Geum.ru

Сборник статей   Москва, 2000 Издательство "Рудомино" Издание осуществлено при финансовой поддержке Института "Открытое общество"

Вид материалаСборник статей
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12
Литература

 

1. Долешаль, Урсула. О взаимосвязи грамматической категории рода и пола. В кн.: Вербальные и невербальные дейксисы маскулинности и феминности. Под ред. Ю.А. Сорокина и А.М. Холода. Кривой рог, 1997. С. 143-157.

2. Караулов Ю.Н. Типы коммуникативного поведения носителя языка в ситуации лингвистического эксперимента. В кн.: Этнокультурная специфика языкового сознания. Под ред. Н.В. Уфимцевой. М., 1996. С. 67-96.

3. Кирилина А.В. Категория gender в языкознании. - Женщина в российском обществе, 1997, М 2, с. 15-20.

4. Кирилина А.В. Женский голос в русской паремиологии. - Женщина в российском обществе, 1997, М 3, с. 23-26.

5. Ментальность россиян (Специфика больших групп населения России). Под ред. И.Г. Дубова. М., 1997. 476 с.

6. Русский ассоциативный словарь. Под ред. Ю.Н. Караулова, Ю.А. Сорокина, Е.Ф. Тарасова, Н.В.Уфимцевой, ГА. Черкасова. М., 1994-1996.

7. Убин И.И. Лексические средства выражения категории интенсивности (на материале русского и английского языков). Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1974.

8. Словарь усилительных словосочетаний русского и английского языков. Сост. И.И.Убин. М., 1995.

9. Холод А.М. Прагматические характеристики родовых форм русских имен существительных и прилагательных. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Киев, 1994.

10. Doleeschal, Ursula. Referring to woman. In: Reference in Multidisciplinary Perspective. Psihological Object, Cognitive Subject, Intersubjective Process. Ed. By R. A. Geider. Hildesheim-Zurich-New York, 1995. Р. 277-298.

11. Doleschal, Ursula. Der kleine Unterschied. Das Suffix -in und die Frage der Bezeichnung von Frauen im Deutschen. - IDE (Informationrn zur Deutschdidaktik), 1995, Heft 3. S. 111-121.

12. Klein, Josef. Benachteiligung der Frau im generischen Maskulinium - eine feministische schimare oder psycholinguistische Realitat? In: Oellers, Norbert (Hrsg.): Akten des Germanistentags , 1987, Tubingen, Теi1 1. S. 310-319.

 

О.А. Бурукина

Гендерный аспект перевода

 

Перевод - особый вид искусства. В процессе работы переводчик движется в узком проливе между Сциллой и Харибдой. И теоретик, и практик перевода непрерывно воюют то с буквализмом, то с отсебятиной, то с тем и другим одновременно. Развитие художественного перевода идет в напряженном столкновении противоборствующих начал: верности и вольности, близости к оригиналу и естественной, а подчас и противоестественной отдаленности. Но читатель-то судит по одним и тем же законам и оригинальное, и переводное произведение [1].

Конечно, переводчик может заглянуть (и заглядывает) в словарь. Но оказывается, что не менее существенно заглянуть не только в словари Даля, Ушакова, Ожегова, Евгеньевой, но и в свой собственный, сложившийся на протяжении жизни тезаурус ассоциаций, представлений, взглядов, позволяющих именно так, а не иначе воссоздать оригинал, преобразив и перевоплотив его на языке перевода.

Современная наука рассматривает ассоциации (от лат. associare - приобщать) как способ установления связей между психическими явлениями. Существуют тривиальные ассоциации, которые можно назвать нетворческими. Творческие ассоциации показывают внезапную смежность представлений и понятий. Согласно теории А. Кестлера [3], творчество осуществляется посредством бессознательного синтеза тривиальной, или базовой ассоциации с ассоциацией оригинальной, принадлежащей к другому коннотативно-семантическому полю.

Понятие «гендер» давно уже вышло за рамки грамматики. Это явление широко рассматривается как социокультурный, дискурсивный и психолингвистический феномен [4].

Сегодня гендер - это не примитивная категория рода, а комплекс базовых ассоциаций, которые в синтезе с ассоциациями оригинальными стимулируют творческий процесс.

Как ни странно, в теории перевода явлению гендера уделялось крайне мало внимания. И это особенно прискорбно потому, что игнорирование этого актуального явления могло бы уберечь огромную армию переводчиков-практиков от досадных ошибок и недоразумений, способных перечеркнуть все их творческие находки, свести на нет все их искания и «муки переводческие».

Но если замалчивание проблемы гендера в общей теории перевода хоть и непростительно, но как-то объяснимо, то невнимание к ней в рамках частных теорий просто недопустимо. Особенно в отечественной теории перевода, ведь при работе с русским языком и другими языками синтетического типа с ярко выраженной категорией рода, имеющей порой основополагающее значение, не учитывать ее - непозволительная роскошь, и небрежное отношение к проблеме гендера в переводе чревато серьезными ошибками.

Перевод характеризуется «двуполярностъю», т.к. принимающий решение переводчик постоянно находится между двумя языковыми и культурными полюсами. Текст перевода «бикультурен». Адаптируясь в известной мере к культу ре-рецептору, он никогда полностью не порывает с исходной культурой. В противном случае возникает опасность русификации, к примеру, английского подлинника или англизации русского. Именно поэтому решение переводчика часто носит компромиссный характер.

Процесс перевода - это поиск, связанный с последовательным выбором из возможных вариантов, Осуществляя этот выбор, переводчик постоянно пользуется собственными лингвистическими и когнитивными знаниями, а кроме того учитывает лингвистические и когнитивные знания будущих читателей, отражающие особенности их культуры.

Стремление переводчика полнее передать оригинал, отразить все его характерные черты встречает сопротивление не только самого оригинала, но и принимающей культуры и ее языка. Переводчик не может коверкать или насиловать родной язык («нажал и сломал» - В.В.Маяковский). И недооценка гендерного фактора при переводе может иметь самые неприятные последствия, вплоть до отторжения текста перевода культурой данного языка и неприятия его носителями.

Возьмем для примера переводы нескольких романов известной британской писательницы Б. Картленд, love-stores которой снискали ей не только международный успех и горячую любовь читателей (прежде всего читательниц) во многих странах мира, в том числе и в России, но и высочайшие награды, среди которых Золотая медаль Парижа и Приз Лучшего Писателя Года США.

Так, в романе «A Shaft of Sunlight» В.Картленд использует следующее поэтическое сравнение, весьма распространенное в рамках англоязычной культуры:

«... her eyes were the transparent blue of a thrush’s eggs.».

Переводчица Н. Рамазанова, стремясь передать всю прелесть оригинала, сохраняет данную метафору, чуждую русской языковой культуре, никак не учитывая при этом необычайную значимость гендерного аспекта в данном конкретном случае. В итоге мы имеем нелепое, даже неприличное сравнение, видимо показавшееся приемлемым и редакторам данного «шедевра», попытавшимся лишь несколько сгладить его:

«Виконта поразило солнечное сияние ее волос, голубизна глаз, сравнимая лишь с нежнейшей голубизной яиц дрозда».

Еще пример. В романе «The Lovely Liar» влюбленные дамы сравниваются со спелыми персиками. Для носителя современного английского языка, данная метафора вполне понятна и приемлема, т.к. одно из дополнительных значений лексемы «peach» - «красотка», а другое - «первый сорт».

«Women adored him and fell into his arms like ripe peaches.»

Данная метафора в общем-то понятна и носителям русского языка, ведь молодую женщину в разговорной речи иногда называют «персик». Но эта метафора в русской культуре имеет четко выраженную маскулинную окрашенность, а также некий восточно-кавказский оттенок, ассоциирующийся с неверным употреблением грамматических категорий, в том числе категории рода: «Ай, какой девушка - нежный, как персик!» Поэтому буквальная передача М. Кузиной этой английской метафоры, к тому же некстати отягощенной эпитетом «перезрелые», вызывает не адекватные, а скорее противоположные ассоциации у читателя перевода:

«Женщины обожали его и падали в его объятия словно перезрелые персики».

Единственно приемлемым «полноценным» (по определению А. Федорова) может считаться лишь перевод:

- в котором переводчик соавторствует и может выразить в переводе себя;

- который не игнорирует контекст (в самом широком смысле слова, с учетом гендерных и культурологических особенностей языка перевода);

- который имеет шанс стать оригиналом на новой языковой, художественной и культурной почве. Ведь с точки зрения любого языка все, что на нем написано и на него переведено, - все оригинал.

Но любое оригинальное произведение воспринимается таковым носителями языка лишь в случае соблюдения всех его законов, в том числе и гендерного фактора, зачастую имеющего большее значение, чем многие другие стилистико-грамматические аспекты.

Перевод является весьма важным средством межкультурного общения, поскольку он служит посредником, связующим звеном, помогая носителям одной языковой культуры знакомиться с фактами другой. При этом роль языка, выступающего как средство передачи видения мира представителями иной культуры, крайне важна. Это мировидение в культурологическом смысле является уникальным [5,6], и его передача средствами чужого языка часто оказывается сложной задачей. Именно в этом случае о переводе можно говорить как о процессе «бесконечной приблизительности» [Papegaaij, Schubert] или «бесконечной относительности» [Snell-Hornby], поскольку нет однозначного соответствия между тем, как различные языки отражают признаки реальной действительности.

Необходимость соблюдения гендерно-культурологических особенностей языка перевода усложняет и без того нелегкую жизнь переводчика-практика, заставляя его искать выход из сложившейся ситуации, из виртуального тупика, в котором он то и дело оказывается, разрываясь между необходимостью наиболее полно отразить фактуру оригинала и желанием создать достойный образчик изящной словесности на родном языке.

И помочь ему в этом способны все те же старые добрые друзья - лексико-грамматические трансформации, без которых немыслима работа ни одного переводчика художественной литературы, а именно:

- полная замена лексической единицы, выражающей гендерную специфику оригинала (особенно в случае невозможности использования оригинальных метафор);

- частичная замена (на синоним, органично функционирующий в языке перевода);

- генерализация или конкретизация;

- смысловое развитие;

- слайд и др.

Проиллюстрируем данные приемы вариантами перевода оригинальных эпитетов.

Так, в авторском сравнении, основанном на лексеме «corn-crace» - «дергач/коростель» переводчица М. Ростовцева весьма удачно, на наш взгляд, заменила словарный эквивалент «дергач/коростель» на лексему «ворона», коннотативное поле которой в русской культуре включает устойчивые ассоциации с резким неприятным криком и которая в то же время в полной мере учитывает гендерный аспект в языке перевода и категорию грамматического рода, поскольку лексема «дергач/коростель» мужского рода, а «ворона» - женского:

«... их голоса кажутся нежными, но послушали бы вы их за завтраком, - они каркают, как вороны».

В случае с лексемой «parrot»/ «попугай», также не имеющей в данном контексте гендерной параллели в русском языке, переводчица И. Гюббенет тоже прибегла к ее полной замене, используя лексему «канарейка».

«Когда я поднимался наверх, они трещали, как канарейки».

При переводе лексемы «love-bird»/«попугайчик» С. Горячева и С. Сакин, учитывая гендерную специфику русского языка, применили прием генерализации:

« Вот это та маленькая птичка, которая меня интересует». Но, к сожалению, в данном случае были утрачены ассоциации, вносимые в оригинал корнем «love»/ «любовь».

При переводе следующего предложения из романа «Forced to Marry».

«Like a tiny animal befare of a trap slowly did she come up to the sofa», - переводчица М.Павлычева передала имеющееся сравнение буквально:

«Словно крохотный зверек, опасающийся ловушки, она осторожно приблизилась к дивану».

Но наш взгляд, здесь также необходимо было бы учесть гендерный аспект, использовав, к примеру, прием конкретизации: «Как мышка, опасающаяся мышеловки...»

Несколько новым в ряду общеизвестных лексико-грамматических трансформаций является, пожалуй, лишь слайд, введенный нами впервые в работе «Проблема культурно детерминированной коннотации в переводе» [2].

Слайд, или гендерная лингвокультурная адаптация - это лексико-грамматическая трансформация, подразумевающая минимальное изменение словарного эквивалента в языке перевода в силу языковых, гендерных и культурных особенностей этого языка.

Примерами уместного использования слайда могут служить следующие варианты перевода с английского языка на русский:

«You know, the Queen is huge fat spider!» (В. Cartland, «Crowned with Love») - «...чтобы угодить королеве. Знаешь что? Она огромная жирная паучиха!»

Переводчица И. Гурова вполне закономерно использовала лексему «паучиха», приняв во внимание гендерную специфику русского языка, т.к. существительное «королева» в русском (да и в английском) языке сугубо женского рода, и использование лексемы мужского рода «паук» было бы в данном случае неприемлемо.

Художественное произведение есть не сумма, а неразделимое единство того, что обозначают обычно терминами «форма» и «содержание», и в нем модификация любого элемента, «формального» или «содержательного», приводит к новому произведению, сколь бы ни было мало его отличие от начального. Форма есть стилистически определенный выбор специфических приемов данного искусства, сумма которых составляет художественный язык, ему присущий и в случае литературы неотделимый от языка разговорного.

Литературное произведение, таким образом, тесно связано с языковой системой, в которой оно создается. Но ведь язык не есть слепой носитель мысли, а действенное средство ее формирования. Различие языков есть не различие знаков, а несходство мировосприятия [В. фон Гумбольдт]. Язык, создаваемый мыслью и ее созидающий, присущ духовному миру говорящего на нем народа. При переводе речь идет о перенесении литературного произведения не только из одной языковой системы, но и из одной ментальной сферы в другую, где все отношения и связи, все поэтические истоки не таковы, как в первой. Переводить означает создавать произведение заново, на другом языке. Акт перевода - творческий акт, хотя и вторичный, подчиненный. То, что возникает в результате, есть новое произведение.

Сплошь и рядом приходится заменять при переводе функционально несовпадающие (грамматические, идиоматические) элементы. Суммарно можно говорить об общем несовпадении элементов, составляющих цельность текста, в двух языках и необходимости перестроений для воссоздания стилистического образа оригинала.

В удавшемся переводе в едином звучании текста различимы голоса и автора, и переводчика. И сквозь чистый, совершенный язык переводного текста просвечивает язык оригинала, присущая ему ментальность, мировосприятие. Оба начала сливаются воедино, наподобие голосов в музыкальной полифонии.

Однако эту гармонию способно разрушить даже однократное несоблюдение стилистических и грамматических законов построения текста на языке оригинала и языке перевода в случае недостаточно серьезного отношения переводчика к гендерной специфике данных языков. Как было показано выше, это может привести к настоящей катастрофе, когда приемлемый, по мнению переводчика, буквальный перенос метафоры, преломившись в гендерной плоскости, способен исказить ее оригинальную эстетическую направленность, создавая ложную, а порой и абсурдную, шаржированную картину на языке перевода, вызывая закономерное недоумение, а порой и законное негодование у читателя.

Таким образом, гендерный аспект представляет собой весьма интересную и достаточно сложную переводческую проблему, учитывать которую переводчик (особенно переводчик художественной литературы) просто обязан для создания эквивалентного по содержанию и равного по ценности литературного произведения на языке перевода. Однако, поскольку данная проблема, несмотря на очевидную актуальность для переводчиков-практиков, не была в достаточной степени изучена в рамках теории перевода, нам предстоят еще увлекательные исследования в этой сфере, которые на основе эмпирического опыта смогут не только обогатить переводческую науку, но и помочь переводчикам в их практической деятельности.

 

Литература

 

1. Ананиашвили Э. О сущности искусства художественного перевода. В кн.: Литература и перевод: Проблемы теории. М., 1992. 396 с.

2. Бурукина О.А. Проблема культурно детерминированной коннотации в переводе. - Дисс.... канд. филол. наук. М., 1998. 281 с.

3, Вопросы теории перевода в современной зарубежной лингвистке. Сб. статей. М., 1978. 227 с.

4. Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты. М., 1999.

5. Халеева И.И. Гендер как интрига познания. В кн.: Гендерный фактор в языке и коммуникации. Иваново, 1999. с.5-9. 6. Халеева И.И. Гендер в теории и практике обучения межъязыковой коммуникации. Доклад на Международной конференции «Гендер: язык, культура, коммуникация». М., 1999.

 

В.Н. Базылев

Брачное объявление: опыт интроспективного анализа

Человеку не надо дворцов в сто

 комнат и апельсиновых рощ у моря...

Человеку надо, чтоб прийти домой ...

и дочка в окно ему навстречу смотрит,

и жена режет черный хлеб счастья.

П. Леонов

 

Не так давно, разбирая бумаги, я наткнулся на номера старых рижских газет. Сохранившиеся от тех давних времен, когда Латвия еще не была «ближним зарубежьем» и в Ригу съездить было не сложнее, чем в Ленинград, они напомнили мне об одном любопытном обстоятельстве. Именно в этих газетах, когда степень интимности публикаций столичной прессы ограничивалась официальными некрологами и скупыми сообщениями о безвременной кончине имярек, помещенными в траурную рамочку на первой или на последней странице, наши бывшие прибалтийские сограждане смело вырвались на свободное информационное пространство: из номера в номер они печатали брачные объявления. Тогда этот литературно-эпистолярный или, лучше сказать, газетно-публицистический «жанр» казался едва ли не потрясением основ советской нравственности и отечественной журналистики.

Помню, как мы читали и перечитывали строки этих объявлений. Как смеялись со смешанным чувством неловкости (эк, о чем пишут! ) и зависти (ведь вот пишут и не стесняются!) над непривычной рубрикой, полной странноватой информации - возраст, рост, вес, цвет волос и так далее. Как не умели тогда различать в ней глухие, звучащие вразнобой удары человеческих сердец. Новизна жанра оказывалась для нас важнее заключенного в нем смысла, парадоксальный факт соединения сугубо интимного повода и массовой формы обращения заслонял от нас реальные житейские обстоятельства и живые человеческие судьбы, за ним стоявшие.

Сколько воды утекло за эти годы! Как все изменилось - страна, жизнь, мы сами и, естественно, наши представления. Коренным образом перестроилось восприятие брачного объявления. Оно заняло свое место среди всех прочих, в значительной степени утратило первоначальную экзотичность и, можно сказать, для многих превратилось едва ли не в самое занимательное - наряду с детективами, приключенческими и любовными романами - чтиво. Во всяком случае, у меня лично этот тип объявлений вызывает жгучий, хотя, видимо, и не запланированный их авторами профессиональный интерес, о чем - чуть ниже.

Надо думать - не у меня одного. Недавно я прочитал объявление, автор которого (здесь и далее сохраняю в неприкосновенности стиль публикаторов) предлагал «ради повышение результативности объявлений о знакомстве... психолого-филологические консультации женщинам в их составлении». Некоторое время спустя мне на глаза попался другой также весьма любопытный материал - беседа со специалистом по брачным объявлениям В.П. Красовским. Наряду с полезными рекомендациями, выработанными при обработке статистических данных (не могу не привести одну пространную выдержку, так она хороша: «Целые толпы мужчин мечтают о курносенькой. И ни одна женщина не упоминает об этом в описании себя! Все они чаще всего козыряют образованностью, тогда как в запросах мужчин это качество лишь на двенадцатом месте... Самое важное для мужиков - это, оказывается, стройность и обеспеченность») здесь давалась очень точная социальная и психологическая характеристика этого не совсем обычного информационного жанра. Но если есть неиссякаемый поток публикаций - появились и специалисты, советчики...

Можно, однако, отнестись к этому странному жанру как к данности, как к филологическому документу, в самом первом приближении способному сообщить о том, кто пишет брачные объявления, о чем именно в них сообщается, и каким именно словесных образом эта информация оформляется.

Я собираюсь действовать в некотором смысле как графолог, который пытается по почерку угадать характер писавшего, и, следовательно, буду, принужден каждое слово принимать на веру и, как говорят французы, «au pied de la lettre», то есть буквально. Мне придется подчас наделять, быть может, случайное словосочетание или настрой интонаций значением едва ли не исповедальным. Это, вероятно, наивно. Тот же специалист по брачным объявлениям небезосновательно считает, что «самое главное - это то, о чем не сказано, то, что остается за рамками объявления. Поэтому, с определенной точки зрения, фраза: «Ищу спутника жизни» - наиболее информативна. Каждый домысливает все, что угодно. Но это - с точки зрения информативности, эффективности воздействия. Почему-то, однако, люди об одном - пишут, о другом - умалчивают, на третьем - прямо-таки настаивают.

Мне хочется сохранить за брачным объявлением характер непроизвольного высказывания, увидеть в нем своего рода «скоропись духа» даже в том случае, когда на самом деле оно было результатом осмотрительного и взвешенного сочинительства и даже натужного усилия. Не отрицая специфику этого «особого жанра», справедливо уподобить его семантику семантике мелких, непроизвольных жестов, манеры подавать руку, вести беседу. Вместе с тем подчеркнем двухмерность, двойное значение брачного объявления: в двух строчках - человеческая душа, и в этих же строчках - срез времени, зеркало общества... и шкала социальных ценностей, и тенденции моды, и настроения толпы.

Ненаписанная драматургия, неразыгранный театр - вот что такое сегодняшнее брачное объявление. Строит принять эту гипотезу, и связь малого с большим, случайного с закономерным утратит значительную меру своей проблематичности. И станет тогда важным не сам по себе факт этой связи, но конкретный способ, которым эта связь осуществляется (или не осуществляется) и может быть осуществлена. Стоит согласиться с нею, и в одночасье обнаружится громадная художественная энергия, в сжатом виде заключенная в непритязательных на первый взгляд «двух строчках»...

Надо только избавиться от утилитарно-практического подхода к брачному объявлению, переключиться с забот о повышении его результативности на его восприятие именно и, прежде всего как зеркала общества, что и подразумевает обнаружение в нем среза времени и отзвука человеческой души. Надо отказаться от статистического метода, при котором рассматриваются только типичные объявления, а оригиналы типа: «Я клевый чувак. Хай!», - в расчет не берутся.

Очень даже берутся! Прежде всего и берутся! Потому что чем индивидуальнее, чем необычнее интонация, тем ярче и крупнее проступает личность, чем больше разброс частных высказываний, тем отчетливее и полнее возникает ощущение общего, целого.

Объявление «Я клевый чувак. Хай!» в этом отношении ничуть не хуже любого другого. Какой «отзвук» личности различим в нем? Может быть, это какой-нибудь современный «Елизаветь Воробей», некогда призванный к жизни в литературе и мире автором «Мертвых душ»?

А вот воистину чеховский «человек в футляре» сообщает, что будет рад познакомиться «с людьми, ведущими любой здоровый образ жизни... О себе: вегетарианец, не пью, не курю, йога, кос. мыш.», даром, что Беликов о «кос. мыш.», естественно, слыхом не слыхивал.

Вот, может быть, Макар Девушкин из «Бедных людей» смиренно признается: «Хотел бы иметь друга-собачку. Желательно колли (бесплатно)». А рядом словно бы разлегся поперек людной улицы родной брат горьковского Алешки из «На дне»: «Не хочу идти в армию!» - и все тут... Здесь будто бы потомки героев-махинаторов «Золотого теленка» предлагают «саксофон, неисправный, из хорошего металла» и «немецкое старинное пианино черного цвета» (тоже нашлись «коммерсанты»!). А тут, не исключено, новоявленный Козьма Прутков сулит прислать наложенным платежом собственный сборник стихов с автографом и поистине неповторимым названием - «Жизнь? Кленово!».

И пусть меня не пытаются убедить в том, что нет абсолютно никакого смысла в шуточных, должно быть, объявлениях: «Лабиринт Корвина нарушил естественный баланс миров. Должен быть второй Логрус. Ждем». Или: «Неинор! Как же ты посмел дерзить Орм Эмберу». Или: «Сын Хельги Шоц! Будь осторожнее, когда входишь во владения Неназываемого! Когда-нибудь тебе мифроловые доспехи не помогут». Я поверхностью кожи ощущаю нешуточность этих шуток, точно так же, как улавливаю нечто от самого мессира Воланда (иначе говоря - от Гофмана, от Гоголя, от Булгакова) в таком вот и в самом деле незаурядном объявлении: «Колдунья (магистр, пожилая немка): любовная магия, приворот, заговор на возвращение в семью. Мейер Вильхельмина Адольфовна. Хелена (секретарь)».

Да, но ведь все это отнюдь не брачные объявления, - скажут мне. Тем паче, господа, - отвечу я, - тем паче! Брачное объявление таит в себе куда больше энергии непредвиденного, странного, гротескно соединяющего в себе правду и ложь, исповедь и фарс, смешное и страшное, - куда до них «просто» объявлениям! Здесь, что называется, один шедевр наступает на пятки другому! Какая-нибудь умиленная расслабленно-старческая интонация («хочу любить, страдать, гореть, дарить цветы и песни петь, все время на руках носить, и лишь одну тебя любить») теснится зловеще-игровым вариантом («длинные, теплые пальцы, черные усы и горячее сердце сорокалетнего мужчины, с высшим музык. образ., постараются выполнить любую фантазию и каприз одинокой леди на ее территории в дневное время»). А этот последний вчистую и по всем статьям перекрывается абсолютным, на мой вкус, шедевром жанра: «Хочу отдать то, что имею, очень хочу получить то, чего так не хватает. Люда», - в котором чуткий читатель, думается, уловит и «отзвук», и «срез», и «зеркало», и, как уже было обещано, всю «шкалу социальных ценностей» в придачу.

И в то же время - какая толчея, какой хаос, какой диссонирующий спор ведут все эти голоса, словно бы пытаясь перекричать друг друга, докричаться до кого-то третьего! Ни дать, ни взять - идеальная иллюстрация к идее А. Моля о современной «мозаичной культуре», которая лишена структурной целостности и ценностной иерархии, или к убежденности нынешних постмодернистов в том, что установка на фрагмент вместо целого и плюрализм становятся сегодня отличительными чертами творчества.

По первому плану проходят сексуально озабоченные люди. Именно они составляют дурную репутацию «жанра», наряду с идущими след в след за ними искателями наживы, корыстолюбцами.

Между тем ничего неестественного ни в том, ни в другом, на мой взгляд, нет. «Сексуальная революция» на территории нашего отечества - худо ли, бедно ли - свершилась, с ней приходится считаться.

Вот девятнадцатилетний парень «с признаками легкой депрессии» обращается за помощью к женщине, «которая могла бы поделиться опытом во всех областях жизни». Скромно, даже несколько завуалировано.

Вот другой парень, на пару лет постарше, прибегает к более жесткой лексике: «Ищу опытную секс-наставницу или секс-напарницу. Начальный опыт имеется, хочу стать асом. Обязуюсь быть добросовестным учеником (партнером)». Здесь, тем не менее, ощущается некоторый привкус юмора.

Молодой человек двадцати пяти лет «мечтает удовлетворить женщину или девушку всеми мыслимыми и немыслимыми способами». Что ж, назвал вещи своими именами. Прямолинеен или уже жертва навязчивой идеи?

«Милые женщины! Я вас люблю. Дома у вас подарю вам греческие ласки и дар любви (осваиваю). Пишите Рыбы, Раки, Тельцы, Козероги и все ост.». М-да-с, курьез, конечно, в особенности эти «осваиваю» и «все ост.». Но ведь и мимо пройти, согласитесь, трудно - во всяком случае тем, кто, как и я, ни бельмеса не понимает ни в «греческих ласках», ни тем более в «дао любви»...

Итожу рубрику абсолютно симметричными объявлениями, которые схватывают, по-моему, самую суть темы «брачное объявление как символ сексуальной раскрепощенности», а в каком-то смысле даже ее «закрывают». «Опытный специалист обучает технике любви. Практика - очно, теория - заочно».

«Дорогие друзья! С целью усиления борьбы со СПИДом и вензаболеваниями в Н. Новгороде и других городах объявляется конкурс на замещение вакантных должностей руководителей подразделений «Гей», «Лесба», «Группа» и «Нудист».

Когда «симпатичная москвичка, бывшая спортсменка... желает познакомиться с мужчиной», и в перечне обязательных его качеств («благородство, интеллект» и пр.) помещает словосочетание - «с машиной», тут спорить нечего: обозначен предмет торга. Когда «молодой москвич», уклоняясь от автохарактеристики («подробности при встрече»), заявляет - «имею дачу», тут тот же случай. На «брачном рынке» на каждом шагу встречаются курьезы: мужчина, «имеющий квартиру и мягкий характер», готов вступить в брак с женщиной, «имеющей хорошую фигуру», - парадоксальность здесь очевидна и на уровне предложения, и на уровне спроса, и, в особенности, в сочетании того и другого. Или; «постараюсь решить ваши проблемы в обмен на решение моих», - формулировка, достойная стать эпиграфом ко всей этой, весьма многочисленной, группе объявлений, составленных по принципу «ты - мне, я - тебе», или, как совершенно спонтанно, по всей вероятности, но весьма точно написал один из авторов: «ты оцени..., я оценю...».

Да, действительно, здесь уместен метод сравнительной оценки. Здесь в лучшем случае мена, в худшем - купля-продажа. Здесь не кажется странным требование к возможному соискателю (соискательнице) быть «с жильем и материально обеспеченным», и не должно раздражать из номера в номер повторяющееся объявление некоей «блондинки, москвички, женщины-подростка», в котором с маниакальной настойчивостью повторяется одно и то же: «У вас квартира, машина, дача», «У вас дача, а/м, квартира»... Красиво жить не запретишь, тем более не запретишь мечтать об этом.

Другое дело, что характер этой мены-купли-продажи колеблется в весьма значительных пределах - от наглого обещания «юной девственницы подарить право первой ночи (а может, и следующих) мужчине, сделавшему дорогой подарок» и сутенерских посулов «мужчины с необыкновенно нежной душой, тонко чувствующего женщину, внести» в ее «одинокий образ жизни положительные перемены», при условии что «она» (или, вернее сказать, «они») «не бедны», до, положим, более или менее введенных в рамки приличия, не в последнюю очередь с помощью юмора, объявлений типа: «Золотая рыбка составит счастье старика (от сорока) без жилищных и материальных проблем, а главное - без старухи»; или «Молоденькая хорошенькая девчонка ищет суперсостоятельного крокодила, можно до семидесяти лет».

В указанных пределах располагаются десятки, если не сотни обращений, в которых вас покупают, а себя - продают, доходя подчас до, казалось бы, сегодня уже немыслимых наивности и нарциссизма. Особенно, что вполне естественно, усердствуют в последнем женщины: «Для настоящих мужчин! Имею все необходимые качества для женщины», «приятная во всех отношениях москвичка с очевидными крупными достоинствами», дама «большой сексуальной ориентации»; «элегантная дама», «дама высокого стиля» и, наконец, шедевр из этого ряда - «красивая леди, элегантная, изящная, наделенная душевной тонкостью, пониманием прекрасного, знанием этикета, безупречным прошлым, творческой профессией».

Но не эта лукавая женская готовность идти на поводу у вкусов гипотетического «настоящего мужчины» способна покорить современного «джентльмена». Его «проймут» не воплощенные абстракции мифа, а скорее уж - скажем так - мифологизация реальности, ее преображение, когда она остается узнаваемой и в то же самое время изменяется волшебным образом. Вот почти идеальное в этом плане обращение-обещание: «хотели бы вы после утомительного рабочего дня, приоткрыв дверь своего дома, вдохнуть приятный аромат душистого пирога, тонкий запах румяной жареной курочки? Открыть дверь дома, где вас встретят нежные глаза вашей жены и ее ласковые заботливые руки? Если да, то...»

Вот и мужчины, в массе своей настроенные куда более трезво (по крайней мере, на собственный счет), сообщают о себе: «мастер на все руки» или, чуть скромнее, «могу делать мелкий бытовой ремонт». И, представьте, такие, вероятно, пользуются «спросом» - по крайней мере, у тех женщин, которые, подобно владелице «дочки восьми лет» и «садового участка», хотели бы встретить человека «порядочного» и «с умелыми руками».

Ничего не поделать - на всем пространстве нашего отечества идет сегодня борьба за выживание, чему мы еще обнаружим немало доказательств.

В дело, однако, идут и «приглашения на яхту», и обещание путешествия на юг - от «недельной поездки на Черное море» до «совместного отдыха в Крыму (июль-август)». Отличным «манком» может считаться перспектива переселения из провинции в Москву, а также обещание «выезда в дальние страны». В этой категории объявлений чемпион такое: «Рада интеллигентному супругу. Возможна поездка за границу к моим родителям, где дорогой осуществит научные труды с успехом».

Здесь, однако, брачная сделка рискует стать просто сделкой, фикцией, прикрывающей чисто деловой интерес. Так, «две обаятельные деловые женщины» хотели бы построить свои отношения с «двумя не менее обаятельными деловыми бизнесменами» на основе «взаимной выгоды». Так, женщина, сообщающая о своей готовности вступить в брак с «состоятельным господином», не скрывает: «Желательно предоставление высокооплачиваемой, интересной работы». Остается предположить, что если бы в этих случаях практическая часть запросов реализовалась сама собой, то никаких «лирических» поползновений могло и не последовать вовсе.

Брачная «стихия», если так совершенно условно можно выразиться, иссякает здесь окончательно. Побеждает «мена-купля-продажа». Интересы бизнеса заглушают живые интонации и «призвук личности». И мир тотчас становится серым, сумеречным, скучным, как позавчерашняя газета...

На первый взгляд, может показаться, что прав специалист по брачным объявлениям и в большинстве случаев их подоплекой является в той или иной мере проявленная корысть. Так, для мужчин, по его данным, «обеспеченность» партнерши стоит на втором (после «стройности») месте, хотя лишь седьмая часть подателей объявлений мужского пола «заявляет о своем благосостоянии». И вообще, если верить статистике, «материальная состоятельность - основное, что интересует авторов брачных объявлений». Быть может, это и так, что не мешает, однако, в полной мере проявиться и совсем иным, куда менее корыстным мотивам.

Специалист по объявлениям рекомендуют их авторам в начале сообщения ставить некое «ключевое слово» - понятие, «кодирующее» и предложения, и запросы, ставящее акцент на самом главном, решающем моменте. Оно может быть, как видели, сведено к фатальной «триаде» - «квартира, машина, дача». Но с не меньшим успехом «ключевое слово» может вырваться за рамки утилитарности и выгоды. Не скажу, что в статистическом отношении нижеследующий вариант является преобладающим, но его заметность и, более того, внутренняя значительность являются для меня бесспорными: ищут нормальных отношений, мечтают о встрече с надежным человеком, заявляют о серьезности своих намерений...

«Нормальные девчонки, напишите мне!» - молодежно - задиристая формулировка. «Познакомлюсь с девушкой, для которой еще хоть что-то значат нормальные человеческие отношения!» - здесь уже привкус первой горькой встречи с реальностью, «хотелось бы для нормальных отношений встретить приличного мужчину», «познакомлюсь с женщиной с нормальным характером, т.е. не считающей себя центром вселенной», - здесь уже знание жизни, то самое, которое нередко оплачено немалой скорбью... Слово «серьезно» иногда оказывается в самых курьезных сочетаниях: «Пусть мне напишет девушка, и не просто так, а серьезно!», «серьезно познакомлюсь с симпатичной, доброй и ласковой девушкой». Еще одно - «хороший»: «Ищу мужчину хорошего и доброго для хороших отношений», наконец - «надежный» в самых разных вариантах: «Серьезный, неглупый, надежный хочет найти надежную...», «познакомлюсь с девушкой, спокойной, терпеливой, способной помочь в трудную минуту», «ищу жену добрую, спокойную, верную и способную верить, надеяться, терпеть, прощать и любить». Вот, как кажется, чемпион категории: «Маленькая хулиганка, с трудным характером, жил. и мат. проблемами и всеми вытекающими отсюда последствиями, ищет друга - доброго и терпеливого. Может рискнете перевоспитать?!»

Как видно, не так уж безнадежен среднестатистический отечественный автор брачного объявления - ему присущ весьма широкий спектр надежд и объявлений. В ряде же предложений отмечу в качестве «ключевого слова» достаточно неожиданное - «неординарный». Не берусь утверждать, стоит ли за ним преувеличенное сверх меры самомнение или действительная самобытность судьбы и характера. Важно другое - никто, оказывается, не хочет быть «как все», каждый ощущает свою неповторимость и даже готов подчеркнуть ее, вступая в обезличенный поток типографского шрифта на газетной полосе.

От чего бегут эти люди, которых социологи и психиатры с немалым правом называют «неблагополучными»? Какие побудительные причины заставляют их прибегать к достаточно неординарному способу контакта с внешним миром?

Прежде всего они бегут от одиночества, пытаются преодолеть ситуацию, которая, в первую очередь, и характеризуется ослаблением и затруднительностью этого контакта. «Одиночество для человека несколько неестественное состояние. Вам не кажется?» - вопрошает некто. «Ищу девушку для совместной борьбы с одиночеством»; «наверное, это крик души, но я устал был один», «на душе одиноко», «душа «позаросла бурьяном» Иногда это происходит под защитой шутки: «Милые женщины! Помогите избавиться от тоски. Днем работаю, вечером тоскую. Вечером работаю, днем тоскую». Иногда - резко, как крик: «Был женат, в редкие свободные дни гадко дурнею. Помогите выйти из пике». Иногда - просто, даже почти весело, но так, что горло перехватывает: «Скрасим одиночество перепиской! Парень, 28 лет, фельдшер, инвалид второй группы, люблю природу, путешествия, котов, смех, гороскопы, философию, готовить. Пишите, что хотите». И всегда спасением от одиночества, тихой пристанью в море житейских неурядиц им видится одно и то же - то, для чего весьма, быть может, неточным, но бесспорно «ключевым» определением становится одно слово.

Они не уверены в формулировках и, вероятно, не слишком разбираются в границах понятий и их оттенках. Кто-то пишет: «познакомлюсь для души», «хочется внимания и заботы в ответ на нежность и тепло», «ищу спокойную, обычную женщину, которая не ждет звезд с неба, а ждет любовь, верность, семью», - как бы вслепую, на ощупь, приближаясь к этому самому «ключевому слову». Они на каждом шагу впадают в ересь словесной путаницы, употребляя выражения-эрзацы, слова-заменители: «ищу красивую душой, телом женщину, для которой секс явл. праздником души и тепла, а не орудием вымогательства», «познакомлюсь с обаятельной женщиной, для которой секс - источник жизни и вдохновения», «сколько нежности, сколько нерастраченной ласки подарю сексуально одинокой женщине», - пока, наконец, не выходят на точное обозначение искомого. И тогда становятся совсем не важны конкретный подбор слов в том или другом объявлении, его интонация - от сдержанной и лапидарной («хочу любить и быть любимым») до взвинченно-эмоциональной («пожилой интеллигентный отшельник ищет сударыню, любимую до слез»), - слово найдено. И это слово, разумеется, - «любовь».

Тут бы и отдохнуть душою самому автору. Тут бы ему и расслабиться в тихом умилении перед наконец-то обретенной в столь диковинном жанре «человеческой душой». Не тут-то было - не дают расслабиться поиски максимально четкого «среза времени», ради чего впору и душой пожертвовать. Впрочем, она, душа эта самая, вне времени и пространства не обретается. Она поневоле принимает самые причудливые очертания, совпадающие с рисунком этого времени и этого пространства.

«Выйду замуж за мужчину, который сможет каждый день покупать детям фрукты».

«Осталась с ребенком совсем одна. Ищу покровителя своему двухлетнему сыну. Нужна материальная и, главное, моральная поддержка».

«Я молодая, симпатичная беженка, имею дочь, квартиры нет. Есть ли рыцарь, который согласен стать моим мужем и отцом девочки?»

«Сломленная попытками пробиться в этой жизни, хотела бы обрести моральную и материальную поддержку».

«В мире, где все покупается и продается, откликнитесь, кто еще может любить не за что-то».

Вот и произнесено другое «ключевое» для моего анализа слово, которое кратчайшим образом способно вывести нас к образу, скажу по-научному, континуума или хронотопа нашего теперешнего обитания. Это слово «мир».

Податели объявлений сами же пытаются подыскать этому миру определение: «сумасшедший», «трудный и неподвижный». Еще его можно было бы назвать бесприютным, то есть таким, в котором, как говорит один из самых пронзительных «униженных и оскорбленных» героев Достоевского Мармеладов, и идти-то больше некуда в самом прямом и безжалостном смысле этих слов - идти некуда.

«Буду рад знакомству с простой женщиной, которая сможет приютить у себя в квартире или деревенском доме скромного мужчину».

«Милые вы мои московские красавицы! Помогите, пожалуйста, замерзающему Дон Кихоту найти Дульсинею с жилпл.».

«Москвич, давно разведен, встречусь с близкой душой женщиной, имеющей (увы!) место, где жить вместе, вдвоем».

«Не имею ничего, отдам всю любовь и ласку бескорыстной москвичке, жильем обеспеченной».

«Женщина, имеющая взрослого сына, познакомится с мужчиной. Живу с родителями»

В каждом из этих объявлений - свой лад, своя интонация, свой определенный подбор слов. Их трудно спутать, как трудно спутать житейские ситуации, в них отразившиеся. Однако все эти объявления и все эти ситуации вписаны в один и тот же окоем обездоленности, заброшенности, безразличия, которым отличается «срез» «нашего времени», «пространство» нашего сегодняшнего существования. Эти позывные одиночества и неустроенности никак не спутаешь с требованиями «квартиры, а/м, дачи», с попытками осуществить выгодную мену или удачную куплю-продажу, хоть они и располагаются в одном времени и пространстве и, казалось бы, порождены сходными причинами. Здесь иное, совсем иное, отличающееся от предложения «мены-купли-продажи» как поданный в эфир сигнал «SOS» отличается от коммерческой рекламы пробковых поясов или надувных лодок, хотя и эти последние вполне могут пригодиться при спасении на водах.

Здесь, может быть, крушение идеалов и надежд целого поколения, даже, вероятно, несколько поколений, воспитанных и воспитавших себя в уважении к духовным ценностям, представители которых сегодня, скрепя сердце или стиснув зубы, сообщают о себе: «не спонсор», «не пью, не курю, деньги совсем зарабатывать не умею», «люблю настоящую литературу, к бизнесу не способен, в остальном нормален».

Целый большой мир остается где-то за пределами таких объявлений с их малой площадью, неминуемыми умолчаниями и неизбежной скороговоркой. Но какой-то своей частью он все же в них обязательно присутствует - сумасшедший, трудный, неподвижный, бесприютный... И отстаивая свое «внутреннее я», может быть, воздвигая последнюю защитную перегородку между собой и этой внеположенной и давящей громадой, может быть, из самых последних сил отчаянно сопротивляясь, человек негромко так, словно бы для себя самого, пишет: «Я не осуждаю этот мир, но часто предпочитаю ему другой, созданный моим воображением», - и, обращаясь к пока что не известной ему, им еще не найденной спутнице, добавляет: «Вот если бы я мог взять с собой и тебя...»

Когда читаешь брачные объявления все подряд, возникает довольно странное чувство: рядовая информация постоянно тяготеет к тому, чтобы перестать быть ею, все время ощущается установка авторов на исполнение самых разных, иногда весьма далеких от их «естества» социально-психологических ролей.

В самом деле - в течение одного только дня (я уже не говорю - месяца или года) человек постоянно меняет свои ориентации. Он попеременно выступает в качестве мужа, отца, согражданина (в городском транспорте) и сослуживца (на работе), приятеля и друга, может быть, возлюбленного или жаждущего им стать, снова согражданина, и снова отца и мужа, и так далее, и тому подобное. В соответствии с этим он без всякого усилия меняет ролевые установки на подсознательном уровне и в то же самое время совершенно сознательно (и даже старательно) действует, таким образом, каким представляет себе наилучшее исполнение той или иной своей роли.

Вот и в брачных объявлениях происходит примерно то же самое. Только еще заметнее эта установка, очевиднее старательность, а зачастую - что греха таить - и неловкость... Каждый пишет то, что ему подсказывает его опыт и чутье. Каждый мобилизует всю свою фантазию на свершение своего рода «творческого акта», собираясь с силами, как собирается актер при выходе на сцену за мгновение до кульминационного момента роли и сообразно своему «таланту».

На помощь, разумеется, приходит «художественный» опыт, полученный из популярных любовных романов, широко известных телевизионных сериалов, из эстрадных шлягеров и дешевых видеофильмов. Ни в одном из этих источников авторы, что называется, за словом в карман не лезут, «лепят» что им в голову взбредет - и «последним» словом объявления, таким образом, нередко становится «первое» слово, а точнее - первое попавшееся. Оформление расхожего штампа завершается сразу же после его рождения: на страницах газет, помещающих брачные объявления, нередко царит то, что называется «кичем».

Это, однако, вовсе не означает, что творческое усилие отсутствует вовсе, что здесь не рождаются своего рода шедевры. Порой одни восходят к народному лубку. Другие исполнены самоиронии и сознательного алогизма, которым мог бы позавидовать сам Хармс. Ирония позволяет преодолеть неловкость в процессе исполнения непривычной и достаточно двусмысленной роли. Алогизм придает высказыванию самоценность и в то же время как бы поднимает автора над ним.

Можно сказать, что брачное объявление располагается в области, пограничной между рядовой информацией, психологической прозой, лирической поэзией и безымянным народным творчеством. «Безымянным» в широком, разумеется, смысле слова, поскольку каждое объявление подписано, к каждому приложен адрес или телефон. Это творчество безымянно, анонимно именно потому, что у него тысячи имен, тысячи адресов и тысячи телефонов.

На первый взгляд, такое сочетание кажется полным абсурдом. На самом деле оно в высшей степени естественно. В нем выражаются напряженные отношения между тем, чем является человек на самом деле, и тем, чем он хочет казаться, между тем сокровенным, что он собирается сообщить, и тем, что его сообщению суждено появиться на газетной странице где-то между рубриками «Продажа недвижимости» и «Ищу работу». В брачном объявлении человек предстает таким, каков он есть, каким он сам себя представляет и каким он хотел бы, чтобы его представляли другие.

Обращает на себя внимание необычайная пышность и вместе с тем банальность лексикона. Высокие слова становятся неким общим местом, нередко обозначают не слишком понятные самим авторам начала, качества, отношения. Косвенным образом это свидетельствует об определенной девальвации нравственных ценностей, но то и дело пуская в ход словесные штампы, люди снова и снова идут на штурм любовного «Олимпа».

Они призывают: «ваша духовность и тонкость желательны» (другой вариант того же автора - «одухотворенность и задумчивость желанны»). Они предлагают «встречи в море искренних страстей» и мечтают о «простых и высоких встречах» (вариант - о «нежных и трепетных»). Наконец, они жаждут отыскать «страстную душу, которая хочет быть сожжена сумасшедшей мистической страстью и жить в таком огне».

На первый взгляд, этот «перебор» нелегко превзойти. Не тут-то было. Трудно даже представить ту по-восточному затейливую «образность», к которой подчас прибегают авторы: «москвич, одинокий тюльпан, познакомится...», «познакомлюсь с нежной, как лепесток розы, девушкой»; «два нежных бутона розы вянут без тепла и ласки».

Впрочем, экзальтированность может вполне обходиться и без этих диковинных оборотов. Достаточно ощутить призывную, взвинченную интонацию: «Любимый, единственный, неповторимый, я очень жду тебя и надеюсь, что ты есть. Жду и верю». Это, конечно же, не вопль, а его старательная имитация. Или: «Здравствуйте, замечательная девушка! Спасибо Вам за то, что Вы такая! Если Вы напишете, то Вам обязательно ответит парень...» Это «Вы» с заглавной буквы, это «спасибо» свидетельствуют, пожалуй, о том, что перед нами человек «с подходцем», по-старинному - сердцеед.

Нередки объявления-«новеллы» или даже «трактаты» о любви, которые ничего не стоит развернуть в многолистное повествование:

«Милая моя! Ты где-то рядом, и пока еще так далеко. А я уже не могу без тебя, без твоих губ и рук, без тебя всей! Ты прекрасная и обаятельная москвичка, внешне очень сексуальная, у тебя шикарная улыбка и испепеляющий взгляд. Ты молода и стройна. Ты мужественная и сильная, и в то же время нежная и беззащитная, и любовь в жизни значит для тебя не меньше, чем для меня. И лишь тебе одной я отдам свое сердце и всего себя... Не потеряй меня!» (Вот она - клишированность мышления: интонация «тащит» в одну сторону, а «шикарная улыбка, и испепеляющий взгляд» - в другую).

«Если где-нибудь найдется мужчина, который с серьезными намерениями захочет и сможет понять непростую натуру 38-летней свободной Рыбы, которая понравится ему не только своими достоинствами, но и недостатками; мужчина, в котором есть сила и надежность стать ей другом жизни; мужчина, которому она захотела бы стать верной и надежной подругой, - пусть он напишет ей! О Рыбе...»

Эти точки с запятой, эти «который» и «которая», эта бесконечная фраза, составленная как бы с придыханием, вызывает зависть - автор, что называется, не боится чистого листа бумаги...

И вот все ближе, ближе момент; когда скромное газетное объявление готово превратиться чуть ли не в стихотворение. Этот момент весьма важен при переходе от себя «реального» к себе же - «идеальному», от того, какой есть, к тому, каким хочешь казаться. Простая рифмовка слов есть уже некая причастность «высокому». Этот момент перехода от прозы к стиху не слишком заметен, поскольку и прозой можно продемонстрировать «нежность и трепетность» чувств сверх всякой меры и самыми различными способами: на лирический лад, например, - «Мы с тобой комочек счастья, любви и тепла», на лад «рыцарской баллады» - «Очаровательная принцесса или Золушка, ищущая неземной любви! Доблестный рыцарь из страны Иллюзий увезет Вас на белом коне в волшебный мир исполняющихся грез, оживших сказочных героев и безмерного счастья. У рыцаря все в порядке, хорошая внешность, ученая степень, свой бизнес, достаток» (как характерен этот переход от «грез» о «неземной любви» к «бизнесу» и «достатку», - видимо, нынче без «прозы» никакой «поэзии» не выстоять, не выжить).

Переход к стихам начинается с какого-то «бормотания», при котором делается робкая попытка рифмовать концы строк: «Очень трудно на это решиться, переломить себя и с объявлением обратиться о том, что ищу тебя». Следом обрисовывается известная ориентация на «серьезную» поэзию со своим ритмом и размером: «Хочу любви, хочу тепла, но не имею, хочу, чтоб ты ко мне пришла. Не пожалеешь». А там уже рукой подать и до в самом деле индивидуальной поэтической интонации, которая не может не расположить к автору: «Если Вы сидите дома и грустите почему-то и, не зная, чем заняться, грустно смотрите в окошко, подойдите к телефону и случайно позвоните. Вам ответят и, быть может, пригласят на чашку чая. Так решайтесь и звоните, Вам ужасно будут рады. Поскучаем лучше вместе, чем грустить поодиночке».

Разнообразны поэтические ориентиры - от пародирования известных опереточных арий («Устал синеть я у чужого огня. Ну, где же печка, что согреет меня») до настоящей народной частушки или лубка («В предвоенной шкуре Тигра появился я на свет. Водолей по Зодиаку. Отца, матери уж нет. Ростом с Пушкина удался. Бакенбардов нет, усов. Слов на ветер не бросаю. Нежен, предан и здоров», «Солнце катится на лето и растаяли снега. Без любимой, счастья - нету в этой жизни ни фига»).

Обращение к стиху - всего лишь один из «полюсов настройки» брачного объявления (отрезвляющий противовес составляют публикации типа: « Возможно сожительство. Остальное покажет время»; или, в более смягченном варианте: «Давай встретимся, поговорим, а там - видно будет»). Но этот «полюс» необычайно важен: пусть даже просто «проболтанные» стихами объявления говорят не только о значении, которое публикатор придает им, но и о той значительности, которую сам он обретает в собственных глазах.

Люди, как уже говорилось, бегут усредненности и серости, они настаивают на собственной незаурядности, всегда готовы ее придумать и преувеличить. А потому не скупятся на самохарактеристики, которым любой мог бы позавидовать. «Простой русский парень» так аттестует себя: «романтическая душа, лирическое сердце, умелые руки и трезвая голова». Некто «мат. и жил. обеспеченный» сообщает о себе: «очень интересен внешне и внутренне». «Спокоен и учтив», «общителен и красив», «замечательный, чуткий, контактный» и, наконец, коротко - «хорош собой»... Отражением этого потешного нарциссизма в мужских объявлениях становятся и фразы вроде «увы, полагаю, отвечу не всем», «если вы не уверены в себе, не пишите», и «без этих данных прошу не писать». Объяснение этой малосимпатичной фанфаронады отыскалось в словах еще одного чеховского «человека в футляре», заключившего перечень требований, которым должна отвечать его будущая избранница, «писаная красавица», так: « Просто симпатичным мои извинения, т.к. хочется праздника!» Все-таки - мотив.

Особенным почетом пользуется причастность искусству. Это проявляется то в шутливом приглашении: «Любимый художник Кустодиев. Хотелось бы поговорить об этом с мужчиной до 45 лет», то в ни к чему не обязывающих саморекомендациях: «Девушка прекрасной души! Нестареющий гений ищет тебя!», то в несколько настораживающих заявлениях о «культурной ориентации», «красивая, эффектная, преуспевающая леди... драматург, ген. директор фирмы»; или: «преподаватель с культурно-духовной ориентацией». Мне запомнились два объявления, поданные иностранцами. В них на самом видном месте были поименованы литературные склонности искателей - «канадец, инженер, поэт, автогонщик ищет...», «успешный американец, врач и писатель, ищет...» - из чего я сделал вывод, что иностранцы уже осознали: русскую женщину без таланта, без художественной одаренности не завоюешь.

Но как ни хочет «загримировать», «нарядить» себя человек, его душа все равно просвечивает сквозь самую диковинную, самую далекую от его действительной сущности личину. Поэтому со всех точек зрения предпочтительнее (и, безусловно, значимее для гипотетического адресата) те сжатые, даже огрубленные фразы, в которых люди пытаются соотнести себя со временем и миром, в которых определенным образом происходит выяснение отношений человека с жизнью: «обеспеченным не скажусь, независим вполне», «не энциклопедия, но и не пустой», «ничего особенного, может есть и достоинства», «вроде симпатичный», «вроде приличный», «не спонсор, а потому - не бессильный». Наиболее привлекательными, на мой взгляд, являются те брачные объявления, авторы которых пытаются сообщить читателю о достаточно серьезных своих намерениях и в то же время передать собственное ощущение несерьезности жанра, к которому по необходимости они вынуждены обратиться. Именно в таких объявлениях сполна реализуется юмористическая интонация, всякий раз - на свой лад, всегда направленная к построению некоей «игровой модели», в которой уже прикинуто распределение ролей и подготовлено возникновение определенной атмосферы,

«Мужчина жизнерад., средних лет, ищет женщину доброго нрава для разговора о погоде»; «познакомлюсь с женщиной для решения жизненных проблем»; «Тигр, Лев, окрас светлый, глаза серые, зубы белые... с логовом... ищет домашнюю хозяйку, москвичку с клеткой», «предлагаю собачку, тачку, дачку и себя в придачку», «предлагаю во временное, безвозмездное, длит., но не очень частое пользование муж.», «хочу пострадать от любви к неженатому московскому родственнику Рокфеллера, при том немеркантильна», «приглашаю к себе на лесную ферму у озера под Москвой для корректуры исторического романа о викингах. Нервных прошу не дергаться», «полусвободный, но симпатичный фантазер отпустит грехи кающейся Марии-Магдалине, просто Марии или Маше».

Здесь, что называется, всего понемножку - и необходимая информация, и определение намерений, далеко не всегда окрашенных сентиментальностью и вовсе не обязательно связанных с матримониальными планами, и элемент неожиданности, придающий объявлению игровой характер, и то, что можно было бы назвать поиском индивидуального художественного решения. Именно как результат сочетания всего этого возникает ощущение «своего голоса», неповторимо-личностного начала, что, собственно говоря, и является конечной целью брачного объявления.

За каждым таким объявлением - характер и судьба человека, психологический склад личности и ее ценностная ориентация. Кажется, что особенного в том, что «женщина 43/ 168, приятной полноты» сообщает: «Маленькое, милое суверенное государство отдаст портфель премьер-министра и министра обороны в надежные, но нежные руки. Вопросы соцобеспечения и культуры оставляю за собой»? Но какая симпатичная аура возникает вокруг этой публикации, одной среди многих и многих сотен других! Или - «Тихая, как японка, вежливая, как эскимоска, активная, как американка, веселая, как чукча, и нежная, как филиппинка, если Филиппок будет рядом». Это, на мой взгляд, прелестное объявление свидетельствует не только о живом чувстве юмора, умении автора подняться над двусмысленностью ситуации и отстоять свою личность, свое достоинство. Оно демонстрирует неисчерпаемость вариантов, непредсказуемость интонаций, оно обещает все новые и новые совершенно неожиданные проявления человеческой природы в вечном и неутомимом ее стремлении к счастью и полноте бытия.

Брачное объявление «работает» как анкета, с той только разницей, что его авторы сами выбирают, какие ставить перед собой и другими вопросы и как именно на них отвечать, Но оно еще и маленький театр. Автор сначала выступает в качестве «премьера», создавая свой собственный образ, творя некую наиболее благоприятную, с его точки зрения, «атмосферу». Затем он поневоле переходит на роль зрителя, поскольку выказывает свои ожидания, формулирует свои требования. Застенчиво или, напротив, весьма решительно набрасывает он образ того человека, на встречу с которым рассчитывает. Его фантазия направлена на себя самого и вместе с тем - на другого, на неведомого адресата и гипотетического партнера. Между автором и «другим», таким образом, завязывается непрерывный и воистину полифонический заочный диалог.

«Привлекательная женщина будет рада знакомству с умным мужчиной». Не напоминает ли это известный анекдот, связанный с Бернардом Шоу: некая красавица попыталась завоевать руку и сердце знаменитого драматурга таким аргументом - все дело в детях, которые красотой пойдут в мать, а умом, натурально, в отца. Общепризнанный остроумец отразил матримониальные притязания таким юмористическим соображением: а что если будет наоборот?

«Брюнетка с голубыми глазами и длинными волосами... ищет...», «привлекательная, славянской внешности, золотые волосы, голубые глаза... желает познакомиться;..». Милые дамы, вероятнее всего, поостереглись бы расхваливать свои глаза и волосы, если бы знали чеховского «Дядю Ваню», если бы помнили реплику Сони - «Когда женщина некрасива, то ей говорят: «у вас прекрасные глаза, у вас прекрасные волосы».

Когда же разбитная девушка пытается сэкономить место и спрессовать информацию, так сказать, в один монолит, она, ничтоже сумняшеся, пишет: «Скарлетт ищет своего Ретта Батлера» - и тем исчерпывает и свой портрет, и портрет своего потенциального избранника, и характер искомых отношений, и все это при помощи обращения к популярному литературному и кинопроизведению.

Однако прямые ассоциации и отсылки вовсе не обязательны. Стихия театра пробивается сквозь скупые строки объявлений, она смешивает трогательное и смешное, искреннее и странное в какую-то сложную и подчас довольно-таки непрозрачную «взвесь». Это проявляется и в том, как объявления представляют «другого».

Что можно сказать о таких экстремальных случаях, когда женщины заявляют: «если вы врач... то я жду ваш телефон», или «для создания семьи познакомлюсь с милиционером»? Разве только то, что отечественные медицина и правопорядок на ладан дышат. Хотя, впрочем, может быть, и тут - свой опыт, свое неповторимое прошлое, какая-то «игра» судьбы?

Но вот на сцену выходят люди, которых, по выражению Достоевского, можно было бы назвать «сладострастниками», - фетишисты, вроде Дмитрия Карамазова, который некий «изгибец» в мизинчике грушеньки превыше жизни ставил. «Я вас встречал (во сне?). Вы русская, но слегка тронуты монголоидностью, иногда надеваете очки». Ладно - «монголоидность», но зачем же еще и очки? Или - «познакомлюсь со стройной, с полными губами и большими глазами». Или - «ищу очень красивую женщину... с очень большой грудью». Или - «ищу любимую жену... с внешностью фотомодели, ровный гибкий позвоночник». Когда же одно и то же объявление такого типа встречается в одном и том же издании раз, другой, третий - поневоле становится как-то не по себе, начинает тревожить его странная навязчивость.

Подчас, разумеется, за странностью стоит какой-нибудь казус, быть может даже весьма смешное и понятное обстоятельство. Не исключено, однако, и иное - обыденное то и дело готово обернуться причудливым и даже таинственным. Когда мужчина пишет: «познакомлюсь с миниатюрной женщиной», по всей вероятности, им движет невысказанное соображение о собственном, должно быть, весьма невеликом росте. Но ведь он тут же и добавит: «рост не выше ста тридцати см.» чем спровоцирует всякого рода сомнения и догадки. Когда женщина сообщает, что готова «познакомиться с мужчиной с душой женщины», то это вполне может означать, положим, потребность в нежности и ласке, на которую с ее точки зрения, мужчины редко когда способны. Когда же она поясняет: «на пятьдесят процентов», тут уже открывается простор домыслам (уж не трансвестит ли, не транссексуал является объектом ее желаний?).

Рядом же с этим - чистая игра фантазии, капризы соображения, нередко довольно потешные. «Молодой человек желает познакомиться с девушкой 21/175, разм. 44-46» - здесь потрясает не только избирательность и однотипность критериев, отсутствие в перечне более существенных качеств, но и стремление все перевести на язык цифр, прибросить на весы, измерить портняжным метром. Вот молодой человек сообщает, что охотно «познакомится с девушкой, похожей на Кейт Буш». Убейте меня, но я знать не знаю, кто такая Кейт Буш, не возьму в толк, с какой стати автор возводит ее в степень идеала, и никак не могу согласиться с узостью его предпочтения. Думаете, причина тут в том, что в «делах любви» фенотип существеннее генотипа (иначе говоря - внешность важнее характера)? Не тут-то было: «буду рад знакомству с девушкой по имени Елизавета». Вот так. О внешности вообще ни слова. Фетишизм имен? Может быть, может быть. Ведь сочинил же некто такое, я бы сказал, невиданное объявление: «Таня Хаустова, звезды мне открыли твое имя. Ты, Танечка, моя судьба. Если есть на свете такая, то пусть мне напишет. Возраст не важен». Не исключено, конечно, что здесь розыгрыш, то есть опять-таки «мини-театр». преспокойно существует такая Таня, и чтобы внушить ей любовь - и так далее, и тому подобное. А если нет? Если есть - фатализм, пусть в наинаивнейшей форме?

Что ж, тогда тем более «театр», потому что человек играет уже не с человеком, но с собственной судьбой.

Однако достаточно фетишизма, фатализма и прочей почти что мистики. Стоит сменить жанр на самый что ни на есть юмористический, возникающий на уровне игры слов и комедийных ситуаций и не нуждающийся в каких-либо комментариях. «Буду рада знакомству с интеллектуально верным москвичом», «ищу чувственную москвичку, готовую к семейной жизни», «познакомлюсь для брака с неполной девушкой», «познакомлюсь с интеллектуальной девушкой без прошлого», «познакомлюсь с одинокой москвичкой, худой и адекватной». И наконец: «Только для русского, доброго, скромного, не лысого, способного понять, что если написано звонить после 22 ч., значит, так и надо звонить».

И снова меняется декорация, тон, атмосфера - смешное оборачивается серьезным, наивные выражения выносят на поверхность далеко не шуточный смысл: «если вам, как и мне, чуждо мещанство и близко сознание, то прошу...»

И оказывается, что вопросы веры волнуют людей ничуть не меньше, чем «монголоидность», «большая грудь» или «полные губы», что хватает места и тому, кто взывает к «православной христианке, от всего сердца любящей Господа», и тому, кто готов «познакомиться с женщиной, для которой, как и для меня, познание мудрости и полноты жизни приходит с Востока», и тому, кто хотел бы встретиться с «женщиной, активно неравнодушной к сознанию Кришны».

Для кого-то все это - пустые слова, гниль. Но хочется думать, не для некоего Армана, который «готов доказать свою верность, честность и надежность девушке без националистических предрассудков». И не для тех очень многих мужчин, которые пишут в своих объявлениях: «можно с ребенком», «ваш ребенок не помеха», «ваш ребенок - радость» и даже «приглашаю женщину-вдову с 2-3 детьми от десяти лет для создания дружной, крепкой семьи».

Все оказывается куда значительнее и больше, перестает восприниматься только в игровом плане или в плане утилитарной информации.

Этот мир цветной, он полон жизни и увлекательных контрастов, он населен живыми людьми, вовсе не похожими друг на друга. В нем девушки, «отличные от других», ищут молодых людей, «четко выделяющихся из толпы». В нем мужчины и женщины, все до одного, отвечают самому строгому требованию: «наличие неординарности обязательно», - хоть об этом, не исключено, сами они и не задумываются, не помышляют. И все это от того, что они - люди.

Даже если бы все без исключения брачные объявления действительно состояли всего из одной фразы - «Ищу спутника жизни» - и отличались бы лишь сведениями о возрасте, росте и весе соискателей и искомых, даже тогда между строк можно было бы прочитать все то же. То, о чем эти мужчины и женщины, эти девушки и юноши, к великой моей радости, открыто и не стесняясь, пишут сегодня, отыскивая подчас и в самом деле <высокие и простые» слова: хочу «найти себя в этом безумном мире», «ищу счастья», «ищу человека».

Через хаотичную россыпь всевозможных, вкривь и вкось идущих сообщений пробиваются навстречу друг другу позывные, настроенные на одну и ту же частоту:

«Жалкое, ничтожное создание, не интеллигентен, неряшлив, хам, соплив постоянно, нищ и убог. Танцуют все! Кроме полных, Скорпионов и стерв. Другие перевелись?».

«Где ты, мой единственный, урод, нищий, альфонс, алкаш, глупый до безобразия. Если чувство юмора позволило тебе увидеть себя, то симпатичная... будет рада знакомству с тобой».

«Необыкновенно простая девушка ищет доброго, но уставшего от одиночества и непонимания парня».

«Молодой москвич познакомится с очень простой девушкой для создания семьи».

«Привлекательная петербурженка ищет доброго лидера, умеющего отстоять свой внутренний мир и личные ценности от моего посягательства».

«Чрезвычайно занятой... люберчанин... ищет девушку, у которой хватит сил затащить меня в загс».

Попробуйте разбить эти объявления попарно, и вы увидите, что диалог уже начался, что персонажи, еще не встретив друг друга в реальной жизни, уже встретились на одной и той же газетной странице, и дай, как говорится, Бог, чтобы они друг друга услышали.

Человек смотрится в мир, как в зеркало, и видит в нем одного себя. Он подбирает партнера, как шляпку или новый телевизор. Человек отсекает от себя вместе со «Змеями, Скорпионами, Рыбами и Котами» все человечество, а вместе с «блондинами (и без волос любого цвета)» - все человеческое. О, разумеется: «она» - «амплитудна» и у «нее» - «творч. проф.». Иногда же, напротив, повтор позволяет «прочитать» характер и судьбу полнее, увидеть их как бы в движении некоего сюжета, хотя объявление дается одним и тем же человеком, и в процессе его написания он вряд ли мог измениться.

«Познакомлюсь с молодой и миниатюрной женщиной, желательно безработной, условие: мягкий, уступчивый характер и никаких амбиций, пойдем на яхте. О себе... Геннадий».

«Познакомлюсь с молодой и миниатюрной женщиной для длит. отношений, а также совместного отдыха на яхте летом. Мне 55 лет... Геннадий Валентинович».

«Молодую и миниатюрную женщину приглашаю к длительному сотрудничеству летом на яхте, а в остальное время... у меня дома. Я старый, лысый и толстый... Ген. Вал.».

Вряд ли из этих строк извлечется блоковский «жизни гибельный пожар» и вообще нечто из ряда вон выходящее. Нет, здесь мелкая рябь повседневности. Но под нею - движение к трезвому и точному взгляду на жизнь, прежде всего - на самого себя. О, этот «Ген. Вал.», столь требовательный сначала и столь скромный в конце, с его зацикленностью на яхте по той, вероятно, простой причине, что «козырять» ему больше нечем, этот «старый, лысый и толстый» и, должно быть, ничем не примечательный человек никак не «безнадежен»! Он носит в себе целую жизнь невысказанную, он прямо-таки просится на сцену.

Готовые сюжеты свернуты тугими петлями в скупых строках объявлений. Кажется, потяни за ниточку, и начнет развертываться история - одна, другая, третья. «Моя тетя добрая и симпатичная. Помогите мне найти для нее хорошего человека»... «Познакомлю любимую маму с добрым мужчиной до 60 лет»... Вот уже начинает звучать в брачных объявлениях, как сказал бы Лев Толстой, «мысль семейная», возникают беглые очертания прожитого и пережитого.

И как особенно яркие на общем пестром фоне проступают объявления, авторы которых тяготеют к крайностям, к полярным противоположностям - дерзкому эпатажу и истовой серьезности, игре и подлинности, розыгрышу и искреннему переживанию:

«Обречен по жизни влюбляться в стерв. Ищу яркую и умную девушку... с дурным характером».

«Москвичка, вдова. Муж меня очень любил! Ищу друга для создания семьи».

«Русский по национальности, итальянец в душе, познакомится с итальянкой».

«Я хотела бы встретить мужчину, который поможет мне вновь почувствовать себя женщиной, пробудит утраченные в неудачной семейной жизни чувства».

«Всем! Всем! Всем! Кто держал пульс зрителя со сцены. Балеринкам, танцовщицам, балетмейстершам и др. деятелям искусства. Позвоните. У нас есть повод для знакомства».

«Ищу простую, нормальную женщину, понимающую, что жизнь одна, и она только в семье».

В этом находят замечательное подтверждение слова Варлама Шаламова, как-то заметившего, что человечество меняется чрезвычайно медленно, а может быть, не меняется вовсе. Брачное объявление - едва заметная пометка на полях «книги жизни», ничтожный анекдот и едва ли не нонсенс. Но вот еще и еще одно, и уже весь мой стол усыпан кипой маленьких белых листочков. Мне удалось всего лишь торопливо перебрать их в присутствии читателя. И если при этом ему на память как бы сама собой пришла мысль старого русского писателя Михаила Пришвина о долге человека и художника «высказать то, что молчаливо переживается миром», потому что от этого «изменяется сам мир», то мое обращение к столь сомнительному и смешному жанру было небесполезно.