© 2006 г. Т. М. Ажигова 6 Словообразование существительных, мотивированных прилагательными, в народно-разговорном языке XVII -xviii вв
| Вид материала | Документы |
- © 2006 г. Т. М. Ажигова 22 Словообразование существительных, мотивированных глаголами,, 2301.32kb.
- «Встречаем Новый Год!», 134.8kb.
- Становление синодальной (церковной) историографии старообрядчества: исследования второй, 197.93kb.
- Апокрифические евангелия новозаветной традиции, 329.78kb.
- Задачи урока: Обучающая: в ходе урока: а охарактеризовать международное и внутреннее, 132.77kb.
- Г. В. Белякова словообразовательная категория суффиксальных локативных существительных, 5046.36kb.
- Учебник М. З. Биболетовой «Enjoy English\ 2класс Тема: «Множественное число существительных», 108.72kb.
- Урока истории в седьмом классе на тему: Россия в XVII столетии, 107.99kb.
- В XVII веке Голландия стала образцовой капиталистической страной, 13.08kb.
- Тема: «Повторение о падежах имён существительных», 38.69kb.
© 2006 г. Т.В. Жеребило
Лингвосемантическая парадигма в соотношении с лингвостилистикой
Когда в 1897 г. французский ученый Мишель Бреаль выпустил в Париже труд, в котором впервые был введен в научный обиход термин семантика, навряд ли он предполагал, что лингвистическая семантика станет одним из ведущих направлений в языкознании XX века.
И хотя изучение смысла и значения лингвистических единиц началось не сто лет назад, а гораздо раньше: в Древнем Китае (V-III вв. до н.э.), в Древней Греции – и было продолжено в европейской средневековой традиции, а затем получило дальнейшее развитие в трудах философов и грамматистов эпохи Возрождения, в ряде работ так называемого века Просвещения (XVII-XVIII вв.), тем не менее проблема исследования семантических особенностей языка по-прежнему остается актуальной.
В современном языкознании существует целый ряд научных школ, которые можно свести к двум основным направлениям: к сильной (внешней) и слабой (внутренней) семантике.
Сильная семантика представлена такими школами, как формальная семантика (Р. Монтегю, Д. Льюиз, Б. Парти, Э. Кинен, Х. Камп, И. Хейн и др.) и теория референции (Е.В. Падучева).
Слабая семантика представлена целым рядом школ, среди которых наиболее известны и популярны трансляционная семантика (Сааринен), семантическая теория (Дж. Катц, Дж.А. Фодор), исследования по компонентному анализу лексического значения (Э. Бендикс, Ю. Найда, М. Бирвиш), концепция «языка мысли» (А. Вежбицка), Московская семантическая школа (Ю.Д. Апресян, И.А. Мельчук, А.К. Жолковский, Н.Н. Леонтьева, Ю.С. Мартемьянов, З.М. Шаляпина и др.), когнитивная семантика (Дж. Лакофф, Ч. Филлмор, М. Джонсон, Р. Лангакер, Л. Талми, Р. Джэкендофф, Д. Герартс, Р.М. Фрумкина, Е.С. Кубрякова, Е.В. Рахилина, А.Н. Баранов, Д.О. Добровольский и др.).
Если учесть, что существует узкое и широкое понимание семантики, то в этом аспекте необходимо отметить, что широкая концепция семантики реализуется в процедурной семантике (Т. Виноград, Джонсон-Лэрд), в когнитивной теории дискурса (У. Чейф), в теории концептуальных зависимостей (Р. Шенк), в когнитивной модели текстообразования (А.Е. Кибрик), в теории механизмов вербализации визуальной информации (И.М. Кобозева) и в других теориях.
По соотношению с уровнями языковой структуры выделяются морфемная, лексическая, грамматическая семантика в целом и синтаксическая семантика в частности. На базе логико-философской теории речевых актов сформировалась семантика высказывания. И как пишет И.М. Кобозева, «благодаря разработкам когнитивно ориентированных моделей текстообразования на наших глазах происходит становление нового раздела семантики – семантики текста» [Кобозева 2004: 29].
И, конечно же, благодаря становлению когнитивно-прагматической парадигмы, новый импульс к развитию получает словообразовательная семантика, описанная И.С. Улухановым [Улуханов 2004].
Однако за пределами этих исследований остается стилистический уровень, хотя в лексической и синтаксической семантике достаточно широко исследован прагматический компонент слова и предложения, так называемый «прагматический слой значения», прагматическое значение языкового выражения – «содержащаяся в нем информация об условиях его употребления – многообразных аспектах коммуникативной ситуации, в которых оно используется.
В число этих аспектов входит и отношение говорящего к денотату языкового выражения (в терминах разнообразных оценочных характеристик типа «хорошо/плохо», «много/мало», «свое/чужое» и т.д.), и отношения между говорящим и адресатом (например, степень близости), и обстановка общения (официальная/неофициальная) и цель, которой говорящий хочет достичь с помощью своего высказывания, и многие другие параметры, так или иначе связанные с «Я» субъекта речи» [Кобозева 2004: 60].
Естественно, прагматика как компонент значения и как учение об этом компоненте, конечно же, пересекается со стилистическим феноменом в языке и лингвостилистикой как наукой об этом феномене, но они не совпадают.
Лингвостилистика оперирует такими понятиями и категориями, как функциональный стиль, стилистическая окраска, стилевая черта, стилевая структура текста и т.п.
В понятийно-терминологический аппарат лингвостилистики нами введены следующие термины: функционально-стилистический инвариант языковой системы, информационная модель функционального стиля, информационная модель публицистического стиля, функционально-стилистический инвариант системы словообразования, лингвостилистическая модель словообразовательного типа и др.
Стало традиционным высказанное в свое время Г.О. Винокуром мнение о том, что стилистика – это особый уровень в языке, который проходит по всему срезу его структуры через все уровни: фонетический, словообразовательный, лексический, морфологический, синтаксический.
Вполне очевидно, что семантическое пронизывает всю структуру языка так же, как и стилистическое. Закономерно было бы предположить, что семантическое и стилистическое, наличествуя в одном объекте, представляют, во-первых, две стороны одного и того же языкового феномена, во-вторых, они могут тесно переплетаться, создавая такие ситуации, когда семантическое продуцирует стилистическое, переходя в него, а стиль, в свою очередь, определяет семантику языковых единиц, употребляемых в тексте.
Как следствие, встает вопрос о взаимосвязи лингвосемантической и лингвостилистической научных парадигм, в которых возникают точки соприкосновения, позволяющие говорить если не о синтезе этих направлений, то, по крайней мере, о решении пограничных проблем в области фонетики, словообразования, лексики, морфологии, синтаксиса, теории текста и др. разделов языкознания.
В частности, одной из нерешенных проблем остается определение прагматического слоя в лексической семантике. И.М. Кобозева пишет, что «в литературе по лексической семантике нет единого общепринятого термина для обозначения этого слоя значения, так же как нет единства и в вопросе о том, какие явления относятся к этому слою и как их описывать. Соответствующая лексическая информация может называться прагматической [Апресян 1974; 1995], коннотативной [Телия 1986], экспрессивной [Городецкий 1969], стилистической [Винокур 1990], [Кобозева 2004: 87].
Такой разнобой в терминологии и во взглядах на проблему вовсе не случаен: он вызван тем, что прагматический слой значения начали наиболее пристально изучать сравнительно недавно в связи с «переходом от анализа языка как системы знаков к анализу функционирования этой системы в речевом общении» [Кобозева 2004: 88]. Сегодня в сферу изучения прагматического компонента включена неоднородная по своему составу информация: 1) отношение говорящего к обозначаемому; 2) отношение говорящего к адресату; 3) информация о прагматических функциях лексемы; 4) коннотации лексемы.
Навряд ли есть смысл по аналогии с лингвостилистикой выделять здесь два круга исследований: функциональную прагматику и изучение прагматических ресурсов. Аналогично: функциональную семантику и семантику ресурсов.
Цель заключается в другом: не слепо переносить методы и принципы, понятийный аппарат из одной науки в другую, а найти такие точки соприкосновения, которые позволят реализовать идеи содержательного синтеза в процессе наложения лингвосемантической и лингвостилистической парадигм.
Выше мы попытались сформулировать общую для указанных направлений проблему, подкрепив свои соображения ссылкой на авторитетные источники, каковыми являются, на наш взгляд, работы И.М. Кобозевой. Но это только одна из проблем.
Не менее интересный пласт языкового материала обнажается в связи с исследованиями словообразования. В свое время И.С. Улухановым были разработаны проблемы словообразовательной семантики. Структурно-семантическая схема словообразовательного типа, ставшая ядром его концепции и детально отрефлектированная в академической грамматике,, получила независимую поддержку во многих исследованиях. В частности, М.Ш. Шекихачевой и ее научной школой были отработаны в лингводидактических целях различные компоненты структурно-семантической схемы образования производных слов [Шекихачева 1987; 1993].
В наших исследованиях, начиная с 1982 года, были разработаны лингвостилистические модели словообразовательных типов, позволившие синтезировать семантические и стилистические компоненты в укрупненной комплексной единице, которой является лингвостилистическая модель словообразовательного типа [Жеребило 2003; 2004; 2005].
Несмотря на то, что в модели описаны различные типы значений производных слов, их стилистические окраски, стилевые черты, с которыми взаимосвязаны производные слова в тексте, формулы семантизации производных слов, речевые ситуации, прогнозируемые семантикой СТ и др. компоненты лингвосемантики и лингвостилистики, остаются пока нерешенными вопросы о взаимосвязи стилистического и семантического при моделировании предложений на основе выделения в лингвостилистических моделях речевых ситуаций. Не до конца просчитан механизм взаимодействия парадигматического и синтагматического в лингвостилистической модели СТ на уровне словообразования, лексики, морфологии, синтаксиса.
Остаются неадаптированными к условиям описания языковых средств в лингвостилистике семантические особенности морфологии, синтаксиса.
В общих чертах мы обозначили только то, что касается изучения и описания отдельных уровней языка. Но остается ряд общелингвистических проблем, которые рассматривались изолированно в семантике или стилистике, но в аспекте взаимодействия этих направлений они не поднимались.
Одна из них – это проблема семиозиса, неоднократно рассматривавшаяся в семиотике, теории языка, лингвистической семантике и других науках.
Сегодня в семиотике выделяют, по мнению И.М. Кобозевой, три типа отношений: 1) синтаксическое – отношение знака к знаку; 2) семантическое – отношение знака к его десигнату; 3) прагматическое – отношение знака к интерпретатору.
И хотя указанные типы отношений характерны для всех естественных языков, к лингвостилистике эти типы отношений не адаптированы. Между тем учение об общих свойствах языкового знака проливает свет на многие вопросы лингвостилистики, рассматриваемые по традиции изолированно, в то время как обращение к знаковой теории дает возможность посмотреть на функциональную стилистику и стилистику ресурсов свежим взглядом.
Известно, что Ч. Пирс, разрабатывая классификацию знаков, выделил три типа: иконические знаки, индексы и знаки-символы.
Подлинным знаком, на его взгляд, является символ, так как знак-символ «осуществляет свою функцию независимо от какого-либо сходства или аналогии со своим объектом ... но естественно и просто потому, что он интерпретируется как репрезентация» [Мельвиль 1968: 196]. В этом плане типичным символом, по Ч. Пирсу, в языке является слово и предложение.
Возникает вполне естественный вопрос: «Если символ, не имеющий сходства со своим объектом и не находящийся с ним в какой-либо связи, выступает знаком только потому, что интерпретируется как знак данного объекта, может ли учение о символах быть составной частью лингвостилистики или же оно навсегда закреплено за лингвистической семантикой?
Думается, что все-таки идея знаковой природы языка достаточно долго оставалась любимым детищем семиотики, лингвосемантики, лингвофилософии, но наступил момент, когда знаковые теории независимо оттого, защищают ли они идею двусторонности или односторонности языкового знака, созданы ли они на логико-математической или бихевиористской основе или же в их основе лежит диалектический материализм, должны занять свое определенное место в лингвистических науках, в частности в лингвостилистике.
Действительно, языковые знаки, являясь «средством абстрагированной мыслительной деятельности и общения людей, пронизывают все уровни языковой структуры.
Возвращаясь к знакам-символам, необходимо отметить, что в разных функциональных стилях могут использоваться знаки разной степени абстрагированности, что не имеет принципиального значения, так как в функциональных стилях важен не только набор языковых знаков, но прежде всего закономерности их сцепления в стилистически дифференцированном тексте.
Возможно, что описывать подобные сцепления придется не в терминах самой семантики или лингвостилистики, так как просчитать «поведение» знаков в данном аспекте можно лишь, выйдя за пределы лингвосемантики и лингвостилистики, создав новую теорию.
Правда, есть еще один способ описания знаков-символов: сгруппировать их вокруг стилевых черт. Но в таком случае, подчиняя семантический аспект лингвостилистическим компонентам, мы теряем возможность наряду со стилистическим описать семантический феномен в языке.
Одним словом, описание знаков-символов в лингвостилистике, на наш взгляд, остается пока одной из актуальных проблем, требующих специального исследования.
Описание же в лингвостилистике другого типа знаков – иконических – представляется весьма перспективным направлением. И это, действительно, так. Сегодня семантические исследования достигли такого уровня, когда мы можем сказать, что «иконические знаки в естественном языке отнюдь не редкое явление. Знаками, которые Ч. Пирс называл образами, являются так называемые звукоизобразительные слова. В этих словах прослеживается неслучайная, мотивированная связь между их фонемным составом и тем, что Ч. Пирс называл простыми свойствами означаемого» [Кобозева 2004: 39]. Звукоподражание (ономатопею) – непроизвольную связь фонем слова со звуковым (акустическим) признаком того предмета/явления, которое это слово обозначает – И.М. Кобозева рассматривает как имитацию звучаний окружающего нас мира: тук-тук, ж-ж-жу, бз-з-з и т.п.
Другая разновидность «изобразительных» слов – это звуковой, фонетический символизм (или звукосимволизм). Зачастую с этим явлением мы сталкиваемся в разговорном стиле, в художественной речи.
Так, в стихах К. Бальмонта на фонетико-фонологическом уровне «изображается» незвуковой (неакустический) признак означаемого. Его знаменитое «Я – изысканность русской медлительной речи» звучит плавно. В первой строке как бы замедляется движение, поэтический мир поэта предстает во всем его великолепии и красоте:
Я изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи...
Но вот от строки к строке динамика как бы нарастает, движение убыстряется:
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Вторая строфа звенит, грохочет, переливается и сверкает. Мир красок, звуков, света зазвучал, заискрился. Такова гениальная звукопись поэта:
Я – внезапный излом,
Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
Я – для всех и ничей.
В третьей строфе динамика врывается в, казалось бы, замедленные строки (по длине они равны стихам первой строфы), но эта замедленность кажущаяся: внутри нее кипит мир, полный красоты и стремительного движения:
Переплеск многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая –
Все пойму, все возьму, у других отнимая.
Обычно в процессе анализа художественных текстов констатируется звукопись, используемая поэтами. Однако возможности дальнейших исследований в этом аспекте неисчерпаемы. Звукосимволические слова способны передавать различные виды движения: его свойства (замедленность, быстроту), его направленность (движение под уклон, различные повороты, изломы), волнообразное движение (переплеск многопенный, разорванно-слитный) и т.п. Они обозначают гамму красок, световые явления: прозрачный ручей, самоцветные камни.
Звучание фонем в тексте может обозначать свойства поверхности объектов. Не говоря уже о том, что звучание поэтических строк удивительно органично передает физиологическое и эмоциональное состояние человека.
Краски, звуки, состояния всего сущего, переживания поэта, движение мира во всех его проявлениях в удивительно органичной форме воплотилось в другом стихотворении К. Бальмонта – «Индийский мотив».
Как красный цвет небес, которые не красны,
Как разногласье волн, что меж собой согласны,
Как сны, возникшие в прозрачном свете дня,
Как тени дымные вкруг яркого огня,
Как отсвет раковин, в которых жемчуг дышит,
Как звук, что в слух идет, но сам себя не слышит,
Как на поверхности потока белизна,
Как лотос в воздухе, растущий ото дна, –
Так жизнь с восторгами и блеском заблужденья
Есть сновидение иного сновиденья.
Вполне очевидно, что звукосимволические слова, относящиеся к иконическим знакам; одновременно могут быть отнесены и к знакам-символам, обозначающим многообразные явления окружающего мира.
Другой вид иконических знаков – знаки-диаграммы – оказались достаточно широко представлены во всех функциональных стилях русского языка.
В свое время Р.О. Якобсон приводил примеры, подтверждающие распространенность знаков-диаграмм в языке: форма множественного числа существительных, на его взгляд, в тех языках, где есть категория числа, в большинстве случаев длиннее формы единственного числа. Таким образом, количественное соотношение элементов означающего у форм числа служит диаграммой количественного соотношения их означаемых.
Анализируя знаки-диаграммы, И.М. Кобозева пишет: «В современной лингвистике свойство иконичности (в ее диаграмматическом варианте) связывается уже не столько с отдельными знаками, сколько со структурой языка в целом и различными ее аспектами. Иконичность при этом понимается как соответствие структуры языка той концептуальной структуре действительного мира, которая сформировалась в сознании человека на основе данных опыта» [Кобозева 2004: 39-40].
Так, в русском языке более 94 % производные. Почти все они образуются с помощью: 1) приставок (играть – переиграть, думать – подумать); 2) материально выраженных суффиксов (учить – учитель, студент – студентка); 3) с помощью приставок и суффиксов одновременно (подстаканник, подоконник).
Очевидно, что производные слова длиннее не только в диаграмматическом смысле, но и сложнее семантически: у них появились дифференциальные компоненты, которых не было у слов, послуживших в качестве производящей базы для производных (учить – действие; учитель – лицо, производящее действие). Словообразовательные типы различных частей речи, в основе которых лежат структурно-семантические схемы образования производных слов, были нами интерпретированы на основе функционально-стилистического инварианта системы словообразования как лингвостилистические модели словообразовательных типов и описаны в ряде работ [Жеребило 1991; 1993; 2001; 2003; 2004; 2005].
Такая разновидность иконичности знаков языка как иконическая мотивированность проявляется всякий раз, когда мы соотносим языковую, в том числе концептуальную и стилевую структуру.
Например, инвариант стиля включает обозначения типовой ситуации общения, стилевых черт, языковых средств. Информационные модели функциональных стилей, являющиеся модификациями функционально-стилистического инварианта, вбирают в себя не только обозначение указанных компонентов, но их развернутую характеристику. На примере комплексных знаковых структур, которыми является схема инварианта и модели функциональных стилей, подтверждается мысль о том, что видовые понятия в силу своей конкретности более сложно устроены. А значит, структура означающего иконически мотивирована структурой означаемого: абстрактному понятию соответствует более простое выражение, (схема стиля, стилевые черты, языковые средства), а более сложному, производному понятию – более сложное, многокомпонентное наименование (информационная модель функционального стиля, модификация функционально-стилистического инварианта, стилевая структура текста, языковые средства, выражающие экспрессивность публицистического стиля и т.п.).
Связь между означающими в приведенных примерах обусловлена тесной взаимосвязью означаемых, реальные связи которых отражены в модификациях функционально-стилистического инварианта, моделирующих структуру функциональных стилей в целом, а также структурно-семантические особенности стилистически дифференцированных текстов в частности.
Таким образом, круг лингвостилистических явлений, в которых обнаруживаются взаимосвязи стилистического и семантического феноменов, достаточно широк. Описание лингвостилистики на семантической основе открывает перспективы новых исследований в области функциональной стилистики и стилистики ресурсов, подводя нас к мысли, что означаемое сложных знаков, представленное многокомпонентным образованием в метаязыке лингвостилистики, а также непосредственно в естественном языке, нормой существования которого является стилистически дифференцированная речь, оказывается вовсе не случайно связано со структурой означаемого. Оно является ее иконическим отражением.
Список литературы
Жеребило Т.В. 1993 – Проблемы описания понятийно-терминологического аппарата и общеупотребительной лексики в учебных целях. Грозный: Изд-во ЧИГПИ, 1993. 236 с.
Жеребило Т.В. 2003, 2005 – Лингвостилистическая абстракция как метод исследования. Магас: Изд-во ИнгГУ, 2003. 223 с.; 2-е изд. Нальчик: Эль-Фа, 2005. 288 с.
Жеребило Т.В. 2005 – Функционально-стилистический инвариант в учебной лексикографии. Назрань: Пилигрим, 2005. 363 с.
Кобозева И.М. 2004 – Лингвистическая семантика. Изд-е 2-е. М.: Едиториал УРСС, 2004. 352 с.
Мельвиль Ю.К. 1968 – Чарлз Пирс и прагматизм. М., 1968.
Улуханов И.С. 2004 – Словообразовательная семантика в русском языке и принципы ее описания. Изд-е 3-е, стереотипное. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.
Шекихачева М.Ш. 1987 – Содержание и приемы обучения русскому словообразованию: выход в лексику, грамматику и орфографию. Нальчик: Эльбрус, 1987. 286 с.
Шекихачева М.Ш. и др. 1993 – Модели и схемы словообразовательных типов русского языка. М.: Высш. шк., 1993. 496 с.
Lingua – universum
№ 3 2006