В. М. Пивоев (отв ред.), А. М. Пашков, М. В. Пулькин

Вид материала

Документы

Содержание Формирование и развитие структуры Из истории задне-никифоровской пустыни

Подобный материал:

• В. М. Пивоев (отв ред.), М. П. Бархота, А. В. Мазур «Свое», 2224.87kb.
• В. М. Пивоев (отв редактор), М. П. Бархота, Д. Д. Бреннон «Свое», 1818.36kb.
• Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
• Международной Ассоциации «Диалог культур», 1247.87kb.
• Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран, 3282.27kb.
• Введение пятая научная конференция продолжает обсуждение теоретических и практических, 1707.18kb.
• А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов,, 10249.24kb.
• О. Г. Носкова Раздел работа психолога в системе образования и в социальном обслуживании, 10227.59kb.
• Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания, 5436.4kb.
• Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.

ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗВИТИЕ СТРУКТУРЫ

ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ В КАРЕЛИИ (XIII – XV вв.)


Юрисдикция церкви над землями Карелии возникла в XIII в. На запад края она распространилась с 1227 г., когда проводилось крещение большинства карелов, теснейшим образом связанное с государствен-ными военно-политическими заботами Новгородской вечевой респуб-лики. В восточную часть Карелии христианизация пришла с русскими крестьянами-переселенцами и отчасти вепсами, мигрировавшими сюда из южного Посвирья. При исследовании церковной структуры Карелии следует учитывать и важную роль, которую играла в жизни Новгородского государства новгородская архиепископия – Дом св. Софии во главе с архиепископом-владыкой.

Епархия являлась силой, стабилизирующей взаимоотношения различных боярских группировок Новгорода. С 1410-х гг. новгородские владыки даже официально возглавляли правительство вечевой республики. Кроме того, кафедра обладала обширными земельными владениями и вотчинами, получая с их населения немалые доходы. У архиепископа имелся многочисленный штат управленцев: его бояре, наместники и волостели, десятинники и другие сборщики податей. Владычный полк набирался с владений Дома св. Софии, и командовали им военные на службе у новгородской кафедры. Такой политический, экономический и военный вес владыки неизбежно приводил к тому, что Дом св. Софии всегда выполнял не только чисто церковные, но и государственные функции, порой теснейшим образом связанные с церковными обязанностями. И пример Карелии весьма показателен при выявлении взаимозависимости церковного и государственного управления Новгорода.

С принятием карелами крещения в Карелии возникали погосты – первичные элементы церковной структуры управления. Сами погосты представляли собой сельские церкви с примыкавшими к ним дворами священников с причтом, который поначалу присылался из Новгорода, и с кладбищами при церквах, бывшими до этого местами языческого культа. Но не только. В XII–XIV вв. у карелов шел интенсивный процесс становления этноса из разрозненных групп местного прибалтийско-финского населения. И появление церковных погостов способствовало этнической консолидации карелов, надежно сплачивая разрозненные общины в единые приходы. Одновременно погосты стали объединять сельские округи, жители которых и составляли приходы¹. Так постепенно погосты становились центрами сельских административных районов, которые по всей Новгородской земле также назывались погостами. В скором времени первичная церковная структура погостов была положена в основу государственно-административного деления.

До 1270-х гг. карелы («корела» русских летописей) не входили напрямую в Новгородское государство. Их отношения с Новгородом были союзническими, диктовавшимися общностью интересов по защите своих земель и торговых путей от экспансии и прямой агрессии Шведского королевства. Крещение же создало условия для вассальных отношений корельской земли и Новгорода. С 1270-х гг. возник новый тип вассалитета Корелы, выразившийся в прямом включении корельской земли, от западного Приладожья до Белого моря, в состав Новгородского государства. Новгород посылал в местный центр управления город Корелу князей-наместников². Но возросла роль и церковных структур управления. В это время Новгородская республика отражала натиск Швеции и Ордена на свои западные рубежи, поэтому новгородский владыка возглавил управление землями по всей западной границе в карельском Приладожье.

По сведениям писцовой книги Корельского уезда 1500 г., при власти Новгорода все волости вдоль этой границы были отданы вечевой республикой в «кормление» архиепископу³. В отличие от вотчины кормление – феодально-ленное владение, с которого господин, на время своей службы, взимал «корм»-ренту, но собственности на землю не имел. В случае же с карельским кормлением кафедры имел место прямой правительственный контроль высшего исполнительного органа Новгорода в лице владыки – главы правительства за всем неспокойным пограничьем со Швецией.

Интересно, что «волости за наместниками корельскими» располагались не на самой границе, а в глубине корельской земли. По подсчетам данных «письма» 1500 г., количество дворов во всех местных волостях Дома св. Софии и светских наместников Новгорода было одинаковым: ровно по пятой части от числа всех дворов карельского Приладожья. Таким образом, выясняется, что Новгород ревниво относился к доходам приглашаемых им наместников, обеспечивая через выплату ренты строгий баланс интересов между служилыми князьями и своим владыкой.

Писцовая книга 1500 г. описывала Приладожскую Карелию (или «Заднюю Корелу») строго по погостам. Внутри погостов «письмо» делило земли на «перевары». «Перевара» – это повинность населения, варка пива или меда для владыки и его сопровождающих во время их пастырских поездок. В Задней Кореле (погостах Кирьяжском, Сердобольском, Иломантском) «переварами» назывались общины на кормленых землях Дома св. Софии и светских наместников. Такое именование ясно указывает на связь общинного устройства Корелы с церковной организацией епархии. Видимо, так сказалось первоначальное подчинение корельской земли именно церкви, а не самому государству; впоследствии «перевары» на государственных землях Новгорода остались: хотя и произошло их разделение на кормления кафедры и светского наместника, но древнее, уже закрепленное временем название сохранилось.

В кормленых землях владыки, в его Салминской (в Соломенском погосте) и других местных волостях не отмечено особого церковного присутствия (отдельных церквей, а значит, и приходов, обособленных от приходов погостов). Речь шла о государственном надзоре, а не об усиленном церковном окормлении пасомых на самой границе. Летописи сообщили только однажды о пастырской поездке новгородского владыки в Карелию под 1419 г.⁴ Тем не менее его представители-десятинники выезжали сюда постоянно: по данным «письма» 1500 г., в «волостях за владыкою на свейском рубеже» отмечен сбор податей в пользу десятинника⁵. Эти сведения доказывают, что вся корельская земля в чисто церковном отношении составляла отдельную область – «десятину» Новгородской епархии.

Отсутствие данных о сборе пошлин десятиннику со всех других земель Корелы, кроме как с отмеченных «волостей за владыкою», говорит о том, что Дом св. Софии обеспечивал поездки за податями своего десятинника из средств, поступавших с этих местных волостей кафедры. А церковная десятина и другие подати собирались им по всей корельской земле, со всех церквей и монастырей, со священников, причта и монашествующих из средств, приносимых туда мирянами. Государственные налоги и «корм»-рента в «волостях за владыкою» собиралась владычными «борцами»⁶.

Церкви города Корелы и погостов южнее Вуоксы имели небольшие вотчины – в одну-три деревни с зависимым населением. Церкви Прионежской Карелии севернее Вуоксы таких вотчин не имели. Но обширными вотчинами тут располагали местные монастыри Валаамский и Коневский⁷. Все они получали от своих крестьян продуктовую ренту; барщина в вотчинах (и церковных, и светских) не прижилась.

Главной церковью города Корелы являлся храм Воскресения Христова. Не располагая данными о ее священниках за XV в., по мате-риалам следующего столетия мы выясняем, что воскресенский свя-щенник являлся старшим среди местного духовенства. Как следует из послания архиепископа Новгорода Феодосия 1543 г., Воскресенская церковь была «соборной», а ее священник, «соборный поп Григорий», призывался возглавить борьбу с языческими верованиями и обрядами у карелов, и в этом деле ему подчинялись даже игумены всех монастырей корельской земли⁸. Очевидно, статус «соборной церкви» храм Воскресения имел и при власти Великого Новгорода. В таком случае, ее священник уже тогда возглавлял местное духовенство (может быть, только белое).

Вершину местной церковной организации занимал, однако, не десятинник, приезжавший в Корелу периодически, и не воскресенский священник, а наместник Дома св. Софии. Наместники из числа авторитетных священноиноков появились в XIV в. как личные представители владыки. Архиепископ направлял их в те окраинные области государства, где обстановка грозила изменой вечевой республике и (или) требовалось налаживать дипломатические связи с соседними государствами. Наместники Дома св. Софии ведали взаимоотношениями местных и новгородских феодалов прежде всего в конфликтной сфере землевладения, а также играли роль дипломатов, осуществлявших связи новгородской стороны с пограничными землями соседних государств. Археологические раскопки показали, что во второй трети XV в. наместники владыки появились и в г. Кореле. Безусловно, они имели все вышеперечисленные полномочия. Север Карелии в те последние десятилетия новгородской независимости подчинялся двинским наместникам Дома св. Софии. Своими печатями именно они узаконивали сделки знати Корелы и Новгорода на земли и угодья в беломорской части Карелии⁹.

Отличием восточной половины Карелии стало отсутствие тут единого центра управления. Земли вокруг Онежского озера с XIII в. являлись областью крестьянской русской и вепсской колонизации, а со второй половины XIV в. – боярского освоения. Частые вторжения шведов не угрожали жителям. Поэтому местные структуры церковного управления в северном Обонежье значительно уступали в своем развитии централизованной церковной организации на западе края. Тем не менее они сложились, хотя и в менее централизованных формах, – на уровне погостов.

Первые погосты в Карелии появились к середине XIII в. на землях веси, в Посвирье и на Олонце, а также у русских и вепсских крестьян-переселенцев на Заонежском полуострове. Исследование текста Обонежского ряда и сведений летописей за то время показало, что десятина с погостов на Олонце и в Посвирье стала поступать Дому св. Софии с конца 1250-х гг., когда эти земли были отданы республикой новгородскому князю в кормление, взамен усиления власти ее боярства в двинской земле. Так образовалась Обонежская десятина Новгородской епархии. Тогда же, судя по архивным материалам, образовался Толвуйский погост с церковью св. Георгия¹⁰. Источники XIV–XV вв. однозначно говорят о смешенном, русско-вепсском населении восточного Заонежья. Находки В. Конкина на Водлозере (нательные крестики XIII в.) указывают на проникновение оседлого православного населения и на Водлу, в направлении Кенского волока, по которому Новгород осуществлял связь со своими двинскими владениями. Берестяная грамота № 2 также говорит о смешенном русско-вепсском населении (и приходе) Водлозерья¹¹.

Таким образом, следует признать, что на востоке Карелии, как и на западе края, церковная структура погостов, само соборное устройство церкви, сыграли интегральную роль. Только тут в единые приходы объединялись разноэтничные (русские и вепсские) переселенцы. Подчеркиваемый отечественной историографией обобщающий вывод о мирном характере русской крестьянской колонизации Севера следует серьезно уточнить: такой сравнительно мирный исход стал возможен благодаря тому, что в соответствии с церковной политикой на колонизируемых землях жители разной этнической принадлежности объединялись в единые приходы.

С середины XIV в. Обонежье подверглось вотчинной атаке со стороны новгородского боярства. Крестьянские общины стали вотчинами новгородских бояр, житьих людей, купцов и монастырей. Но вот что интересно. По сведениям писцовой книги Обонежской пятины 1563 г., на погостах Обонежья отмечается появление «игуменов» и келий со «старцами и старицами». Как известно, св. Савватий встретил на пустынном побережье Белого моря игумена Нафанаила¹². Известно, что в Византии и Древней Руси далеко не всякий священник мог принимать исповедь: по убеждению тех лет, тут требовался особый дар, которым владели некоторые священноиноки (они и звались «игуменами»), и настоятели монастырей посылали их на дальние приходы для христианского окормления верующих, особенно для принятия исповеди. «Обыск» же олонецкого воеводы в Толвуйском погосте середины XVII в. однозначно установил, что исстари в погостах вокруг Онежского озера крестьяне выделяли часть земель на устройство богаделен для своих стариков, оставшихся без родственников («кормятца де они от церкви Божией»). Одному из таких погостов с «игуменом», Шальскому, покровительствовал старейший новгородский Юрьев монастырь, вотчина которого располагалась рядом¹³. Данные сведения характеризуют церковную жизнь восточной Карелии. На свои средства крестьяне-прихожане устраивали на погостах богадельни. И сюда главнейшие монастыри Новгорода присылали «игуменов» для христианского миссионерства. Так складывались структуры церкви на уровне погостов.

Некоторые частные данные позволяют заключить, что шунгская церковь св. Николая являлась «ктиторской» одного из местных вотчинников: он обеспечивал хлебом¹⁴ ее священника и причт. Как правило, содержание любой приходской церкви, священников и причта ложилось на плечи прихожан; вотчинных владений у приходских церквей не было. Местные монастыри (Муромский, Палеостровский, Клименецкий) имели вотчины, но крестьянских дворов у них насчитывалось немного, поэтому выживать монастырям помогали, видимо, вклады, угодья и торговля¹⁵. Особого государственно-боярского христианского радения (как то имело место в корельской земле) на материалах Обонежья не прослеживается. Вместе с тем кормление новгородской кафедры имелось и в Обонежье: это Олонецкий стан Дома св. Софии.

Приладожские земли Олонецкого погоста, от Видлицы, частично Сямозера и до Обжи, объединялись в Ильинский приход, отдельный от Рождественского на Олонце. Но в приход входили и некоторые вотчины-боярщины на Сямозере, не относившиеся к Олонецкому стану¹⁶, что говорит об иной, нежели чисто церковно-административной причине обособления прихода. Летописи отметили ряд шведских вторжений сюда во времена крестовых походов. Рядом с Ильинским, на Олонце, располагался Княжеский погост. Видимо, именно внешне- и внутриполитические обстоятельства заставили Новгород передать восточно-ладожские земли в кормление и под пристальный надзор своему архиепископу. Управлял станом владычный волостель. А тяготевшее по этническому признаку к попавшим в стан общинам население вотчин составило вместе с жителями стана самостоятельный Ильинский приход. Разделение произошло на уровне погоста как низовой административной единицы, не затрагивая переустройством всю Обонежскую половину Карелии.

Ко времени утраты Новгородом независимости в Карелии сложилась разветвленная церковная структура, начиная с церквей и монастырей и кончая «волостями за владыкою» на границе и Олонецким станом. И корельская земля, и Обонежская половина Карелии четко разделялись на погосты. При этом корельская земля являлась десятиной Новгородской епархии и ее наместничеством. Церковные структуры тут служили не только чисто христианскому окормлению верующих, но и несли значительные государственные обязанности по твердому удержанию этой важной пограничной земли под властью «Господина Великого Новгорода». Феодальная сущность такого владычества особенно ярко проявилась в области фиска. Церковные структуры Обонежской Карелии, не имея местного центра управления, развивались на уровне погостов, что, впрочем, не помешало Обонежью составить отдельную десятину Новгородской епархии. Русские и вепсские крестьяне мирно объединялись в единые приходы. Пастырское влияние на приходы оказывали новгородские монастыри в лице своих священноиноков-«игуменов». В целом государственно-феодальная составляющая церковной политики более всего, по военно-политической необходимости, была характерна для корельской земли. В спокойном же Обонежье получила поступательное развитие собственно приходская структура церкви.


А. К. Галкин


ИЗ ИСТОРИИ ЗАДНЕ-НИКИФОРОВСКОЙ ПУСТЫНИ

В XIX – НАЧАЛЕ XX в.


Ликуй, Фиваидо русская, красуйтеся, пустыни и дебри Олонецкия...

Служба Всем святым, в земле Российстей просиявшим. Песнь 6


Преподобный Александр Свирский (ум. 1533), покровитель Олонецкой епархии, создал целую школу монашества. Многие из его учеников разошлись впоследствии по Ладожско-Онежскому межозерью, положив начало новым пустыням. В их числе – преподобные Никифор и Геннадий Важеозерские, основавшие Преображенскую (Задне-Никифо-ровскую) пустынь на Важе-озере, примерно в 60 км к северо-востоку от Свирской обители. Их пустынь была разорена в начале XVII в. «от немецких и литовских людей и от русских воров»¹, затем восстановлена и существовала до 1764 г. В ней имелись две деревянные церкви – Преображенская и Успенская (в XVIII в. переименованная в Благовещенскую) и часовня над мощами основателей. С 1764 г. церкви упраздненной пустыни стали приписными к Коткозерскому приходу.

В 1800 г. Задне-Никифоровская пустынь была формально передана Александро-Свирскому монастырю, который не спешил выводить ее из запустения. Ко времени открытия самостоятельной Олонецкой епархии в 1828 г. она стояла «с двумя обветшавшими деревянными церквами и тремя такими же келиями, без ограды или даже забора»². Такой застали обитель два брата, монахи Исайя и Федор, пришедшие в нее около 1830 г. Уроженцы одного из сел в низовьях Волхова, братья в начале XIX в. удалились от мира на Валаам. Пройдя там послушание, они отправились в Иерусалим, а затем – на Афон. Но с началом русско-турецкой войны 1828 г. турки изгнали всех русских с Афона, и братья вернулись на родину. Ревнуя о возрождении Задне-Никифоровской пустыни, они поселились в ней по благословению Свирского архимандрита Варсонофия. Вокруг них постепенно собирались последователи. Вместе братья прожили на Важе-озере около 5 лет: в 1835 г. младший из них, Федор, рукоположенный во иеромонаха, был назначен строителем Андрусовой пустыни, которой управлял 17 лет.

Старец Исайя славился как знаток Писания и обладал необыкновенным природным красноречием. Он любил вести духовные беседы с братией и богомольцами, отвечая на вопросы, рассказывая о своих путешествиях. В 1838 г. в пустынь определяется постоянный иеромонах, в ней стали регулярно совершаться литургии. Число братий к 1846 г. достигло 22. Наконец, по указу Святейшего Синода от 6 февряля 1846 г., пустынь была выведена из подчинения Александро-Свирскому монастырю и сделана самостоятельной, «с существующим в оной настоятельством сельским и с семью монашескими вакансиями»³. Первым строителем восстановленной пустыни стал иеромонах Митрофан (1946–1853).

Немалые подаяния на обитель удалось собрать в С.-Петербурге, куда ездил о. Исайя. Великий князь Константин Николаевич даже передал для пустыни старый иконостас церкви Мраморного дворца (в 1846– 1849 гг. дворцовую церковь отделывали заново)⁴. После многолетних трудов на пользу пустыни старец Исайя скончался 20 апреля 1852 г.⁵, приняв схиму с именем Игнатий.

Значительный след в истории пустыни оставила деятельность ее второго настоятеля, иеромонаха (впоследствии игумена, с 11 мая 1870 г. – архимандрита) Даниила, управлявшего ею с 1853 по 1870 г. Начало его настоятельства отмечено строительством каменного Всехсвятского храма (1854–1858, архитектор Р. Р. Генрихсен)⁶ над мощами преподобных Никифора и Геннадия Важеозерских. Под сводами этого храма оказалась и могила старца Исайи (схимонаха Игнатия). Монастырский ансамбль дополнили два одноэтажных деревянных братских флигеля со святыми воротами, поставленные по северной стороне ограды. Численность братии в 1860-х гг. возросла до 40 человек.

Лес между пустынью и Петрозаводским трактом долгое время давал приют женщинам-пустынницам, но в конце 1860-х гг. им пришлось искать новое место. «Пустынницы» переселились на место Паданской пустыни (ныне Подпорожский район Ленинградской области), основанной в середине XVI в. преподобным Корнилием⁷. Предание также относит его к ученикам св. Александра Свирского.

Трудами архимандрита Даниила Задне-Никифоровская пустынь была приведена «в отличный вид во всех отношениях»⁸. 11 сентября 1870 г. состоялся указ Святейшего Синода о его переводе настоятелем второклассного Александро-Свирского монастыря, где деятельность о. Даниила приобрела еще более широкий размах. Там он умер от холеры 10 августа 1972 г. Предыдущий настоятель Свирского монастыря, архимандрит Антоний, уволенный на покой, поселился в Задне-Ники-форовской пустыни.

Новым настоятелем братия избрала иеромонаха Сильвестра, и 12 февраля 1971 г. его утвердили в должности⁹. Через несколько лет он был награжден возведением в сан игумена.

С 1879 по 1892 г. пустынью управлял иеромонах Вениамин. Он имел дар иконописца: в 1860-е гг., когда в Петрозаводске строился новый кафедральный собор, архиепископ Олонецкий Аркадий (Федоров; ум. 1870) выписал его из Верхотурского монастыря и привлек к созданию соборного иконостаса¹⁰ (за образец был взят иконостас Большого Успенского собора Московского Кремля). В настоятельство о. Вениамина 25 июля 1885 г. Задне-Никифоровская пустынь сгорела дотла. Уцелели лишь рига, надкладезная часовня и «с одной из церквей антиминс и священные сосуды»¹¹. Богорадники разошлись, братию пришлось разместить по другим обителям. В пустыни вместе с настоятелем осталось всего три священнослужителя. Восстановление обители началось с каменной Всехсвятской церкви. Она была освящена после ремонта уже 6 февраля 1886 г. На большее в условиях бедного края рассчитывать не приходилось.

Неожиданная помощь пришла из Кронштадта. Ключарь Андреевского собора протоиерей Иоанн Сергеев (св. Иоанн Кронштадтский) горячо откликнулся на нужды погорелой пустыни. В свою очередь, это участие позволило о. Иоанну значительно расширить круг почитателей в Олонецкой губернии. Местные пароходовладельцы и промышленники стали содействовать его водным путешествиям по северу России. Так возникла традиция ежегодных летних плаваний кронштадтского протоиерея на свою родину – в село Суру на реке Пинеге. Связь между Кронштадтом и Задне-Никифоровской пустынью установил ее иеромонах Геннадий (Борисов; 1846–1898)¹².

Как и преподобный Геннадий Важеозерский, Борисов родился в Важинском погосте. В 1875 г. он поступил в Задне-Никифоровскую пустынь, где постригся и был рукоположен во иеромонахи. С 1878 г. он состоял в братии других монастырей епархии, а в августе 1887 г. вернулся к месту своего пострижения, чтобы поднимать пустынь из пепла. Посланный за сбором пожертвований, о. Геннадий «энергией и смирением» обратил на себя внимание о. Иоанна Кронштадтского. Их тесное сотрудничество продолжалось до самой кончины иеромонаха: оно позволило не только обновить Важеозерскую пустынь, но и создать ее громадное подворье в С.-Петербурге, а заодно и открыть в Олонецкой епархии новую женскую общину – Введенскую Паданскую.

Наличие подворья в столице способствовало процветанию любого монастыря. Иоанн Кронштадтский убедил двух мещанок, Е. Гайлевич и П. Фадееву, пожертвовать под подворье Задне-Никифоровской пустыни их землевладения за Невской заставой вместе с постройками. Заведующим подворьем был назначен иеромонах Геннадий. Временная церковь подворья была освящена 23 января 1895 г. А весной 1897 г. там же началось строительство двухэтажного каменного храма на 5000 молящихся с корпусом келий и домом трудолюбия при нем. Закладку возглавил о. Иоанн Кронштадтский.

Сама пустынь еще раньше украсилась деревянным Преображенским храмом. Его освящение 19 июля 1892 г. также совершил о. Иоанн. О том, что он прибудет в пустынь, стало известно уже на Троицу в Александро-Свирском монастыре, где этот праздник всегда собирал большое количество паломников¹³. С о. Иоанном приехал петербургский протоиерей Василий Михайловский (ум. 1910) – он говорил проповедь. На торжестве присутствовало до 1,5 тыс. богомольцев. Настоятель пустыни иеромонах Вениамин с братией сделали все, что могли, «чтобы народ был сыт и доволен»¹⁴.

На петербургском подворье в январе 1896 г. было положено начало внебогослужебным беседам: в 1896–1897 гг. их вел студент Санкт-Петербургской духовной академии иеромонах Вениамин (Казанский) – будущий священномученик митрополит Петроградский¹⁵. В храме подворья он не раз служил и впоследствии – в сане архимандрита и викарного епископа.

9 февраля 1899 г. настоятелем пустыни и наблюдателем ее столичного подворья был перемещен настоятель Александро-Ошевенского монастыря под Каргополем игумен Митрофан (Воезерский). При нем на подворье был отделан и освящен (23 мая 1901 г.) нижний храм – вновь при участии о. Иоанна Кронштадтского. С уходом о. Митрофана на покой по прошению 17 декабря 1901 г. к управлению пустынью был допущен иеромонах Георгий¹⁶ (утвержден в должности 28 января 1903 г.). О. Георгий положил начало своего монашества на Валааме, откуда перешел в Александро-Свирский монастырь. Многие годы он находился в ближайшем духовном общении с о. Иоанном Кронштадтским и летом 1903 г. даже сопровождал его в с. Суру (об этом путешествии была выпущена книга¹⁷). Он довел до конца устройство шестипрестольного храма на подворье, нижний этаж которого был в 1907 г. к тому же и расписан¹⁸. В самой пустыни поставили храм св. Митрофана Воронежского на другой стороне монастырского озера – о. Георгий освятил его 7 августа 1906 г. В тот день в пустынь собралось около 2000 паломников, и всем им была предложена братская трапеза¹⁹. Много жертвовал на храмы пустыни петербургский купец И. И. Рубахин – в чествовании его в день 25-летия торговой деятельности в 1911 г. принял участие епископ Гдовский св. Вениамин (Казанский).

В 1907 г. о. Георгий был возведен в сан игумена. В день смерти о. Иоанна Сергеева (20.12.1908) он находился в Кронштадте и сопровождал тело почившего протоиерея в столицу. О. Иоанн до конца дней продолжал поддерживать Задне-Никифоровскую пустынь: так, в начале 1907 г. от него поступило 400 руб. пожертвований²⁰. 19 января 1909 г., по пути в Петрозаводск, в пустыни совершил литургию с поучением и молебствием новоназначенный епископ Олонецкий Никанор (Надеждин; ум. 1916). В мае того же года по инициативе епископа состоялся епархиальный съезд монашествующих, в котором участвовал игумен Георгий. Вскоре, однако, игумен отбыл «в сторону южную», устроившись экономом Полтавского архиерейского дома²¹. 7 мая 1912 г. насто-ятелем Важеозерской Никифоро-Геннадьевской пустыни (с 1910-х гг. именно так ее стали именовать официально) перевели наместника Каргопольского Спасского монастыря игумена Владимира²². В начале 1890-х гг. он жил в пустыни указным послушником. О. Владимир стал вторым за историю пустыни ее настоятелем в сане архимандрита (возведен 17 мая 1915 г.). В его управление благоустройство пустыни оставалось образцовым.

За два дня до октябрьского переворота, 23 октября 1917 г., синодальным указом архимандрит Владимир был уволен от настоятельства по прошению. 28 марта 1918 г. он получил разрешение перейти в братию Троице-Зеленского монастыря Петроградской епархии²³.

Большевики, не стеснявшиеся в средствах для унижения и уничтожения религии, не только насильственно ликвидировали Важеозерскую пустынь, но спешили стереть саму память о ней. Поруганное место монашеских трудов и молитв на советских картах обозначалось как «Интерпоселок».

Возрождение Никифоро-Геннадьевской пустыни началось лишь в год 100-летия освящения св. Иоанном Кронштадтским ее Преображенского храма. Теперь она стала женской обителью.


Ю. Н. Кожевникова