Рассказы для детей
| Вид материала | Рассказ |
- Том первый: «Сказки и рассказы для детей», 10.7kb.
- Рассказы о детях и для детей, 79.02kb.
- Костёр – www books kostyor, 16.4kb.
- Рассказы о природе для детей и взрослых Анатолий Онегов здравствуй, мишка! Москва, 3440.45kb.
- Литература для 5 класса, 14.48kb.
- Рассказы о природе для детей и взрослых, 3183.61kb.
- Произведения для 10 а класса выделены, 11.05kb.
- Рекомендательная библиография для внеклассного чтения, 151.61kb.
- Обзоры детской литературы на самые разные темы, 62.36kb.
- Г. Х. Сказки Бианки В. Повести и рассказ, 11.09kb.
Анастасия Дмитриева
Город Москва. 14 лет, студия "Кипарисовый ларец" (руководитель С.В. Кочерина)
Обреченная на счастье
Она встала. Потянулась, расправила плечи и оглядела небо над головой. Пожала плечами.
Сегодня был тихий день. Дождливый, светлый, чуть сероватый и прозрачный. Небо, раскинувшееся в вышине, было равномерно синим, с легким оттенком голубого. А вниз она не смотрела. Только, подойдя к краю крыши, не удержалась и краем глаза покосилась на пропасть под ногами.
Расправила белые-белые, пушистые крылья, встряхнула матово блестящими перышками и, оттолкнувшись от бетона, взлетела в воздух.
Она жила на крыше. Она любила летать.
Чуть подергивая крыльями, она летела над пока еще спящим городом, на спине – лицом к небу, чуть прищурив глаза. Взмахнула крыльями и плавно опустилась на плоскую серо-зеленую крышу очередного небоскреба. Села, свесила ноги в белых гольфах. Крыша была еще влажной после ночного дождя.
А он подошел как обычно незаметно, и сел рядом. Достал из кармана голубенькой рубашки тоненькую палочку.
- Что это? – она с любопытством проследила за его движениями.
Он чуть сконфуженно улыбнулся.
- Ментоловые. Будешь?
- Угу.
Закурила, потом долго кашляла, выронив сигарету изо рта.
- Помочь? – обеспокоено.
- Нет, я… кхе… я полечу, - неуклюжая улыбка, полупоклон – и скорее в небо.
За городом небо еще более синее. Такое глубокое, как океан в полдень. Такое безмятежное, как голуби в столице. Такое…
Она раскинула руки, золотистые волосы рассыпались по траве, ветер шевелил перышки крыльев. Взметнулись длинные черные ресницы, растянулись в улыбке губы.
Рядом рыбак ловил рыбу. Он терпеливо сидел на берегу, иногда чуть встряхивая седыми лохмами волос. Он хмурился, глаза еле виднелись под нахмуренными бровями. Он мерз, и время от времени сосредоточенно согревал ладони дыханием.
Рыба не клевала.
Она взметнула крыльями пыль и мелкие тополиные пушинки, и снова полетела.
Было еще совсем утро. Небо – умытое, как стеклышко. Люди только высыпают на улицы – хмурые, не выспавшиеся.
А вода на берегу реки была даже почти прозрачной, холодный утренний воздух – таким тонким-звонким-ломким, что почти хрустел на зубах.
Ее ноги мерзли в воде, она широко раскинула руки, а голову свесила так, что волосы закрыли лицо.
В воде сновали мальки. Было видно камушки и даже ракушки.
Люди шли на работу. Спешили, захлебывались в дорожных пробках, поднимались, отряхивались, и снова шли.
В обед она зашла в кафе. Крохотная забегаловка с синей вывеской и пафосным названием. Свечки по углам, официантки лет сорока в передниках, кухня среднего класса.
- Чего закажете?
- Ко… кофе.
- Кофе так кофе! – хмурый взгляд из-под тонко очерченных бровей.
Кофе принесли нескоро. Она сидела и разглядывала орнамент на стенах. Мошкару у свечек. Большую люстру с перегоревшими лампочками.
- Ваш кофе!
- Спасибо.
Кофе обжигает губы.
Вечером она вернулась на крышу и, остановившись у края, долго смотрела вниз. Небо еще не сгустилось чернотой, и было сумеречно прозрачно. Зажигались звезды.
Люди возвращались с работы усталые и измочаленные. А зарплату задержали. А начальник нахамил. А ребенку есть нечего.
Она сползла на пол.
Кинуть взгляд вверх, лихорадочными движениями собирая волосы, потом опрокинуть голову вниз. Волосы свесились на лицо. Нащупать рядом ножницы – тупые, канцелярские, для бумаги. Резать крылья. Кусать губы от боли.
И кровь – с ровным бульканьем из вспоротых крыльев. И небо – из ярко синего в ярко серое. И ножницы не режут, а резать надо – с остервенением, с отчаянием, чувствуя горячую кровь на руках.
И – слезы, сквозь закрытые веки.
Ножницы, звякнув, отлетели в сторону. Шевельнулись алые ошметки крыльев. Ветер разметал по крыше пушистые, с матовым блеском перья.
Девочка остановилась, откинула с личика челку, посмотрела на большой небоскреб.
- Ангелы падают с неба.
- Что ты, Надя? – севшим от испуга голосом спрашивает мама.
- Ангелы падают с неба, мама, - улыбка, - Разве ты не знала?
В эту ночь шел дождь.
Дождь белоснежных перьев.
Стихи
А я читаю...
А я читаю.
но цитатник, не книги.
понарошку,
не всерьез, по капельке, иллюзорно.
Я ем клубнику –
сок течет по пальцам
с заливисто-тихим свистом.
Я читаю.
я все-таки не понимаю,
не могу жить без букв
и компьютерной мышки…
…без тебя.
Нет, послышалось.
Я задыхаюсь.
холод сквозь стены,
пальцы и руки, веки…
холод простуды,
склизский, прилипчивый…
…Боже.
Я так любила холод,
ты веришь-помнишь?
я так любила холод,
дожди и ветер,
голуби в небе,
и дрожь по коже,
руки твои,
и подпись на
конверте.
А я читаю.
А я – тебя – читаю.
по черточкам у
бровей,
по ямкам у губ.
В каждой строке я тебя читаю,
в каждом изгибе букв.
А я читаю.
Тебя.
На экране
белом.
А я читаю тебя –
помоги мне Боже! –
резьбой по телу,
ножом по коже,
черными
букв
черточками.
Мы
Мы.
Картинки непрочитанных книг.
Кормимся украдкой хлебными крошками,
Воспитываем сыновей и дочек,
Работаем до сто первого пота,
Рассчитываем домашний бюджет.
Мы.
Плясать надо от печки, а начинать от нас,
Ведь все есть я, а я есмь бог.
Гордыня процветает.
Мы.
Глотаем таблетки, запивая горячим чаем,
Молчим, уткнувшись носом в детективную книжку,
А потом сетуем на то, что молчали,
Сжимая в руках мягкую игрушку.
Мы.
Играть надо ва-банк, а говорить за жизнь,
Ведь все, что жизнь – то важно.
Маразм подкрался незаметно.
Мы.
Герои, шваль и подлецы… скажите,
Имеет смысл сия градация,
В том мире, где застит проводом живую высь?
Мы, делаем добро украдкой,
И причиняем пользу на людЯх.
И классифицируем людей: «враги», «герои»,
«Враги народа», «прочие крети…»
Мы.
Мозги разъела злость, а душу алкоголь,
И от хорошей жизни пьем?
Расслабьтесь. Я шучу.
Мы.
На стенках, где не попадя, малюем «Цой жив»,
Толчемся, глазея на беспорядки,
Ратуем за свободу слова,
И выдыхаемся на собственной работе.
Мы.
Героика давно стала историей.
Герои стали прошлым.
А сейчас…
Живут в больном воображении
Писателей и дураков –
«Мы».
Герои нашего времени.
Алла Мироненко.
Город Москва. 12 лет, студия "Кипарисовый ларец" (руководитель С.В. Кочерина)
Как мы Люту женили
Всю дорогу от Москвы до Полтавы, куда мы ехали на машине навестить маминых родственников, мама радовалась и постоянно твердила:
- Алла, ты увидишь легендарные места, воспетые Гоголем! Я в детстве каждое лето отдыхала в селе возле Диканьки у твоей прабабушки! Ах, как прекрасно, что мы снова их
посетим!!! Ах!!!
Наконец, папа не выдержал:
- Ты уже сотый раз нам об этом говоришь!
- Неужели ты хоть раз услышал?, - немедленно отозвалась мама. - Мне кажется, что ты меня только как фон воспринимаешь...
- Если диск крутится много-много раз, то поневоле что-то услышишь...
Пока они так привычно препирались, я смотрела в окно - пейзаж менялся на глазах. Мимо мелькали поля, леса. Мы проезжали стороной какие-то города и наконец надолго
застряли на таможне города Глухова. Под шпарящим солнцем скопилось множество автомобилей.
- Часа на три, а может и на все четыре, - мрачно констатировала папа.
- Ну сделай чего-нибудь, ты ведь мужик! - взвилась мама. - Нас ждут!!!
И тут откуда-то выскочил толстый такой дядечка в бежевых шортах по колено, белой маечке и зеленой фуражке.
- С дитем ждать замаетесь...
- Сколько?, - спросил папа.
- Полтиник зеленых, и через час вы - на Ридной Батькивщине...
- Идет.
- Тогда поехали. Не вздумай ни за что тормозить. Я отвечаю.
Мы медленно потянулись по обочине, обгоняя очередь, которая провожала нас злобными репликами... Потом вслед за кем-то въехали на огороженную территорию, где
стояла женщина в форме и разруливала поток въезжающих автомашин.
- Куда?!!! а ну назад, - грозно завопила она, но наш проводник ни капли не испугался, а только лихо ей подмигнул:
- Свои - не видишь?
- Каки таки свои?
Но мы уже проскочили прямо на таможенный досмотр.
Все-таки мы опоздали и прибыли на место где-то в час ночи. И тут я прямо обалдела от количества незнакомых людей, обступивших нашу машину. Мама со всеми
обнималась и целовалась. Папа знакомился. А меня просто трясли и рассмотривали так, что я даже спать расхотела...
Огромный стол был накрыт прямо во дворе под деревом, на котором росли белые пупырчатые ягоды, напоминающие недоразвитый виноград.
- Это шелковица, - сказала мама. - Попробуй!
Когда я уснула - не помню. но проснулась в полной темноте из-за странных шорохов, доносившихся откуда-то из угла... Мне стало очень страшно. Я уже собралась
разбудить маму, которая спала рядом, когда раздался низкий печальный голос:
- Тыхону...
- Шо?, - сквозь храп отозвался мужской голос из темноты.
- Проснысь...
- Та шо?
- Та проснысь, - уже громче сказала женщина.
- Та шо Вам?
- Та проснысь!
- Та шо Вам?
- Та проснысь, тоби кажуть!!
- Та шо Вам?!
- Та я заблудылась!!!!!
Тут я не выдержала и начала хохотать. У меня даже колики в животе от смеха начались. А голос у меня достаточно громкий. Мама говорит, что мне только полком
командовать с таким голосом...
Вспыхнул свет. Я обнаружила. что в комнате полно народа. А возле стенки, между двух больших сунудуков,. стоит наша родственница баба Ира. Тыркается то взад, то влево,
то вправо, то влево - и никак выйти не может. А назад пройти ей почему-то в голову не приходит...
Спать опять легли, когда небо стало светлеть. А я никак уснуть не могла. Потом увидела , как баба Ира поднялась и вышла на улицу. Я тихонько за ней пошла. Они сидела
возле распахнутой двери хлева и доила корову. Вау!!! Это было прикольно. Я видела только попу коровы, которую та обмахивала хвостом.
Баба Ира сидела сбоку на маленькой скамеечке и тянула корову за вымя, похожее на надутую перчатку. И нисколько не обращала внимания на коровий хвост, который
постоянно бил ее по голове...
Я подошла поближе. И увидела целую корову. Она была большая, белая с рыжими пятнами. Кожа у нее на боках ходила ходуном, как будто под кожей кто-то ползал. И еще
она часто вздрагивала.
- Помоги, - сказала баба Ира, закончив доить. - Счас процедим и попьешь молочка парного. А то вон яка бледна та худа, як та шпрота з банки...
Я двумя руками держала вдвое сложенную марлю на подойнике, а баба Ира лила через нее в другое ведро густое молоко, от которого шел пар и незнакомый какой-то запах.
Потом она налила молоко в большую кружку и протянула мне:
- Пей! В городе такого не найдешь.
Я отхлебнула глоток и меня тут же затошнило. И я выплюнула все на траву. Во-первых, молоко было теплым. Во-вторых, все, что я пила до сих пор так не пахло!!!
- Ото, - сказала баба Ира. - Москваааачка кака!!! Пый!
Только с третьего захода мне удалось сделать три глотка. Парное молоко показалось мне еще хуже, чем рыбий жир, который заставляла пить мама.
Зато потом все было прикольно - баба Ира разрешила мне покормить корову черным хлебом, посыпанным солью.
- Не бойся, - сказала она.
А я и не боялась. Ведь я уже ездила на лошадях и часто их кормила.
Потом из хлева баба Ира вывела теленка - тоже бело-рыжего и ужасно смешного. Мы выгнали семейство за калитку, где они присоединились к другим коровам, которых
погонял пастух с большим батогом.
- Как их зовут?, - спросила я бабушку.
- Корову - Люта, а теленочка - Борька.
- А папу ихнего как?
- Чьего папу?
- Ну Борькиного. Лютиного мужа.
- Так мы ее искусственно осеменяли.
- Как?
- Видишь ли, - баба Ира странно так на меня посмотрела - У коров мужей не бывает...
- Почему? Ей же одной теленочка трудно растить!!!
- Так она и не одна. Мы ей помогаем. Кормим, ухаживаем...
Она вдруг рассердилась:
- Иди-ка ты лучше спать!!!
Я пошла в дом, а сама все думала: как же так - ведь очень несправедливо, что у коров мужей не бывает!!! Бедная Люта! Значит у нее и свадьбы не было!
Днем, когда меня познакомили с местной девочкой Настенькой, я ей предложила:
- Давай нашу Люту поженим, а то она какая-то мать-одиночка!
- Давай, - согласилась Настя, - А на ком? У нас в селе ни одного быка сейчас нет. Вот в соседнем вроде есть. Но он, говорят, злой и бодается.
- Злого нам не надо, - решила я. - Но ведь, согласись, любой женщине обидно не быть невестой!
- Но корова - не женщина, - возразила Настя, - и потом я никогда не слышала, чтобы у них свадьбы справляли.
- Тогда давай будем первыми!!!
Целый следующий день мы готовились к Лютиной свадьбе. Сшили ей белую фату из куска марли. На нее приделали венок из ромашек и колокольчиков. Потом собрали
огромный букет цветов и перевязали его розовой ленточкой. В бутылку из-под шампанского налили чистой колодезной воды.
Потом я села писать поздравительные стихи: У коровы есть рога,
Есть теленок. Нет быка!
Мы построим новый дом
И быка тебе найдем!!!
- А вдруг она поверит, что мы и дом ей построим, и быка найдем, - загрустила Настя. - ведь обидится
- Не обидится, а будет жить мечтой и надеждой, - сказала я. - Так иногда взрослые говорят.
- А как мы ей фату наденем? - не унималась подружка. - Боднет еще, она норовистая - недаром Лютой зовут.
- Сама наденет, - решила я. - Мы ей ее просто отдадим...
Мы взяли большую тетрадь в клетку и написали: корова Люта считается законной женой быка Валерьяна. В браке имеется сын - теленок Борис Валерьянович.
Вечером мы торжественно пришли к Люте в хлев, где она лежала у яслей и медленно что-то жевала.
- Люта!!! - произнесла я речь - мы поздравляем тебя с законным браком. И протянула ей букет цветов и фату. Букет она съела с большим удовольствием и даже фату немного
пожевала.
Потом я нарисовала портрет Люты в фате. Он до сих пор у меня хранится.
Прикрепленный файл- портрет Люты на свадьбе!!!!!
Рекичинская Наталия
Город Москва. 17 лет, студия "Кипарисовый ларец" (руководитель С.В. Кочерина)
Стихи
***
Я люблю по холодной Москве,
Поднимая вверх пыль сапогами,
Напиваясь хмельными дождями,
Проноситься по мокрой листве.
Я люблю, еле желтую медь
На деревьях рукой задевая
И от ветра на миг застывая,
В темно-серые лужи смотреть.
Мне милы облака над Москвой,
Я лишь здесь их как есть замечаю,
С каждым днем все ясней понимая,
Как люблю этот город живой!
Светлая осень
Чуть четче кажутся слова,
Чуть восхитительнее речи,
И осыпается листва
Под ноги, на подол, на плечи.
Чуть удивительней кругом,
Тона сочнее, краски ярче.
Закат. В багровых красках дом
И огонек в камине жарче.
Чуть больше хочется дышать
И за туманом в поле мчаться.
И от ветров не отставать,
И с осенью не расставаться.
Через стекло
Я жизнь бы отдала за пять минут
Бесплодного с тобою нахожденья,
Минутного, пустого наслажденья,
Вот только жизнь за это не берут.
Я б море для тебя переплыла,
Когда б нас разделяли километры,
Большие корабли, лихие ветры,
Но между нами толщина стекла.
И мне сие стекло не раздробить,
Его, поверь, не люди создавали,
Оно не изо льда, оно из стали,
Оно из боли мелочных обид.
А мы, своей обиды не тая,
Друг друга злыми взглядами встречаем,
И до сих пор совсем не понимаем,
Что в этом виноваты ты и я.
В подобных встреч воинственном пылу
С разлукою не в силах мы сражаться
И можем лишь рукою прикасаться
К холодному и звонкому стеклу.
Дмитрий Румянцев
Город Москва. 16 лет, студия "Кипарисовый ларец" (руководитель С.В. Кочерина)
Стихи
***
я вышел куда-то выше
дальше
где нет места
фальши
в вишне в вирше
где пекут без теста
где нет места
тем кто со мной рядом
на листочке текста
на лице со взглядом
полным блаженства
я вышел туда
где я жертва
где не стоит труда
надеть комбинезон
по голубым полям
как белесый поляк
как большой бизон
бродить и свой зонт
закрывая и открывая
дожидаться трамвая
я вышел куда-то выше
но солнце не выжег
СЕРГЕЮ ПРОНИНУ
К тебе – дрейфующему в черном море
печатных букв – обращены слова,
хозяин рифм, творитель фраз крамольных,
к чему судьба свела
нас, двух существ, настолько непохожих
манерой изложения, стихом,
методой, слогом, стихотворной кожей,
набором аксиом?
Да, друг, свела – всучила общий опыт –
под локоть, в мякиш, вогнала свой шприц,
и потому – один ритмичный топот
в строфе у нас услышь.
Не для того ль, чтоб – вскормлены волчицей –
мы славили с тобою Третий Рим
и третий мир, который волочится
не первый год за ним?
О, нет! пейзаж – московские задворки,
где буйствует цветущая сирень –
всего скорей, предмет скороговорки
чем нашинских сирен;
поэтому – влача года под потным
светилом, чей аналог – апельсин –
колдуем над своим чернильным понтом,
по капле объясним
в нем то, к чему гуляние – по кромке,
черте, границе – в глубине морской
приводит нас (и если уж не к ломке,
то к битве над Москвой).
Да! над Москвой – когда кипит сам воздух,
от совершенных нами катастроф –
очередную впрыскивает дозу –
стихов, созвучий, слов.
И в том вся суть – прямой отказ от формул,
клише, шаблонов, даже – теорем,
и в тот момент, воистину, ты – Ромул,
а я – твой братец Рем.
И в том судьба, и в том всего причина,
когда с твоей рукой – рука моя
сопряжена – погружена в пучину,
в московские моря.
Август – 11 сентября 2008. Москва
***
Площадный ор,
И скверный гам,
Тупой мажор
Столичных гамм,
Московский март,
Вороний грай,
Базарный гвалт,
Куриный рай,
Бой петухов,
Курантов бой,
И свист с верхов,
И шум мирской,
И просто «ох»
Не пустим в стих,
Чтоб тот не сдох,
Чтоб тот не стих.
В нем брезжит звук
Иных музык,
И муз, и мук –
Им жив язык.
25 октября 2008
***
Да! Решено:
Тебе пою
Всю роскошь, но
И пустошь всю.
Проста игра:
Пиши, дыши
Про узость ра-
Зума и ширь
Души и про,
В конце концов,
Свое перо
И тьму листов,
В которых сам
Судья себе,
Ни небесам
И ни земле.
Творец всего,
Холмов и ям,
Из ничего:
Двустопный ямб.
26 октября 2008