В. М. Пивоев (отв ред.), А. М. Пашков, М. В. Пулькин

Вид материала

Документы

Содержание Карельские православные братства Православного духовенства

Подобный материал:

• В. М. Пивоев (отв ред.), М. П. Бархота, А. В. Мазур «Свое», 2224.87kb.
• В. М. Пивоев (отв редактор), М. П. Бархота, Д. Д. Бреннон «Свое», 1818.36kb.
• Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
• Международной Ассоциации «Диалог культур», 1247.87kb.
• Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран, 3282.27kb.
• Введение пятая научная конференция продолжает обсуждение теоретических и практических, 1707.18kb.
• А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов,, 10249.24kb.
• О. Г. Носкова Раздел работа психолога в системе образования и в социальном обслуживании, 10227.59kb.
• Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания, 5436.4kb.
• Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.

КАРЕЛЬСКИЕ ПРАВОСЛАВНЫЕ БРАТСТВА:

ФОРМИРОВАНИЕ И ПЕРВЫЕ ГОДЫ СУЩЕСТВОВАНИЯ


Деятельность карельских православных братств относится к последнему предреволюционному десятилетию. Они были созданы в то время, когда в Финляндии оформилось и начало действовать национальное и религиозное движение (названное в русских источниках того времени «панфиннизмом»), направленное на отторжение карелов от России. Первыми обратили внимание на «панфинскую пропаганду» деятели Финляндской, Олонецкой и Архангельской епархий, которыми и были инициированы три съезда, посвященных этой проблеме: Ухтинский (10–13 декабря 1906 г.), Видлицкий (20–24 января 1907 г.) и Съезд русских деятелей в Кеми (16–19 сентября 1907 г.). Среди предложенных съездами многочисленных методов борьбы с «панфиннизмом», включавших экономические, культурные и церковные мероприятия, одним из важнейших было признано создание православного братства, которое должно было бы действовать в Олонецкой и Архангельской губерниях и Финляндии¹.

Православные братства известны еще с эпохи средневековья. С самого начала они стали неким объединением братьев по вере с определенными формами коллективной церковной жизни². Первые из известных нам братств возникли в русских православных районах Польши во второй половине XV в., и вскоре их деятельность переросла в борьбу с униатством и католичеством за православие³. Однако к XVIII в. братства стали уже редким явлением, и только в 1860-е гг. в связи с усилением влияния раскола, ростом сект и «латинско-польской пропаганды» произошло возрождение старых и создание новых братств. В 1864 г. появились «Основные правила для учреждения православных церковных братств», и число новых церковных братств в России стало расти⁴.

Братства могли появляться везде, где православие сталкивалось с иноверием. Так, одним из крупнейших стало братство св. Гурия, основанное в Казани 4 октября 1867 г. и поставившее своей задачей обращение мусульман и язычников Поволжья в православие⁵. В основе его деятельности лежала разработанная незадолго до этого система Н. И. Ильминского, которая впоследствии получила распространение далеко за пределами Поволжья⁶. Основные положения системы Ильминского, как и деятельность самого братства св. Гурия, без сомнения, использовались в работе Карельских православных братств.

Инициатива в создании Карельского братства принадлежала финляндскому епископу Сергию (Страгородскому) – будущему Патриарху Всея Руси. По его указанию противолютеранским миссионерам иеромонахом Киприаном был разработан проект устава братства, вызвавший, однако, недовольство архангельского епископа Иоанникия. Реакция архангельского архиерея положила начало глухой распре между, с одной стороны, Финляндской и Олонецкой, а с другой — Архангельской епархиями, результатом которой стало возникновение и на протяжении более чем года сосуществование двух Карельских православных братств. Причины этого конфликта сводились в целом к нескольким принципиальным установкам.

Иоанникий считал, что устав Киприана сильно снижает роль епархиальных архиереев в деятельности братства и не указывает конкретно на источники денежных средств его бюджета. Существенным было также требование, чтобы финские переводы священных книг распространялись только в пределах Финляндской епархии⁷. В целом же замечания Иоанникия отражали его стремление поставить братство под неусыпный контроль местных церковных властей, то есть фактически сделать из него еще одно епархиальное учреждение.

Сергия, в свою очередь, не устраивал альтернативный устав, разработанный в Архангельске. Он утверждал, что мелочный надзор за деятельностью братства лишит его действенности и мобильности, в конечном итоге лишит все начинание смысла. Кроме того, он категорически выступал против запрета финского языка в Беломорской Карелии. «Запрещать распространение Св. Писания на финском языке в Беломорской Карелии, – писал Сергий, – значит совершенно устраниться от руководства духовным питанием тамошних карел. К финскому языку они настолько привыкли и так его знают, что, когда им в Ухту предложили на выбор финский и карельский тексты, они выбрали финский. Не находя у наших книгонош понятных им финских книг православных, карелы будут брать финские книги у лютеранских агитаторов и получать, конечно, книги лютеранские»⁸.

Как видим, разные подходы к «инородческой политике» и, в частности, к вопросу о языке легли в основу конфликта между двумя архипастырями – архангельским и финляндским. Это привело к их взаимной конфронтации, а в итоге – к расколу единого по замыслу Карельского православного братства. Георгиевское братство, учрежденное в конце ноября 1907 г., действовало на территории Олонецкой и Финляндской епархий, а братство Архангела Михаила, открытое 17 февраля 1908 г., – в епархии Архангельской. Такая ситуация сохранялась ровно до того момента, когда в Архангельской епархии сменился епископ. Только после этого, осенью 1909 г., оба братства соединились в одно.

Ситуация, в которой находились оба братства, отличалась друг от друга главным образом по причине наличия в Олонии и отсутствия в Архангельском крае земства. Повенецкие крестьяне признавали, что «кемские карелы живут в крайней бедности, нищете и невежестве и никто к ним на помощь не приходит»⁹. Хотя оба района сильно страдали от бездорожья, однако положение в Архангельской Карелии было принципиально хуже: здесь не существовало ни одной грунтовой дороги¹⁰. Уровень жизни олонецких карелов отличался от их северных соседей в лучшую сторону, хотя и здесь своего хлеба хватало лишь на несколько месяцев. Олонецких карелов выручали торговля лесом, аграрная помощь земства и, как ни странно, подсечное земледелие, запрещенное в Архангельской губернии. В области просвещения и здравоохранения Олонецкая Карелия сильно обогнала Архангельскую, в основном благодаря активной работе земства¹¹.

Не лучшей была и церковная ситуация в карельских регионах. Из-за разбросанности поселений и бездорожья, а также незнания большинством священников языка паствы связь между причтами и прихожанами была крайне слабой. Кроме того, уровень подготовки священников зачастую оставлял желать лучшего, т. к. глухие карельские приходы нередко расценивались как место ссылки. В своем годовом отчете Николаю II архангельский губернатор Сосновский признавался, что скудное материальное положение местного духовенства приводило к тому, что оно «до последнего времени» (т. е. до 1908 г.) пополнялось «штрафованными и непригодными священниками»¹². Эта малоутешительная фраза была подчеркнута в отчете царем.

Проведенные Георгиевским и Михайловским братствами в начале их деятельности «зондирования» показали, что население российской Карелии было совершенно оторвано от остальной России. Причин этому было множество: географическая удаленность, языковая и культурная отрешенность, приверженность старообрядчеству, тесная экономическая связь с Финляндией. Карелы, крещенные много веков назад, но не понимавшие ни сути учения, ни даже основных молитв и служебных текстов, казалось, принадлежали к церкви лишь формально и могли стать легкой добычей любых проповедников. По сути дела, здесь апологеты «русскости» и православия оказались лицом к лицу с некой замкнутой средой, недоступной во многом их пониманию и воздействию. Очевидно, именно это – а не степень воздействия «панфиннизма» – должно было вызывать их сильнейшие опасения. Следовало «повернуть» карелов лицом к России и «русской вере».

В связи с этим одной из важнейших своих задач братства считали миссионерскую, катехизаторскую, переводческую и издательскую деятельность. Однако на деле ресурсов для выполнения этих задач хватало только у Георгиевского братства, которое учредило постоянные должности братских миссионеров «для ведения живой пропаганды», а поз- же – должность синодального противолютеранского карельского миссионера для Архангельской, Олонецкой и Финляндской епархий¹³. Миссионеры обязаны были совершать поездки по «медвежьим углам» Карелии, проводить там службы, участвовать в церковных праздниках, проповедовать, проводить назидательные беседы с народом, причем часть бесед и проповедей должна была проводиться на карельском языке. В обязанности миссионеров входило также инструктировать местных учителей церковно-приходских школ о «мерах и способах религиозно-нравственного воздействия на народ». Таким образом, их работа сводилась к «оживлению» православия в приходах, доведению основ вероучения до каждого человека. В помощь миссионерам для постоянной просветительской работы в приходах были выделены катехизаторы¹⁴.

Переводческая и издательская деятельность также разворачивалась в Георгиевском братстве гораздо энергичнее, чем в Михайловском¹⁵. Причин отставания архангельцев было несколько: и нехватка денег, и отсутствие опытных переводчиков. Однако главная и определяющая причина заключалась в неясности вопроса о том, какой язык – русский, финский или карельский – следует использовать для церковных нужд и в школьном преподавании. Если архиепископ Сергий выступал за церковные службы и литературу на финском языке, то архангельское духовенство поддерживало карельский язык в противовес финскому. Эта позиция объяснялась опасениями, что финский язык может явиться проводником панфинских идей.

Результатом «брожения в умах» было несколько инцидентов в карельских приходах Архангельской губернии. Одной из «жертв» стал сам председатель Георгиевского братства Киприан, на которого в декабре 1908 г. кондокский священник Н. Г. Одиноков, возмущенный его службой на финском языке, написал донос в Карельское братство. «Между прочим, – доносил священник, — И. Киприан продавал молитвенники и др. книги на финском языке, что дает готовую почву революционерам»¹⁶. Другой инцидент имел не столь безобидный характер: ухтинский учитель Петр Лежев¹⁷ был уволен по доносу местного священника о. Иоанна Чиркова за то, что составлял с крестьянами приговор о необходимости совершения богослужений на финском языке¹⁸. После этого даже знавшие карельский или финский языки священники боялись использовать их для церковной службы.

При выборе языка для переводов остановились на карельском. Благочинный Кондокского прихода о. Василий Изюмов к лету 1909 г. перевел сборник «Церковные богослужения» и «Краткую церковную историю» на севернокарельский диалект, при этом для передачи слов и понятий, не существовавших в бытовом карельском, он использовал финский литературный язык. Это и погубило его работу: осенью 1909 г. переводы Изюмова, несмотря на положительный отзыв, были признаны «непригодными для печатания как составленные на финском языке»¹⁹. Ничем не закончились и другие попытки переводов.

Если в издательско-просветительской деятельности Георгиевское братство явно опережало Михайловское, то по организации школ второе явно обошло первое. Объяснение лежит на поверхности: ситуация в области школьного дела в Архангельской Карелии, как мы уже показали, была намного хуже²⁰. В Олонецкой же губернии в описываемое время за дело энергично взялось земство, которое только в 1907 г. открыло в карельских уездах 58 новых школ по плану всеобщего обучения. Единственным училищем, созданным в Олонецкой Карелии по инициативе братства, оказалось Рая-Сельгское, но и оно было открыто на деньги земства. Таким образом, от наиболее трудоемкой и дорогой части работы – создания школ – Георгиевское братство было избавлено земством, и благодаря этому высвободились деньги и силы на миссионерскую, катехизаторскую и издательскую деятельность.

Михайловское братство, конечно, не могло и мечтать о таких темпах создания школ. Из требуемых девяти стационарных и двух передвижных школ, а также трех общежитий в первый год деятельности братства было создано только две школы, два общежития и столовая для нуждающихся учеников. Из-за недостатка средств, с одной стороны, и огромных потребностей – с другой, «массированного удара» против «панфиннизма» не получилось, школ, как и прежде, было недостаточно, и обеспечены они были плохо. Недостаточно активно шло и формирование карельского православного духовенства – священников, которые могли бы, будучи русскими и православными по духу, говорить с паствой на ее родном языке. Братству оказалось по силам содержать только трех стипендиатов в Архангельском духовном училище. С трудом были «выбиты» несколько вакансий в ремесленном училище Архангельска для обучения мальчиков-карелов.

Представители братства остро ощущали свои малые возможности, понимая, что просветительски-миссионерская деятельность, не подкрепленная сдвигами в экономической ситуации, малорезультативна. Совет Михайловского братства констатировал, что «панфинское и протестантское влияние питается за счет низкого уровня Карелии в экономическом, бытовом, образовательном и др. отношениях»²¹ и без принципиальных перемен в этих сферах жизни борьба с «панфиннизмом» невозможна. Олончане также признавались, что «без сильной помощи и поддержки со стороны высшей церковной и гражданской власти удовлетворение и одной десятой части нужд (края. – М. В.) не по силам ни Совету, ни Отделению»²². Как видим, независимо друг от друга оба братства пришли к неутешительному выводу: если не изменится коренным образом вся ситуация, их усилия будут малоэффективны.

Однако, несмотря на разнообразные инициативы местных властей, принципиальных улучшений в экономической области не происходило: строительство железной дороги не было разрешено, проведение грунтовых дорог и каналов шло медленно или не осуществлялось вовсе, местная промышленность хирела, эффективность сельского хозяйства оставалась низкой. Удавалось реализовать только школьную программу. В этих условиях усилия карельских братств «повернуть» карелов «лицом к России» не могли дать большого эффекта. Единственным действенным орудием, которое еще оставалось в руках у российских властей, были административные меры: аресты и высылка пропагандистов, изъятие «панфинской» литературы, запрет на деятельность финских школ и библиотек на территории России. Так, в борьбе с «панфиннизмом», как и во многих других случаях, полицейские методы в России вновь оказывались наиболее эффективными.


Е. Ю. Дубровская


КАРЕЛИЯ НАЧАЛА ХХ в. ГЛАЗАМИ

ПРАВОСЛАВНОГО ДУХОВЕНСТВА


Изменения, происходящие в отечественной исторической науке, позволяют избавиться от стереотипов, укоренившихся на долгие годы. Одним из таких стереотипов было представление о шовинистической политике царизма, проводившейся силами Русской Православной церкви и преследовавшей реакционную цель ликвидировать этническое своеобразие карельского народа.

С этих позиций труднообъяснимыми становятся результаты подвижнической деятельности русского учительства, которое в начале ХХ в. вело просветительскую работу в карельских волостях¹. Преподавателями одного только Коткозерского училища в Олонецкой Карелии в этот период были подготовлены такие учебные пособия для школьников, как учебник карельского языка Константина Королева и русский букварь священника Виктора Никольского². Архивные документы по истории Олонецкой и Архангельской епархий, Карельского православного братства свидетельствуют о том, что в просветительной деятельности церковно-служи-телей учитывались духовные интересы карелов, их быт и традиции, язык и культура.

На рубеже XIX – XX вв. силами православного духовенства и учительства велась работа по сбору краеведческого материала, связанного не только с прошлым карельских волостей Архангельской и Олонецкой губерний, но и всего Русского Севера.

До недавнего времени вне поля зрения отечественных исследователей оставались сложные и интересные вопросы исторического и этнического развития Беломорской Карелии, повседневной жизни населения пограничных с Великим княжеством Финляндским карельских волостей Кемского уезда Архангельской губернии. Карелы из этих западных волостей имели тесные экономические связи, так же как и карельское население Повенецкого уезда Олонецкой губернии, с соседними территориями и испытывали огромное влияние финской культуры. Еще менее изученными остаются судьбы карелов из восточных приграничных районов Финляндского княжества³. А ведь среди жителей Выборгской губернии, входившей в его состав, карелов было, по разным оценкам от 20 до 30 тыс. чел., т. е. приблизительно столько же, сколько их проживало в начале века в Кемском уезде.

В истории карельских уездов Олонецкой, Архангельской и Выборгской губернии события рубежа веков стали прологом к развернувшимся накануне первой мировой войны борьбе двух тенденций в развитии национальных процессов в крае – так называемого «панфинского движения» и усиления русского великодержавия⁴. Та и другая тенденции препятствовали национальному самоопределению карелов. В годы мировой войны обстановка еще более накалилась, и обострившийся конфликт сыграл важную роль в складывании межэтнических контактов, противоречий и взаимовлияний, составлявших заметную сторону в жизни этносов-соседей.

Отчеты представителей православного духовенства о выездах в отдаленные приходы Архангельской, Олонецкой и Выборгской епархий, появлявшиеся на страницах русской периодики, освещали среди прочих и этнические аспекты приграничной жизни. Особого внимания заслуживают дневники и путевые заметки православных миссионеров, опубликованные в начале ХХ столетия.

В Беломорской Карелии составлением азбуки для детей и русско-карельского словаря, а также переводом на карельский язык общеупотребительных молитв и Священного Евангелия всех четырех евангелистов занимался священник Павел Преображенский. По окончании Архангельской духовной семинарии отец Павел был в 1878 г. направлен священником в приход Вокнаволок, а в 1886 г. – в соседний Ухтинский приход Кемского уезда, где прослужил 16 лет. С 1902 по 1917 г., до конца своих дней, П. А. Преображенский занимал должность Кемско-Александ-ровского миссионера. Евангельские переводы и азбука, составленные им, были изданы архангельским миссионерским комитетом, который опубликовал также «Священную историю» для карелов. В последнее издание вошли переводы молитв, выполненные отцом Павлом⁵.

В начале ХХ столетия предпринимались успешные попытки познакомить общественность с результатами проведенных краеведческих исследований карельских территорий. Для публикации материалов предоставляли свои страницы «Известия Архангельского Общества изучения Русского Севера», «Известия Общества изучения Олонецкой губернии», «Архангельские епархиальные ведомости» и др.

В архангельских изданиях неизменно обращали на себя внимание заметки священника Василия Мелитиева. Как и П. А. Преображенский, он долгие годы служил в приходах Беломорской Карелии, затем являлся наблюдателем церковно-приходских школ по Архангельскому и Онежскому округу, в июне 1917 г. был награжден саном протоиерея по Архангельской епархии, избирался секретарем Архангельского общества изучения Русского Севера. Большинство описаний самых различных сторон жизни и быта севернокарельской деревни, как видно и из тематико-библиографического указателя этнографических материалов за 1909 – 1917 гг., составленного М. А. Рубцовой, принадлежало перу отца Василия Мелитиева⁶.

Традиция публикации дневников и путевых заметок лиц духовного звания, путешествовавших по Приладожской Карелии, берет начало в номерах епархиального издания «Православный финляндский сборник», которое печаталось в 1910 – 1911 гг. сначала в Выборге, а затем в финляндской столице Гельсингфорсе (Хельсинки). До 1907 г. выходило в свет православное издание на финском языке «Aamun koitto» («Рассвет»). Появление «Православного финляндского сборника» усилило официальный правительственный лагерь, и в журнале наряду с выступлениями против «лютеранской, сектантской, атеистической, социалистической пропаганды» продолжилась, как заявляли авторы публикаций, «борьба с офинением Карелии»⁷.

Отличавшееся от русских население приграничья привлекало внимание отечественных авторов на протяжении всего XIX столетия. С начала 80-х гг. прошлого века особое положение Великого княжества в составе Российской империи все в большей мере становилось объектом критики и прямых нападок со стороны крайне консервативных сил общества⁸.

Финляндская политика самодержавной власти на рубеже XIX – XX вв. спровоцировала взрыв антирусских настроений в Великом княжестве. Зачастую недовольство политическим и национальным притеснением переносилось в сферу противоборства лютеранского и православного вероисповеданий, это не могло не найти отражения как в литературных произведениях, так и в периодике русского и финского происхождения. Этнические предрассудки, попадавшие на страницы различных изданий, влияли на формирование и у русских читателей, и у финляндцев устойчивых этнических стереотипов, которые не способствовали снижению напряженности в отношениях между жителями сопредельных территорий, в том числе и на бытовом уровне.

Безусловно, публикации в православных официальных изданиях страдали категоричностью суждений, обыденным подходом к изложению этнографического материала. Исходя из целей своей миссионерской деятельности, представители православного духовенства, предлагавшие вниманию русского читателя заметки в результате наблюдения самых различных сторон жизни Северного Приладожья, в первую очередь информировали о конфессиональном составе населения приграничных территорий.

Для описания миссионерских поездок по приходам с православным карельским населением характерно неприязненное отношение к носителям «чужой» культуры. Так, автор отчета III походного притча Финляндской епархии о миссионерских выездах из Выборга с негодованием сообщал о реакции лютеран на необычную для них обрядность, увиденную во время крестного хода в с. Соанлахта (Приладожская Карелия). В отчете есть упоминание и о «свежем примере грубого надругательства над православным целованием креста», каким послужил помещенный в столичной финляндской газете «Helsingin sanomat» фельетон под за-главием «Моментальные снимки и карикатуры из путешествий по Олонецкой Карелии»⁹.

Заметки в официальных русских периодических изданиях изобиловали упреками в адрес финляндцев за недружественный тон их комментариев к сообщениям о монастырской жизни на острове Валаам, например, в статье «Троица на Ладоге», появившейся в 1916 г. на страницах «Käkisalmen suomalainen» (г. Кексгольм)¹⁰. Однако рассмотренные источники отразили как этническую мозаичность населения маргинальных территорий, так и представления людей о носителях «своей» и «чужой» культуры, иноэтничные и иноконфессиональные образы, сформировавшиеся в культурах соседствующих народов. Привлечение сведений историко-этнографических источников начала ХХ в. о бытовавших в Северном Приладожье этнических предрассудках – необходимый этап, предшествующий теоретическому обоснованию проблемы этнических стереотипов.

Одним из постоянных авторов «Православного финляндского сборника» А. Шадрин в заметке о православной карельской миссии при Финляндской епархии обрисовал языковую ситуацию того времени в приграничных карельских волостях. По его свидетельству, карелы, будучи из-за бездорожья отрезанными «громадными расстояниями и непроходимыми болотами» от административных центров губерний, «до последнего времени совсем не избалованы визитами деятелей, стоящих во главе разных епархиальных губернских учреждений... Соприкасаясь только с чиновными карелами, владеющими русским языком, в тех же метрополиях были убеждены, что и все карелы давно обрусели и не только не понимают финский язык, но и свой, карельский, родственный первому, забыли. К счастью, теперь этот самообман раскрылся... Признано теперь, что вся Архангельская Карелия и часть олонецких карел Повенецкого уезда говорят хорошим финским языком благодаря постоянным сношениям с Финляндией и экономической зависимости от нее. Язык этих карел ближе к литературному финскому, чем наречие шуйстамских и салминских карел, живущих в Финляндии и составляющих с карелами Олонецкого уезда в отношении языка одну группу»¹¹.

В 1913 г. увидел свет журнал «Карельские известия» — большой «двухнедельный орган по вопросам религиозно-православной, политической, общественной и народной жизни», выходивший как издание православного кружка в с. Салми (Северное Приладожье). С началом первой мировой войны издание журнала взяло на себя отделение Карельского православного братства с центром в Выборге.

Сообщая о карельском населении Великого княжества Финляндского, один из авторов журнала охарактеризовал православных карелов Выборгской губернии как значительно обособленных не только от «западных финнов», но и от «офинившихся соплеменников» – 8–9 тыс. православных карелов, живших в двух юго-восточных уездах Куопиоской губернии – Иломантском и Либелицком. Эта группа карельского населения была названа стоящей наиболее близко «к обрусевшим карелам Архангельской и Олонецкой губерний» как по языку, так и «по укладу жизни, одежде и обычаям, по своей крепкой приверженности к православию и славянскому богослужению» благодаря давним связям с Россией¹².

Центральный совет Карельского православного братства находился в Выборге, в других губернских городах – Петрозаводске и Архангельс- ке – действовали его отделения. В уездных городах существовали особые уполномоченные, в приходах создавались кружки во главе со священником. Первым редактором «Карельских известий» стал салминский священник Петр Шмарин.

Подводя итог своей издательской работе, он писал впоследствии: «Нам не забыть, с каким интересом были встречены наши “Известия” населением Салминской Карелии. Этому причиной была не только насущная нужда в печатном органе в обширной карельской области, но и отчасти и то, что “Карельские известия” начали выходить и выходили долгое время на двух языках: русском и карельском. Наше исконное желание было печатать карельский текст русским шрифтом, но при прежних способах печатания на пишущих машинках и ротаторе оно было неосуществимо»¹³. Материалы семи первых машинописных номеров журнала, хранящиеся в библиотеке Университета Хельсинки, были опубликованы на русском языке и ливвиковском диалекте карельского языка, записанного латинской графикой.

С переводом по службе из Салми в Суйстамо священника А. Михайлова, в чьей квартире осуществлялась вся работа по выпуску очередного номера журнала, редакция должна была переместиться в другую частную квартиру. Из-за нехватки квалифицированных работников редакции все труднее становилось справляться с принятыми на себя обязательствами по выпуску «Карельских известий». С лета 1914 г. журнал издавался в Выборге типографским способом, а с конца того же года по просьбе П. Шмарина редактирование и издание журнала как печатного органа Карельского православного братства принял на себя законоучитель (преподаватель Закона Божиего) Выборгской учительской семинарии священник Н. И. Варфоломеев.

Для исследования этнической структуры рассматриваемой территории на рубеже XIX – XX вв. ценны сведения, приводимые в путевых заметках православных миссионеров и отчетах просветительских организаций, о состоянии школьного дела в приграничных карельских уездах. Согласно данным, опубликованным в «Карельских известиях», из 30 тысяч человек православных карелов, насчитывающихся в это время в пределах Выборгской губернии, 25 тысяч человек жили в Салминском уезде, где они составляли три четверти населения, а остальные – в других прилегающих к Ладожскому озеру уездах – Сердобольском, Кроноборгском, Кексгольмском (соврем. Сортавала, Куркиеки, Приозерск. – Е. Д.)»¹⁴.

В 1912/13 учебном году в этих уездах для детей школьного возраста в числе 77 православных начальных народных школ, подведомственных финляндскому епархиальному начальству, работали 62 финские детские школы (11 постоянных и 51 передвижная), возникавшие параллельно местным лютеранским школам и по их образцу. В противовес местным высшим народным лютеранским школам в Сонкаяранта Иломантского прихода была открыта высшая финская народная церковная школа, а с 1914 г. в д. Маласелькя того же прихода действовала еще одна школа подобного типа, рассчитанная на четырехлетний курс обучения как продолжение курса постоянной детской школы¹⁵.

В 1914 – 1916 гг. в «Карельских известиях» публиковались «Дневник карельского миссионера» и путевые наблюдения иеромонаха Исаакия. Иеромонах Валаамского монастыря Исаакий, хорошо известный в Приладожской и Олонецкой Карелии как катехизатор при Карельском православном братстве, в 1910 г. исполнял должность псаломщика в Полвиярвской церкви Тайпальского прихода, а в следующем году первым был назначен помощником синодального миссионера, сразу же как только открылась такая вакансия при совете братства¹⁶.

«Карельские известия» опубликовали подробные описания более десяти миссионерских поездок по приходам с карельским населением Архангельской, Олонецкой и Выборгской губерний, которые совершили епископ Киприан, а после его смерти – преемник Киприана на посту Епископа Сердобольского и главы карельской миссии Владыка Серафим. Исаакий, хорошо владевший карельским языком, на протяжении шести лет неизменно участвовал в таких поездках.

В дневниках, которые автор вел в каждой из них, подробно перечислялись количество дворов в деревнях и селах на пути следования миссии, типы школ, действовавших в них, число учащихся, фамилии учителей и священников. Автор описывал состояние сельских храмов, отмечал наличие земских больниц в населенных пунктах Олонецкой Карелии, приводил сведения о различных сторонах хозяйственной и культурной жизни не только Приладожья, но и Беломорской Карелии, особенно отличавшейся низким уровнем развития деревень и бездо- рожьем¹⁷.

Просветительская деятельность православных миссионеров не сводилась лишь к вопросам вероучения и затрагивала все стороны жизни карельской деревни. Иногда она имела результатом и практические советы населению, например, по огородничеству, как это было в Беломорской Карелии, ведь еще в начале века крестьяне здешних волостей не были знакомы с разведением овощей.


А. М. Пашков