Geum.ru

Сборник статей   Москва, 2000 Издательство "Рудомино" Издание осуществлено при финансовой поддержке Института "Открытое общество"

Вид материалаСборник статей

Содержание


1. Эмоциональная сфера и механизмы ее объективации
Особенности парламентского дискурса. Реплики как объект исследования эмоциональной сферы депутатов
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12
Литература

 

1. Виноградов В.В. Род. В кн.: Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

2. Медведева Т.Г., Шевченко Т.И. Сопоставительный анализ просодических форм выражения эмоций у мужчин и женщин. В кн.: Просодия текста. Сб. науч. трудов МГПИИЯ. М., 1980. Вып. 169.

3. Потапов В.В. Язык женщин и мужнин: фонетическая дифференциация. - Известия АН. Сер. Литературы и Языка. 1997, т. 56, № 3.

4. Потапова Р.К. Коннотативная паралингвистика. М., 1997.

5. Реформатский А.А. О тембре голоса человека. В кн.: Лингвистика и поэтика. М., 1987.

6. Шевченко Т.И. Социолингвистическая обусловленность эмоциональной интонации. В кн.: Сб. науч. трудов МГПИИЯ. М., 1980. Вып. 152.

7. Шевченко Т.И. Социальная дифференциация английского произношения. М., 1990.

8. Baugh J. Dimensions of a theory ofeconolinguistics. In: Towards a social science of language. Vol. 1: Variation and change in language and society/ Ed. by G.R.Guy, C.Feagin, D.Schiffrin, J.Baugh. Amsterdam; Philadelphia, 1995.

9. Brend R. Male - Female Intonation Patterns in American English. In: Language and Sex: Difference and Dominance. Rowley, (Mass.), 1975.

10. Kachalova K.N., Israilevich E.E. English grammar. Moscow, 1997.

11. Lakoff R. Language and Woman's Place. N.Y., 1975.

12. Pellowe J., Jones V. On International Variability in Tyneside Speech. In: Sociolinguistic Patterns in British English. L., 1978.

13. Romaine S. Postvocalic [r] in Scottish English: Sound Change in Progress. In: Sociolinguistic Patterns in British English. L., 1978.

14. Sorrels B.D. The non-sexist Communicator. Sydney, 1983.

15. Spender D. Man Made Language. Melbourne, 1980.

16. Trudgill P. The Social Differentiation of English in Norwich. Cambridge, 1974.

17. Trudgill P. Sociolinguistic Patterns in British English. L., 1978.

18. Wardhaugh R. An Introduction to Sociolinguistics. Oxford, 1986.

С.К. Табурова

Эмоции в речи депутатов бундестага: мужские и женские преференции

 

Трудность изучения эмоциональной сферы индивидов заключается для лингвиста в том, что эмоции - феномен внутрипсихический. Внешние манифестации эмоций неизбежно несут на себе отпечаток нескольких уровней языковой личности, поскольку «в целостной психологической структуре личности когнитивные, эмоциональные и волевые процессы не изолированы, а функционируют в единстве, выдвигая на первый план те, которые играют большую роль в отражении мира и регуляции поведения на данном отрезке деятельности человека» [9, с.184]. Поэтому материал для исследования эмоциональной сферы должен быть таким, чтобы эмоциональная составляющая играла роль доминанты в определении речевого поведения индивида, т.е. чтобы эмоции как бы «перевешивали» разум. Объектом данного исследования был выбран парламентский дискурс, поскольку, по мнению специалистов, именно парламентские дебаты и спортивные состязания являются ареной наивысшего накала страстей.

 

1. Эмоциональная сфера и механизмы ее объективации

 

Переход от лингвистики имманентной, изучавшей язык в самом себе и для себя, к лингвистике антропологической ознаменовал новую парадигму лингвистических исследований - когнитивную, в центре внимания которой находится изучение человека как системы получения, переработки, хранения и передачи информации. Значительным достижением в рамках когнитивной парадигмы является создание теории языковой личности (ЯЛ), в структуру которой первоначально были включены три уровня: вербально-семантический (языковая картина мира), тезаурусно-когнитивный (концептуальная картина мира) и мотивационно-прагматический [7].

Однако теория ЯЛ не является застывшим, константным понятием и может быть диверсифицирована как по вертикали (за счет выделения новых уровней), так и по горизонтали (за счет детализации внутри имеющихся уровней). Общепринятая до недавнего времени трехуровневая модель ЯЛ оставляет без достаточного внимания эмоциональную сферу индивида, которая существенным образом определяет его речевое поведение. В связи с этим О.Л.Каменская [5, с.9] дополнила структуру ЯЛ эмоциональным уровнем, объединяющем эмоции в их концептуальном представлении. Переход от трехуровневой структуры ЯЛ к пятиуровневой является примером интернальной модификации. Второе направление модификации - экстернальное «определяется параметрами коммуникативной среды и соответственно изменением числа ее факторов, учитываемых при анализе процесса коммуникации» [6, с. 30-31]. Примером такой модификации может служить предложенное И.И. Халеевой понятие вторичной языковой личности [15].

Эмоции человека протекают на фоне его интеллектуальной деятельности, переплетаются с ней. Само слово «эмоция» (от лат. emovere - волновать, возбуждать) обозначает душевные переживания, волнения, чувства. Современная наука определяет эмоции как психическое отражение в форме непосредственного субъективного переживания явлений и ситуаций в их отношении к потребностям личности. Эмоции человека отличаются чрезвычайным разнообразием: психологи насчитывают их более 500. Будучи явлениями психическими, эмоции могут обрести социальную реальность, лишь объективируясь во внешних проявлениях - поведении, мимике, жестах, речи.

Один из наиболее универсальных и распространенных способов актуализации эмоций состоит в их вербализации во внешней речи с помощью с помощью специальных языковых средств и речевых механизмов. Под языковыми средствами мы подразумеваем эмотивные слова и выражения (эмотивы), обладающие эмоциональной значимостью на основе своего семного состава. Примечательно, что в языке превалируют эмотивы неодобрения, т.е. отрицательные эмоции могут быть выражены гораздо более разнообразно, чем положительные [16, с. 57]. Если эмотивы заданы языком, то речевые механизмы синтезируются автором в потоке речи с использованием как эмотивных, так и нейтральных слов и выражений, поскольку «в конкретном тексте может произойти. эмоциональная, образная, эстетическая и другая трансформация любых нейтральных средств языка, которые в зависимости от намерения автора могут стать экспрессивными» [9, с.196].

Эмоциональная сфера и средства ее объективации носят социально-типичный, унифицированный характер. Все знания об эмоциях индивидуум усваивает в процессе социализации. Именно социализация способствует тому, что индивидуально-ситуативные переживания конституируются как социально-типичные. В основе этого процесса, по мнению Филера, лежит усвоение эмотивных понятий, которые задают социально устоявшиеся рамки типизации и интерпретации эмоциональных переживаний [25, с.115]. В качестве общественных феноменов эмоции подлежат социальному нормированию и контролю. Средствами такого контроля являются своеобразные правила: эмоциональные (Emotionsregeln), регулирующие возникновение, и манифестационные (Manifestationsregeln), регулирующие объективацию тех или иных эмоций [24, с. 310]. Эти правила определяются ценностной системой социума и таким образом изменяются во временных и интеркультурных рамках. Эмоциональные правила задают, какие чувства необходимо и положено испытывать в определенных ситуациях. Они позволяют индивиду осознать, когда его чувства не соответствуют общепринятому стандарту и скорректировать, по крайней мере, их внешние проявления. Манифестационные правила задают, какие эмоции, в какой ситуации и с какой интенсивностью необходимо и допустимо проявлять. Примечательно, что эмоциональные и манифестационные нормы не всегда напрямую соотносятся друг с другом. Могут возникнуть ситуации, в которых никто не ожидает, что вы действительно будете испытывать те или иные эмоции, однако ожидает, что вы продемонстрируете совершенно определенные манифестации. Это наглядно иллюстрирует пример дуэлей. В Кайзеровской Германии существовали строгие эмоциональные правила, которые задавали, в каких условиях мужчина должен был чувствовать, что его честь задета. Согласно существовавшему в то время определению оскорбительных ситуаций, удовлетворения следовало требовать даже в том случае, если мужчина на самом деле и не чувствовал себя оскорбленным (если, конечно, он не был готов к общественному презрению).

«Социальная типичность эмоций формируется одновременно на уровне различных общностей людей (социальных групп), на уровнях общечеловеческой, национальной, демографической, профессиональной, половой, возрастной общностей и закрепляется в эмотивных средствах языка в процессе рече-языковой практики» [9, с.192.] - Курсив наш: Т.С.. Это дает основание постулировать наличие гендерных особенностей эмоциональной сферы, которые наряду с другими особенностями (индивидуальными, профессиональными и др.) формируются в процессе социализации индивида, поскольку gender не является биологическим или естественным свойством индивида, а продуцируется в процессе социальной, культурной и языковой практики (doing gender). «Гендерный фактор, учитывающий природный пол человека и его социальные «последствия», является одной из существенных характеристик личности и на протяжении всей жизни определенным образом влияет на ее осознание своей идентичности, а также на идентификацию говорящего субъекта другими членами социума» [8, с. 9]. Для исследования гендерных особенностей эмоциональной сферы предлагается диверсификация ЯЛ на ЯЛ-мужчину и ЯЛ- женщину в пределах эмоционального уровня. Материалом исследования послужили стенографические отчеты о пленарных дебатах бундестага, поскольку, как было отмечено ранее, парламентский дискурс считается одним из наиболее эмоциональных.

 

2. Особенности парламентского дискурса. Реплики как объект исследования эмоциональной сферы депутатов

 

Если в прошлом ведущую роль в формировании понятийной и ценностной систем социума играла религия, то теперь эту роль во многом взяла на себя политика. «Идеологии образуют с помощью своего языка или своей языковой системы специфические воображаемые миры, которые кажутся истинными и вполне определенным образом структурируют и объясняют логическую реальность. Идеологии поставляют концептуальные схемы и категории, с помощью которых можно интерпретировать новые события» [3, с. 26- 27]. Подчеркивая важность изучения идиополитического дискурса, П.Б. Паршин полагает, что последний призван решить некоторый класс вполне актуальных практических задач и станет вскоре основным предметом «политической лингвистики» [11, с. 38].

Практически во всех современных демократических обществах одним из важнейших политических институтов является парламент. Именно язык парламентариев отражает в значительной степени политическую культуру общества. Поэтому «парламентский дискурс должен стоять в центре любого исследования политического языка и политической семиотики» [23, с. 5]. 145-летняя история германского парламентаризма не отличается преемственностью и последовательностью, которые присущи другим демократическим государствам Европы: реставрация, диктатура и война вносили свои разрушительные коррективы в стиль парламентской жизни Германии. В демократические периоды развития германский парламентаризм колебался между двумя полюсами: дискуссионным и «витринным» парламентаризмом. Одной из отличительных особенностей Германии, по мнению бывшего президента ФРГ Р. фон Вайцзеккера, является то, что в парламенте страны слишком велико партийно-политическое влияние [3]. Партии ФРГ влияют не только на формирование общественного мнения, но и на процесс принятия парламентских решений - на основе парламентского принципа фракционной дисциплины. В результате роль партий в управлении страной настолько весома, что Германию называют иногда «государством партий» [19, с. 73].

По форме парламентские дебаты - диалогическая коммуникация, один из участников которой - выступающий с речью депутат, а другой - депутаты в зале, реагирующие на выступление как в вербальной форме реплик, промежуточных вопросов, так и в паравербальной форме смеха, ропота недовольства, аплодисментов. Для успешности парламентской деятельности необходимо сотрудничество оратора и аудитории, их диалогическое взаимодействие. «Различные точки зрения на ту или иную проблему тем не менее имеют общую фазу, в явном виде не выраженную языковыми формами, - коммуникативную заинтересованность оратора и аудитории в диалогическом сотрудничестве» [18, с.40]. Таким образом, в идеале дебаты предполагают заинтересованную дискуссию, нацеленную на рациональный и свободный обмен мнениями по вопросам общежития, на выработку общих подходов и достижение согласия. «Истинная полемика нацелена на привлечение сторонников к тому или иному мнению» [4, с. 32] и предполагает заинтересованность обеих сторон в выяснении истины. К сожалению, современные дебаты часто не соответствуют этому требованию, имея в качестве главной цели создание имиджа выступающего, укрепление его репутации или диффамацию имиджа политического противника. При этом политики забывают, что в теории спора существует правило «презумпции идеального партнера», которое ставит в центр внимания обеих сторон предмет дискуссии и запрещает затрагивать личные качества партнера [18, с. 41]. «Язык политики существует, чтобы выражать профессиональные мысли» [17, с. 80]. Современные же «псевдодебаты» могут быть определены скорее как средство привлечения сторонников к той или иной личности, какими бы ни были ее взгляды. Характеризуя политические дискурсы (субдискурсы), В.Н. Базылев [2, с. 62] отмечает, что они «не раскрывают и, по-видимому, не стремятся раскрыть сущее как таковое».

Еще один упрек в адрес пленарных дебатов связан с их «инсценированностью». Многие исследователи считают, что дебаты отошли от своего первоначального предназначения, превратившись в «витринное» мероприятие, рассчитанное не на открытое обсуждение проблем, а на внешний эффект. Согласно этой точке зрения, фактически все решения принимаются на заседаниях фракций и комиссий, а дебаты лишь «инсценируют» обсуждение для сохранения «внешних приличий». Это переносит центр тяжести парламентской работы на закулисные переговоры, оставляя дебатам символическую роль «демократической упаковки». В результате - пустые места в зале заседаний и скучающие депутаты, развлекающие себя чтением газет [19, с.79].

Важнейшим сигналом аудитории, свидетельствующим о том, что внимание слушателя привлекает то или иное решение вопроса, положение доклада, высказанная оратором оценка, являются реплики. В среднем на одно пленарное выступление в бундестаге приходится от 5 до 20 реплик, которые тщательно фиксируются в стенографических отчетах с указанием автора и его партийной принадлежности. В основном, исследователи отмечают две функции реплик: неполитическую и политическую [23, с.7]. Рассматривая неполитическую функцию, Кипке [27, с. 110] выделяет следующие функциональные типы реплик:

- Оскорбительные реплики, направленные наличность выступающего, а не на решение политических задач. Они, как правило, являются реакцией на резкие выпады выступающего от оппозиции и выражают гнев, агрессию, ярость бессилия.

Провокативные реплики, направленные на внесение замешательства, создание помех выступающему.

Однако более естественными для парламентской коммуникации являются реплики с политической интенцией:

- Реплики, направленные на оказание поддержки выступающему депутату - политическому союзнику и усиление позиции собственной фракции.

- Реплики, критикующие выступающего - политического оппонента и ослабляющие позицию его партии.

И политические, и неполитические реплики в качестве сигналов обратной связи (ответной реакции) являются своеобразным «эмоциональным клапаном», выражая положительные или отрицательные эмоции депутатов в адрес содержания выступления или самого выступающего. Эта эмоциональная реакция вполне адекватна внутреннему психологическому состоянию депутатов, поскольку реплики носят спонтанный (а не подготовленный как пленарное выступление) характер и отражают личностную оценку (в отличие от пленарного выступления «по поручению») содержания текста или его автора. Будучи спонтанными, неподготовленными текстами, реплики идеально подходят для анализа эмоциональной составляющей речевого поведения депутатов. Вербальная форма реплик характеризуется эллиптичностью, нарушением синтаксических норм, использованием эмотивной лексики, в т.ч. аффективов, восклицательной просодией, что свидетельствует об их ненормированности, деавтоматизированности. Это подтверждает тот факт, что реплики порождаются депутатами в состоянии эмоциональной напряженности и репрезентируют их эмоциональную сферу. « В состоянии эмоциональной напряженности порождение речи характеризуется выбором лексических и грамматических средств, адекватных испытываемой эмоции» [1, с. 35]. Кроме того, едва ли можно себе представить, что депутат будет кричать с места, не будучи в состоянии возбуждения, волнения. «В состоянии эмоциональной активации происходят изменения в мотивационной сфере деятельности, что находит свое выражение в повышении роли ведущего мотива» [10]. В речи это проявляется в том, что говорящий стремится всеми силами повлиять на поведение собеседника в желаемом для него направлении, убедить его в целесообразности своей точки зрения.

Однако реплики это не только «эмоциональный клапан», но и средство оказания эмоциогенного воздействия на аудиторию. Это подтверждается указанием В.И. Шаховского [16] на две коммуникативные функции слова: первая сосредоточена на отправителе и связана с выражением собственных эмоций автора, вторая сосредоточена на получателе и связана с целенаправленным эмоциональным воздействием на адресата. Во второй функции реплики (как сигналы прямой связи) содержат заявку на мену ролей «оратор» и «слушатель». В этом случае речь идет не столько о вербализации личностных эмоций депутатов в адрес выступления, сколько о стратегическом использовании реплик для достижения определенных коммуникативных целей, а именно: для профилирования собственной значимости в глазах коллег по фракции, и, прежде всего, руководства фракции. « Рот, кто не может выйти на трибуну, должен идти другим путем, чтобы привлечь к себе внимание» и «проявить себя политически компетентным, остроумным и находчивым» политиком [27, с. 111]. Стремясь произвести выгодное впечатление на окружающих, депутаты - репликанты используют определенные стратегии. В общем виде функции реплик представлены на схеме (стр. 175)

Как следует из предложенной схемы парламентской коммуникации, в условиях современного «витринного» парламентаризма пленарное выступление адресовано не столько депутатам в зале (Р1), сколько гостям и поклонникам, а также через средства массовой информации (СМИ) - широкой общественности страны (Р2 и РЗ). Реплики депутатов с мест имеют двойного адресата (оратор и зал) и участвуют в формировании двух замкнутых коммуникативных контуров - обозначим их как вертикальный и горизонтальный. В вертикальном контуре реплики играют роль обратного информационного потока (сигналов обратной связи - СОС), т.е. являются спонтанной реакцией репликантов на пленарное выступление, своеобразным «эмоциональным клапаном». Эмоции, вербализованные в адрес выступающего, могут быть охарактеризованы по форме (вербальная/невербальная), знаку (положительные/отрицательные), объектной направленности (суть выступления/личность выступающего), интенсивности (частотности вербализации). В горизонтальном контуре происходит мена ролей: реплики берут на себя роль прямого информационного потока (сигналов прямой связи - СПС) и реализуют функцию целенаправленного эмоциогенного воздействия на аудиторию, прежде всего на товарищей по партии и руководство фракции с целью повышения собственного имиджа. При этом депутаты прибегают к различным стратегиям, которые могут быть определены как содержание подхода к аудитории, т.е. выбор определенной категории иллокуции: экспрессивы (Э), директивы (Д), репрезентативы (Р),













комиссивы (К).

 

Функциональное разделение реплик условно, т.к. обе коммуникативные функции реплик тесно взаимосвязаны и реализуются одновременно, правда, в каждом отдельном случае с различной интенсивностью. Разделение этих двух функций необходимо нам для выявления гендерных различий эмоциональной сферы депутатов. Проиллюстрируем реализацию двух функций реплик (СОС и СПС) на примере:

 

Фрагмент выступления
Реплики из зала

1. Й.Зингхаммер (ХДС):

«...Я сам недавно принимал участие в облаве на крупнейшей стройке в южной части Германии...»
1. Й.Фишер (С.90/Зеленые):

«Спасайтесь, Зингхаммер идет!»

2. Х.Бютнер (СДПГ):

 «...Если Вы используете в отношении профсоюзов методы шантажа, то не стоит удивляться,  к чему это приводит...»
2. К.Лауманн ("ДС):

«Вы понятия не имеете, о чем Вы говорите!»

 

Реплика №1 в качестве СОС вербализует эмоцию депутата на фрагмент выступления, которая может быть охарактеризована по форме (вербальная), знаку (-), модальности (ирония), объектной направленности (действия оратора, т.е. его участие в облавах). В качестве СПС та же реплика воздействует на депутатов в зале с целью вызвать у них эмоцию смеха и показать себя остроумным, находчивым политиком.

Реплика № 2 в качестве СОС точно так же вербализует эмоцию репликанта, которая имеет форму (вербальную), знак (-), модальность (возмущение), объект (личность оратора, т.е. его профессиональная квалификация). В качестве СПС эта реплика воздействует на аудиторию с целью усилить позицию собственной фракции и ослабить позицию противника.

Для реализации обеих функций депутаты прибегают к особым языковым средствам и речевым механизмам, анализ которых позволяет сделать вывод о преимущественном использовании реплики в первом (СОС) или втором (СПС) качестве. В нашем примере очевидно, что в реплике № 1 превалирует функция эмоциогенного воздействия на аудиторию; в реплике № 2, напротив, более явно выражена функция вербализации личностных эмоций репликанта.