное наслаждение.

—- А что нравится из зарубежных постановок?

— В Париже в великолепном исполнении артистов «Гранд-Опера» я видела балет Джорджа Баланчина «Хрустальный дворец» на музыку Ж. Бизе. Вот это — спектакль! И другие постановки Баланчина мне понра­вились музыкальностью, необычным хореографическим решением.

Я была бы счастлива танцевать Катарину в веселом представлении-балете немецкого хореографа Крэнко «Укрощение строптивой» на музыку Доменико Скарлатти.

Из хореографов молодого поколения хорошее впе­чатление производят работы советского балетмейстера Бориса Эйфмана, имею в виду нетрадиционный жанр. Его «Новый балет Ленинграда» видела несколько раз. Хотелось бы станцевать «Двухголосие» из их репертуа­ра. Оригинальная, интересная миниатюра.

— А что в нашем театре хотелось бы исполнить?

— Опять редакторские вопросы задаешь? — погро­зила Гершунова.

— Почему редакторские? — спросил молчавший до этого Бердышев.

— Потому что сам он прекрасно знает, как я отве­чу,— повернулась к мужу Люба.— Знает, что хочется танцевать все, но... есть много «но»!

— Какие еще «но»? — не сдавался я.

— А то, что мечтать надо об осуществимом. Что толку говорить о таком-то балете, такой-то партии, если театр в свой план их не включил? Сейчас есть много талант­ливых молодых балетмейстеров, много прекрасных спек­таклей у нас в стране и в других социалистических странах. Мечтаю, чтобы театр хотя бы изредка пригла­шал их. Не перестаю мечтать о встрече с нашими заме­чательными балетмейстерами Григоровичем, Гусевым, Сергеевым, Дудинской, Васильевым, Виноградовым, Ка­саткиной, Василёвым. Мне очень повезло, что работала с ними. Но другие танцовщики, молодые, не учились у них, а в ближайших и будущих планах театра не вижу этих желанных встреч. А годы летят!

Гершунова вздохнула, передернула плечами, замол­чала. В это же время смолк убаюкивающий голос Стрей-занд: кончилась пленка.


— Дай прочитаю, что там еще...

«Довольна ли балерина собой, своим творчеством, судьбой? Где больше выступает: в Сибири или за грани­цей? Приглашали ли ее «поближе к столице»? Получила ли признание, награды, есть опыт, меньше сил тратится на спектакль?..»

Балерина отложила бумаги в сторону и рассмеялась: дотошный.

— Если бы вопрос прозвучал так: «Бываю ли я до­вольна собой?», ответила бы категорически: «Нет, не бываю!» Я вижу свои недостатки, недоработки, ошибки. И с годами вижу все больше! С другой стороны, я не­сомненно довольна своей судьбой. Она мне подарила возможность танцевать. Кое-что мне удавалось...

Сегодня сил на спектакль уходит намного больше. Раньше чего мне было бояться, можно было не дотанцевать, сбиться, все простили бы — за юность. Теперь же мои героини моложе меня. Теперь надо рассчитывать на технику, на мастерство. Да и ответственность намного выше! Раньше — никому не известная артисточка. Сегодня — зритель заглядывает в программку и читает: народная артистка, лауреат. И я должна каждый раз подтверждать высокие звания. Требований к себе больше предъявлять, жестче отбирать партии. От каких-то, как ни хочется танцевать, заставляю себя отказаться.

Пересматриваю трактовку других. Вот и волнуюсь, и репетирую бесконечно! Если раньше я могла, ре но случалось, выскочить на спектакль с двух репетиций, то теперь готовлюсь к каждому семь-десять дней. Исполняю партию в сотый раз, а репетирую все равно каждый день и считаю, что кое-где недоработала...

— Там насчет патриотизма к Сибири написано, вступил в разговор Анатолий.— Приглашали Любу работать в Большой театр. Трижды разговор заводили, – она и слушать не хочет: «Как, я буду жить без Hoвосибирска, без своего репертуара?!» Этот аргумент оказывался каждый раз решающим.

Ну, а где мы больше танцуем: за границей или в Сибири? Конечно, дома. Даже курьезы случаются. Вот в этом году, например, Любе, как депутату областного Совета, нужно было отчитаться перед избирателями. Так вот, с завода, где должна была состояться встреча, позвонили и попросили... станцевать. «С отчетами у нас любой депутат выступит, мы же хотим увидеть своими "глазами, как Гершунова танцует, у нас, на заводе!» — сказали избиратели. Пришлось танцевать. И знаешь – понравилось. Повторяли еще почти на десяти предприятиях.

По моей просьбе Толя принес газетные вырезки с рецензиями. Многие были знакомы. Некоторые видел впервые. К ним были приколоты листочки с переводами. Не мог удержаться, чтобы не переписать некоторые.

Никарагуанская газета «Ла Пренса» от 17 сентября 1982 года:

«...Ее техническое совершенство парализовало и оста­вило нам ощущение, что это — лучший «Умирающий лебедь», которого мы когда-либо видели, хотя среди виденных нами великих артистов всех времен такая, как Марго Фонтейн. Возможно, эта смерть, менее показная, более эфирная, пробудила в нашей памяти испанские Стихи: «Люблю утонченные вещи, неосязаемые и благородные, как мыльные пузырьки...» Она была менее реальной и тем более очаровательной...»

Концерт советских артистов проходил в столице рес­публики— Манагуа, когда на севере запылал огонь, зажженный сомосовцами и поддержанный душителями свободы из США и Гондураса. Посланцы нашей страны несли освобожденному народу прекрасные образцы куль­туры. Никарагуанцы всей душой тянулись к прекрас­ному, радовались редкой возможности приобщиться к

нему.

Латиноамериканский критик Эдуардо Комарасами писал в газете «ИА» о концерте 18 октября 1982 года в столице Доминиканской Республики Санто-Доминго:

«Любовь Гершунова и Анатолий Бердышев исполни­ли с непогрешимой утонченностью номер (адажио из «Лебединого озера»)... Балерина вместе с Бердышевым во второй части спектакля представила работу, которая покорила публику в «Ромео и Джульетте». Оба танцов­щика добились единения и страстной экспрессивности в этом номере. Но Гершунова еще не сказала своего по­следнего слова, в том, что подразумевается под экспрес­сивностью танца.

И она сказала его в финале этого вечера, когда исполнила классический номер «Умирающий лебедь»...

На другой день в газете была помещена еще одна статья, под названием «Умирающий лебедь»: «...Субботним вечером на сцене Национального театра кому можно было бы присвоить категорию первой фи­гуры в дебюте звезд советского балета, так это, несом­ненно, балерине Любови Гершуновой...

Многочисленная публика стоя и с «браво!» аплодиро­вала Гершуновой, которая благодарила за признание нежными и скромными жестами. То было безукоризнен­ное и техничное выступление на сцене, на которой мы аплодировали когда-то гениальным и непревзойденным Алисии Алонсо и Марго Фонтейн.

В Гершуновой прослеживается большая музыкальная чуткость. Ее исполнение восхитительно! Эти качества, которые мы отмечаем, добавляются к ее изящной фи­гуре, ясному лицу в ореоле прекрасных волос. Это то целое, что вызвало живой энтузиазм публики. В «Умирающем лебеде» Гершунова умеет быть одухотворенной однако ее первое качество стиля — это проявление нежности, нежности одновременно ностальгической и сияющей, которая чудесным образом передается на сцене в произведении Сен-Санса...

Гершунова — как бы прототип русской балерины! - гладкие волосы, обрамляющие овал лица, черные глаза, великолепные руки, восхитительные ноги, прямой тон4 кий и гибкий корпус благородных линий. В частности, она оставила нам неумирающую память...»

И в заключение выдержка из журнала «Театр», написанная известными советскими балетмейстерами Н. Касаткиной и В. Василёвым: «На первый взгляд она кажется слабым подростком, которого боишься сломать, взвалив на нежные плечи непосильную тяжесть. Но начинается работа, и видишь, какие силы скрыты за эфемерностью, полудетской хруп­костью. И какая органичность заложена в самом ее таланте! Гершунова рождена для танца».

Гершунова — балерина по призванию. Все мы, ее по­клонники, надеемся, что впереди у актрисы много инте­ресных работ, много премьер в театре, на концертных площадках, в кино, на телеэкране. Мы всегда ради встрече с ней.

Последней партией Л. Гершуновой на сцене Новосибирского академического театра оперы и балета была Франческа в балете «Моя Франческа» на музыку увертюры-фантазии «Франческа да Римини» П.И. Чайковского в постановке балетмейстера Н.В. Соковиковой. Театр в то время переживал труднейший кризис. Новых спектаклей практически не появлялось. «Моя Франческа» была внеплановой работой артистов, стосковавшимся по новым спектаклям. Премьера прошла с огромным успехом 9 мая 1988 г.

Л. Гершунова осталась в России, но лишение возможности работать на сцене любимого Новосибирского театра в самом расцвете славы явилось для неё страшным ударом. Балерина не представляла себе жизни без балета, без сцены. Какое-то время многочисленные поклонники могли видеть её в спектаклях Новосибирской труппы «Балет – 100».

Затем Любовь Васильевна работала руководителем студии классического танца Детской школы искусств № 23. Её воспитанницы впитывали от педагога фанатическую любовь к балету, успешно выступали на областных и международных хореографических конкурсах, в том числе и на трёх конкурсах классического танца, носящих имя Любови Гершуновой. Эти три конкурса прошли ещё при жизни великой балерины. В 2008 году Любови Гершуновой не стало, однако имя её навечно вписано в историю сибирской культуры, а конкурсы её имени продолжаются.