М. М. Бахтин: черты универсализма

Вид материала

Документы

Содержание Автор и герой Эстетика ритма и проблема интерсубъективности

Подобный материал:

• Бахтин М. М. Проблема речевых жанров, 655.26kb.
• М. В. Бахтин история христианской церкви, 3038.41kb.
• Бахтин и проблемы методологии гуманитарного знания, 5436.4kb.
• Учебное пособие. Предисловие А. М. Пронина. М.: Издательство Московского института, 1286.9kb.
• Перелік публікацій кафедри філософії культури І культурології за 2008 рік, 309.03kb.
• «акцентуированных личностей», 94kb.
• Бахтин с. И., Тюгашев, 1645.73kb.
• А. П. Лотоцкий, В. П. Бахтин, Е. В. Грабовский, А. Н. Грибов, 21.3kb.
• 2 Цель работы, 316.35kb.
• М. В. Бахтин Ректор Института деловых коммуникаций, 103.17kb.

^

Автор и герой

В ранних работах, посвященных герменевтике автора и героя, Бах­тин опирается на коммуникативный опыт и раскрывает проблематику Я и Другого. Герой – существо, переживающее настоящее как ценностно несовершенное и обремененное опытом ответственности. Он недоволен настоящим, ибо ориентирован этически; эстетическое переживание на­стоящего ему не дано. Я у Бахтина – это христианский моралист, кото­рый соизмеряет себя и свои поступки с точки зрения высших ценностей, он переживает опыт вины и не способен ни насладится настоящим, ни вписаться в него. Для этого он должен посмотреть на себя и на окру­жающий мир глазами другого. Способное выйти за пределы озабочен­ного отношения к миру Я, оказывается в позиции автора. Именно он воспринимает жизнь героя как завершенное целое. Если герой до самой смерти и даже в самый ее момент живет в будущем, ибо надеется ис­правиться и улучшиться, то автор, наоборот, как бы завершает жизнь героя, ибо дает ее целостный образ, в котором даже кажущиеся герою нелепыми события получают свой смысл.

В эстетике в зависимости от ориентации на внешнее или на внут­реннее тело Бахтин различает экспрессионизм и импрессионизм. Эсте­тика вчувствования переносит центр тяжести на внутренние пережива­ния, которые становятся объективно значимыми благодаря искусству. Экспрессивная эстетика, наоборот, воспринимает тело как внешнюю форму, выражающую внутреннее душевное содержание. По мнению Бахтина, оба направления отвлекаются от коммуникации, и особенно критически он оценивает эстетику игры, в которой видит не выходящий за пределы самопознания способ жизни. Внутри игрового поля каждый настолько серьезно озабочен собственным успехом, что неспособен на эстетическую оценку, которая предполагает вненаходимость. Надо ска­зать, что игровой, смеховой, карнавальный элемент человеческой жизни Бахтин освоил несколько позже. В ранних работах он настаивал на том, что эстетическое целое является продуктом не индивидуального пере­живания и фантазии, а коммуникации автора и зрителя. «Изнутри себя самое жизнь не может породить эстетически значимой формы». Слив­шись с предметом восприятия человек теряет позицию вненаходимости и тем самым исключает возможность коммуникации, перестает обога­щать предмет собственными позициями внутри целостного окружаю­щего мира. Некоторый прогресс в направлении признания коммуника­ции Бахтин видит в понятии «симпатического сопереживания», которая связана с отказом от эмоционально-волевой установки: «Симпатически сопереживаемая жизнь оформляется не в категории Я, а в категории Другого, как жизнь другого человека, другого Я ... Именно симпатиче­ское сопереживание – и только оно – владеет силой гармонически соче­тать внутреннее переживание с внешним в одной плоскости».

Суть эстетического состоит в коммуникации. Бахтин оказался чрезвычайно чувствителен к проблеме Другого. Кажется, что его инте­рес реализуется в том же русле, что у Шелера и Бубера. На самом деле проблема. Другого ставится им принципиально иначе. Если симпатиче­ская теория ищет единства на основе сопереживания, интуиция Бахтина находит в Другом не просто предмет сочувствия, ибо в таком виде про­исходит его присвоение и колонизация, а равноправного партнера, взаимодействие с которым определяет становление познавательной, эстетической, нравственной и иных форм социальной и культурной дея­тельности. Можно сказать, что Бахтин нашел новую коммуникативную парадигму гуманитарного познания: «Когда нас двое, то с точки зрения действительной продуктивности события важно не то, что кроме меня есть еще один, по существу, такой же человек (два человека), а то, что он ДРУГОЙ для меня человек, и в этом смысле простое сочувствие моей жизни не есть наше слияние в одно существо и не есть нумериче­ское повторение моей жизни, но существенное обогащение события, ибо моя жизнь сопереживается им в новой форме, в новой ценностной категории – как жизнь другого человека, которая ценностно иначе ок­рашена и иначе приемлется, по иному оправдана, чем его собственная жизнь».

^

Эстетика ритма и проблема интерсубъективности

Бахтинская концепция другого складывается по ходу критики эсте­тики переживания, ценностно-волевой и моральной установки, а также гносеологии, опирающейся на понятия субъекта и объекта. Вместе с тем, в отличие от Гуссерля, осознававшего интерсубъективность базис­ным отношением феноменологии, Бахтин видит в коммуникации Я и Другого источник не только познания, но и этического и эстетического опыта. В ранних работах он достаточно резко разделяет психологиче­ское от эстетического. Судя по зрелым сочинениям, временность и ду­шевность для него по-прежнему остаются эстетическими феноменами, их история – это история письма. Эмоционально переживаемый пред­мет страсти захватывает человека изнутри и не дает возможности от­странения. Что бы занять какую-то позицию по отношению к пережи­ваемому, необходимо отвлечься от предмета: чтобы пережить любовь или ненависть как эстетически целостную форму, необходимо перестать любить или ненавидеть, т.е. выйти за пределы ценностного пережива­ния: «Я должен стать другим по отношению к самому себе – живущему свою жизнь в этом ценностном мире, и этот другой должен занять су­щественно обоснованную ценностную позицию вне меня». Нравствен­ная позиция, по мнению Бахтина, не отвлекается от предмета и смысла переживания. Она характеризуется отказом от субъективной точки зре­ния, которое выражается в покаянии. Этические нормы – это то, что выше меня. Эстетическая рефлексия абстрагируется от смысла ради формы. Эстетическое оформление переживания состоит в отвлечении от трансцендентального, ценностно-смыслового и в своеобразном уплот­нении потока переживаний в завершенное целое – индивидуальную душу.

Наиболее типичным продуктом эстетизации внутренней душевной жизни является биография. Она принципиально отличается от самих переживаний, которые, будучи этически окрашенными, являются отри­цанием, протестом против эстетического завершения. Человек живет по формуле «все-еще-впереди» и отказывается признать себя абсолютно исполненным в тот или иной период своей жизни, в том или ином собы­тии или свершении. Во внутреннем времени я определяю себя как стре­мящимся к цели, как еще не исполненным. Внутренняя остановка
– означает падение, отказ от поиска смысла. «Мое единство для меня самого, – писал Бахтин, – вечно предстоящее единство; оно и дано и не дано мне, оно непрестанно завоевывается мною на острие моей актив­ности; это не единство моего имения и обладания, а единство моего неимения и необладания, не единство моего уже-бытия, а единство моего ее-не-бытия».

Он вводит интересные понятия «кругозора», окружающего мира, которыми начинала работать и немецкая философия. Эти понятия Бах­тин разворачивает в эстетическом аспекте, но с опорой на коммуника­цию. Трудность состоит в том, что пространственные понятия кажутся мало пригодными для описания души как временного единства. По­этому в сочинении, посвященном формам времени в романе, Бахтин прибегает к таким средствам объективации душевных переживаний как сюжет, фабула и ритм. Смысл их в том, чтобы вписать переживания
в контекст окружающего мира, в котором они формировались и разви­вались. Объективация переживаний во времени является продуктом памяти как онтологического основания эстетического действия.

Органичной пространственно-временной формой души и высту­пает ритм. Бахтин определяет ритм, как ценностное упорядочение внут­ренней данности, предопределяющее желания и стремления, пережива­ния и действия, преодолевающее границы между прошлым и будущим в пользу прошлого. Это можно сравнить с Гуссерлевой интерпретацией мелодии. Там главным организующим элементом является воспомина­ние. При анализе мелодии, на условия возможности которой часто ссы­лался Гуссерль в своем исследовании внутреннего опыта времени, ритм выступает как синтезирующий фермент моментов времени. С одной стороны, как форма фиксации и консервации прошлого, он является формальным. С другой стороны, как форма предвосхищения будущего, он является открытым для новых возможностей и таким образом высту­пает как некая «открытая форма».