Эдуард Азроянц глобализация: катастрофа или путь к развитию?

Вид материала

Книга

Содержание Принцип свободы Либеральная демократия Научный и культурный прогресс Незыблемость права частной собственности Рыночная модель либеральной экономики В восточных культурах

Подобный материал:

• Модернизация и глобализация, 164.54kb.
• Путь Мури «Путь Мури», 1560.07kb.
• Глобализация и глобальные проблемы мировой экономики часть 1 глобализация, 493.34kb.
• 2 Глобализация мировой экономики, 793.65kb.
• География мирового хозяйства, 79.61kb.
• Кранк Эдуард Освальдович, 43.44kb.
• Наваждение или феномен блуждающих могил, 6011.03kb.
• Ми повинні пам'ятати трагічне минуле, щоб, 465.77kb.
• 25 января 2007 года, 62.59kb.
• Урок №1 Тема: «Поразмыслим в шести шляпах», 91.07kb.

5.7. Вестернизация.

Вестернизация – весьма примечательное наследство, которое век XX подарит XXI веку. По элегантности «внешних одежд» – это великодушный жест, почти альтруизм: Запад предлагает себя миру в качестве эталона для подражания. Хотите жить также хорошо, как мы, – учитесь у нас, идите за нами по нашей дороге, мы даже окажем помощь.

Утверждая, что модель западной либеральной демократии представляет собой универсальную историческую перспективу для всего мира, американские и западноевропейские ученые и политики считают вполне возможным ее насильственное навязывание.

По существу методов, средств и целям – это экспансия единственной нетрадиционной культуры (Западной культуры) на весь остальной мир, представленный культурами традиционного характера. Очевидны усилия превратить глобализацию в вестернизацию, оседлав интеграционные процессы, взнуздав международные институты. Некоторые западные исследователи и политики используют термин «глобализация», как синоним либеральной демократии и открытых рынков.

В исторической перспективе главной формой культурной экспансии были войны, т.е. прямое насилие и ассимиляция. В новейшей истории прямое насилие, не исчезнув полностью, уступило первенство «цивилизованным» формам культурной агрессии: экономической помощи, приводящей к зависимости, устранению силой, санкциям, информационно-коммуникационному доминированию, обработке общественного мнения, массовой культуре и т.п.

Нетрадиционная культура по итогам трех вековой истории выиграла соревнование у культур традиционных (если не обращать внимания на последствия – вызовы и пределы, с которыми она сегодня сталкивается). Рациональный индивидуализм, порожденный реформацией, стал почвой и целевой функцией либерализма в политике и экономике, прав человека в обществе.

Сегодня о Западной культуре нужно говорить не с позиций абстрактных постулатов, как лозунгов, наполненных благими пожеланиями и мечтами, а через призму опыта, практики, которая не только стерла позолоту и охладила пыл, но еще и показала феномены превращения высоких принципов в свою противоположность или, как минимум, в их весьма существенную деформацию.

^ Принцип свободы личности и индивидуализм во многом оказались не путем к Свободе, а дорогой в бездну своеволия и разрушения социальной ткани общества. Не понятым остался тот факт, что Свобода – не продукт гражданского общества, даже если это общество потребления. Свобода – дар состоявшейся личности, продукт духовного производства. Можно даже сказать таким образом, что чем больше Запад создает свой ВВП, тем меньше он производит продукции духовной. Кроме того, мы уже отмечали ранее противоестественный принцип, заложенный в основании западной культуры, – доминирование личности и ее интересов над обществом. Часть не может быть выше целого. Это несоответствие природы вещей в конечном итоге завершится катаклизмом типа распада социальной среды.

^ Либеральная демократия не выдерживает требований исторических тенденций, и в настроениях масс чередуется либерализм с консерватизмом, а кое-где с социализмом и фашизмом. В частности, накануне второй мировой войны от капитализма на земном шаре почти ничего не осталось. Так что это тот случай, когда говорят – видим, что он плох, да, к сожалению, лучшего нет.

^ Научный и культурный прогресс стыдливо прячет за парадным фасадом своего пантеона экологический кризис, оружие массового поражения, алкоголизм, наркоманию, проституцию, преступность, порнографию и массовую культуру с информационным зомбированием, пренебрежение к вере и национальным традициям, духовное оскудение человека.

^ Незыблемость права частной собственности, которая обеспечивала механизм мотивации рыночной экономики, приводит к социальной поляризации, как побочному продукту этого механизма: концентрации на одном полюсе нищеты, а на другом – богатства. Но не это даже главное. Частная собственность утрачивает и уже давно свое структурообразующее значение. Определяющей становится корпоративная собственность, обезличивающая и распыляющая собственника, с одной стороны, но с другой – именно благодаря этому, обеспечивающая концентрацию капитала в глобальных масштабах.

Более того, с появлением и широким развитием информационно-коммуникационных технологий, финансовых операций с деривативами не просто выхолащивается фундаментальность института частной собственности, но появляется новая область отношений, где форма собственности либо не имеет значения, либо принимает совершенно иное содержание. А на лозунгах либералов все та же частная собственность?!

^ Рыночная модель либеральной экономики, под которой, разумеется, имеется ввиду ее монетарная модификация, приводит к рыночному механизму, самому по себе эффективному, но жестокому и противоречивому. Причем это жестокость не только по отношению к отдельно взятому человеку, но жестокость и социальная к обществу в целом. Неустранимая противоречивость заложена генетически в одном из главных принципов рынка – конкуренции, которая с неизбежностью порождает «монстров», монополизирующих рынки и удушающих родившую их конкуренцию. Свободная конкуренция – голубая мечта кабинетных ученых. А реальная экономика устами своих рьяных приверженцев говорит сегодня о рыночном фундаментализме и кризисе мирового капитализма.

Приблизительно так будет выглядеть «эталон», предлагаемый миру, если с него снять парадный фрак и посмотреть в домашней обстановке, в халате и тапочках.

Есть две расхожие фразы, которые мы любим часто повторять, но совершено не задумываясь над их пылью лет покрытым содержанием. Одна – история учит тому, что она ничему не учит, и вторая – история – это то, чего никто не хотел. Само собой, в результате напрашивается образ человека, который, постоянно насилуя историю, хочет дождаться от нее «любимого ребенка» в виде светлого будущего, или какого другого Мирового проекта.

Примитивность подхода человека к собственной истории очевидна, его знания о своем внутреннем мире и социальной анатомии минимальны. Не случайно столь живучи два грубо, но точно выраженных принципа: народ – это белый лист, на котором можно писать, что угодно; и сила есть – ума не надо.

Для начала следовало бы вспомнить, что капитализму для своей победы пришлось изменить идеологию. “В средние века корысть была худшим из грехов, и торговец никогда не был угоден Богу. Капитализму нужен был такой мир, где корысть была бы добродетелью, а торговец был бы особенно угоден Богу. Человек должен был верить, что он не только вправе, но и обязан приобретать как можно больше денег. Представление, что благополучие индивида означает прежде всего максимальное личное потребление, возникло очень недавно – ему меньше двухсот лет. Без этого представления вся структура мотиваций, на которой держится капитализм, не имеет смысла, а экономический рост бесцелен”. (86, 20) А сегодня, забыв историю, мы считаем, что и все остальные культуры готовы принять капитализм с его явно специфической идеологией.

Народы и их государственность, как естественно сложившиеся социальные образования, можно и нужно рассматривать как живые организмы, которые рождаются и умирают, проходят различные фазы в своем жизненном цикле, имеют свой исторический возраст и вектор-траекторию развития. Кроме того, хозяйственная философия и экономические уклады вырастают на почве национальных и религиозных традиций и обычаев, пронизывая всю ткань социально-экономических взаимоотношений. Естественно, когда все это игнорируется своим ли правительством при реформах, или международными «меценатами» при модернизации и вестернизации, ничего хорошего не получается: реформы захлебываются, а модернизация превращается в деградацию.

Капитализм, который сегодня считается победителем и кажется неодолимым, как минимум, дважды стоял на грани исчезновения. Первый раз к этой грани он подошел в результате финансового кризиса 20-х годов и «великой депрессии» 30-х годов, второй раз во время мировой войны 1939-1945 гг. Уже в 1941 году капиталистический мир представляли две страны США и Великобритания, причем вторая находилась на грани военного поражения. Весь остальной мир был фашистским, коммунистическим или феодально-колониальным.

Безусловно, по своему современному экономическому и политическому потенциалу Западная цивилизация занимает доминирующие позиции. Ее агрессивность имеет объективные основания – пределы роста. Быстро нарастающая активность усиливает давление, доводя его до некоторого предела, после которого наступает «момент истины» для тех, кто по ту сторону. Им предстоит принять решение, сделать выбор на исторической развилке. Выбор не велик, но стратегически судьбоносный. Первый, самый простой, - не обращать ни на что внимания и идти старой, привычной дорогой. Второй – путь вестернизации, т.е. практически ассимиляция в Западную культуру и согласие играть роль вечного аутсайдера. Третий – адаптировать модернизацию в таких формах и механизмах, которые не выходят за пределы собственной культурной идентичности и, более того, эффективно используют национальные особенности.

Когда говорят о глобализации, создается такое впечатление, что в этот поцесс вовлечен весь мир, все его субъекты. Однако, этот «рекламный ролик» далек от истинного положения вещей. Западной модели рыночной экономики еще далеко до всеобщего стандарта. Примерно половина населения развивающихся стран живет в замкнутой экономике, в стороне от глобальных течений товаров и капиталов. По данным западных экономистов, только 25 из 203 стран совершили полный прыжок, как они выражаются, в развитую экономику. Преуспевающие страны и международные организации тратят из года в год миллиарды долларов на трансплантацию свободного рынка остальному миру. Как мы отмечали ранее, об успехе этих усилий можно говорить в основном негативно. Положительный результат демонстрируют как раз те немногие станы Восточной Азии, которые избрали третий из названых выше путей – модернизацию без вестернизации с опорой на собственные национальные традиции.

Процитируем в связи с этим А. Неклессу, который достаточно убедительно аргументирует данную ситуацию: “Действительно, после десятилетия осуществления программы структурной перестройки африканской экономики, разработанной Всемирным банком и одобренной МВФ, после много миллиардных вливаний на цели развития призрак надвигающейся катастрофы приобрел лишь более явные очертания. "Изъяны структурной перестройки оказались болезненнее самой коррекции”, - констатирует доктор Квеси Бочвей, министр финансов и экономики той самой Ганы, которая была признана одной из самых благополучных стран региона. Фактически с ослаблением роли государства контроль за социально-экономической деятельностью на континенте постепенно переходит не столько к национальному частному сектору (заметно интернационализирующемуся), сколько к иностранным донорам и международным организациям”. И далее уже из примечания: “Возникают вопросы и более общего порядка. Актуализация роли социальных и биосферных приоритетов, усиливающаяся за последние годы критика претензий концепции модернизации на роль универсального пути для всего человечества – все это напоминает о потенциале альтернативных кодов построения хозяйственной деятельности в рамках восточных культур (что, в числе прочих причин, связано с наличием в них иной структуры хронотопа).

Например, "восточно-азиатская модернизация", во многом определившая феномен "тихоокеанской революции", демонстрирует достоинства более естественного для местных условий подхода, весьма отличного от ортодоксальной модели свободных рыночных отношений и активно эксплуатирующего дополнительные возможности непротекционистского государственного регулирования экономики (целевые кредиты, субсидии, манипуляции с процентными ставками, налоговые и иные льготы, поддержка экспорта, определенные меры прямо протекционистского характера, целенаправленные инвестиции в человеческий и физический капитал, включая формирование эффективного госаппарата, развитие систем образования и профессионального обучения, реализация определенной промышленной политики и т.п.). Этот подход предусматривает также повышенное внимание к сохранению социальной стабильности.

Не исключено, что регулярно повторяющиеся кризисы и неудачи, сопровождающие попытки ряда стран Юга двигаться по пути промышленной цивилизации, в свою очередь, свидетельствуют о принципиальной неперспективности здесь индустриального стиля развития и существовании какого-то иного, более органичного для местных условий алгоритма построения хозяйственной деятельности, например, акцентирующего поддержание экобаланса.

Возможно, мир находится на пороге серьезной трансформации сложившейся на сегодняшний день концепции исторического прогресса, трансформации, которая по-своему сопоставит, а, быть может, и синтезирует опыт западной и восточной моделей организации хозяйственной жизни общества. Во всяком случае, универсальность традиционных сценариев развития в настоящее время находится под большим сомнением”. (49, с. 98-99)

Экспансия экономическая, как и политическая, нередко заканчивающаяся агрессией военной, объективный феномен, возникающий как продукт, обусловленный внутренними потребностями страны, находящейся в определенной стадии развития. Поэтому, когда мы говорим об экспансии Запада на остальной мир, то это не моральная оценка поступка и не его осуждение, а попытка трезво и органично рассмотреть состояние, тенденции и возможные последствия этого объективного процесса. Исчерпать до конца потенциал идеи свободы личности – вот миссия Западной культуры в социальном плане. Эту задачу обслуживает идеология либерализма. Пределы индивида в этом масштабе – пределы истории. Вестернизация, в конечном итоге, есть цивилизованно упакованная идея совершенно прагматичных интересов развитых стран и их потребности проникновения на рынки товаров, получения доступа к природным и трудовым ресурсам, спекулятивном обогащении на несимметричной информации и межстрановом уровне развития, а также экспорте свободного капитала.

Поведение современных государств, осуществляющих более или менее активную политику в области собственного развития условно можно описать двумя достаточно различными стратегиями – геополитической и геоэкономической. Характеристику данных стратегий мы находим у Г.И. Чуфрина, который называет их парадигмами. Вот его определение: “Основные концептуальные различия между этими парадигмами заключаются в том, что геополитическая парадигма основывается на защите национальных интересов, понимаемых как недопущение иностранного вмешательства во внутренние дела, обеспечение нерушимости национальных границ - как политических, так и экономических, а также на отстаивании определенных идеологических воззрений. В отличие от упомянутой геоэкономическая парадигма основывается на обеспечении национальных интересов, понимаемых как обеспечение высоких темпов экономического роста через интернационализацию хозяйственных связей и постепенное размывание национальных границ во имя свободы движения товаров, капиталов, рабочей силы, технологий и т.д. ,Ввесьма важно при этом то, что реализация принципов геополитической парадигмы ведется преимущественно, если не исключительно, на государтвенном уровне, тоогда как геоэкономической – средствами не только государства, но и обязательно частного бизнеса”. (50, с. 6)

Интересам вестернизации, очевидно, соответствует геоэкономическая стратегия. Политика западных государств и реальные факты подтверждают это. Стратегию геополитики замещают геоэкономикой, и подмена приводит к противоречивым, неоднозначным исходам. Поскольку одним из центральных факторов в данном случае является роль государства, сформулируем некоторые причины и мотивы, влияющие на ее востребованность.

Первое, в развитых странах социальные проблемы периодически и все ощутимее наступают на либеральный «мозоль» экономики, увеличивая ее социальное бремя, механизмы управления которым находятся в руках государства. В определенной мере это причинный механизм маятниковой переполюсовки «левых» и «правых» правительств.

Второе, страны догоняющего развития и, в первую очередь, регионнообразующие, т.е., как правило, наиболее сильные, могут добиться успеха только с помощью сильного государства, способного обеспечить определенный уровень протекционизма, усиливая свою регулирующую и охраняющую функции.

В-третьих, все, что не выгодно рынку, вытесняется с его арены в область компетенции государства. Там же пребывают виды деятельности и функции общегосударственного и международного масштаба, такие как экология, демография, безопасность и т.п.

В-четвертых, только государство в состоянии противостоять сепаратизму и терроризму, растущей преступности, незаконному бизнесу, коррупции, разъедающим общество алкоголизму, наркомании, порнографии и проституции.

Если рассмотреть стратегию вестернизации не столько с позиций ее целей, сколько механизма их достижения, то можно увидеть своеобразную редукционную машину. В утрированной форме ее действие можно описать так. С одного конца она всасывает страны и народы бедные, разных культур и религий, а с другого конца на свет появляются богатые, развитые страны, а их население исповедует западную культуру. Данный факт отмечают и другие исследователи. Так, например, А.С. Панарин пишет: “…политически и экономически господствующая в мире западная цивилизация работает как редукционная система, снижающая социокультурное и жизнестроительное разнообразие мира в ходе всепроникающей вестернизации. Само понятие вестернизации предполагает о сути наличие одного единственного субъекта истории – Запада”. (27, с.50)

Конечно, мы используем в данном случае в какой-то степени гротескный образ, но суть не в этом. Мы видим опасность в том, что человеку на протяжении всей его истории с удивительным постоянством и настойчивостью не дают покоя идеи глобальной концентрации и единой организации, будь-то идеи империй, халифатов, городов Солнца, социализма или коммунизма, всемирного государства или открытого общества. Опасность подобных убеждений заключена в том, что они противоречат законам развития Природы. Метод Природы – разно- и многообразие, а нас больше увлекает однообразие, которое равносильно смерти.

И не случаен вопрос, который задает цитируемый нами выше автор: “…имеет ли шанс человечество закрепиться и выжить в бесприютном Космосе, если его незападное большинство будет представлено одними только анемичными, подражательными группами, не чувствующими себя ответственными соучастниками исторического процесса?” (27, с. 50)

Однако, свой основной вопрос А.С. Панарин ставит несколько позже, пытаясь в ответ на него найти ключ к современным глобальным процессам. “Главный вопрос современной социальной антологии касается того, закончился ли в современном мире процесс образования новых цивилизационных моделей, или наш мир в «геополитическом» отношении еще достаточно молод. Если справедливо первое, то тогда перед всеми странами, находящимися в процессе «догоняющего развития», стоит одна жесткая дилемма: присоединиться к готовой западной модели или быть отброшенными в варварскую тьму. Если же справедливо второе – структурообразующие цивилизационые процессы продолжаются в современном мире, - то тогда модернизацию нельзя смешивать с вестернизацией: у других стран сохраняется шанс подарить миру свои специфические варианты цивилизационного ответа на вызовы нашей эпохи и запросы современной личности”.(27, с. 113)

Вопрос, безусловно, производит впечатление и заставляет задуматься: масштаб, глубина, серьезность последствий. Вместе с тем, с нашей точки зрения, вопрос ставится некорректно, поскольку в самой его постановке автор допускает возможность прекращения социального формообразования и вариант гомогенной траектории развития глобально социума. Мы же убеждены в другом. Принцип гомогенности носит частный характер и в природе используется локально, а принцип разнообразия, напротив, имеет всеобщий, фундаментальный характер и используется глобально. Западная культура уже однажды нарушила заповедь Природы, подняв принцип личного по иерархии выше общего, и, не случайно, когда вскрываются грозные последствия этого шага, она предлагает и понуждает весь мир не только сравняться «грехами», но и совершить новый – более масштабный. Если в первом случае результатом станет угасание одной цивилизации, то во втором случае речь идет о гибели всего человечества. Трудности Запада, закат его культуры связаны с тем, что идеология исчерпала потенциал внутреннего импульса развития -–исчерпание индивидуального, частного.

В структурной перестройке мировых отношений, подготавливаемой поцессом глобализации, возникают и исчезают различного типа центры доминирующих воздействий и активности. Четыре десятилетия это был двухполярный мир, состоящий из 2-х центров противостояния и третьей почти не структурированной системы государств. Когда второй мир рухнул, третий мир потерял свои характерные очертания и раскололся на неравные группы, признаками которых стали такие определения, как «победители» (Гонконг, Сингапур, Тайвань, Южная Корея) с кандидатами на этот титул Таиландом и Малайзией; «неудачники» (Сомали, Руанда, Либерия, Сьерра-Леоне, Заир и др.); «мятежники» (Иран, Ирак, Северная Корея, Ливия, Сирия).

В возникшей структурной неразберихе быстро набирала силу тенденция и политика американоцентризма, которые, по понятным причинам, не могли устраивать значительную часть мира по сугубо практическим соображениям, а объективные процессы – своей противоестественностью, а потому катастрофичностью. Реальные процессы, в которые вовлечены многие центры силы, в том числе и вновь нарождающиеся, естественным образом выдвигают более плодотворную идею многополярного мира. Столкновение этих идей есть основной источник и модулятор вестернизации, как Западной стратегии противодействия формирующемуся полицентризму.

“Самым опасным следствием такого многообразия «новых центров активности» в современной системе международных отношений ученые и политические деятели США и государств Западной Европы считают тенденцию к изоляции «Западной цивилизации», до последнего времени довольно успешно исполнявшей роль «лидера прогресса» всего мирового сообщества, претендовавшей на роль единственного архитектора «предпочтительного мирового порядка», приемлемого для всех государств… К сожалению, по отношению к другим «полюсам» или центрам силы и влиянию на мировой арене Западная цивилизация намерена, как и прежде, полагаться в основном на силовые методы, вытекающие из уже продемонстрировавшей свою неадекватность теорию «политического реализма»”. (88, с. 73)

Как это ни странно, но Запад не понимает уникальность собственной культуры, которая противопоставляет его всему остальному миру. То, что Запад представляет универсализмом и глобализмом, остальным миром воспринимается как гегемонизм и империализм. Не отрицая очевидных достижений Запада, его соседи готовы к модернизации, но без вестернизации. Подтверждением такого вывода служат несбывшиеся надежды многих аналитиков и политиков, предполагавших, что после окончания холодной войны все разрушенное международное поле будет подвержено центростремительной тенденции, т.е. навстречу Западу. Получили, в основном, противоположное – обособление и желание возродить свою исторически утраченную идентичность.

Интересен и другой феномен, который практически остается за горизонтом у всех исследователей. Если словом вестернизация обозначить только факт, определяющий вектор стремления западной культуры, то мы должны сказать и о том, что существует встречный вектор остернизации. При этом возникает не простой вопрос, кто кому больше дает и больше нужен. Во всяком случае, совершенно очевидна одна фундаментальная особенность: вестернизация насаждается, внедряется, вплоть до насилия, а остернизация воспринимается как удовлетворение возникающих потребностей в постижении восточной мудрости, философии, специфики и, следовательно, базируется на духовном интересе. Эти особенности объясняют, почему стремление внедрить свои ценности неизбежно приводит Западный мир к двойным стандартам.

Вот только две цитаты по данному поводу. Американец Лестер Туроу: “Если вы посмотрите на то, как американцы разрешили вторгнуться в курдскую часть Ирака, защищенную от иракской армии американскими военно-воздушными силами, и как в то же время они поощряют иракских курдов к мятежу против правительства в Тегеране, то становится наглядно очевидной и сложность, и нелепость происходящего”. (86, с. 77)

Российский ученый Панарин А.С.: “…национализм и этноцентризм только в одном случае вредят вестернизации, - если они появляются внутри Запада. Не случайно именно на Западе они запрещены во имя принципов единого гражданского общества и единой этнически нейтральной политической нации. Но то, что запрещено внутренней цивилизационой моралью Запада, всячески поощряется им на Востоке”. (27, с. 51)

Можно заметить, что в мире, в том числе и на Западе, все шире распространяется мнение о том, что восточная культура не только не уступает, но по ряду параметров шире и глубже западной, вошедшей в фазу своего упадка. Запад активно интересуется восточной философией, ее мировоззренческими установками и холизмом. Новое звучание и понимание находят ценности конфуцианства, буддизма и индуизма. В частности, анализируются разные культурные подходы и их эффективность в общественных отношениях. Например, Запад выше ставит права, законы и контракты, а Восток – обязательства и решения, принимаемые на принципе консенсуса.

Целью нетрадиционной культуры выступает решение задачи, предусматривающее создание максимально комфортных условий для личности сегодня и здесь, что выливается в такой социальный продукт как общество потребления, в котором царит лозунг: мой бог – мои желания. Таким образом, нетрадиционная культура создает прецедент образцового субъекта, тогда как традиционные культуры испытывают «образцы» общественного устройства и межличностных отношений.

Не утруждая себя попыткой какой-либо классификации или системности, мы просто по характерным моментам, которые интересны для нашего исследования, предлагаем сравнительную таблицу, противопоставляющую обобщенные черты западной и восточной культур:

Позиции	В западных культурах	^ В восточных культурах
1.	Бог выбирает людей.	Люди выбирает Бога.
2.	Источником богопознания служат откровения.	Кроме откровения, есть источник собственной интуитивной практики.
3.	Цель жизни – спасение души.	Стремление к Богореализации.
4.	Четкое разделение субъекта и объекта, логика дифференциации и структурирования мира.	Нерасчлененность мира и включенность человека в бытие, там не «я», а стремление к гармоничному включению в целое.
5.	Тип рациональной активности экстравертивной, наступательной экспансии.	Созерцательная послушность, уравновешенность, интровертивность.
6.	Мотив – корысть, накопление, как добродетель	Богатство – не добродетель, богатый должен делиться.
7.	Индивидуализм: желания, комфорт, мода, деньги.	Коллективизм: покорность судьбе, авторитет старших, традиции, обычаи.
8.	Интерес личности выше по приоритету, чем интерес общества.	Интерес общества выше интереса личности.

Особняком, по нашему мнению, стоит Россия, образуя с двумя выше названными культурами «кармический» треугольник. Дело в том, что последние годы очень много говорится и пишется о евразийстве и о том, что Россия в этом сочетании служит связующим континенты мостом, На этой основе, как правило, следует как бы очевидный, но поверхностный и неточный, вывод : России присущи черты как Западной, так и Восточной культур - некий культурный «коктейль». И этот «ерш» называют русской ментальностью.

Другая позиция состоит в том, (цитирую “глубокое - «этногеографическое» объяснение), что Россия находится между Западом и Востоком (видимо, в виртуальном пространстве Э.А.). И там, и там есть свои твердые принципы. Более или менее эффективные, но есть. У нас – никаких твердых. Мечемся посередине. В начале века – к гражданскому обществу, в середине – к восточной деспотии. Потом – обратно”. (89, с. 8)

По этому поводу многое можно было бы сказать, но он того не стоит. Мы фиксируем просто факт наличия подобного мнения и совета: если нет своих собственных твердых принципов, то займите чужие, а чьи и гадать не стоит.

Мы не разделяем ни одну из приведенных позиций. Россия имеет свою собственную глубочайшую сущность, отличающую ее как от Востока, так и от Запада, в особенности. Россия - как мост между двумя культурами, не более чем второстепенная черта ее физико-географического расположения. Россия метафизическая, философская – вот главное, что делает ее независимой от других культур реальностью. Православие по своим принципам мистического созерцания хотя в чем-то и перекликается с восточными доктринами, особенно в области духовных практик, вместе с тем породило самобытное, оригинальное мировоззрение русского космизма, как органичного единства человека и мира, их совместного бытия, космопланетарного человека и теории ноосферы. Человек приходит к Богу и его познанию через внутреннее, индивидуально духовное восприятие своего бытия, как члена общины – общества. Он своеобразен своей иррациональностью, выраженной в жертвенности, бесконечной верой в доброго «царя» и неисчерпаемой способностью к «взрывоопасности».

Из трех названых культур православная (имеется виду русская) – самая молодая. И те шараханья, о которых упоминают отдельные авторы, есть признак далеко не исчерпанного потенциала, реализация, так называемого, закона «маятника», обеспечивающего динамику развития и достижение системообразующей цели (смысла данной культуры).

Однако, на данном этапе и описанный треугольник не исчерпывает реальности, поскольку не возможно игнорировать исламскую культуру. Ислам характерен своей тоталитарностью, поскольку эта религия регламентирует все стороны личной и общественной жизни. Главная особенность мусульманина – послушание Аллаху и следование заветам Пророка; Шариат – священное право ислама.

Ислам, по своей сути, - политически ангажированная религия, поскольку не знает деления на мирское и сакральное. Представляется, что именно в силу этой особенности, исламский фундаментализм так легко переходит в политическую форму насилия – терроризм.

Особенностью современного положения мусульманского мира состоит в том, что он находится сейчас в состоянии разобщенности и дезинтеграции. Фундаментализм и терроризм подчеркивают это характерное состояние в форме стихийного протеста и несогласия. Мы уже отмечали выше, что по всем признакам состояние, в котором находится мусульманская культура, можно считать точкой фазового перехода к новому мощному интеграционному процессу.

Сегодня ислам для всех мусульманских стран является чуть ли единственным объединяющим фактором, и признаки подобного объединения налицо (Исламская конференция). Этот фактор (что весьма существенно) действует даже в тех случаях, когда между ними существуют религиозные различия. В этой связи, нам хотелось бы подчеркнуть, что объединяющее знамя ислама развивается на фоне обратного процесса на Западе, где многие страны отказываются от связи с церковью, религиями, в которые уходят их культурные корни. Противоположность состояний подчеркивает разнополюсность фаз и векторов развития одной и другой культур.

Таким образом, в результате нашего рассмотрения вычленены четыре культурных «блока», которые будут определять социально-политическую погоду в мире, по меньшей мере, в течение ближайших 40-50 лет. Мы умышленно даем этим блокам географические названия, чтобы сделать образней, более выпуклой их топологию в мировом пространстве, показать источники социальной энергии возникающих центров силы. Итак, Западная культура, доминирующая в современном интеграционном процессе, очевидно, по происхождению – Европейская, единственно нетрадиционная. Восточные культуры, объединяемые философией холизма, определяются как Азиатская. Православие российское, обогащенное полиэтническим опытом и философией космизма, можно обозначить как культура Евразийская. И, наконец, ислам – не просто религия, но и образ жизни – культура Афразийская.

“Сакральный крест” мировых культур.





II Евразийская







I Европейская III Азиатская







IV Афразийская


Схема №


Характер культурных процессов, который мы пытались в общих чертах обозначить, позволяет сделать весьма существенный вывод. Европейская культура по вектору и стадии развития находится в противофазе остальным трем культурным блокам. Их разделяет принцип традиционности и нетрадиционности, но это не главное. Главное в том, что Европейская культура находится на опускающемся плече интеграционного процесса, и в перспективе идет переход в дезинтеграционную фазу. Три других культурных блока в ином состоянии: Азиатская - на восходящем плече интеграционного процесса; Евразийская и Афразийская - на завершающем этапе дезинтеграции и поиска центра силы для перехода на интеграционную траекторию. Видимо, не в малой степени таким подходом можно объяснить скрытые мотивы и характер вестернизации.

Внимание к Азии вызвано тем, что она становится экономическим центром тяжести мира и одновременно его политическим вулканом. По прогнозам Всемирного банка через 20 лет Азия будет производить более 40% мирового валового продукта, а среди шести величайших экономик мира пять будут азиатскими (Китай, США, Япония, Индия, Индонезия, Южная Корея и Таиланд).

Важнейшим элементом в перестройке глобального экономического и политического пространства остается Китай. Всемирный банк практически признает, что китайская экономика уже превратилась по своим масштабам и темпам в четвертый, после США, Японии и Германии, центр экономической динамики. “Китай экономически растет (на 10% в год в течение более пятнадцати лет), и если прежний капиталистический мир хочет избежать расстройства пищеварения при попытке поглотить 1,2 млрд. китайцев, включающихся в глобальную экономику, то он и сам должен быстро перестраиваться”. (86, с. 60)

Отвечая на вопрос, почему Китай так быстро и легко двигается к рыночной экономике, можно выдвинуть пять основных причин.

1. Китай имеет эффективную государственную власть, которая способна не только разрабатывать, но и осуществлять стратегии. Социальные фазовые переходы, о чем свидетельствует исторический опыт, успешны только при наличии сильной и эффективной власти.
   
2. Китай успешно совмещает передовую технологию со стоическим упорством, феноменальным трудолюбием и традиционным законопослушанием. В каждом китайце живет неудовлетворенная обида за исторические унижения своей великой культуры на фоне прошлого величия. Коммунизм и конфуцианская культура совместными усилиями поддерживают и стимулируют интерес к образованию, уважение к национальным традициям и порядку.
   
3. Китайцы доказали, что их еще достаточно бедное общество (может быть именно поэтому) способно мириться и не роптать, сберегая и инвестируя в развитие почти 40 % своего ВВП.
   
4. Китай имеет благоприятную структуру экономики, не требующую при модернизации серьезной ломки: огромный сельскохозяйственный сектор (70% сельского населения), отсутствие в промышленности довлеющего количества производств-гигантов, значительное поле малых предприятий.
   
5. Китай эффективно использует в своих целях возможности значительной во многих странах мира своей диаспоры: менеджмент китайскими предприятиями, источники инвестирования, лоббирование и т.п.
   

“Фактом стало то, что экономическая и культурная жизнь региона начинает все больше вращаться вокруг китайской оси. Этому в высшей степени способствует влиятельная китайская диаспора. В 90-х годах китайцы составляли 10% населения Таиланда и контролировали половину его валового продукта; составляя треть населения Малайзии, китайцы-хуацяо владеют всей экономикой страны; в Индонезии китайская община не превышает 3% населения, но контролирует 70% экономики. На Филиппинах китайцев не более 1%, и на них падает не менее 35% промышленного производства страны”. (23, с. 20-21)

Заметно вырос международный вес КНР. Стабильно высокие темпы роста экономики, успехи науки, техники, наращивание военных возможностей за годы реформ вывели ее в число первостепенных держав мира.

“В связи с геополитическими параметрами, политическим весом в международном сообщетве (постоянный член СБ ООН), силовыми возможностями (сдерживающий стратегический арсенал) и устойчиво развивающейся экономикой, социальной природой государственности и особенностями отношений с США…, Китай, в котором уже угадывается сверхдержава XXI в., как бы принял от СССР сдерживающие функции, способные, по крайней мере, сгладить отрицательный эффект чрезмерно возросшего одностороннего влияния Соединенных Штатов на мировую политику”. (87, с.45-46)

Думаю важно, что автор этих строк – американец. Он свою мысль завершает следующим образом. “Затратив годы усилий и миллиарды долларов на борьбу с китайской революцией и правительством в Пекине, Вашингтон видит прямую угрозу своим интересам в том, что эта в недавнем прошлом полузависимая страна превращается в гиганта, идущего в XXI в. с потенциалом развития, могущим поставить под вопрос способность Вашингтона удержать мировое первенство, в эффективного конкурента и опасного вероятного противника”. (87, с.50)

Наши отечественные исследователи в основном остаются в тех же рамках оценок данного феномена. “Истории еще придется вынести суждение относительно того, была ли разумной для Запада широкая помощь населенным китайцами Тайваню, Гонконгу и Сингапуру. За фасадом самой впечатляющей сверхиндустриализации 80-90-х годов китайцы сумели сохранить верность конфуцианской культуре, не изменив своему прошлому, национальным традициям, самоуважению. Возможно, что в данном случае Запад перестарался в противостоянии коммунизму”. (23, 200)

У Китая есть свой план модернизации страны в первой половине XXI века, в котором нет места вестернизации. Китаю не нужна конфронтация с США, но одновременно он не поддается на их влияние. Китай открыто заявляет о необходимости создания альтернативных центров силы в Европе и Азии в противовес США.

В этой связи знаменательны результаты последних контактов на высшем уровне между Китаем и Россией. Это, в первую очередь, единство Москвы и Пекина по узловым вопросам, составляющим круг противоречий с США: необходимость многополярной структуры мира; непринятие блоковой политики вообще и расширение рамок военных блоков в особенности; возражения против ослабления роли ООН и подмены ее функций другими международными структурами (в частности, НАТО); осуществление гегемонизма и применение силы в международном масштабе.

Следует иметь ввиду как бы двухэтажную архитектуру китайско-американских отношений. На поверхности картина масштабных и динамичных экономических отношений. Однако, внизу в тени прогрессирующая несовместимость интересов и глубокие противоречия, имеющие исторические корни.

США сохраняют по отношению к Китаю все звенья стратегии «выдвинутых рубежей»; активно работают над достижением своего влияния на страны, являющиеся соседями Китая (Вьетнам, Южная Корея, Монголия, Казахстан, Пакистан, Афганистан и др. страны Средней Азии).

В свою очередь, китайцы, сталкиваясь с высокомерием американцев и их пренебрежительным отношением к своим национальным ценностям, отвечают неприязнью к Западу вообще и к американцам в особенности. В сознании населения все это ложится на благодатную почву исторического величия и последующего унижения, где эффективно работает и партийно-государственная пропаганда.

Финансовый кризис 1997 года в Юго-Восточной Азии заметно изменил ориентиры и приоритеты стран данного региона. Во-первых, и главное, заметно возросла антиамериканская направленность их политики. Во-вторых, пример Гонконга и роль в этом Китая. В-третьих, политизация АСЕАНа и ее стремления превратиться в самостоятельного игрока на мировой сцене, дистанцировавшись от Запада и особенно от США.

Таким образом, Китай объективно попадает в центр азиатских событий и нельзя исключить такого варианта, что в недалеком будущем «зонтик» Большого Китая, открытый над Гонконгом, может показаться весьма привлекательным для многих стран Юго-Восточной Азии.

Другой театр активных процессов уже в течение более 20-ти лет представляет собой миллиардный исламский мир. И хотя происходящие здесь процессы больше разрушительные, чем созидательные, именно такая доминанта подчеркивает фазовый переход исламской цивилизации из одного состояния в новое. Национально-освободительное движение завершилось различными вариантами: диктаторские режимы, теократические режимы, фундаментализм и терроризм, светские развивающиеся государства.

Исламская культура слабо структурирована, в ней до сих пор нет авторитетного лидера, нет того центра вокруг которого могли начаться интенсивные интеграционные процессы. В некоторой степени замедленность указанных процессов связана с особенностями самой религии.

Ислам не просто религия, он и образ жизни. В исламе духовенство иерархически почти не структурировано. Поэтому время в мусульманском мире течет медленнее. Об этом говорит и тот факт, что буквально только несколько лет назад государственные элиты мусульманских стран поняли, что идет очередной передел сфер влияния в мире. Если они хотят не остаться, как прежде, только объектами приложения сил лидеров, но и самим приобрести статус геополитической силы, то им нужно объединяться.

Продуктом осознания этой необходимости можно считать создание «Исламской восьмерки». Каковы же основные лозунги данного объединения? Солидарное мнение лидеров стран-участниц заключается в следующем. Вестернизация угрожает единству мусульманских народов, обостряет межгосударственные противоречия в Азии и Африке. Необходимо, по их мнению, во имя «сбережения качества» исламского образа жизни противостоять этой тенденции.

Исламский мир ищет новые форматы международных приоритетов. Ряд таких моделей уже обозначился: квадрат – Россия, Иран, Ирак, Турция; треугольник - Москва, Дели, Исламабад; другой треугольник – Пекин, Исламабад, Тегеран.

В конечном итоге, как мы видим, блоки традиционных культур в сложившейся ситуации становятся естественными союзниками и активность различных форм их сотрудничества должна заметно возрастать. Активность взаимных связей - своеобразный ответ, защитная реакция на экспансию Запада и его политику вестернизиции.