Geum.ru

Рассказы для детей

Вид материалаРассказ

Содержание


Цыплёнок Цып
Чёт или нечет
Яна Осипенко
Екатерина Скиба
Материнское горе
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8

Цыплёнок Цып


«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…»

Вагон – музей судеб.

Согнутые тяжестью лет «лица пожилого возраста и инвалиды» сидят, вцепившись в свои старомодные авоськи, из которых торчат воспоминания. Безжалостно душат поручни руки женщин средних лет; их хозяйки с ненавистью глядят на пенсионных бездельников, оккупировавших все сидячие места. И только задыхающиеся поручни догадываются, что причина этой злобы гораздо глубже. Уж не видят ли они в этих сгорбившихся фигурах – своё будущее, а в засаленных авоськах – будущее своих, пока ещё модных, сумок?

Мужчины загораживаются от жизни газетами, их седеющие головы сливаются с чёрно-серыми страницами. Молодёжь заморожена в капсуле звука, орущего из плеера. У этих нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего; у них есть только «Тыц-тыц, Тыц-тыц, Тыц-тыц…»

Лишь одна девушка – у неё в ушах нет проводов, а за плечами – десятилетий, – осматривает вагон, словно надеясь найти хоть что-то живое, не равнодушное в этом царстве безразличия. Но даже газеты, плееры, авоськи – и те погружены в пустоту. Газетам наскучили собственные сплетни, плееры устали от музыки, а авоськи с грустью думают, что в их возрасте не очень хорошо поднимать тяжелое, да ведь больше-то они нечего не умеют, и учиться уже поздно… Рекламные листовки, эти нахальные выскочки с развязными взглядами напечатанных глаз – и они потеряли свою наглость в этой всеобъемлющей пустоте.

Тщетно ищет девушка хоть проблеск живости в людях или предметах. Даже дети притихли. Одна малышка вертит головой по сторонам, забыв о своей книжке, так и оставшейся открытой на середине. Маленькая, с картонными страницами, эта книжка, наверное, хорошо послужила на своём веку. В ярких красках появились затёртости, кое-где цвет и вовсе сошёл. Девушка вглядывается в картинки, в забавные фигурки персонажей. И вдруг эти станицы обдают её теплом. В картинках – что такое щемяще-знакомое… Смешные рисованные фигурки размыты в глазах тряской вагона, она видит их впервые, но, увидев, понимает, что они должны быть именно такими…

Маленький шоколадный комочек танцует в сочной травке… вдруг, поглотив своей тенью свет, вырастает грозная фигура огромной птицы в фартуке… она вынимает из-за пазухи страшную зубастую стиральную доску… синее море в корыте... с берега корыта глядят злобные узенькие глазки морского мочального ежа… бедный маленький комочек шарахается от них в ужасе, но птица недрогнувшим крылом хватает его… поднимает над ним ощетинившуюся щётку… Вспомнила! Сейчас он окажется цыплёнком солнечно-жёлтого цвета!

Да. Он оказывается цыплёнком солнечно-жёлтого цвета.

Губы девушки трогает мягкая улыбка. Как давно это было…

После книжки будет ужин у папы на коленях, за большим столом, почти таким большим, как карта мира, где пироги – это материки, чашки с чаем – океаны, горбушки хлеба – горы, овощной салат – леса, а вулкан почему-то перечница, а не помидор, но так говорит иногда дедушка бабушке, а ему лучше знать – он очень умный.

После ужина – прогулка перед сном с родителями по двору, где так много собак и кошек, а у одной кошки нет глаза, потому что раньше она была пираткой, а теперь вот превратилась в зверя и скрывается от своих врагов… Солнце садится, и оно тоже такое большое, как стол, и как двор. Двор даже, пожалуй, слишком большой, и очень далеко теперь идти домой, наверное, целый час или два, а ночь уже скоро, и страшно остаться тут… Но можно забраться на папу, он очень добрый и едет быстро – совсем скоро будем дома, так что ночи ни за что нас не поймать… И так уютно зарыться носом в папину шею, она мягкая и вкусно пахнет теплом, а ещё отсюда хорошо видно маму. Мама очень красивая, самая красивая на свете, и улыбается такой маминой улыбкой… Хорошо вот так сидеть на папе и смотреть на маму, только почему-то в самый ненужный момент ужасно хочется спать, и, хотя борешься изо всех сил, но как-то сам не знаешь, а уже спишь…

«Петроградская», – спокойный голос машиниста прерывает воспоминания. Встряхнув головой, она снова вглядывается в книжку:

«А вдруг моя?..»

Но не только девушка смотрит на книжку. И книжка смотрит на девушку.

«Она! Неужели она? Она, она! Как я могу её узнать? Но ведь я её сразу и узнала!»

Она!

Сколько, сколько лет назад!

Солнечный летний вечер. В оконные щели пролезает свежий запах лета, в дверную щель просовывается пушистый запах сдобы. Им, запахам, тоже хочется послушать добрый мужской голос, который читает историю о Цыплёнке Цыпе маленькой девочке в брусничном комбинезончике, сидящей у него на коленях. После каждого предложения отец и дочь долго рассматривают картинки. Любопытные запахи и лучи солнца тоже пытаются заглянуть в книжку… В другом конце комнаты молодая женщина ласково смотрит на читающих, отложив толстую взрослую книгу, которая сердито косится в сторону этой нахальной детской конкурентки. Тепло и уютно в этих надёжных мужских руках, когда детские серо-зелёные глаза с интересом рассматривают картинки…

Но время идёт. Девочка уже умеет читать. Старательно и упорно разбирает она витиеватые знаки, их тайный смысл открыт теперь не только волшебнику-папе. Уже другие книги привлекают её. Там больше букв и меньше картинок.

Не каждой книге повезёт попасть в руки ребёнку, который сумеет постичь трагедию стареющего предмета; не только услышать биение сердца книги, но и в пять лет почувствовать, что такое старость. Старая книжка по-прежнему лежит у девочки на столе, каждую неделю она открывает её и разглядывает картинки, хотя знает их наизусть. Солнечные лучи зачитали любимую историю до того, что страницы поблекли... ну и что? Ведь дружба есть дружба!

Но однажды те же руки, которые принесли её в этот дом, из этого дома её увезли. Девочка была в школе.

Потом был магазин старой книги, другие дети, потом… Впрочем, не нужно вспоминать это сейчас. Вот она, эта девочка! Сколько ей лет теперь, девятнадцать, двадцать? Высокая, стройная, с красивой причёской. Но это она. Её серо-зелёные глаза, её волнистые русые волосы.

Она так пристально смотрит… Неужели узнала?

Да, да! Это я! Все эти годы я помнила тебя! Возьми, возьми меня с собой!

Девушка пристально смотрит на книгу.

«Чёрная речка. Следующая станция Пионерская».

Девушка в нерешительности оглядывается на дверь.

«Возьми меня с собой! Не уходи без меня! Слышишь?!!»


Чёт или нечет


Звенит колокол на дверях, и каждый его звук призывает кого-то из нас. С замиранием сердца мы бросаем взгляды на каждого, чей силуэт в ярком уличном свете обрисовывается в проёме дверей – через кого судьба решит путь для каждого из нас. Мы следим глазами, как оценивающе и задумчиво они разглядывают нас, обходя наши ряды, и широко открытыми глазами, неотрывно, смотрят на них те, рядом с кем они останавливаются, ожидая приговора, который решит их путь, числа, которое они произнесут: нечётное или чётное?

Люди за окном спокойно проходят мимо ларька с вывеской «Цветы 24 часа». Они не знают, что 24 часа в сутки здесь решается наша судьба. 24 часа в сутки мы, с волнением глядя на людей, ждём, какое число они произнесут: чётное или нечётное.

Нечётное – означает лёгкую, радостную жизнь. Те, кого по одному, по трое, по пятеро забирают с собой люди, будут участвовать в праздниках и поздравлениях. Постоянные гости дней рождений и юбилеев, они внесут нежность, свежесть и красоту в украшенные дома. Поставленные в стройные и пышные, старинные и современные, прозрачно-стеклянные или сверкающе-хрустальные вазы, они будут царить среди шумных празднеств, возвышаясь на ломящихся угощениями столах, глядеть на весёлые лица людей, и сами будут наполняться их весельем. Они станут свидетелями тайных признаний в романтически-полутёмных комнатах, будут признаваться в любви при свете свечей, заменяя робким влюблённым красоту слова своей, гораздо более чувственной красотой. В ярко-освещённых дворцовых залах, под шум аплодисментов, станут они олицетворять победу, торжество. Самые великие, самые выдающиеся люди возьмут их в свои руки. Взойдут они на сцену под бурные аплодисменты зала, заставляя растрогаться даже немолодых артистов, поднимутся на пьедестал почёта вместе с чемпионами… Повсюду их миссией будет дарить красоту, умножать радость, выражать самые добрые чувства. И потому красота, радость и добро, возвращаясь к ним, будут окружать их повсюду.

Но есть и другой приговор – чётный. И тех, кому судьба предназначит этот путь, ждёт совсем другая дорога. Они тоже будут выражать любовь и нежность. Но радостью, красотой и торжеством не воздаст мир за красоту, которую они отдадут. На сиротливо-бездеревных, с непокрытой головой полях, среди слякоти и грязи, закрытые от дневного света тяжелыми тенями надгробий и крестов, будут лежать они на могилах людей, которых нет. Только слёзы и боль смогут сопровождать их светлое, но лишённое адресата послание. И тем не менее, именно эти, перебитые у стеблей, испачканные глиной и песком, гибнущие без воды цветы несут самую торжественную и самую великую миссию: они показывают, что можно оборвать жизнь человека, но нельзя оборвать любовь, которую он зажег.

Снова и снова звенит дверной колокольчик, люди входят. И нет-нет, да и прозвучит вдруг властный голос:

– Подберите, мне, пожалуйста, две розы!


Яна Осипенко

Челябинск. Участник студии «Апельсин» под руководством Н.А. Ягодинцевой


Стихи


***

Кашель уснувшей девочки,

Стакан горячего чая,

Снова невзрачная станция,

И звезд далеких стая


Тёмные деды-сосны,

И небо перед рассветом,

Во сне растрепаны косы,

Июль – середина лета.


Мерный стук старой жизни,

Колючее одеяло,

Повернулась во сне сестра.

Еще кипятка для чая.


Стынущий воздух кругом,

Влажное полотенце,

Свернулся калачиком друг,

Дальше бы рифму про сердце.


Но длинных и серых ногтей

Блеск в полумраке, и дрожь.

Кривые лапы елей,

А правда – всего лишь ложь.


Удушливый запах рыбы,

Завернутой в газету.

«Ах, если бы счастье, то мы бы...»,

И сорок минут до рассвета.


С потолка ярче лучики света

Из холодных вагонных ламп.

Как остро шуршанье пакета,

Когда твои милые спят!


И кашель уснувшей девочки,

На дне кружки остывший чай,

Пастернак, немного уныло,

Но с тобой всё невзначай.

***

Безвременно вдруг в жизни наступает осень:

Не просто в волосах проскальзывает проседь,

Не просто дочка завязать ей бант не просит,

Дочь выросла, вдруг наступает в жизни осень.


И сразу же, в тиши как будто выстрел,

Деревья словно сбрасывают листья,

Мы от детей не получаем писем.

Как быстро осенью опали листья…


Но жизнь не кончена ещё. Тревога

Уйдет, лишь надо подождать немного,

Сменяется любое время года,

В судьбе твоей не задержаться им надолго.


Безвременно теряется вдруг в жизни осень:

И пропадает в волосах былая проседь,

И внучке вяжешь бант ты, если просит.

Приходит осень, и уходит осень…


***

Ветром сбиваются в стаи листья…

Вот бы вернуться нам просто к близким,

Но не к родным, а к знакомым, людям,

Больше с которыми мы не будем…

Мы ведь ушли навсегда, не надолго,

А вернуться к ним нет предлога…

Мы им не близки, они нам близки,

Можно писать анонимные письма,

Прячась от правды в глубокую тьму,

Чтобы не стать смешной никому…


***

Прядь

упала на гладь,

нарушив молчанье.

Вздох,

Пусть будет урок,

но если сначала

Ложь,

руками не трожь

хрустальную веру,

Чиста,

мягка и проста,

но железные нервы.

Слеза

покрыла глаза,

они не уронят

Её.

Но движенье вперед

об руку с горем:

Одной

оставаться в ночной

темноте и при свете

Дня.

Хватит сил у меня,

за себя я в ответе.

Я

одна у себя,

колышется ветер.

Прядь

упала на гладь

Волной чтобы стать…


***

Провести сплошную прямую

Через жизнь, разделив её надвое.

И оставить часть небольшую,

Где обмана не надо мне.


Заморозить одно полушарие

Мозга, чтоб знать согласие.

И построить большое здание,

Где бы мягко, ласково


Ветер-маг бродил, обволакивал

Шепот штор в шифон и оплакивал

Жизнь, где нужно всё позволять самой,

Истов ветер уже превращается в вой....

Запереть на ключ половину дворца,

Не простить старых линий родного лица...


Новый чистый дом вновь отстроить вдали,

А часы на стене дети чтоб завели...


***

Когда свой поцелуй

Зима в снежинке шлет,

Когда волшебный снег

Вдруг покрывает лед,

Как ластиком стирает

Деревья и дома,

И, звуки заглушая,

Приходит тишина,

Когда невинно белой,

Как в миг у алтаря,

Несмелой, юной, милой

Становится Земля,

Когда, танцуя вальс,

Иль просто белый танец,

Паря, не торопясь,

Вздыхая словно старец,

Слетает снегопад

С заоблачных высот,

Готовится Земля

К вступленью в новый год.

И покрывает всё

Чистейшей пеленой,

Чтоб с нового листа

Начался год другой


***

Ещё ни капельки с небес,

Лишь громыхает зло и грубо.

Испуганно стихает Лес,

И есть одно желанье – чуда.


Тяжелый груз уже навис

Над городом моей надежды.

Лучи последние зажглись,

В последний раз всё так, как прежде…


Подкатит горечи комок,

Тисками туч сминая сердце.

Всё. Ожиданья срок истек,

Коль даже ключ найду от дверцы.


***

Думаю, мне стоило родиться

Не собой, а художницей-авангардисткой,

Чтобы суметь передать настроенье

Через шокирующие несовпадения,

Чтобы позволить тебе почувствовать

Комнаты родной и милой удушливость,

Тесность и непреклонность меня

В одном изгибе… того… синего… листа…


Думаю, мне стоило проститься

С тобой ещё до начала нашего

Знакомства, чтобы не влюбиться

В жестокость к себе. Но ничего страшного,

Ведь ты – это иллюзия

Не страшнее, чем белизна рубашки,

Не громче, чем шарканье

Чьих-то тапок… о паркет…соседей…наших…


И, думаю, мне стоило учиться

Писать буквы красиво, искусно,

Так, чтобы уже не стыдиться

Писать длинные письма и бросать В

Почтовый ящик того дома, которого

Я никогда не узнаю. На той

Длинной улице, которую забыла

Ещё до рождения…моего….сумасшедшего…чувства…

Или нет?

Не стоило???


Часы шли


А часы сидели на стене. Я ещё была круглой и с двумя косичками, а они сидели. Я едва доставала до стола, а они уже занимали своё законное место. Странно, конечно, называть его было законным, это скорее применимо к другим вещам, например законное время, то есть время, которое тебе установил закон, а вот «законное место часов» – звучит как то странно, но, спустя много лет беспросветного сидения на этом месте, место узаконилось за ними каким-то неписанным законом. И всё тут...

А я ещё сидела с погремушками в квадратной синей манежке, кудрявая и смешная, а они гордо и даже вычурно висели на свежевыбеленной стене. Без единой погрешности, ровной и гладкой стене, которой теперь не увидишь в этом доме – бабуля поседела, белит уже не так тщательно, а вот часы ничуть не менее горды и вычурны, идут...

Моя мама только закончила школу, а они были уже хозяевами времени в этом доме. Часы шли. Они тихонечко крались на носочках, когда кто-нибудь кричал, злился, ругался. Они грозно маршировали, когда в комнате царила тишина. Хотя, она никогда не царила: царили они. Они подтикивали в такт музыки. Они всё понимали, знали и были...

Деда увезли в больницу. Бабушка долго тосковала. Оглядывалась вокруг, чтобы не упустить ни одной его обязанности. Потом села в кресло и расплылась в нем, как только что наведенное тесто для очередных булочек. Мы остались вдвоем в комнате, точнее втроем. Я, она и часы. И как они затопали в этот момент! – напомнили о себе Бабуля взяла старенький ключ, открыла раму часов, и завела, потом подвинула минутную стрелку на одно пятимянутное деление назад... был понедельник. Вздохнула.

-С 61го года заводим их по понедельникам. Покойный свекор, царство ему небесное, заводил, потом твой дед, а я чуть не забыла.

Часы почти не обижались. Они шли всё также прихрамывая (мне всегда казалось, что они прихрамывают, что ритм блестящего маятника немного неточен, но это придавало им что-то милое и родное) .

А дед никогда не забывал заводит их. Когда мне было лет 5, я каждый «понедельниковое утро» подбегала к дедушке и спрашивала: «Дед, дед, а часы уже завел?», а он отвечал «Ууу...Янчушка, - улыбался беззубой добродушной улыбкой, - опять опоздала ты. Опять за своё! вот дорастешь до часов – будешь заводить, а пока я...» И как-то по-детски звучали эти слова.

Вот я и доросла. Дедуля с бабулей уже с трудом забираются на табуретку, но не позволяют заводить. Но это уже не обидно...

Перед тем, как уезжать от бабули в город, каждый раз, мы заглядывали в гостиную за косяк на них. Радовались, когда они замедляли ход, немного обижались, когда они спешили...

Часы показывали не только то время, что обозначается минутами и секундами: утром после выпускного они показали маме: пора, на сватовстве кричали: рано. А сейчас я сижу перед ними и они, так же строго и назидательно отстукивают, прихрамывая: вы-рос-ла.

И если бы только лет через 30 в моем доме в понедельник, я с таким же трепетом поднесла табурет, взобралась на него, взяла в свои руки затертый ключик и завела их, а они так же строго отстучали бы мне свой ломаный, но милый сердцу ритм в благодарность, что не забыла перевести стрелку назад на 5 минут...


Екатерина Скиба

16 лет, г. Таганрог


ЭХО


К чёрту…

Погано что-то…

Странно,

Он вроде любит…

Люди

не ценят счастья…

Часто

кляну разлуку…

Звуки

виолончели

грели

меня когда-то…

Даты

разбить о стены

сцены,

где станет память

ставить

не оперетту –

лето,

любовь и слёзы…

Поздно,

она распята…

Пятна

вчерашней крови…

Снова

ты вышел первым…

Нервы

порву на клочья

ночью…

Живи как можешь…

Впрочем,

ты мой

от Бога…


 


SMSка


Уверенно и резко,

цепляясь за верхушки,

сгибаешь… SMSку

прошу, как побирушка.

А ты, имея совесть,

разок послал бы первым.

Я что, не беспокоюсь,

растрачивая нервы,

которых в организме

как кот наплакал? Впрочем

от садо-мазохизма

мы вдоволь похохочем.

А как назвать иначе

такие заморочки?

Ещё от них я плачу.

Но только в одиночку.


 


***


Лечу мороженым

больное горлышко,

а если пью чего,

гляжу на донышко.

Алкоголичная

да похотливая,

не угостишь меня

компотом сливовым?

Не угостишь меня,

судьба-мошенница?

Тебе до истины,

как мне до «женится»,

тебе до Господа,

как мне до истины:

за что ниспослан Им

такой единственный?


 


МАТЕРИНСКОЕ ГОРЕ

Дети – живые цветы земли.

М.Горький

1


Золотые мечты

рассыпаются в прах,

умирают цветы

у меня на руках.


Багровеет закат

в заточении тьмы,

не воротишь назад

белоснежной зимы.


Остаётся одно:

вены лезвием вскрыть,

или выбить окно,

или ртуть проглотить.


Унеси, ветерок,

роковые слова:

«Ненаглядный сынок,

без тебя я мертва!».


2


Свернули шею фонари,

как облетевшие тюльпаны.

Погасли звёздочки зари

в унылой сырости тумана.


На тротуарах мокрый снег,

где ноги вязнут поневоле.

Я ненавижу детский смех

до исступления, до боли.


Дома бесцветны и немы,

а дни скучны и безотрадны.

Дождёмся следующей зимы,

а эта… Будь она неладна!


Я много лет Его ждала,

как ждут любимого мужчину,

и лишь сегодня поняла,

что навсегда лишилась Сына.

 