М. М. Бахтин: черты универсализма

Вид материала

Документы

Содержание Ойген Розеншток-Хюсси Назад, к риску языка Папирус, который мог бы быть найден Два воздуходувных меха

Подобный материал:

• Бахтин М. М. Проблема речевых жанров, 655.26kb.
• М. В. Бахтин история христианской церкви, 3038.41kb.
• Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания, 5436.4kb.
• Учебное пособие. Предисловие А. М. Пронина. М.: Издательство Московского института, 1286.9kb.
• Перелік публікацій кафедри філософії культури І культурології за 2008 рік, 309.03kb.
• «акцентуированных личностей», 94kb.
• Бахтин с. И., Тюгашев, 1645.73kb.
• А. П. Лотоцкий, В. П. Бахтин, Е. В. Грабовский, А. Н. Грибов, 21.3kb.
• 2 Цель работы, 316.35kb.
• М. В. Бахтин Ректор Института деловых коммуникаций, 103.17kb.

^

Ойген Розеншток-Хюсси

Назад, к риску языка

(Папирус, который мог бы быть найден)

Предварительное замечание

Я отношусь к своему истолкованию взглядов Гераклита совершенно серьезно.

В основу положена вся совокупность сведений о Гераклите Эфесском и об обсуждении его взглядов следующими поколениями от Парменида до Александрийской школы и отцов Церкви. Но было бы чрезмерным педантизмом сопровождать каждое суждение ссылкой на античные источники. С этой целью читателю рекомендуется обратиться к изданию досократиков Дильса-Кранца и изложению их взглядов у Юбервега-Прехтера.

«Расцвет» Гераклита и Парменида традиционно относится к Олимпиаде, проходившей с 501 по 504 гг. до рождества Христова. В то время правил Дарий. Таким образом, папирус, который мог бы быть найден, следует датировать этим временем. Эра Дария продолжалась с 522 по 485 гг. до Р.Х.

^

Папирус, который мог бы быть найден

Пармениду Элеату от

Гераклита Эфессца привет!

В день, когда «Зевс послал

Гром», эра Дария.


Ты нападаешь на меня, выражая свои новые частные мнения. Ты упрекаешь меня и других политиков в том, что мы упорствуем в своем заблуждении, ломая голову над изменчивостью вещей и изменениями нас самих.

^

Два воздуходувных меха

Ты противопоставляешь нам свои частные мнения, ибо он освобождают от нашего заблуждения. Часть мыслимого ты называешь существующим. Ее ты возносишь до небес. Часть мыслимого ты выделяешь в качестве части нас самих, это – та часть, которой «не должно быть». Мы не должны предаваться этому «не-способному-существовать»; подражая нам, ты нисходишь до нашей головоломки, но лишь для того, чтобы разоблачить нашу игру. Мы играем с чем-то ничтожным; ты укореняешься в сущем. Если бы я действительно был грубияном, в качестве какового и поносят меня элеаты, то просто процитировал бы самого себя: «Частное мнение препятствует движению вперед». Но я слишком обходителен для такого грубого проклятия. Нет, лучше позволь мне спросить: «Значит ли что-нибудь для тебя мое мнение?» Иметь мнение очень часто означает впадать в ненавистный мне произвол. Мышление никогда не должно быть стычкой мнений, отделением их друг от друга. Это является ужасным злоупотреблением языком, когда место изначального по смыслу «развертывания», то есть не нарушающего целостности отделения одной части от другой, занимает ущербное слово «спор», то есть «стыка мнений», «враждебное отделение их друг от друга». Вместо того чтобы распутать связи между вещами, отделить друг от друга вещи, сохранив связь между ними, друга от друга отделяются спорящие люди, да так, что потом уже никогда не встречаются. Но подлинное мышление означает поиск точек соприкосновения. Тот, кто сталкивает мнения и сталкивается с противником, разрушает путь к миру.

Но сейчас я хочу сделать именно это: ты хочешь почувствовать всю силу моего голоса. И вот что я говорю: я изменяю смысл твоих слов на противоположный. Твое понятие бытия оказывается для меня как раз тем, чего «не должно быть». Ты выходишь за пределы жизни, я остаюсь ей верен.

Сущее не предназначено для того, чтобы стать высказыванием или мыслью некоторого существа. Ты не ждешь богов для того, чтобы знать. Ты отвергаешь смирение пути обратно. Ты хочешь знать уже на пути туда, исходя из тени твоего ожидания, превращенной в идол, вместо того, чтобы вслушиваться в высказывания Бога, отвечающего на нашу мольбу. Ты, Парменид, – идолопоклонник, поклоняющийся пространству собственной тени. И молодежь ты склоняешь к тому, чтобы поклоняться этому пространству тени. Над тобой и надо мной властвуют противоположные силы. Кто соблазнил тебя занять это противоположное моему место? Твои ученики, они соблазнили тебя этим предвосхищением полноты жизни. Ведь мы никогда не совращаем публику. Все как раз наоборот: наша публика соблазняет нас именно тем, что она в своем положении слушает охотнее всего. Я понимаю тебя, но если я веду с тобой борьбу, то я способен на это только потому, что я не завишу от твоей публики. Напротив, ты нуждаешься в одобрении этой молодежи, стоящей перед настоящей жизнью, непосвященной в ее тайны. А еще не ставшие личностями юнцы могут склонить на свою сторону только идолопоклонника.

Если ты захочешь четко выразить эту истину, то твои незрелые слушатели принудят тебя к предвосхищению полноты жизни, которую ты должен выразить в понятиях, поскольку это делается преждевременно.

Но я должен обозначить свою точку зрения прямо противоположным образом. Ибо если меня должен был бы слушать хоть один человек, то я стал бы рассматривать его как будущего товарища в деле управления полисом, а не как обыкновенного ученика. Таким образом, и он, и я стремились бы понимать лишь после пути туда и после пути обратно, не отбрасывая в будущее теней наших грез.

Необходимость четкого выражения приводит тебя и меня к прямо противоположным подходам, ты вкладываешь мышление в самого себя. Я и всякий, кто говорит, забываем о самих себе. Но твое мышление остается заключенным в тебе. До сих пор это считалось предосудительным.

Мое положение, которое, естественно, обусловливает мое мировоззрение, и твоя точка зрения нигде не соприкасаются. Я родился в качестве царя-жреца, в окружении спорящих мужей. Когда мой брат заменил меня в деле государственного управления, то я в качестве первого правителя могущественного города не перестал сочинять стихи о действительном мире. Я просил обладателей высоких званий и людей, занимавших высокие должности, говорить мне то, что они должны были говорить, и от них я узнал, что означает или должно означать незнакомое мне. Ибо управление гражданами полиса – это моя учеба, моя школа, мои учителя и мои авторитеты.

Ты учился у Ксенофана, а потом попал в руки Аминия; ты отдался ему еще полным сил юношей. И поскольку вы полюбили друг друга, то вы вместе открыли исихию, благородный покой, мусический покой. Пребывая в этом блаженном покое, ты и обучаешь молодых людей. Как это соблазнительно, пригласить присоединиться к твоему покою тех, кто еще не принят в совет мужей! Теперь они играют вокруг тебя. Их родина не поручает им ничего определенного. И часто случается, что они так никогда и не возвращаются домой. Их страсть пребывает в ожидании вместо того, чтобы стать на якорь в твоем покое. То, чего они с нетерпением ожидали, поневоле станет основанием их мышления. Томление плоти и пыл мышления возникают среди них во время весны вашей любви. Но томление и пыл – это не покой. Ты подменяешь для них понятия, когда выдаешь за покой страсти, впустую растрачиваемые в мужском союзе, находящимся вне политики.

Ты не имел бы успеха, если в каждом человеке не сидел бы вечный ученик. Там, где мы отдаем приказания, зачинаем ребенка, сажаем деревья, – там мы являемся настоящими мужами. Но бывает так много моментов, когда мы не можем быть мужами, а должны только ждать. Там, где мы должны ждать, ты и выбрасываешь свой флаг. Твои любимцы удовлетворяются тем, чтобы быть любимыми и понимать. Любое незанятое время может быть заполнено таким утешением. Несостоявшийся брак, неполученная должность, отсутствие набора ремесленных инструментов, – все, кто страдает от этого, приходя к тебе, Парменид. Ибо ты обманываешь их, выдавая их несостоятельность за счастье. Ты обманываешь их, утверждая, что в таком безучастном состоянии лучше всего мыслить. Твое сущее доступно лишь для того, кто еще не должен активно действовать. Сущее – это мысль, заменяющая тому, кто не живет, его неучастие в жизни. «Вы еще не живете, – так ты обращаешься к ним, – Используйте этот покой для того, чтобы мыслить. Тогда вы превзойдете всех живущих деятельно. А кроме того, прекрасные мальчики, позвольте мне обнять вас».

Я стараюсь обращаться к тем, кто должен мыслить. А кто же должен мыслить? Конечно, тот, кого Бог ввел в дом и назначил на некоторую должность, и посвятил в мужи. С людьми, вовлеченными в жизнь, я и говорю, как вовлеченный в жизнь. Ибо наше участие в жизни часто не получается. Суждение: «Она – твоя супруга, а ты – ее супруг» теряет свою силу, когда женщина умирает во время родов. Логос выдыхается, если город погрязает в разврате. В такие моменты я и беру слово; для того, чтобы вдеть в иголку выскользнувшую нить, мы нуждаемся в повторном введении Логоса.

Мы – ты, Парменид, и тот, кто это пишет, – направляем воздух из наших воздуходувных мехов на два различных огня. Ты поддерживаешь огонь молодости, пылающий за пределами государства и домашнего хозяйства. Мое слово охраняет огонь в очаге гражданина и городского совета.

Это – не буквоедство. Ибо и твой ученик может быть того же возраста, что и мой собеседник, а именно – 25, 30 и даже 20 лет. Но, не смотря на это, между моим и твоим словом – пропасть. Ибо я говорю с мужем так же, как он сам должен говорить с собой в первый день своего вступления в должность. Я ввожу его в эту должность или восстанавливаю в ней. Таким образом, я требую от него, чтобы он освоил бесчисленные, противоречащие друг другу функции своей должности и не нанес при этом никакого вреда. В противоположность этому, ты говоришь об этих противоречиях как об исключении. И ты обращаешься к людям, являющимся исключениями. Вследствие этого вы представляете мир не в качестве окружающего нас лабиринта, а в качестве некоторого единого, пустого и не имеющего частей пространства. Вы можете так изящно и так наивно сконструировать для себя этот оаъект, «мир», лишь потому, что мы, граждане, являемся вашими банкирами; ибо тогда, когда вы предаетесь размышлениям или прогуливаетесь, вы живете за наш счет. Таким образом, ты собираешь игроков в огромном и пустом мироздании. Я же ввожу товарищей по службе в различные виды деятельности, то есть, в различные пространственно-временные области, которые каждый из этих мужей должен пройти своевременно.

Действительно космос – это пространственно-временная область всех пространственно-временных областей. Поэтому он не похож на тот мир, бытие или небытие которого ты обсуждаешь. Действительный космос оказывает воздействие на тебя и воспринимает воздействия, исходящие от тебя. Не воздействуя на тебя, он сразу перестает быть действительным. Действующий космос – это мир, вверенный определенной городской управе, и каждому человеку он ведом лишь постольку, поскольку именно ему поручена определенная пространственно-временная область – то есть, «вид деятельности» – в действующем мире. Каждый воспринимает лишь то, чем поручено заведовать ему. Благодаря имени, обозначающему участие в заведовании портом, аптекой, казной или алтарями, мужи и приобретают мудрость мира сего. И лишь женясь на женщине, они могут дать сыну свое имя. И лишь поскольку они названы по имени, они могут от своего имени принимать необходимые меры; имея поручение заведовать портом, лекарствами, казной, они дают свои указания, и как руководитель хора вещей мира, они учатся понимать мир. Управляющий портом доверяет казначею, врач – аптекарю чаще всего потому, что каждый заслужил свое имя. В соответствии с той или иной частью мира, которой они служат, по отношению друг к другу они пользуются званиями «казначей», «управляющий портом», «городской глава». Таким образом, чин и авторитет взаимно обусловлены. В той части мира, которая действует во мне, мне мое имя дает тот, кому, в свою очередь, я даю имя в его части мира. Мудрость мужей, входящих в городской совет, и мудрость домохозяек лишь потому чего-то стоят, что мы в определенные времена заведуем определенными пространствами. Знание мира возникает из этих пространственно-временных областей лишь в процессе их взаимодействия. Весь космос можно обойти, лишь проходя сквозь взаимодействующие пространственно-временные области. Представление о едином мире возникает у нас, взрослых, лишь потому, что пространственно-временные области разделяют нас, делая каждого носителем того или иного вида деятельности. В самой маленькой пространственно-временной области жизни обнаруживает себя время жизни целого. Мир, космос, фисис – это ритм, состоящий из всех ритмов возделанных сфер действия, на которые мы разделяемся благодаря взаимному именованию. Вся мудрость этого мира основана на взаимном признании имени и личном представлении друг другу тех, кто в этом процессе узнает друг друга. Так что объем космоса, т.е. мира, воспринятого в своей упорядоченности, каждый раз меняется в зависимости от тех областей, за которые отвечают собеседники. То, что ты выдаешь за всегда одинаковое мироздание, на самом деле всегда изменяет свой объем потому, что мы, смертные, по-настоящему осмысляем лишь ту область, в которой мы можем что-то сказать. Разве ты не видишь, как много ошибок порождает ложная идея всегда одинакового огромного мироздания?

Так я понимаю своих слушателей. Они для меня – мужи, которые посредством присвоения имени приобретают возможность разделения труда между собой по взаимной договоренности. Они присваивают друг другу звания, и уже в обращении можно услышать сигнал к движению туда или к движению обратно. Они распоряжаются путями туда в силу руководства от собственного имени, и путями обратно, т.е. имеют право требовать отчета, в силу почтения, которое к ним испытывают подчиненные. Последние тщательно следят за сроками выполнения приказаний. Каждый «Кайрос» состоит из «приказания» и «приказание выполнено», из пути туда и пути обратно. А что такое Кайрос? Момент радикального решения, благодаря признанию значения соответствующей службы растянутый до некоторой пространственно-временной области. Таким образом, мои слушатели – это люди, использующие имена, обращения, звания для того, чтобы помочь или навредить друг другу, высказывающие суждения для того, чтобы начать или завершить действия. Их интересуют не столько слова, сколько имена, используемые во взаимном обращении, и суждения, используемые до вхождения в дело и после выхода из него.