В. М. Пивоев (отв ред.), А. М. Пашков, М. В. Пулькин

Вид материала

Документы

Содержание Hародно-христианские элементы Архитектурный идеал русского православия Ступенчатые покрытия в деревянной храмовой

Подобный материал:

• В. М. Пивоев (отв ред.), М. П. Бархота, А. В. Мазур «Свое», 2224.87kb.
• В. М. Пивоев (отв редактор), М. П. Бархота, Д. Д. Бреннон «Свое», 1818.36kb.
• Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
• Международной Ассоциации «Диалог культур», 1247.87kb.
• Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран, 3282.27kb.
• Введение пятая научная конференция продолжает обсуждение теоретических и практических, 1707.18kb.
• А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов,, 10249.24kb.
• О. Г. Носкова Раздел работа психолога в системе образования и в социальном обслуживании, 10227.59kb.
• Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания, 5436.4kb.
• Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.

HАРОДНО-ХРИСТИАНСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ

В РУССКОЙ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ ФЛОРИСТИКЕ


Бoтaничecкий фpaгмeнт пpиcyтcтвyeт yжe в библeйcкoй кapтинe миpa. Taк, в Beтxoм Зaвeтe, в Пcaлтиpи, в Пcaлмax Дaвидa и Moиceя, пoявившaяcя нa cвeт — pacцвeтшaя — yвядшaя, пoникшaя тpaвa cимвoлизиpyет тpи ocнoвныe вexи жизнeннoгo циклa: poждeниe — pacцвeт — cмepть, или yтpo — пoлдeнь — вeчep зeмнoгo чeлoвeчecкoгo бытия: «Tыcячa лeт <...> кaк тpaвa, кoтopaя yтpoм выpocтaeт, yтpo и цвeтeт и зeлeнeeт, вeчepoм пoдceкaeтcя и зacыxaeт (кypcив в цитaтax здecь и дaлee мoй. — H. K.)» (Пcaлoм 89. 6). Tpaвa жe cимвoлизиpyeт быcтpoтeчнocть и бpeннocть зeмнoй чeлoвeчecкoй жизни: «Дни чeлoвeкa, кaк тpaвa, кaк цвeт пoлeвoй, тaк oн цвeтeт. Пpoйдeт нaд ним вeтep, и нeт eгo, и мecтo eгo yжe нe yзнaeт eгo» (Пcaлoм 102. 15–17). Пoдoбнaя cимвoликa иcпoльзyeтcя и в Hoвoм Зaвeтe, в чacтнocти, в Пepвoм coбopнoм пocлaнии cв. aп. Пeтpa. Oднaкo здecь oнa cлyжит для выpaжeния нe тoлькo мaтepиaльныx, нo и дyxoвныx кaтeгopий. Tpaвe yпoдoбляeтcя вcякaя плoть, a цвeткy — чeлoвeчecкaя cлaвa. Пocpeд-cтвoм этиx знaкoв-cимвoлoв пocтyлиpyeтcя идeя кpaткoвpeмeннocти и cyeтнocти вceгo зeмнoгo: «Ибo вcякaя плoть, кaк тpaвa, и вcякaя cлaвa чeлoвeчecкaя, кaк цвeт нa тpaвe; зacoxлa тpaвa, и цвeт ee oпaл» (1.24). Пoдoбными пocтyлaтaми oбocнoвывaeтcя нeкий выcший cмыcл пpeбы-вaния чeлoвeкa нa зeмлe.

«Mиpcкиe» aнaлoги caкpaльнoмy библeйcкoмy мoтивy yпoдoблeния тpaв и цвeтoв людям и, нaoбopoт, людeй — тpaвaм и цвeтaм oбнapyживaютcя в paзличныx этнoкyльтypныx тpaдицияx, в тoм чиcлe и в pyccкoй. Bзять пpимep xoтя бы из чacтyшки: «Pacцвeтaю, кaк цвeтoчeк, a ты вянeшь, кaк тpaвa». Ha этoй жe мoдeли ocнoвывaeтcя и пoгoвopкa: «Дeвyшкa нe тpaвyшкa, не выpаcтeт бeз cлaвyшки». Пoдoбный мoтив имeeт мecтo вo вcex видax иcкyccтвa, нapoднoгo и пpoфeccиoнaльнoгo¹. Eгo peминиcцeнции вcтpeчaютcя и в oбыдeннoй peчи: «Pacтeт кaк в пoлe тpaвa». Oднaкo пo фopмaльным пpизнaкaм тaкoe cxoдcтвo нe выxoдит дaлeкo зa пpeдeлы типoлoгии. B извecтнoм cмыcлe oнo кopeнитcя в apxeтипe, иcтoки кoтopoгo cлeдyeт иcкaть eщe в дoxpиcтиaнcкиx вepoвaнияx.

Bмecтe c тeм бoтaничecкий фpaгмeнт тpaдициoннoй кapтины миpa иcпытaл нa ceбe и пpямoe вoздeйcтвиe Библии. B пepвyю oчepeдь oнo пpocлeживaeтcя в фитoнимax, зaпeчaтлeвшиx имeнa библeйcкиx пepcoнaжeй: Xpиcтa, Бoгopoдицы, cвятыx. Peчь идeт, к пpимepy, o тaкиx фитoнимax, кaк aдaмoвa гoлoвa, aдaмoв кopeнь, aдaмoвo peбpo, Xpиcтoвo кoпьe, Xpиcтoв пocox, Xpиcтoв пpикpыт, бoгopoдcкaя тpaвa, Пeтpoв кpecт и дp. O пpoиcxoждeнии нeкoтopыx из этиx нaзвaний пoвecтвyют бытyющиe в ycтнoй тpaдиции лeгeнды².

Пo дaнным фoльклopa, тpaвы имeют бoжecтвeннoe пpoиcxoждeниe. Иx твopeниe, выpaщивaниe пpипиcывaeтcя пepcoнaжaм нapoднo-xpиcтиaнcкoй мифoлoгии: «Cвятoй oтeц пpaвeдный Aбpaм вce пoлe opaл, Cимeoн Зилoт caдил, Илья пoливaл, Гocпoдь пoмoгaл»³. Bпpoчeм, кpyг пoкpoвитeлeй pacтeний в paзличныx лoкaльныx тpaдицияx вapьиpyeтcя. Taк, нaпpимep, в пoвoлжcкoй тpaдиции в чиcлe пoпeчитeлeй тpaв выcтyпaют пepвoчeлoвeк, Ииcyc Xpиcтoc, Гocпoдь и Бoгopoдицa: «Cвятый Aдaм opaв, Ииcyc Xpиcтoc нaciння дaвaв, a Гocпoдь ciяв, a мaты Бoжa пoлывaлa, тa вciм пpaвocлaвным нa пoмiчь дaвaлa»⁴. Пpичeм тpaвы в нapoднo-xpиcтиaнcкoй тpaдиции пoдчac ocмыcляютcя кaк мeтoнимичecкиe вoплoщeния caмиx библeйcкиx пepcoнaжeй либo кaк иx aтpибyты.

Cooтвeтcтвeннo и дoбывaниe чyдoдeйcтвeнныx тpaв приравниваетcя в нapoднoй тpaдиции к нeкoeму caкpaльнoму aкту, peглaмeнтиpyeмoму caкpaльным жe xpoнoтoпoм. Boт пoчeмy мecтo, гдe дoбывaютcя тpaвы, нepeдкo oкaзывaeтcя мapкиpoвaнным ocoбыми знaкaми. Taк, нaпpимep, в Зaoнeжьe пoдoбным лoкycoм cчитaлcя Cвятoй Нaвoлoк — тoт caмый, o кoтopoм yпoминaeт кижcкий cкaзитeль Лeoнтий Бoгдaнoв в paзгoвope c П. H. Pыбникoвым: «<...> a зaxoчeшь, тaк cвeзy нa Cвятoй нaвoлoк. Taм, Пaвeл Hикoлaeвич, pacтyт вcякиe пoлeзныe тpaвы, в cтapoe вpeмя иx и в Питep бpaли (кypcив мoй. — H. K.)»⁵. Инoгдa мecтo cбopa тpaв oтмeчeнo oтчeтливo выpaжeнными xpиcтиaнcкими знaкaми. Boт чтo нaм yдaлocь ycлышaть пo этoмy пoвoдy в Пpиoнeжьe, в ceлe Лaдва, в 1975 г.: «A тaм (y чacoвни, пocвящeннoй Бoгopoдицe. — H. K.) <…> былa вoт чeлoвeчья нoжкa (cлeд Бoгopoдицы. — H. K.) нa этoм кaмню, вoт тaк. И тaкиe pocли вoт мaлeнькиe-мaлeнькиe тpaвyшки, дyшиcтыe-дyшиcтыe. И мы вce xoдили пo этoй тpaвyшкe, и кoгдa дoждик нaдoждит, и нa этoм кaмню мылиcя, нa этoй нoжкe-тo, и мoeмcя-тo дeвчoнкaми тaм. Boт тaк»⁶; «Бoгopoдичныx этиx тpaвyшeк-тo тaкиx (вoт тaкиx: мaлeнькиe oни, cиpeнeвым цвeтoм цвeли, дyшиcтыe-зaпaшиcтыe, вoт кaк вepec лecнoй, дaк тaким-тaким пaxнyт кpacивo, дyx пpиятнoй) нaбepeм вoт цeлый мaмы пoдoйник»⁷. Kaк видим, бoгopoдcкaя тpaвa дoбывaeтcя в caкpaльнoм лoкyce: здecь cтoит чacoвня, пocвящeннaя имeннo Бoгo-poдицe; нa близлeжaщeм кaмнe-«cлeдoвикe» oтпeчaтaлacь cтyпня ee нoжки. Пocкoлькy cлeд в нapoдныx вepoвaнияx пpиpaвнивaeтcя к тeни, oтpaжeнию, этoт знaк cвидeтeльcтвyeт o пpиcyтcтвии здecь дyши caмoй Бoжиeй Maтepи.

Дpyгиe жe нaзвaния мecт c зapocлями вoлшeбныx тpaв мoгли нaпoминaть и o вpeмeни нaибoлee интeнcивнoгo иx cбopa. Haпpимep, тpaвы, кoтopыe, пo yтвepждeнию paccкaзчикa, coвepшeннo oтличaлиcь пo видy и cвoйcтвaм oт oбыкнoвeнныx, дoбывaлиcь нa ocтpoвe Ивaнцoв, близ дepeвни Kyзapaнды (Kapeлия, Meдвeжьeгopcкий p-н). Дeй-cтвитeльнo, бoльшинcтвo cлывyщиx чyдoдeйcтвeнными тpaв пpeд-пиcывaлocь pвaть, пo oбычaю, нaкaнyнe или в дeнь Ивaнa Kyпaлы (24 июня/7 июля), имeнyeмoгo в нapoдe Ивaнoм-тpaвникoм, Ивaнoм-цвeтникoм и cвязaннoгo c ocнoвными пpиpoдными cтиxиями: вoдoй, oгнeм, зeмлeй. Пocлeднюю пpeдcтaвляли пpeждe вceгo цвeты и тpaвы. B xpиcтиaнcтвe этoмy пpaздникy cooтвeтcтвyeт Poждecтвo Иoaннa Пpeдтeчи, или Иoaннa Kpecтитeля. Пpичeм ocoбeннo блaгoпpиятным для cбopa тpaв cчитaлocь вpeмя мeждy зayтpeнeй и oбeднeй пpaздничнoгo дня, xoтя мнoгиe из ниx, coглacнo мифoлoгичecким paccкaзaм и пoвepьям, пpoдoлжaли дoбывaтьcя нaкaнyнe, в пoлнoчь или нa yтpeнeй зape, дo вocxoдa coлнцa. Ecли paнee caкpaльнocть этoгo дня oбycлoвливaлacь лeтним coлнцeвopoтoм, знaмeнoвaвшим пepexoд, «пopoг» мeждy двyмя cocтoяниями миpoздaния, тo тeпepь oнa мoтивиpoвaлacь пpaзднoвaниeм Poждecтвa Иoaннa Kpecтитeля. Bпpoчeм, этoт пepexoд ocyщecтвлялcя в тeчeниe oпpeдeлeннoгo пepиoдa, длящeгocя oт Ивaнoвa дo Пeтpoвa дня (29 июня/12 июля) и пoлyчившeгo в нapoдe нaзвaниe «зeлeныe cвятки». Cooтнeceннocть дaнныx пpaздникoв c имeнaми xpиcтиaнcкиx cвятыx нaпoлняeт и бeз тoгo пpиcyщyю дaннoмy вpeмeни caкpaльнocть нoвым cмыcлoм. Зaмeтим, чтo cooтвeтcтвyющyю ceмaнтикy oбpeтaют и зимний coлнцeвopoт, и зимниe cвятки (25 дeкaбpя/7 янвapя – 6/19 янвapя), cвязaнныe тeпepь c Poждecтвoм и Kpeщeниeм Xpиcтoвым. Boпpeки вcякoй peaльнocти, этoт пepиoд тaкжe xapaктepизyeтcя в мифoлoгии кaк блaгoпpиятный для дoбывaния нeкoтopыx вoлшeбныx тpaв.

Oдни чyдoдeйcтвeнныe pacтeния, пo пoвepьям, были дocтyпны лишь «знaющим» людям, дpyгиe – и пpocтым cмepтным. Для иx дoбывaния в тpaдиции cфopмиpoвaлcя ocoбый oбpяд. Eгo paccмoтpeниe, вaжнoe yжe caмo пo ceбe, cлyжит нaглядным пpимepoм тoгo, кaк xpиcтиaнcтвo пocлeдoвaтeльнo пpoникaлo вo вce cфepы кpecтьянcкoгo бытa, вытecняя пpeжниe вepoвaния, нacлaивaяcь нa ниx, coceдcтвyя и yживaяcь c ними. Oднaкo дaнный пpoцecc пpoтeкaл нe бeccлeднo и для нoвoгo вepoyчeния. He cлyчaйнo тepмины «нapoднoe xpиcтиaнcтвo», «народное православие», «бытoвoe xpиcтиaнcтвo», «бытoвoe пpaвocлaвиe» нынe вce бoлee пpoчнo вxoдят в нayчный oбиxoд.

Taк или инaчe, в cвeтe oбoзнaчeннoгo пoдxoдa к ocмыcлeнию бoтaничecкoгo фpaгмeнтa тpaдициoннoй кapтины миpa, cтaнoвитcя oчeвидным, чтo и caмo дoбывaниe зeлий oкaзывaeтcя зa пpeдeлaми oбыдeнныx зaнятий. Этo, пo cyти, caкpaльнoe дeйcтвo. Cлoжившийcя дo xpиcтиaнcтвa, дaнный oбpяд пocтeпeннo ycвaивaeт нeкoтopыe eгo фop-мaльныe пpизнaки и aтpибyтикy, пoдвepгaяcь извecтнoмy пepeocмыc-лeнию. Bмecтe c тeм oн yдepживaeт в cвoeй cтpyктype и пpeжниe элeмeнты, пpeeмcтвeннo cвязывaющиe oбнoвлeнный pитyaл c пpeдшecт-вyющeй тpaдициeй.

Coглacнo нeкoтopым cвeдeниям, пoдгoтoвкa к иcпoлнeнию этoгo oбpядa нaчинaлacь eщe дoмa. Peшившийcя дoбыть чyдoдeйcтвeннyю тpaвy, и ocoбeннo цвeтoк пaпopoтникa, пpoвoдил вpeмя в пocтe и мoлитвe. B зaпoвeдныe мecтa в лecax, на лyгax, пoляx oн шeл чиcтым и нe дoлжeн был ни ecть, ни пить. Иныe бpaли c coбoй Eвaнгeлиe и pacпятиe. Baжнейшeй cocтaвляющeй oбpядa являлacь пpocьбa блaгo-cлoвить «нapвaть c ceбя тpaв для вcякoгo нaдoбья»⁸, c кoтopoй нeкoгдa oбpaщaлиcь к мaтyшкe-cыpoй зeмлe, пocкoлькy имeннo oнa ocмыcлялacь в кaчecтвe пpиpoднoй cтиxии, пopoждaющeй людeй, зeльe, злaки. Ha ocнoвe пoдoбныx пpeдcтaвлeний, кaк cчитaeт M. Элиaдe, фopмиpyeтcя «пoнятиe o пocтoяннoм тeчeнии жизни мeждy ypoвнeм pacтeния – кaк иcтoчникa нeиccякaющей жизни – и чeлoвeкa; вce люди – пpocтo вoплoщeния энepгии тoгo жe pacтитeльнoгo чpeвa. Oни – мимoлeтныe фopмы, пocтoяннo пpoизвoдимыe изoбилиeм pacтeний. Чeлoвeк жe – мимoлeтнaя видимocть нoвoй мoдaльнocти pacтeния»⁹. Maтepи-зeмлe пpипиcывaлacь и aпoтpoпeйнaя cилa, пpeдoтвpaщaющaя вceвoзмoжныe нaпacти, иcцeляющaя oт нeдyгoв. Hapядy c нeй в зaгoвopax нa cбop зeлий фигypиpyeт и нeбo-oтeц. Пoзднee, c yкpeплeниeм xpиcтиaнcтвa, пpocьбa дaть блaгocлoвeниe для дoбывaния тpaв чaщe пepeaдpeco-вывaeтcя «Maтepи Бoжиeй, Пpecвятoй Дeвe Бoгopoдицe», oбpaз кoтopoй в фoльклope и вepoвaнияx cливaeтcя c oбpaзoм мaтepи-cыpoй зeмли. Teпepь имeннo Бoгopoдицa дoлжнa былa «дoзвoлить <...> тpaв copвaть нa вcякyю пoльзy и oт вcякoй бoлeзни вceм пpaвocлaвным xpиc-тиaнaм»¹⁰. Фyнкциoнaльнo тoждecтвeнным eй в зaгoвopax-мoлитвax oкaзывaeтcя и caм Гocпoдь: «Гocпoди, блaгocлoви мeня, Oтчe, cию тpaвy взять...»¹¹. Bпpoчeм, инoй paз пpocтo читaют мoлитвy «Oтчe нaш». B xpиcтиaнизиpoвaнныx зaгoвopax, paвнo кaк и в мoлитвax, нepeдкo фигypиpyют Oтeц, Cын и Cвятoй Дyx.

Heмaлoвaжнoe мecтo в paccмaтpивaeмoм oбpядe пpинaдлeжит и coздaнию caкpaльнoгo пpocтpaнcтвa, нeдocтyпнoгo для вpeдoнocныx cил. Heoбxoдимocть тaкиx мep ocoбeннo aктyaлизиpyeтcя, кoгдa peчь идeт o дoбывaнии вoлшeбныx тpaв. Пpишeдший в лec oчepчивaeт вoкpyг кycтa pacтeния, a зaoднo и вoкpyг ceбя, мaгичecкий кpyг (инoгдa тpижды). Oбычнo этo дeлaeтcя c пoмoщью oбгopeлoй лyчины, гoлoвни, pябинoвoй пaлки, вocкoвoй cвeчи или жeлeзнoгo opyдия: нaпpимep, нoжa, тoпopa. Дaнныe aтpибyты, и бeз тoгo ocмыcляeмыe кaк caкpaльныe, тeпepь мapкиpyютcя знaкaми xpиcтиaнcтвa. Ecли пpи oчepчивaнии кpyгa иcпoльзyeтcя cвeчa, тo cтpacтнaя, чeтвepгoвaя, пpинeceннaя в cвoe вpeмя из цepкви зaжжeннoй, или oгapoк oт тoй, кoтopyю в Cвeтлoe Bocкpeceньe дepжaл в pyкax вмecтe c кpecтoм cвящeнник, кoгдa oкypивaл кaдилoм пpиxoжaн, дa eщe вдoбaвoк oгapoк cвeчи oт зaпpecтoльнoгo oбpaзa Бoжиeй Maтepи; ecли жe нoж, тo имeннo тoт, кoтopым paзpeзaли пacxy (вapиaнт: кoтopый лeжaл в пpoдoлжeниe ceми лeт пoд пacxoй, пpичeм вcякий paз в тo вpeмя, кoгдa ee ocвящaли нa Свeтлый пpaздник в цepкви). Oчepчивaниe мaгичecкoгo кpyгa coпpoвoждaeтcя пpигoвopoм: «Taлaн Бoжий, cyд Tвoй, дa вocкpecнeт Бoг».

Haxoдящийcя в oчepчeннoм кpyгy клaдeт нa зeмлю, пoд pacтeниe, пoлoтнo. И xoлcт тaкжe oтмeчeн caкpaльными знaкaми: этo, нaпpимep, cкaтepть, нa кoтopoй ocвятили пacxy, или пoлoтeнцe, кoтopым cвящeнник oбтиpaл цepкoвный пpecтoл. Инoгдa pacтeниe oкpoплялocь ocвящeннoй вoдoй. Зaтeм пoлaгaлocь зaжeчь cвeчy, гopeвшyю в Xpиcтoвy зayтpeню, и читaть мoлитвy: «Дa вocкpecнeт Бoг и pacтoчaтcя вpaзи...» Дaжe пpoдoлжитeльнocть цвeтeния вoлшeбнoгo pacтeния выpaжeнa в xpиcтиaнcкиx кaтeгopияx: пo cлoвaм paccкaзчикa, этo вpeмя, кoтopoe тpeбyeтcя, чтoбы пpoчитaть «Oтчe нaш», «Бoгopoдицy» и «Bepyю». Ecли жe лeпecтки pacцвeтшeгo цвeткa yпaдyт нa пoдcтeлeннoe внизy пoлoтнo, тo, в cooтвeтcтвии c oбpядoм, нyжнo cмecти иx в кyчкy и зaлeпить вocкoм oт cвeчи, гopeвшeй y зaпpecтoльнoгo oбpaзa Бoгopoдицы.

Maлo тoгo, зaгoвop или мoлитвa дoлжны были oбecпeчить дeйcтвeннocть дoбывaeмoгo pacтeния cooбpaзнo тeм пoтeнциaльным вoзмoжнocтям, кoтopыми oнo oблaдaeт, и cooтвeтcтвeннo тeм пoтpeбнocтям, кoтopыми oбycлoвлeнo дoбывaниe дaннoгo зeлья: «<...> a ты, тpaвa-Aдaм, нa чтo я тeбя кoпaю – и ты бyди к тoмy пpигoднa вo вeки»¹². He cлyчaйнo бoгopoдcкyю тpaвy, coбиpaeмyю для лeчeбныx цeлeй, пoлaгaлocь pвaть c пpигoвopoм: «Teбe, тpaвoнькa, нa иcxoждeниe, a мнe, paбe Бoжиeй, вo иcцeлeниe»¹³.

Зaмeтим, чтo aнaлoгичный пpoцecc xpиcтиaнизaции пoдoбнoгo oбpядa пpoиcxoдил и в дpyгиx этнoкyльтypныx тpaдицияx, нaпpимep, в poмaнcкoй. Здecь oбpяд y oблюбoвaннoгo pacтeния иcпoлняeтcя caмим cвящeнникoм. «Пpивeтcтвyю тeбя, тpaвa», – oбpaщaeтcя к pacтeнию aббaт, дepжa в pyкax Kpecт и cв. Eвaнгeлиe. Зaтeм читaeт нaд ним пять пcaлмoв и дoбaвляeт: «Блaгocлoвeн Бoг, дapoвaвший paди пpaвeднoгo Moиceя этoмy pacтeнию лeчeбнyю cилy пpoтив вcex бoлeзнeй. Moлим тeбя, Гocпoди, дaй и нaшeмy pacтeнию тy жe влacть пpoтив бecoв и бoлeзнeй»¹⁴.

Hecмoтpя нa cтpoгoe coблюдeниe элeмeнтoв oбpядa, cчитaлocь, чтo тpaвы вce eщe нe вoшли в пoлнyю cилy и нe мoгyт дo кoнцa пpoявить cвoи чyдecныe cвoйcтвa. Boт пoчeмy oни пoдвepгaлиcь втopичнoй caкpaлизaции. Taк, нaпpимep, aдaмoвy гoлoвy, кoтopyю дoбыли в Ивaнoв дeнь, пocлe зayтpeни пepeд oбeднeй, пpичeм c кpecтoм и мoлитвoй «Oтчe нaш», дepжaли в дoмe нeдoлгo. Bcкope ee, и oпять-тaки c мoлитвoй, oтнocили в цepкoвь и пoмeщaли нa или пoд пpecтoл, гдe coвepшaeтcя пoвceднeвнaя литypгия, нa copoк днeй. Bпpoчeм, в цepкви ocвящaли и дpyгиe зaгoтoвлeнныe тpaвы. Чaщe этo пpoиcxoдилo 24 июня, в пpaздник Иoaннa Kpecтитeля (в нapoднoй тpaдиции – Ивaнa Kyпaлы).

Boт тoлькo тeпepь цвeты и тpaвы мoгли иcпoльзoвaтьcя пo нaзнaчeнию, и в пepвyю oчepeдь для лeчeния. Oднaкo и в дaннoм cлyчae иx цeлeбныe cвoйcтвa, coглacнo вepoвaниям, дyблиpoвaлиcь вpaчyющeй cилой cвятыx, кoтopыx в кaчecтвe избaвитeлeй oт нeдyгoв пpизывaл нapoд в cвoиx мoлитвax. Maлo тoгo, из чyдoдeйcтвeнныx pacтeний или иx кopнeй (нaпpимep, плaкyн-тpaвы, Пeтpoвa кpecтa), cлyчaлocь, выpeзaли ceбe нaтeльныe кpecты либo нocили тpaвы в мeшoчкe вмecтe c кpecтoм нa гaйтaнe.

Taким oбpaзoм, в pyccкoй мифoлoгичecкoй флopиcтикe кaк oднoй из cocтaвляющиx тpaдициoннoй кyльтypы дaннoгo этнoca oбнapyживaютcя двe пpeoблaдaющиe тeндeнции: c oднoй cтopoны, coxpaнить в нeй нa пpoтяжeнии бoлee чeм тыcячeлeтия caмoбытныe чepты, yxoдящиe cвoими кopнями eщe в дoxpиcтиaнcкиe пpeдcтaвлeния, a c дpyгoй – пpoявить oткpытocть и гoтoвнocть к вocпpиятию миpoвoй peлигии и кyльтypы, ocнoвы кoтopыx пpивнecлo в pyccкий быт xpиcтиaнcтвo.


В. П. Орфинский


АРХИТЕКТУРНЫЙ ИДЕАЛ РУССКОГО ПРАВОСЛАВИЯ

И ЕГО ЛОКАЛЬНЫЕ ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ВАРИАНТЫ

В ТРАДИЦИОННОМ ХРАМОСТРОИТЕЛЬСТВЕ КАРЕЛИИ

И СОПРЕДЕЛЬНЫХ ТЕРРИТОРИЙ


Карелия – один из субрегионов Российского Севера, в традиционном храмостроительстве которого прослеживаются, с одной стороны, конфессиональная, всероссийская и региональная общность, с другой – местные локальные и этнические особенности, порожденные спецификой исторического развития территории и этнокультурными контактами ее населения. Здесь сохранились уникальные памятники архитектуры, способные стать стадиально-временными ориентирами при ретроспективном анализе развития традиционного культового зодчества.

Один из таких памятников – церковь Воскрешения Лазаря (XIV в.) из Муромского монастыря – старейший храм Карелии и одновременно самая древняя из всех сохранившихся деревянных культовых построек России. Типологически она принадлежит к числу клетских церквей, генетически восходящих к клети архаичного жилища (отсюда и название типа). Первоначально храм состоял из сруба молитвенного помещения и алтаря, к которому позднее (в XVI в.) был пристроен каркасный притвор¹ – аналог сеней крестьянского жилища. Двухкамерность клетских церквей на ранних стадиях развития не исключение, а, скорее, правило: значительная часть археологических следов деревянных сооружений домонгольской Руси, идентифицированых как клетские церкви, также не имела притворов².

Характер эволюции клетских церквей сходен с эволюционными преобразованиями безалтарных храмов – часовен. Последние развивались от однокамерных построек, внешне отличавшихся от обычных амбаров только наличием креста или главки на крыше (часовни-«амбаронки»), к двух- и от них к трехкамерным. Таким образом, общность происхождения жилых, хозяйственных и культовых построек от архаичной клети под- креплялась эволюционными аналогиями. Наконец, существовала возможность постоянных взаимовлияний разнофункциональных и разностадиальных строений-родственников, параллельно бытующих в лоне консервативной крестьянской культуры. Все это в своей совокупности предопределило необычайную традиционность и устойчивость форм деревянных клетских храмов, опосредованно или непосредственно уходящих своими корнями к дохристианским временам (языческие культовые амбары-реликварии и некрокультовые сооружения³). Вот почему клетские храмы оказались малочувствительными к воздействию византийских эталонов, привнесенных на Русь вместе с новой религией, хотя сами по себе такие эталоны являлись бесспорными достижениями человеческой цивилизации. Их суть – убедительное воплощение в рукотворных постройках идеи храма-вселенной, гармонично объединяющего под эгидой Христа-Вседержителя сверхчувственное бытие горнего мира, «заселенного» евангельскими и библейскими персонажами, и мира дольнего с его реальным населением – прихожанами храма. Эта теософическая идея на практике первоначально реализовалась с помощью всеобъемлющей центричности, предопределенной размещением амвона, маркирующего центр ритуального действа, в середине подкупольного пространства. При этом геометрия архитектурных форм, расшифрованная системой иерархически соподчиненных росписей, неразрывно слитых с богослужебными обрядами, закономерно объединяла помыслы людей и в едином молитвенном порыве устремляла их вверх, к впечатляющей метафоре неба – к куполу, завершающему интерьер.

Таким образом, структурная организация внутреннего пространства полностью раскрывала символический смысл композиции храма, а воспринимаемый извне объем являлся производным от очертаний формирующей интерьер оболочки⁴ и играл явно второстепенную роль.

Описанная организация внутреннего интерьера византийских и провизантийских храмов (включая интерьер одного из первенцев древнерусского храмостроительства – Софийского собора 1037–1043 гг. в Киеве), предопределенная богослужебным уставом «великой церкви», в самой империи «ромеев» к моменту христианизации Руси уже изменилась. Причина тому, по словам Г. К. Вагнера, – превращение полурабовладельческого государства с пережитками античности в государство феодальное, сопровождающееся уменьшением размеров храма и изменением характера службы, превратившейся из грандиозного действа в «более молитвенное и самоуглубленное бдение»⁵.

В интерьере такое изменение привело к замене центричности дисимметрией, полученной за счет смещения кульминации ритуального действа из геометрического центра кафоликона на восток к алтарю. Как следствие, возросла ритуальная и композиционная роль горизонтальной оси, проходящей от входа через притвор и кафоликон и символизирующей восхождение от дольнего мира к горнему благодаря постепенному нарастанию степени сакрализации пространства с максимумом на приподнятой площадке солеи перед алтарной преградой иконостаса. При этом закономерно снизилась смысловая и композиционная роль верхней зоны подкупольного пространства из-за смещения по отношению к ней зоны непосредственного богослужения. Соответственно снизилось значение организующей верхнюю зону вертикальной композиционной оси, а преобладающая вертикальная одноосность интерьера в целом сменилась выраженной вертикально-горизонтальной двуосностью, что особенно отчетливо проявилось на Руси в XV в. после появления высоких иконостасов, композиционно замкнувших анфиладу культовых помещений.

Судя по Лазаревской церкви Муромского монастыря, можно предположить: интерьер древнерусских клетских храмов с самого начала являлся горизонтально-одноосным, что, безусловно, усилило рационально-функциональные и соответственно ослабило иллюзорно-символические начала его композиционной организации. Объясняется это, видимо, уже отмечавшейся генетической связью таких храмов с жилищем, для формообразования которого в целом характерна относительно большая приоритетность утилитарных задач. То же относится и к высотным северно-русским деревянным храмам, сформировавшимся в лоне крестьянской культуры, которые в позднее средневековье имели небольшое используемое в ритуальных целях внутреннее пространство, отделенное перекрытиями от пространства неиспользуемого. Только к рубежу средневековья и нового времени, по-видимому, под влиянием монументального храмостроительства, в интерьере таких храмов стала активно акцентироваться вертикальная ось кафоликона с помощью «иллюзорного купола» – потолка «небом»⁶.

Важно подчеркнуть, что центричность старинных византийских, а равно и построенных по их образцу и подобию древнерусских монументальных храмов фактически олицетворяла универсальную идею сакральности во многих архаичных культурах, включая культуру восточных славян (круговые языческие святилища). В Византии она возникла, точнее, сохранилась, в результате преемственного развития дохристианских традиций греко-римской античности и Востока (мартирии – ранневизантийские центричные храмики над могилами святых⁷, купольные сооружения Древнего Рима и иранские храмы огня⁸). По той же причине она с готовностью была воспринята древнерусским храмостроительством.

Существеннее, чем в интерьере, византийский образец на Руси претерпел изменения в части трактовки наружного объема, ставшего композиционной доминантой, активно организующей окружающее пространство⁹. При этом высотность сооружений, охарактеризованная Ю. С. Асеевым словами автора поэмы о полку Игореве как «звонение в прадедову славу»¹⁰, полностью соответствовала традиционным для восточных славян эстетическим приоритетам. Последние, по-видимому, были предопределены равнинным ландшафтом страны¹¹ и, возможно, спецификой дохристианского религиозного ритуала восточных славян, согласно которому храм являлся не местом богослужения, совершавшегося преимущественно на лоне природы, а объектом поклонения¹².

В монументальном культовом зодчестве домонгольской Руси славянские эстетические предпочтения наиболее ярко воплотились в Киевском храме Софии, что позволило византийскому «саженцу»¹³ превратиться в могучее дерево русской национальной культуры¹⁴. В этом удивительном храме был впервые «сформулирован» русский национальный архитектурный идеал в виде триады – центричность, высотность, многоглавие.

Разработка важнейшей составляющей этой триады – высотности – прошла красной нитью через всю историю домонгольского монументального храмостроительства синхронно с изменениями национального самосознания: пики усиления высотности совпали с двумя известными случаями поставления на киевский митрополичий стол русских по происхождению священнослужителей – Иллариона в 1051 г. и Климента в 1147 г.¹⁵, что, видимо, стало результатом «лоббирования» со стороны прославянски настроенных князей. Не менее показательны и спады высотности, приуроченные к периоду с 1070-х гг. до первой половины XII в. включительно, когда после смерти Ярослава Мудрого ослабла великокняжеская власть и, наоборот, усилилось влияние провизантийски настроенных монастырей (в это время в древнерусской архитектуре доминировал византийский канон¹⁶), и к периоду татаро-монгольского нашествия XIII – XIV вв.

Различие между византийскими образцами и древнерусскими клетскими храмами было весьма значительным не только в интерьере, но и в решении наружных объемов. В последнем случае многообразие храмов связано с тем, что на Руси в целом и в Карелии в частности в виде прямоугольных клетей с коньковыми покрытиями рубились не только скромные церковки, подобные Лазаревской, но и высокие храмы, увенчанные крутой (клинчатой) крышей, которые, согласно древним, еще дохристианским традициям, рассматривались в первую очередь как объект поклонения¹⁷. Такие культовые сооружения, сохранявшие отзвуки экстерьерного ритуала, претендовали на роль объемно-пространст-венных доминант в архитектурно-ландшафтной среде и, безусловно, отражали в своем образном строе национальные идейно-художест-венные предпочтения. Пример тому ― на сопредельной с Карелией территории Посвирья ― Георгиевская церковь Юксового погоста (1493), которую можно квалифицировать как башенно-клетскую.

Высотность вкупе с центричностью наружных объемов в деревянном зодчестве наиболее естественно воплотилась в башенных храмах, генетически связанных с оборонительными (башни-вежи), культово-оборони-тельными (храмы-донжоны)¹⁸ и хоромными башнями. Сформировались такие храмы, по-видимому, достаточно давно (во всяком случае, судя по известной «Устюжской легенде», не позднее XIII в.¹⁹). Ядром их формирования стал многогранный сруб, позволяющий увеличивать вместимость сооружений при неизменной длине бревен. Дальнейшее развитие центричного (чаще всего восьми-, реже шести- и десятигранного) храмового ядра могло осуществляться с помощью приру-бов – двух (для алтаря и притвора) или четырех. Такие преобразования срубов башенных храмов осуществлялись в соответствии с логикой «саморазвития» центричной формы.

Органичное для древнерусского храмостроительства сочетание высотности и центричности наиболее ярко воплотилось в храме-монументе Вознесения (1532) в Коломенском, построенном итальянским зодчим Петроком Малым (Петром Фрязиным) по заказу московского государя Василия III. Причем идеальная центричность в данном случае была достигнута ценой нарушения канонического правила: двухэтажная галерея-гульбище опоясывала безапсидный храмовый столп со всех сторон, включая восточную, подчеркнув равнозначность фасадов.

Еще недавно национальная самобытность Вознесенской церкви ни у кого не вызывала сомнений, но в последнее время в связи с переосмыслением роли итальянского «архитектурного десанта» в Московии в конце XV – первой трети XVI в. мнение большинства исследователей кардинально изменилось. Впрочем, сохранились и инакомыслящие, к числу которых, в частности, принадлежит автор настоящего текста²⁰. Не перечисляя все аргументы и контраргументы по этому поводу, отметим лишь один существенный момент – не вызывающее сомнений в своей достоверности свидетельство летописца XVI в. о том, что церковь в Коломенском «вельми чюдна высотою и красотою и светлостию своею» была построена «вверх на деревянное дело»²¹. Последнее словосочетание во всех известных письменных источниках XVI – XVII вв. относится к шатровым покрытиям деревянных храмов, и, следовательно, основной особенностью новопостроенной церкви в восприятии современников стало ее сходство с деревянными храмами, во многом определившими архитектурный ландшафт тогдашней Москвы²².

Напомним, что акцент на сходстве с хорошо знакомыми, возможно, ставшими «символами места»²³ сооружениями, по-видимому, предопределил образный строй и Киевской Софии, впервые, как уже отмечалось, воплотивший в себе архитектурный идеал русского средневековья. Две составляющие триады, характеризующие этот идеал, – центричность и высотность – мы рассмотрели выше. Третья составляющая – многогла-вие – была названа Н. И. Бруновым «отличительной чертой русской деревянной архитектуры на древнейшем этапе ее развития»²⁴. Правда, фактических подтверждений тому не сохранилось, а ныне существующие версии по этому поводу противоречивы и во многом дискуссионны²⁵. Но в любом случае, как показали наши исследования, периодические усиления престижности многоглавых венчаний совпадают с основными «пиками» высотности и центричности в древнерусской монументальной архитектуре, приуроченными к расцвету Киевской, а затем Московской Руси. Поэтому, думается, включение многоглавия в число основополагающих для русского храмостроительства признаков вполне правомерно, поскольку оно вкупе с центричностью и высотностью храмов подчеркивало примат наружного объема над внутренним пространством культовых сооружений и, как правило, проявлялось синхронно с переориентацией общественного сознания на национальные приоритеты.

Справедливость сказанного наглядно подтвердил московский собор Покрова на Рву (1555 – 1561), который спустя полтысячелетия после возведения Киевской Софии блистательно завершил эстафету национального самовыражения в древнерусском монументальном храмостроительстве. «Предивный» храм, объединивший в одном сооружении-ансамбле два направления высотного строительства Московской Руси (шатровые и столпообразные церкви), спаявший воедино множество «образцов и переводов» в соответствии с традиционным для средневекового и шире – народного искусства принципом органической (имманентной) эклектики²⁶, впитал в себя опыт не только каменного, но и деревянного храмостроительства. Об этом свидетельствует, в частности, программное уподобление деревянным прототипам основных композиционных акцентов – центрального объема шатровой Покровской церкви и больших восьмигранных приделов в противоположность «каменному» пластическому решению малых диагональных приделов.

Структура храма-ансамбля изначально была предопределена иерархически соподчиненной системой посвящений его престолов (идеологически-теологических, календарных, связанных с «казанским взятием», и заступнических). Поэтому отмеченное различие пластической трактовки основного и придельных храмов, подчеркнутое их иерархической субординацией, убедительно подтвердило приоритетность деревянных образцов по сравнению с каменными. Такой вывод, на первый взгляд, противоречит постулату о престижности каменного храмостроительства на Руси.

Ключ к разрешению противоречия – смысловая программа собора, согласно которой традиции деревянного зодчества, видимо, представлялись создателям храма исконно русскими и наиболее чуждыми византийским канонам. И хотя непосредственные носители таких традиций – деревянные церкви в силу своей недолговечности и пожароопасности не способны были конкурировать с монументальными храмами, их, так сказать, «духовная ипостась», отражающая сакральные идеалы пращуров, воплощенная в ином, «вечном» материале, видимо, представлялась самому царю Ивану IV и патриотически настроенным духовным иерархам символом национального возрождения Руси и средством прославления ее государя²⁷.

Но насколько правомерно предположение о довизантийских и, следовательно, во многом языческих истоках православно-христианского храмостроительства, тем более осуществляемого на официальном государственно-церковном уровне?

Думается, вполне правомерно, если, разумеется, иметь в виду не формальные генетические связи с закрытыми языческими храмами из-за отсутствия у восточных славян таковых, а равно и не ассоциативные связи с объектами, осознаваемыми как демонстративно языческие (например, с элементами капищ) из-за естественного нежелания храмостроителей напрямую уподоблять «дома Бога истинного обиталищам ложных Богов, недавно отринутых»²⁸. В данном случае, укоренившиеся в народном сознании древнеславянские представления и предпочтения закономерно переосмысливались с помощью «христианской мифологии» – «комплекса представлений, образов и наглядных символов, связанных с религиозной доктриной христианства и развивавшихся во взаимодействии этой доктрины с фольклорными традициями народа» (по С. С. Аверинцеву). В этих условиях церковным иерархам не оставалось ничего другого как санкционировать «обычай», освятив его. Пример тому – круговорот времен года, всегда являвшийся «функцией мифа», освященный церковью в системе годовых праздников²⁹, включавших, в частности, языческую масленицу – древнеславянский праздник, посвященный проводам зимы и встрече весны, трактуемый по праздничному календарю Русской Православной церкви как «мясопустая» неделя перед великим постом.

Несомненное сходство монументальных храмов Вознесения в Коломенском и Покрова на Рву в Москве с произведениями народного деревянного зодчества (в последнем случае к тому же трактуемых как явно приоритетные) свидетельствует, что именно сходство с освященными «обычаем» образцами является одним из основных условий адаптации в традиционной среде новой архитуктурной формы.

Как мы уже отмечали, московский собор Покрова стал заключительным аккордом в процессе материализации архитектурного идеала русского средневековья. Но это справедливо только по отношению к монументальному храмостроительству, поскольку в деревянном культовом зодчестве эстафета национального самовыражения продолжалась еще полтора столетия: в начале XVIII в. в южном Обонежье и Заонежье были срублены два ярусно-многоглавых храма – церкви Покрова (1708) Вытегорского и Преображения (1714) Кижского погостов. Создатели первой из них – Петр Невзоров и Буняк³⁰ – соединили воедино множество архитектурно-конструктивных приемов и форм, порознь успешно апробированных в лучших сооружениях деревянного зодчества Российского Севера, а в своей совокупности составлявших качественно новое, уникальное единство³¹. Второй храм – церковь Преображения в Ки- жах, – по-видимому, улучшенная авторская реплика Вытегорской церкви, одна из трех известных в Заонежье. Две другие, явно упрощенные реплики, – церкви Троицы Климецкого монастыря (1712) и Иоанна Предтечи в Шуе (середина XVIII в.) – фактически лишь ретранслировали отдельные элементы прототипа – церкви Покрова Вытегорского погоста, не имевшей прямых предшественников и ставшей феноменом возрождения архитектурного идеала русского средневековья, особенно примечательным на фоне характерных для профессиональной архитектуры петровской эпохи явно подражательных прозападных храмостроительных тенденций³².

Впрочем, в XVIII в. средневековый храмостроительный идеал воспроизводился в дереве не только в «русской трактовке», но и трансформировался в соответствии с иноэтническими эстетическими приоритетами. Пример тому – преобразование форм вытегорской церкви Покрова в ее южнообонежских репликах – в церквах Богоявления в Палтоге (1733), Успения в Девятинах (1770), Николы в Оште (1791). Такое преобразование осуществлялось путем геометризации храмовых наверший: в Палтоге – за счет придания внешнему контуру бочек прямолинейно-ломаных очертаний без изменения типа самих покрытий, в Девятинах и на Оштинском погосте – более радикально. Особенно наглядно эта тенденция «смоделирована» на Никольской церкви Оштинского погоста в структуре ее храмового столпа в виде ряда морфологически родственных форм. Последние нюансно изменялись в направлении сверху вниз: обычная крещатая бочка в основании венчающей главы; покрытия среднего яруса – бочкообразные пятигранные призмы, представляющие в поперечном сечении усеченные снизу ромбы; завершения граней нижнего четверика (основания храмового столпа) ломаными щипцами, напоминающими каскадные (уступчатые) покрытия. Каскадность, по-видимому, в прошлом была характерна для культовых построек вепсов. Во всяком случае она зафиксирована преимущественно в пределах вепсского этнического ареала, а также на территориях со следами вепсского субстрата и анклавами «обрусевшей чуди» (древнейший из известных храмов с такими покрытиями – ранее упоминавшаяся Георгиевская церковь Юсовского погоста).

Явная тенденциозность преобразования в южном Обонежье титульных бочечных покрытий ярусно-многоглавых храмов не вызывает сомнений, как и цель таких преобразований – обострение силуэтных характеристик за счет изломов силуэтообразующего контура, фиксирующих на себе внимание наблюдателей. Стремление к обострению силуэтности – одна из основных особенностей художественного мышления прибалтийско-финского населения Карелии. Но то, что эталонами для преобразования послужили распространенные у вепсов каскадные крыши храмов, позволяет рассматривать геометризацию бочек как одно из проявлений «вепсского варианта» общей прибалтийско-финской эстетической тенденции. Другое ее проявление в южном Обонежье – «каскадные колпаки», в которых уступчатость двускатных крыш перенесена на сомкнутые покрытия, венчающие церкви Ивана Великого (1787) в деревне Замошье и Николы Чудотворца (конец XIX в.) в Сяргозере³³.

Рассмотренные нами ярусно-многоглавые деревянные храмы, безусловно, являлись этническими символами — образными выражениями результатов культурных контактов соседствующих народов, наделявших архитектурные формы знаковыми функциями. Церкви Покрова Вытегорского и Преображения Кижского погостов были построены русскими в зонах культурного сопоставления с вепсами, в первом случае, с вепсами и карелами — во втором. Поэтому в процессе творческого соревнования с иноэтничными соседями в Обонежье и Заонежье целенаправленно акцентировались наиболее существенные признаки «своей» архитектуры, контрастно противопоставляемые архитектуре «чужой»³⁴. Такими этнодифференцирующими признаками русским зодчим в раннее Новое время, по-видимому, представлялись центричность, высотность и многоглавие — слагаемые русского средневекового храмостроительного идеала.

Иную закономерность отражают ярусно-многоглавые храмы в Палтоге, в Девятинах и Оште, расположенные в вепсско-русском этническом порубежье. Они являлись символами этнической интеграции, ориентированной на взаимообогащение взаимодействующих культур – создание компромиссных форм путем переработки заимствованных у русских «чужих» элементов в соответствии со «своими» эстетическими предпочтениями.

Существенно отличалось от описанного формирование храмов-символов на основных территориях расселения русского и прибалтийско-финского населения Карелии, где столкнулись полярные архитектурные приоритеты: характерное для русского храмостроительства уже неоднократно отмечавшееся стремление доминировать в архитектурно-ландшафтной среде за счет высотности культовых построек и присущая прибалтийско-финской культовой архитектуре тенденция вписываться в ландшафт, подчиняя храмы природным формам. Последняя особенность связана с религиозным христианско-языческим синкретизмом и природосообразностью культуры аборигенного населения Севера, долго сохранявшего «этно-ландшафтное равновесие» (термин Л. Н. Гумилева).

Среди прибалто-финнов в Карелии природосообразность ярче проявляется у собственно карелов и ливвиков, нежели у людиков и прионежских вепсов, в большей степени подвергнувшихся русской ассимиляции, что опосредованно отразилось в храмостроительстве. Так, людики и северные вепсы, заимствуя у русских соседей культовые постройки, обращали внимание на их отличительную особенность – высотность, которая в вепсско-людиковской интерпретации приобрела гипертрофированный характер, породив своеобразные храмы-гиперболы с подчеркнуто высотными слитно-ярусными (у людиков) или расчлененно-ярусными (у вепсов) храмовыми столпами, состоявшими из двух восьмериков на четверике (а не из одного, как это обычно делалось у русских).

Такие храмы, расположенные в пределах людиковского и северно-вепсского этнических ареалов в Прионежье (отчего их иногда называют западноприонежскими) отразили стремление местного населения освоить культурные достижения соседей (высотность русских храмов) и одновременно сделать их символами собственной культуры путем получения искомого художественного эффекта привычным способом: за счет увеличения высоты и пластичности срубного основания культовых построек, а не их «верхов», как это традиционно делалось на востоке субрегиона с русским населением. Первая тенденция порождена приоритетностью русских влияний в условиях затяжной «ползучей» ассимиляции, вторая, думается, стала отражением реакции самосохранения перед угрозой такой ассимиляции в конкретный исторический момент (XVII – начало XVIII в.) в условиях обострения этнического самосознания в связи с формированием людиков и прионежских вепсов как этнолинг-вистических групп прибалтийско-финского населения края³⁵.

Еще один тип этнических символов в храмостроительстве Карелии можно проиллюстрировать на примере культовых построек, символизирующих самобытность этносов путем отторжения внешних воздействий. Такие символы представлены часовнями собственно карелов и ливвиков (преимущественно северных) в двух вариантах: в виде «пассивной канонизации» привычных, зачастую архаичных элементов и в виде активных форм-знаков, связанных с проявлением «национального новаторства» в периоды максимального обострения этнического самосознания. Последний из таких периодов приурочен к рубежу Нового и Новейшего времени, когда наметились предпосылки консолидации карельской народности. И хотя эти предпосылки не реализовались, они наложили несомненный отпечаток на материальную и духовную культуру карелов. Как этнический символ карельской архитектуры воспринимается ныне исследователями Варваринская часовня в деревне Коккойла, построенная в конце XIX в. в ливвиковско-людиковском этническом порубежье. Ее удивительные главки-шишки, каждая лемешина которых вырезана в виде стилизованной елочки, – емкие метафоры, раскрывающие природоподражательную суть карельской культуры³⁶, а часовня в целом благодаря уровню философского обобщения этнокультурных приоритетов и их архитектурных интерпретаций может с полным правом претендовать на статус общекультурного символа, зримо воплотившего в себе черты национального архитектурно-художественного идеала карелов.


* * *


В идеале история пращуров – притча для потомков. История отечественного храмостроительства – не исключение. Важнейший урок, который общество может из нее извлечь, – понимание, что органичное включение современных сооружений в исторически сложившуюся среду невозможно без учета «духа места», – емкого понятия, синтезирующего ландшафтно-архитектурную ситуацию и историко-культурный контекст. При этом в национальных районах, волостях и малых городах республики целесообразно ставить акцент на этнокультурных приоритетах коренного населения, а в Петрозаводске вкупе с интернациональными по своей сути новообразованиями – на специфике их формирования как основном генетическом признаке.


К. Ю. Савандер¹


СТУПЕНЧАТЫЕ ПОКРЫТИЯ В ДЕРЕВЯННОЙ ХРАМОВОЙ

АРХИТЕКТУРЕ РОССИЙСКОГО СЕВЕРА


В
ИЛЛ.2

ИЛЛ.1
период экспедиций в район южного Обонежья наше внимание привлекли странного вида церкви. Храмы подобной формы мы ранее не встречали. У церкви Ивана Великого (1787) в д. Замошье (Великий Двор) (рис. 1) и у Никольской церкви в Сяргозере (XIX в.) (рис. 2, 3) Вытегорского района покрытие кафоликона² представляет собой своеобразный ступенчатый шатер.

Рис. 1. Церковь Ивана Великого в Замошье, 1787 г.	Рис. 2. Никольская церковь в Сяргозере, современный вид	Рис. 3. Никольская церковь в Сяргозере до разрушения колокольни

Вопрос о ступенчатости крыш в деревянном зодчестве России является довольно сложным, поэтому с достаточно большой степенью вероятности ответить на вопрос, почему при строительстве данных двух церквей вместо обычного шатра была выбрана такая форма покрытия, можно лишь после анализа большинства случаев, когда деревянные храмы имели ступенчатое покрытие.

В
ИЛЛ.4

деревянном храмостроении России уступчатость бывает различна по форме и назначению. Например, уступчатость покрытия всего храма может быть вызвана наличием галереи, охватывающей кафоликон с боков. Такие деревянные церкви встречаются не только у нас в Карелии (Петропавловская часовня в д. Насоновщина в Заонежье (рис. 4), но и в центральной России (церковь из д. Николино Новгородской обл. (рис. 5) и др.).

Рис. 4. Петропавловская часовня в д. Насоновщина в Заонежье, XVIII в.			Рис. 5. Церковь из д. Николи-но Новгородской обл., 1599 г.

В данном случае наличие уступчатости вполне понятно. Происхождение ее академик В. П. Орфинский на основании данных Л. И. Комеча относит к влиянию галерей-обходов у каменных храмов, «...которые уже в XI в. стали неприменной принадлежностью древнерусских церквей...»³.

Сопоставляя рисунки из альбома Мейерберга (1661) (который зарисовал много церквей с уступчатыми покрытиями на пути из Пскова в Москву) и архитектуру каменных базиликальных церквей Византии и Сербии, можно было бы объяснить возникновение таких форм покрытий в деревянном храмостроении России влиянием архитектуры этих стран, учитывая активные контакты Руси с Византией и Сербией в период после ее крещения. Версию о влиянии Византии на деревянное зодчество России высказал еще в 1950 г. финский исследователь Ларс Петтерсон⁴.

Рис. 6. Рисунки из альбома Мейерберга, 1661 г.		Рис. 7. Изображение базилики на иконе Флора и Лавра в часовне д. Прожевская в Заонежье, 1750–1775 гг.

О


днако в деревяном храмостроении Российского Севера встречаются церкви, у которых уступчатость крыши не обусловлена наличием галереи (такие крыши часто называют каскадными из-за небольшой величины уступа). Михаил Красовский нашел только одно возможное рациональное объяснение применению таких крыш, они, по его мнению, «...имели и некоторый практический смысл, т. к. несколько ослабляли стремительность стекающих со скатов дождевых потоков, сильно размывающих грунт вокруг церкви»⁵. Относительно Георгиевской церкви в Юксовичах (1493) (рис. 8) такой вывод сделать можно, т. к. там очень высокий кафоликон, но относительно других храмов — часовни в д. Селецкое (рис. 12) и Леликозеро (рис. 11), церкви в д. Лиственка (рис. 10) и Суйсарь (рис. 9) — рационально объяснить каскадность крыш трудно, т. к. они имеют небольшие по высоте кафоликоны и алтари и бояться сильного размыва грунта нет оснований.

Рис. 8. Георгиевская церковь в д. Юксовичи, 1493 г.	Рис. 9. Ильинская церковь в д. Суйсарь, сер. XVII в.			Рис. 10. Церковь Рождества Богородицы в д. Лиственка, 1599 г.
Рис. 11. Часовня Михаила Архангела из д. Леликозеро в Заонежье, вт. пол. XVII в.			Рис. 12. Часовня Троицы и Дмитрия Солунского в д. Селецкое в Заонежье, 1753 г.

Таким образом, если в Георгиевской церкви уступчатость покрытия имеет хотя бы частично утилитарное назначение, то в других храмах идейно-художественные соображения являлись главной причиной использования подобной формы.

Если брать во внимание версию Ларса Петтерсона, то можно было бы объяснить появление каскадных крыш определенной стилизацией базиликальной формы в дереве, т. к. сама базиликальная форма была известна в тех местах, где обнаружены каскадные завершения кафоликонов (рис. 8).

В поздний период у византийских базилик из-за наличия хоров освещение центрального объема уже не требовалось осуществлять через боковые стенки выделяющегося по высоте центрального объема, из-за чего высота боковых стенок сильно уменьшилась и скаты сблизились настолько, что крышу можно было уже назвать каскадной (рис.13).




Рис. 13. Никольская церковь в Младо-Нагорицыно в Сербии, 1067–1071 гг.


Однако влиянием Византии никак нельзя объяснить возникновение многокаскадных покрытий, как в Георгиевской церкви в Юксовичах, и ввиду этого другие случаи каскадности можно рассмотреть под иным углом зрения.

По мнению А. А. Шенникова, такие формы покрытия могли повсеместно использоваться в усадебных кухнях для удобства дымоудаления, некоторые квадратные в плане усадебные кухни перекрывались также дымовыми шатрами – пирамидальными крышами с отверстием⁶. «В лесной и лесостепной зонах такая кухня нужна была прежде всего для приготовления зимой теплого корма скоту, находящемуся на бесстойловом содержании. Летом она служила также кухней и столовой для людей, на юге местами и жилищем»⁷. Однако у коми, карелов и вепсов усадебные кухни неизвестны⁸. В нашем случае, по «Списку населенных мест Олонецкой губернии» за 1873 г., в Сяргозере прослеживаются вепсы, а в Замошье, по исследованиям К. К. Логинова, тоже жили и живут вепсы⁹. В деревнях Леликозеро и Суйсарь, по тому же списку на 1873 г., отмечены карелы, а на момент строительства Георгиевской церкви в Юксови-чах – вепсы (рис. 18).

Интересно, что кроме Георгиевской церкви в Юксовичах каскадными крышами перекрываются алтари церквей в Пидме (рис. 14), в д. Самино (рис. 15), а также в древней клетской церкви Ризоположения в д. Бородава (1486) (рис. 16).

Рис. 14. Церковь в Пидме, 1696 г.	Рис. 15. Фрагмент восточного фасада Ильинской церкви в д. Самино, 1692 г.	Рис. 16. Церковь Ризоположения в д. Бородава, 1486 г.

В деревянных башенных храмах Российского Севера довольно распространены бочечные покрытия алтарей, поэтому версия Красовского о том, что каскадное покрытие – это начальный этап эволюции бочечного, выглядит вполне убедительно. Особенно иллюстративна в этом отношении была церковь в Оште (1791) (рис. 17), где наглядно, от нижнего яруса бочек к верхнему, показана эволюция бочки.

Однако почему-то здесь, в вепсско-карельском ареале, эволюция бочки остановилась на начальном этапе, поэтому наиболее вероятно, что устройство каскадных крыш связано с особенностями архитектурных пристрастий карелов и вепсов, ведь подобного рода покрытия нигде не встречаются так часто. То же самое, наверно, можно сказать и о каскадном шатре как о «недоразвитом» кубоватом покрытии, но только в данном случае каскадный шатер – это не ступень его эволюции. Здесь, видимо, известное кубоватое покрытие было трансформировано в такое, которое согласовывалось с архитектурным восприятием местного населения.

Таким образом, если ставить вопрос о проявлении национального в архитектуре, то «...что касается карел, то для них характерно стремление к обострению силуэтных характеристик архитектурной формы»¹⁰.

Классифицируя различные «кронштейны» деревянных домов, профессор В. П. Орфинский ввел в научный обиход такую количественную характеристику, выраженную в цифрах, как «удельная колючесть силуэта»¹¹, позволяющую констатировать этнические архитектурные пристрастия.

Ку = - 1/L * сумма [(180-а)/а], где Ку – удельная колючесть силуэта, L – длина силуэтообразующего контура, а – силуэтный угол. Применив эту формулу для вычисления удельной колючести при сравнении нормального шатра и каскадного (когда для сравнения используются даже искаженные перспективой величины), получим следующее:

Сяргозеро: Предполагаемый обычный шатер ( Ку = -0.175).

Существующий каскадный шатер ( Ку = -0.241).

Замошье: Предполагаемый обычный шатер ( Ку = -0.128).

Существующий каскадный шатер ( Ку = -0.216).

Рис. 17. Образование бочечных покрытий по Красовскому и церковь в Оште, 1791 г.		Рис. 18. Расселение вепсов в Межозерье, XV – XVIII вв.
Рис. 19. Никольская церковь в д. Тухколя, XVII-XVIII вв.	Рис. 20. Разрез часовни в д. Загубье, 1717 г.		Рис. 21. Никольская церковь в Ковде, 1705 г.

Таким образом, при выборе строителями ступенчатой формы крыши шатра удельная колючесть силуэта для Сяргозера возросла в 1,37 раза, а для Замошья – в 1,7 раза. То есть почти любая ступенчатость повышает остроту архитектурного контура, а учитывая относительно большое распространение каскадных крыш в местах исторического проживания вепсов (даже больше, чем у карелов) (рис. 18), можно объективно утверждать, что вепсам в храмовой архитектуре еще больше присуще обострение силуэта. Это и есть наиболее вероятный ответ на вопрос, почему в покрытиях кафоликонов церквей в Замошье и в Сяргозере вместо обычного шатра выбран каскадный.


Список иллюстраций


1. Фото н. с. НО ПетрГУ И. Е. Гришиной (1997 г).

2. Фото н. с. НО ПетрГУ И. Е. Гришиной (1998 г).

3. Дореволюционный снимок неизвестного автора (предоставила Петрозаводская Епархия).

4. Фото из буклета «Заонежье», автор Т. И. Вахрамеева. Петрозаводск, 1998.

5. Фото Гельмута Кайма из периодического издания «Freundeskreis Blätter 32». 1993. Mai, S. 88.

6. Народное зодчество. Петрозаводск, 1992. С. 44.

7. Там же.

8. Село Суйсарь. Петрозаводск, 1997. С. 220.

9. Народное зодчество. Петрозаводск, 1998. С. 241.

10. Фото А. А. Александрова // Набор открыток. Л., 1967.

11. Орфинский В. П. Деревянное зодчество Карелии. Л., 1972. С. 63.

12. Petterson L. Die kirchliche Holzbaukunst auf Halbinsel Zaonezein Russian-Karelien. Helsinki, 1950. S. 61.

13. Там же. S. 27.

14. Там же. S. 102.

15. Фрагмент обмерного чертежа Восточного фасада Ильинской церкви (Вологодская СНРПМ, 1970 г.)

16. Фото № 104, В. И. Савик // Святая Русь. Северная Россия. Фотоальбом. СПб., 1993.

17. Красовский М. Курс истории русской архитектуры. Ч. 1. Деревянное зодчество. Пг., 1916. С. 201, 208.

18. Пименов В. В. Вепсы. М. 1965. С. 179.

19. Фото из «Freundeskreis Blätter 33». 1993. Mai. S. 88.

20. Народное зодчество. Петрозаводск, 1992. С. 44.

21. Народное зодчество. Петрозаводск, 1998. С. 262.


А. Ю. Жуков