М. М. Бахтин: черты универсализма

Вид материалаДокументы

Содержание


Ю.М. ЛОТМАН О М.М. БАХТИНЕ Ю.М. Лотман – Б.А. Успенскому 29.09.1970
Ю.М.Лотман – Ф.С.Сонкиной 9.03.1975
Ю.М .Лотман – Л.Л. Фиалковой 15.07.1983
Ю.М. Лотман – Л.М. Лотман 23.07.1984
Репортаж о встрече с исааком ильичем ландо
3) Воспитание эстетического восприятия и вкуса студентов.
2. Спорные знания.
Об анализе произведений.
Вторая цель
Третья цель.
Предисловие, публикация и примечания В. Лаптуна
17 февраля 2002 года у Валентины Борисовны юбилей!
Некоторые замечания
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   39
^

Ю.М. ЛОТМАН О М.М. БАХТИНЕ




Ю.М. Лотман – Б.А. Успенскому 29.09.1970



Есть серьезное дело. Мы думали-думали и решили, что грех нам, что Бахтин так живет. Мы прикинули, что для того, чтобы, если он согласится, снять ему с женой хорошую комнату в Тарту и организовать медицинское и бытовое обслуживание, нужно:

а) Инициатива и желание – это у нас есть. И главное, чувство, что иначе стыдно.

b) Деньги. Это, как мы прикинули, тоже потянем. Хотя очень желательно было бы, если бы несколько москвичей присоединились, добровольно отяготив себя сбором 10 р. в месяц.

с) Его согласие и желание. Вот по этому поводу я и обращаюсь к Вам. Нельзя ли каким-либо образом узнать его отношение к этому проекту. Хорошо бы не очень откладывая – комнату мы уже присмотрели, но в Тарту с этим очень трудно – может уплыть.

Я не знаю, как здоровье Андрея Васильевича (отец Б.А. – Б.Е.), поэтому не могу судить, сможете ли Вы сами съездить. Но нельзя ли узнать, едет ли кто-либо в ближайшее время, или попросить кого-либо съездить к нему. На случай, если Вы поедете не сами, вкладываю письмо Бахтину от меня, хотя дело деликатное, и устный разговор был бы лучше. М.б., Сережа Неклюдов съездил бы?


6.01.1966

(О множественности «точек зрения» в литературе)

В 20-е гг. и позже об этом много писали; вокруг этой проблемы ходили все, кто писал о сказе, Бахтин и – в ряде работ – Гуковский ‹…› См., напр‹имер›, в его книге «Реализм Гоголя», стр.199-205.

24.08.1972

Передали ли Вы «Анализ поэтического текста» ‹Л.,1972› Бахтину (у Вас с марта валяется)?

8.03.1975

Грустно было сегодня получить Вашу телеграмму о кончине М.М., хотя давно уже было ясно, что дело идет к тому. Вы не сообщили, когда похороны. Если до 10-го, то я не успею приехать. Передайте мои соболезнования Ляле Мелиховой – ей, наверное, тяжелее нас всех.


5.11.1981

У меня зреет нечто антибахтинское в продолжение нашей рецензии на «Смеховой мир». ‹Рец. – Вопросы литературы, 1977, №3›

^

Ю.М.Лотман – Ф.С.Сонкиной 9.03.1975



Слыхали ли Вы грустную новость о том, что скончался М.М. Бахтин? Говорят, последние дни он очень страдал. Грустно. Он был последним из стариков. Сейчас в науке как в окружении, когда погиб последний командир и – хочешь, не хочешь – приходится брать на себя должности, к которым не готов и с которыми, хорошо это знаешь, не справишься. Однако оправдание – больше некому.

^

Ю.М .Лотман – Л.Л. Фиалковой 15.07.1983



… постановка пространственных и временных моделирований в одни ряд сама по себе спорна и принадлежит ХХ веку (эпохе теории относительности). Для Бахтина как человека модернистской культуры существует, как и для Энштейна, тоже модерниста, хронотоп – время как четвертое измерение. Но для Гоголя и – более широко – для средневековой культуры, очень для Гоголя важной, это не так. Пространство гораздо более универсально. Время началось с грехопадения и кончится трубой архангела, а подлинное пространство вечно (пространство платоновских идей, а не тень его в материальном мире).

‹…› Бахтин идет от идей физики (теории относительности) и рассматривает пространство и время как явления одного ряда (в перспективе это восходит к Канту). Мы же (полагаю, что первыми стали исследовать эту проблему С. Неклюдов и я) исходили из математического (топологического) понятия пространства: пространством в этом смысле называется множество объектов (точек), между которыми существует отношение непрерывности. В этом смысле можно говорить о семантическом пространстве, пространстве окрашенности, этическом пространстве, временном пространстве и даже пространстве физического пространства. С этой точки зрения, пространств – универсальный язык моделирования.

^

Ю.М. Лотман – Л.М. Лотман 23.07.1984



… Уже нельзя читать Гуковского, кроме самых ранних работ, ушло многое из Томашевского, увядает Бахтин1


Подготовка к печати Б.Ф. Егорова



^ РЕПОРТАЖ О ВСТРЕЧЕ С ИСААКОМ ИЛЬИЧЕМ ЛАНДО,

КОЛЛЕГОЙ И ДРУГОМ МИХАИЛА МИХАЙЛОВИЧА БАХТИНА


30. 01., 13. 02.2000 г.


Беседу вел и записывал доцент кафедры эстетики Пензенского го­сударственного педагогического университета им. В.Г.Белинского Вя­чеслав Васильевич Бахтин.


В.Б.: Уважаемый Исаак Ильич! Ученые – исследователи творче­ского наследия выдающегося отечественного философа Михаила Ми­хайловича Бахтина обращаются к Вам с просьбой рассказать о Вашем знакомстве, дружбе, беседах с этим оригинальным человеком и ученым. Расскажите, пожалуйста, немного о себе и о том, как, где, при каких обстоятельствах Вы познакомились с M.М. Бахтиным.

И.Л.: Я родился в 1904 году. В 30-х гг. руководил экспедицией на Тянь-Шань; долгое время жил и работал в Москве как профессор гео­графии. Однажды в одной из газет я прочитал, что Мордовский педин­ститут приглашает на работу специалиста в качестве заведующего ка­федрой географии. Я написал письмо в институт и получил ответ от ректора, который, оказывается, знал меня еще тогда, когда я работал на Украине, т.е. до моего переезда в Москву. Мы договорись о том, что я смогу бывать в Саранске наездами, работать, читать лекции и т.д., ос­таваясь жителем Москвы.

И вот тогда, когда я был в Саранске, я познакомился с М.М. Бахти­ным. Это был замечательный человек, он поразил меня, я бы сказал, своей европейской культурой. Он был интересным собеседни­ком, хорошим ученым. Хорошим в том смысле, что он великолепно пе­редавал свои мысли и обладал превосходным устным и письменным стилем. Мы подружились. Я был, кажется, единственным человеком, кого приглашал он на свою квартиру, квартиру своеобразную.

Жил Михаил Михайлович в Саранске очень изолированно. Это объяснялось не только его желанием иметь в качестве собеседников надежных друзей, но и атмосферой, которая создавалась вокруг него и других заметных в городе людей. Это была атмосфера подозрительно­сти, отчужденности. Люди боялись контакта с ним и избегали всяче­ского общения. И он опасался провокации со стороны тех людей, кото­рые могут сделать донос, вследствие чего политических тем старался не касаться и был крайне сдержан. Он понимал политическую обстановку, суть советской власти, ее антинародный характер, но старался меньше об этом говорить. Однако со мной он был откровенен более, чем с кем-либо другим.

В.Б.: Исаак Ильич, скажите, пожалуйста, что вам известно о причи­нах ареста и заключения M.М. Бахтина?

И.Л.: Известно, что во время борьбы Руси с татарами татарские (скажем по-современному, «группировки») помогали русским оборо­няться от татар. Позже они вошли в состав русской аристократии, при­чем, в число ее богатейших людей. Я имею в виду таких людей, как Юсуповы (в великолепном их дворце на Мойке мне в последствии при­ходилось бывать), Шереметевых и других. Этого, конечно, ему не про­стили. Михаил Михайлович объяснил мне, что он был арестован как татарский князь и сидел в тюрьме. Был он арестован за свое княжеское происхождение – он был потомком татарских князей. Это была единст­венная причина, насколько мне помнится, его ареста... Когда я с ним познакомился, он уже ходил на костылях. В тюрьме у него образовалась гангрена. Его не лечили, и поэтому пришлось отнять часть ноги. Это было очень непросто – добираться на костылях до пединститута по гряз­ным Саранским улицам. Жил он в помещении бывшей тюрьмы. По ос­вобождении ему предоставили комнату в этом здании.

В.Б.: Исаак Ильич, а не упоминал ли Михаил Михайлович о том, что одной из причин его ареста было участие в философско-религиозном кружке «Воскресение»?

И.Л.: Нет. Об этом речи не было.

В.Б.: Каким образом его освободили? Его реабилитировали?

И.Л.: Его реабилитировали. Да, собственно, его и не в чем было обвинять. Его освободили и не мешали ему работать в пединституте. Он резко выделялся среди преподавателей своей высокой культурой. Квар­тира его, по сути, была тюремной камерой, несколько приукрашенной заботами его супруги.

В.Б.: Судя по всему, Исаак Ильич, Вы застали последние годы жизни философа. Что Вы можете сказать об этом?

И.Л.: Умирал он тяжело. Одинокий, нуждающийся человек...

В. Б.: Одинокий почему?

И.Л.: Одинокий в том смысле, что никто ему не помогал.

В.Б.: Скажите, пожалуйста, Исаак Ильич, не было ли у Вас пере­писки с Михаилом Михайловичем?

И.Л.: Нет. Мы общались только в Саранске, когда мне выдавалось побывать там.

В.Б.: Исаак Ильич, не говорил ли вам Михаил Михайлович о том, что он публиковал часть своих работ под именами Волошинова, Медве­дева и др.? Звучали ли оценки современных поэтов?

И.Л.: Нет. Дело в том, что для меня тогда поэзия была чуждой сферой. О литературе мы говорили мало. В то время я еще не писал стихов. И эта область была от меня далека. Мы говорили об общих про­блемах; на философские, исторические темы. Беседовали мы откро­венно, что было небезопасно. Нас сблизила прежде всего его интеллек­туальность. Михаил Михайлович поразил меня как человек, высказы­вающий оригинальные мысли, речь которого отличалась высокой куль­турой. Он внушал политическое доверие, и я говорил с ним о том, о чем не стал бы говорить с другими сотрудниками института.

В.Б.: Исаак Ильич, не вспомните ли Вы оценок Михаила Михайло­вича современного состояния науки, новых научных направлений в биологии, генетике, геохимии, географии и т.д.?

И.Л.: Безусловно! Михаил Михайлович был человеком в высшей степени эрудированным и живо интересовался состоянием дел в самых различных областях современного научного знания.

В.Б.: Скажите, пожалуйста, не делился ли с Вами Михаил Михай­лович своими социально-политическими оценками современности.

И.Л.: Да, мы были с ним достаточно откровенны для этого. Больше всего меня поразила глубина его осмысления драматической судьбы нашего Отечества первой половины 20 века и, в частности, оценка ре­прессий. Его оценка отличалась оригинальным, несвойственным тому времени (60-70-е годы. – Прим. публ.) подходом; я бы даже сказал, опере­жающим то время взглядом. Как известно, в 30-50 гг. сталинские ре­прессии объяснялись официальной пропагандой как следствие осущест­вления закона возрастания классовой борьбы по мере построения со­циализма. С приходом Хрущевской оттепели это стали объяснять про­изволом, жестокостью сталинской тоталитарной машины, извращением социалистической законности, ленинского принципа демократического централизма в партийной жизни и т.д.

Объяснение же Михаила Михайловича, на мой взгляд, затрагивало более глубинные пласты осмысления этой трагедии. Он рассматривал общество как целостный организм, в котором происходит борьба за вы­живание различных слоев. По отдаленной аналогии с животным миром, где действует естественный отбор, в ходе естественного хода человече­ской истории происходит постоянное самоочищение общества от все­возможных маргинальных, криминальных, иными словами, больных психически или духовно элементов. Однако особенностью человече­ской истории является то, что наряду с естественным (объективным) от­бором в ней действуют еще и отбор искусственный (субъективный). Мыслитель имел в виду то, что тот или иной исторический субъект: со­циальный слой, класс и т.д., придя к власти, осуществляет свою субъективную волю, свою дик­татуру, подавляя свободу и волю других, менее сильных на данный мо­мент слоев. Однако сильнейший ведь еще не означает лучший, более чистый и более здоровый.

В человеческом обществе часто оказывается и наоборот. Так, по мнению М.Бахтина, произошло и в советском обществе после револю­ции, когда к власти пришел наиболее сильный, наиболее энергичный класс, который стал подавлять в конкурентной борьбе за выживание духовно и интеллектуально сильные элементы общества. Борьба эта по­степенно превратилась в целенаправленное уничтожение лучших пред­ставителей народа, что возымело со временем грандиозные негативные последствия в отношении генофонда нации.

Если угодно, сталинские репрессии, по его мнению, внесли огром­ный вклад в формирование ряда черт характера той особенной общно­сти, которую именуют «советский народ». А именно: слепое повинове­ние официальной линии партии, правительства и вообще всякого началь­ства. Это привело к парализованности воли, творческого начала, само­стоятельного мнения, инициативы и т.д. В итоге все это вылилось, как мы сейчас уже видим, в тот, казалось бы, загадочный феномен, когда руководство партии, а за ним рядовые члены и вообще большинство народа по команде сверху легко оставили приверженность социалисти­ческим идеалам, и вектор истории нашего Отечества повернулся в дру­гую сторону.

Представленный здесь очень схематично и сжато широкий охват философом современных ему событий отечественной истории свиде­тельствует, безусловно, об энциклопедической образованности и тон­ком аналитическом уме. Мы видим, что в подобном объяснении осуще­ствляется выход в такие пласты осмысления, где соединяются, скажем, такие сферы, как история, биология и психогенетика, крайне слабо раз­витая при жизни М.М. Бахтина. Сегодня мы стали свидетелями тому, что ряд размышлений Михаила Михайловича о судьбе нашего отече­ства, русского народа действительно имели пророческий характер, что еще более подвигает нас к изучению еще только открывающегося нам во всей своей глубине и красе творческого наследия М. Бахтина – одного из ярчайших имен национальной философии прошедшего столетия.


(Публ. М.В. Бахтина)


В. И. Лаптун (Саранск)


УЧИТЕЛЬ


О Михаиле Михайловиче Бахтине, выдающемся мыслителе XX столетия, на сегодняшний день написано очень много. Его жизни и деятельности посвящено большое количество книг и статей, регулярно публикуются архивные материалы. Исследователи стремятся осмыслить, изучить эту многогранную творческую личность со всех сторон: и как философа, и как литературоведа и как культуролога. Однако до сих пор фактически остается в тени такой, на наш взгляд, весьма важный аспект его деятельности как педагогический. А ведь Михаил Михайлович был не только выдающимся ученым, но и прекрасным педагогом, наставником. Более 15 лет он читал лекции по русской и зарубежной литературе в Мордовском пединституте и университете, а также заведовал кафедрами всеобщей литературы (1946-1952) и русской и зарубежной литературы (1952-1961) вышеназванных вузов Мордовии.

Тем, кому посчастливилось слушать его лекции в один голос утверждают, что М. М. Бахтин обладал редким талантом лектора и педагога. И даже спустя десятилетия, их память четко сохранила его образ и незабываемые лекции. «Был он небольшого роста, немного сутуловатый, лысый, на бледном лице светились каким-то особым блеском умные темные глаза, – вспоминают П. Назарова и Т. Свищева, студентки литературного факультета Мордовского пединститута (1935-1939 гг.), впоследствии заслуженные учителя школы Мордовии. – Ходил он в светлом костюме. На лекциях правую руку обычно держал в кармане пиджака, а левую клал на грудь за борт. Никаких бумаг, книг, листочков в руках у него никогда не было. Медленно прохаживаясь по аудитории, Михаил Михайлович, то отдалялся, то приближался к студентам. Помнится, когда он говорил о Гомере, анализировал его эпические поэмы, нас поражало его знание предмета: он читал наизусть большие главы. И нам тогда казалось, что стоит перед нами не преподаватель М. М. Бахтин, а явился человек из Древней Греции, который сам был живым свидетелем тех далеких событий, а сейчас пришел, чтобы рассказать нам о них. Студенты сидели как завороженные, мы боялись даже кашлянуть…»1.

А вот как оценивал педагогическое мастерство М. М. Бахтина, один из талантливейших его учеников Ю. Ф. Басихин, пошедший по стопам своего Учителя, став литературоведом: «У нас на первом курсе он читал античную литературу. В самые первые студенческие дни нелегко воспринимались лекции ученого. Ведь античная литература для нас, первокурсников, была в то время совершенно незнакома, слишком далека, но Михаил Михайлович волшебно приблизил ее к нам. Перед нами вдруг открылись новые, волнующие литературные горизонты. Стали близкими и понятными герои гомеровских поэм «Илиада» и «Одиссея»… Мы научились благодаря М. М. Бахтину читать и понимать бессмертные мысли великих драматургов, прозаиков и первых поэтов Греции и Рима, мысли, воплощенные в совершенной художественной форме. Перед нами открылись поразительные художественные сокровища, ставшие фундаментом новой литературы. Михаил Михайлович читал лекции непередаваемо страстно и увлеченно… Изумительно цитировал «Илиаду» на древнегреческом языке…»2.

Необходимо отметить, что приведенные выше воспоминания были написаны людьми, окончившие пединститут много лет назад и уже сами воспитавшие не одно поколение учеников и студентов. Тем не менее, нельзя не обратить внимание на тот факт, насколько похожи, прежде всего, эмоционально, оценки лекций М. М. Бахтина. Как будто это происходило не в далеких 30-х – 40-х годах, а сразу же после окончания лекции.

Кстати, своими высоко эмоциональными впечатлениями о доценте М. М. Бахтине и его лекциях значительно раньше вышеупомянутых лиц, еще в 1960 году, поделился на страницах университетской многотиражки студент историко-филологического факультета Ю. Павлов. Вот фрагмент из его заметки: «…Сколько страстности, сколько увлеченности вкладывает Михаил Михайлович в каждое слово! Так и чудится, что слышишь ты не человеческий голос, а взволнованный говор водного потока, который опускается на лопасти турбины и рождает электрические волны. Именно так воздействует на студентов каждая новая, оригинально оформленная и произнесенная по-настоящему с жаром мысль Михаила Михайловича, рождая в них пламя любознательности и интереса. После таких зажигательных лекций хочется еще глубже познавать, еще больше любить эту интересную науку – филологию… Большая эрудированность в области всеобщей литературы сочетается у М. М. Бахтина с тонким, умелым педагогическим тактом, который можно назвать педагогическим мастерством. Все эти черты широкой натуры Михаила Михайловича, если прибавить еще к этому его необыкновенную скромность, привлекает студентов, вызывает к нему почтительное уважение, переходящее в горячую любовь. Студенты часто обращаются к Михаилу Михайловичу с волнующими их вопросами, на которые он всегда охотно отвечает, спрашивают у него совета. Начинающие прозаики и поэты факультета робко, но с надеждой несут на суд Михаила Михайловича свои первые произведения. И всегда Михаил Михайлович душевно подойдет к каждому студенту, обсудит его произведение, посоветует, как дальше работать над ним….»1.

Михаил Михайлович учил не только студентов. У него учились и набирались опыта его коллеги по кафедре, при чем не только начинающие, но и уже зрелые преподаватели. Он помогал им советом, иногда делал мягкие, корректные критические замечания (на правах заведующего кафедрой и старшего товарища), передавал свой богатый научно-педагогический опыт. И уже будучи на заслуженном отдыхе, М. М. Бахтин не терял связи с университетом, кафедрой русской и зарубежной литературы. К нему часто приходили за советом коллеги, студенты, аспиранты, обращались преподаватели и из других вузов. Михаил Михайлович никогда никому не отказывал, и для каждого у него находилось нужное слово, дельный совет.

Так, в октябре 1968 года на имя ректора Мордовского госуниверситета пришло благодарственное письмо от доцента Бирского пединститута И. Дмитракова. Он, в частности, писал следующее: «Позвольте в Вашем лице выразить глубокое спасибо профессору 2 М. М. Бахтину. В этом году я очень много полезного, исключительно ценного приобрел по специальности благодаря бескорыстной помощи М. М. Бахтина. Он не жалел времени и сил для добросовестнейшей помощи младшему и малоискушенному коллеге. Щедро он делился своими, поразительными по глубине и широте, познаниями, колоссальной филологической культурой, приобщал к своему изумительному мастерству научного исследования. Он на редкость доброжелателен и отзывчив. Особенно трогает тот факт, что профессор Бахтин выполнял эту работу, будучи не вполне здоровым. Выполнял, не щадя сил и не считая времени, уделяемого им, в сущности, для совсем постороннего, можно сказать, случайного человека…»1.

В Центральном государственном архиве Республики Мордовия (ЦГА РМ) сохранились документы, в которых М. М. Бахтин предстает и как великолепный руководитель кафедры, и как мягкий, интеллигентный критик, и как талантливый педагог, методист. Поэтому, используя записи протоколов заседаний кафедры, Ученого совета вуза и прочие документы, в которых отразились идеи М. М. Бахтина по многим вопросам высшей школы и науки, нам бы хотелось сегодня полнее осветить многогранную и, прежде всего, педагогическую деятельность ученого. Надеемся, что эти скупые, подчас торопливые записи протоколистов, зафиксировавших суть его выступлений перед коллегами, будут небезынтересны для читателя, тем более, в период реформирования российской системы образования.





Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры всеобщей литературы 11 ноября 1948 года:


«Предложить преподавателям кафедры строже контролировать самостоятельную работу студентов, в частности следить за своевременным ознакомлением студентов с текстами литературных произведений. От студентов III-го и IV-го курсов требовать ознакомления с монографиями, хотя бы с двумя в год (о ведущих писателях)»2.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 14 января 1952 года:


«М. М. Бахтин подчеркнул, что нужно вести борьбу со школярством. Для вуза как можно меньше лекций, а больше практических занятий. Лекции нужно сократить. Если есть хорошо разработанный материал в учебнике, то его только указать, а освещать только тот материал, который плохо разработан. Студенты больше отвечают по лекциям, а нужно воспитывать инициативность работы. Как можно больше проводить диспутов, конференций … Нужно еще отметить, что студенты очень плохо разбираются в эстетике, живописи…. На лекциях нужно говорить о музыке, живописи. Коллоквиумы необходимы, хотя их и отрицают…»1.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 6 февраля 1953 года:


«Посещены экзамены. В основном студенты имеют более глубокие знания, работают серьезнее, чем в прошлом году. Но студенты плохо понимают тексты, не чувствуется настоящего знания их, любви к ним. Не чувствуется настоящей любви к художественной литературе. Это главный недостаток.

Посещенные лекции отличаются суховатостью. Ошибок в чтении нет, но формулировки оторваны от текста, что приводит к суховатости и даже скучноватости. Например, лекции Н. И. Черапкина правильны, но образы по-настоящему не раскрыты. Мало в лекциях цитат, например, в лекции В. М. Забавиной даны только названия произведений Фета, Тютчева и др. в теме «Поэты-лирики».

Воспитательное значение литературы иногда в лекциях забывается. В лекциях мало уделяется внимания вопросам языка. Например, в лекции Н. И. Черапкина была дана всего одна цитата о языке и та сформулирована неправильно.

На экзаменах студенты отвечают абстрактно, сухо, боятся конкретности. Студенты совершенно не знают истории, не имеют представления об эпохе. Общая культура студентов низка, например, студенты не знают, кто такой Моцарт, Бетховен, Бородин, не могут назвать картин Репина…»2.

Из выступления М. М. Бахтина на объединенном заседании кафедры литературы, русского языка, мордовских языков и литературы 29 октября 1953 года:


«М. М. Бахтин отметил, что преподавателям института необходимо знать мордовский язык и литературу, для чего и предлагается цикл лекций по мордовскому языку и литературе. Главный недостаток школы и института – неумение привить вкус к языку. Надо привить любовь к звуку. Основой пробуждения к орфографии является привитие интереса к звуку. В речи студентов поражает бедность интонаций. Например, в речи студентов почти нельзя услышать интонацию иронии. Для привития любви к языку должны большую роль сыграть преподаватели… Студенты не умеют работать со словарем. Преподавателям литературы надо указать студентам те места в произведении, которые отличаются какими-либо достоинствами. Большая работа предстоит в области орфоэпии. В речи студентов много недочетов и орфоэпического характера…

М. М. Бахтин отмечает, что грамотности обучать вуз не должен как будто бы, но должны этим заниматься потому, что получаем неграмотных людей из средней школы. Нужно продумать мероприятия, повышающие грамотность учащихся»1.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 15 января 1954 года:


«Следует заметить, что в лекциях на заочном отделении нет специфики заочного отделения, надо больше давать литературы, больше установок, и это надо давать по каждой теме. Надо сказать, что практические занятия на заочном отделении недооцениваются. Практические занятия следует планировать заранее, в летнюю сессию. Студенты должны подготовиться к практическим занятиям заранее. Нельзя практические занятия заменять лекционными.

Плохо то, что планируется курс не на весь год, а только на одну сессию. Короткие курсы в 2-4 часа должны использоваться для установок, можно начать тему, но это менее целесообразно, т.к. летом приходится возвращаться к ним… Надо тщательнее проверять прочитанные тексты, студенты должны прочесть минимум литературы и необходимо требовать знания текстов. Серьезнее надо относиться к контрольным работам, в них должен быть использован минимум материала, т.к. иначе контрольные работы превращаются в формальность. На заочном отделении перед экзаменами следует создать комиссию для защиты курсовых работ»2.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 3 февраля 1954 года:


«…При изучении древней русской литературы приходится теснее иметь дело с языком произведения. Это хорошая школа для преподавателей других курсов, для изучения языка в историческом аспекте…

…Почти у всех членов кафедры посещены экзамены <…> Недостатки: 1) Студенты не умеют рассуждать, это значит, что преподаватели на лекциях сами меньше рассуждают, а больше сообщают; 2) мало используются лекции для воспитания общей культуры студентов; 3) знание текстов совершенно недостаточно; 4) студенты часто говорят о произведениях, которые они не читали, но выдают за прочитанные; 5) стиль ответов студентов очень плох»1.


Из выступления М. М. Бахтина на объединенном заседании кафедры литературы, кафедры русского и родных языков, кафедры истории 10 апреля 1957 года:


«Эстетика и теория литературы разрабатывается мало. После ХХ съезда некоторый перелом наметился. Вышло три книги по эстетике и несколько статей, но в них имеется недостаток. Многие молодые читатели вредят читателю своими произведениями.

Роман Дудинцева стал большим событием (имеется в виду его роман «Не хлебом единым» – В.Л.). Дудинцев не художник, но литератор. Художественного произведения он не создал. Нет никакого сравнения его романа с рассказом Шолохова «Судьба человека». Художник, о чем бы он не писал, всегда дает отражение подлинной жизни. Роман – целая жизнь, художественное обобщение. А этот роман ничего не имеет. Лопатин любил тотально свое изобретательство, а больше у него интереса ни к чему не было. Весь мир до предела обеднен. У Дудинцева были неплохие намерения, но роман нам ничего не дает, кроме примитивизма. Для произведений может быть один критерий, а не несколько поэтому роман Дудинцева хорошей оценки не заслуживает»2.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы Мордовского государственного университета 6 января 1958 года:


«Чем разнообразнее методы, тем лучше, но главное, чтобы они приносили пользу. Практические занятия имеют чисто учебную цель. Спецсеминар имеет научно-исследовательскую цель. Нужно стремиться, чтобы спецсеминары были научными. Практические занятия: здесь применяются доклады и метод беседы, а особенно анализ текстов. Очень мало уделяется внимания библиографии. Для спецсеминара очень важно выбрать тему и она должна быть максимально сужена. Нужно ставить перед студентами дискуссионные вопросы. Каждый студент должен иметь дневник или записную книжку, куда он должен записывать свои мнения, мысли. Доклады должны писаться, т.к. это научно-исследовательская работа, но читать по тексту не обязательно. Необходимо научить студентов читать монографии»1.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 3 марта 1958 года:


«… Из посещенных мною курсов и экзаменов видно, что многие студенты вместо разбора произведений, делают пересказ. Необходимо нам больше уделять внимания для художественных форм. Наши студенты совершенно лишены самостоятельного подхода, эстетического суждения, очень мало знают наизусть, не умеют обосновать свое мнение. Нужно эти недостатки искоренять»2.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 15 октября 1958 года:


«…Нашим студентам на практических занятиях нужно указывать, чтобы они овладевали всеми видами и приемами практической работы. Педпрактика должна стать стажерской…

…Большое внимание нужно уделять эстетическому воспитанию. В средних школах будут читать историю искусств. Мы в университете будем готовить не только преподавателей литературы, но и воспитателей художественного вкуса. Нужно приучить студентов следить за всей выпускаемой литературой. В воспитательных целях нужно постоянно подчеркивать студентам в лекциях воспитательное значение литературы»3.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 15 июля 1959 года:


«… Нужно самое серьезное внимание обратить на спецкурсы. Студенты не знают научных разделов курса: текстологию, стилистику, источниковедение. На это сейчас нужно обращать большое внимание. Студенты не знают библиографию. Наши рабочие планы нужно не переписывать, а творчески разрабатывать…»4.


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры литературы 3 февраля 1960 года:


«…Очень важным является вопрос о знании литературных текстов студентами. Обязательная литература для студентов очень огромна. Лучше наши студенты пусть не все бы читали, но читали бы глубже. Наши студенты не владеют искусством медленного чтения. Пусть кое-что читают наизусть, но делать это критерием знаний нельзя. Студенты нашего вуза не знают и не ценят текстологию. В лекциях наших преподавателей это надо усилить. Это поднимет общий научный уровень преподавания. Мало также уделяется внимания библиографии и источниковедению. На все это нужно уделять самое серьезное внимание. Нам надо овладеть университетским стилем работы».1


Из выступления М. М. Бахтина на заседании кафедры русской и зарубежной литературы 27 декабря 1960 года:


«…М. М. Бахтин в своем выступлении сказал, что он только поставит некоторые вопросы по поводу методики чтения лекций.

Вузовская лекция по литературе ставит перед собой три цели:

1) Сообщение необходимых положительных сведений по данному вопросу, определение круга знаний по данной теме.

2) Воспитание научного мышления студентов.

^ 3) Воспитание эстетического восприятия и вкуса студентов.


Первая цель. Знания всегда можно разделить на два рода:

1. Основные знания, проверенные наукой, установившиеся.

^ 2. Спорные знания.


В своих лекциях преподаватели должны сообщать и основные знания и спорные, хотя и существует другая точка зрения, что преподаватель должен давать только основные знания, а всех спорных вопросов избегать.

Научное мышление студентов воспитывается в ознакомлении с борьбой мнений, с научными дискуссиями. Но преподаватель в своих лекциях всегда должен подчеркивать и отделять первый вид знаний от второго. Особо в лекции нужно выделять те вопросы, над которыми работает сам преподаватель. Тогда он сможет сказать много нового студентам.

Время на чтение курсов дается очень мало, поэтому весь материал осветить невозможно. Следовательно, в своих лекциях преподаватель должен дополнять, а не дублировать учебник. Лекции их тогда уже не интересуют, они начинают заниматься на лекциях посторонними делами. Многие работы уже устарели, их нужно дополнять новыми научными знаниями.

Преподавателям нужно избегать в своих лекциях элементаризации (2x2=4), сообщения сведений биографического характера. Другое дело, если есть новое в биографии писателя. Об этом нужно рассказать студентам. Биографию нужно использовать в той мере, в какой она необходима при анализе, освещении того или иного момента.


^ Об анализе произведений.


В лекциях преподавателей анализ произведений носит элементарный, школьный характер. Некоторые преподаватели поддерживают то мнение, что в лекциях нужно давать студентам только те сведения, которые им нужны для школы. Такие сведения можно найти в любом школьном учебнике. Другое дело, если вопрос касается изучения методических приемов анализа. Этот вопрос широко освещается в курсе методики. Преподаватели в лекциях должны давать научный анализ без элементарщины.

Истолкование произведения ограничено субъективностью. Каждое произведение имеет свои источники. Они должны быть раскрыты в лекции. Преподаватели должны раскрыть историю текста.

Проблеме жанра нужно уделять особое внимание. Студенты часто не имеют никакого представления о жанре того или иного произведения. Анализ произведения всегда нужно начинать с жанра. Анализ художественной формы нужно всегда подчеркнуть, выдвинуть в лекции, пояснить, и обязательно показать свое мнение (о любой книге).


^ Вторая цель. Как надо научно мыслить?


Это преподаватель должен показать на своей работе, а не только говорить об этом. Нужно мыслить перед студентами в аудитории (сомневаться, взвешивать доводы и т.д.). Лекции должны давать живой процесс мышления.


^ Третья цель. Эстетическое воспитание студентов.


Литературоведение – наука, а предметом этой науки являются эс­тетические явления. Литература является одним из искусств (как музыка), нужно воспитывать эстетическое восприятие и вкус студентов. Большинство студентов кончают вуз и плохо понимают литературу. Нужно в лекциях раскрывать художественную природу литературы, сравнивать литературу и музыку, живопись…

…Мы должны дать максимум научных знаний. Историзм нужен, эпоха нужна, но подробной характеристики эпохи мы не можем дать. Нужно отсылать студентов к учебнику. Лекция звено всего курса. Нужно каждую лекцию увязывать с предыдущей и указывать на последующую. Импровизация – момент лекции, результат хорошего знания материала, хорошего знания своего предмета…»1.


^ Предисловие, публикация и примечания В. Лаптуна


P.S. В 1995 году в России и за рубежом широко отмечался 100-летний юбилей М. М. Бахтина. Наш журнал также не остался в стороне от столь знаменательного события. В течение всего юбилейного года на его страницах публиковались материалы, посвященные жизни и деятельности выдающегося ученого. Особенно большой резонанс вызвали интереснейшие воспоминания о М. М. Бахтине бывшего доцента кафедры русской и зарубежной литературы Мордовского госуниверситета В. Б. Естифеевой, около 15 лет проработавшей с Михаилом Михайловичем на одной кафедре.

^ 17 февраля 2002 года у Валентины Борисовны юбилей!

Редакция журнала «Странник» сердечно поздравляет нашего давнего друга и постоянного автора с днем рождения и от всей души желает ей крепкого здоровья, счастья и долгих лет жизни!

Редакция


М. Бахтин


^ НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ


В зависимости от специальности существуют различные виды самостоятельной работы студента в вузе. Но основная и обязательная при всех специальностях форма – это работа над научной книгой.

Главное условие продуктивного чтения книги – активная заинтересованность в ее предмете. Чем выше и настойчивее наши требования к ней, тем больше скажет книга. Равнодушных же она не любит и не отвечает им. Настоящая, заинтересованная работа над книгой – это не пассивное усвоение, а живой и страстный диалог с ней.

Изучая любой научный труд, студент должен стремиться, прежде всего, к более полному и глубокому его пониманию, а не к запоминанию словесных формулировок для последующего пересказа их на экзамене. Само собой ясно, что многие тексты легче запомнить наизусть, чем по-настоящему их осмыслить. В молодом возрасте, когда память свежа, а интеллект еще недостаточно развит, запоминание часто опережает понимание. Но все что мы запомнили без глубокого понимания, и непрочно, и – главное – совершенно бесполезно.

Приступая к изучению научной книги, никогда не следует рассчитывать на быстрое и легкое ее усвоение. Наука всегда сложна, и серьезную монографию или даже учебник нельзя понять сразу: они требуют большой умственной сосредоточенности и напряженного труда.

Работая над любой книгой, важно усвоить не только содержащиеся в ней факты и готовые положения науки, но и методы, с помощью которых они найдены, установлены, доказаны. Надо овладеть самой логикой науки.

В ходе самостоятельной работы нельзя забывать о практике. Все теоретические положения необходимо связывать с жизнью, давать себе отчет в их возможном практическом приложении. Конечно, нельзя это делать упрощенно, вульгарно: некоторые положения науки не имеют непосредственного применения и получают его лишь через другие положения данной научной дисциплины. Но установка на практику – обязательное условие продуктивного усвоения всякой научной книги.

Научному работнику, инженеру, преподавателю потребуется в их работе такое количество научных сведений, которое невозможно удержать в памяти. Поэтому очень важно знать, где и как можно найти эти сведения. Для этого необходимо изучить библиографию своего предмета, приобрести умение пользоваться разного рода справочными пособиями, умение обращаться с книгами, быстро находить в них то, что нам нужно.

И в самой книге есть нечто выводящее нас за пределы текста. Это ее научный аппарат, которым обладают почти все научные издания.

Научный аппарат находится вне текста книги: перед ним, после него и в конце страницы за чертой. В его состав обычно входят следующие элементы: заглавный лист, предисловия и послесловия, примечания и ссылки в конце страницы, отделенные от текста чертой. Сюда относятся также примечания, вынесенные в конец книги (их называют иногда комментариями), оглавление или содержание, всякого рода указатели, и прежде всего, именной и предметный, карты, различные таблицы и чертежи.

Различия в составных элементах книги зависят от ее специальности. Однако работу над любым научным трудом надо начинать с предварительного ознакомления с его аппаратом, чтобы затем систематически пользоваться им с первой и до последней страницы текста.

Работа с научным аппаратом приучает студента к точности, строгой систематичности и прививает интерес к библиографии. Чтение книги без тщательного и полного использования ее научного аппарата является непродуктивным и научно неполноценным.

В наших замечаниях мы совершенно не касались важного вопроса о записях (конспектах, планах, выписках и т.п.), которые делаются в процессе работы над книгой. Но это уже тема особой беседы.


(«Мордовский университет», 18 ноября 1958 г.)


r />