Исследование идеологии Развитого Индустриального Общества

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 18

перед своим собственным аппаратом, чем когда-либо

раньше.

Мистификация не устраняется передачей технологи-

ческого всемогущества из рук отдельных групп в руки

нового государства и централизованного планирования.

Технология сохраняет во всех отношениях свою зависи-

мость от других, нетехнологических целей. Чем более

технологическая рациональность, освобожденная от сво-

их эксплуататорских качеств, определяет общественное

производство, тем более она становится зависимой от

политического направления - от коллективных уси-

лий по достижению умиротворенной жизни, с целями,

308

9. Катастрофа освобождения

которые свободные индивидуумы могут перед собой

ставить.

<Умиротворение существования> не подразумевает

накопления власти (power), скорее, наоборот. Мир и

власть, свобода и власть, Эрос и власть - что может

быть более несовместимым! Попытаюсь показать, что

реконструкция материальной базы общества с точки

зрения умиротворения может включать в себя как ко-

личественное, так и качественное ослабление власти,

создавая тем самым пространство и время для разви-

тия производительности по своим внутренним законам

(under self-determined incentives). Понятие о таком из-

менении власти - важный момент диалектической те-

ории.

В той мере, в какой цель умиротворения определяет

Логос техники, она изменяет отношение между тех-

нологией и ее изначальным объектом, Природой. Уми-

ротворение предполагает овладение Природой, которая

есть и остается объектом, противостоящим познающему

субъекту. Но возможны два вида овладения: подавля-

ющее и освобождающее. Последнее подразумевает устра-

нение нищеты, насилия и жестокости. Как в Природе,

так и в Истории борьба за существование является

признаком недостатка, страдания и нужды. Это качества

слепой материи, царства непосредственности, в котором

удел всего живого - пассивное страдание. Это царство

постепенно опосредуется в ходе исторического преобра-

зования Природы; оно становится частью человеческого

мира, и в силу этого качества Природы оказываются

историческими качествами. В процессе развития ци-

вилизации Природа перестает быть просто Природой

309

III. Шанс альтернативы

в той мере, в какой свет свободы служит познанию

борьбы слепых сил и овладению ею'.

История есть отрицание Природы. То, что является

только природным, преодолевается и восстанавливается

силой Разума. Метафизическое представление о том,

что Природа в ходе истории приближается к себе самой,

указывает на незавоеванные пределы Разума. Они утвер-

ждаются как исторические пределы - как задача, ко-

торая еще должна быть выполнена, или, точнее, должна

быть поставлена. Если Природа в себе является рацио-

нальным, легитимным объектом науки, то она также

является легитимным объектом не только Разума как

силы, но и Разума как свободы; не только господства,

но и освобождения. С появлением человека как animal

rationale, способного преобразовывать Природу в соот-

ветствии со способностями сознания и свойствами мате-

рии, просто природное, как субрациональное, приобре-

тает негативный статус. Оно превращается в сферу,

которая подлежит познанию и организации Разумом.

И в той степени, в какой Разум преуспевает в подчи-

нении материи рациональным нормам и целям, всякое

субрациональное существование выглядит лишением и

нуждой, и их устранение становится исторической за-

дачей. Страдание, насилие и разрушение суть категории

как природной, так и человеческой действительности,

^ Гегелевская концепция свободы предполагает сознание как везде-

сущное (в гегелевской терминологии: самосознание). Следовательно,

<реализация> Природы не является и никогда не может быть собствен-

ным делом Природы. Но поскольку Природа негативна в самой себе

(т.е., несамодостаточна в своем собственном существовании), историчес-

кое преобразование Природы Человеком есть, как преодоление ее нега-

тивности, освобождение Природы. Или, словами Гегеля, Природа есть

в сущности кеприродное - <Дух> (Geist).

310

9. Катастрофа освобождения

беспомощного и бессердечного мира. И та пугающая

мысль, что субрациональная жизнь природы навсегда

останется судьбой такого мира, исходит не от фило-

софии и не от науки; она была провозглашена другим

авторитетом:

Когда Общество по предотвращению жестокости по отно-

шению к животным обратилось за поддержкой к Папе, он

отказал в ней на том основании, что человеческие существа не

несут никакого долга перед низшими животными, и что плохое

обращение с животными не является грехом, потому что живо-

тные не обладают душой.'

Материализм, который не испорчен таким идеоло-

гическим злоупотреблением душой, располагает более

универсальной и реалистической концепцией спасения.

Он допускает реальность Ада только в одном опреде-

ленном месте: здесь, на земле, и утверждает, что этот

Ад был создан Человеком (и Природой). А уж плохое

обращение с животными - часть этого Ада, дело рук

человеческого общества, чья рациональность все еще

остается иррациональной.

Всякая радость и всякое счастье берут начало в

способности преодоления Природы - преодоления, в

котором овладение Природой само подчинено осво-

бождению и умиротворению существования. Всякое спо-

койствие, всякое наслаждение - результат сознатель-

ного опосредования, автономии и противоречия. Про-

славление естественного является частью идеологии,

защищающей противоестественное общество в его борь-

бе против освобождения. Яркий пример тому - дис-

' Цитируется по: Bertrand Russell, Unpopular Essays (New York: Simon

and Schiister, 1950), p. 76.

311

III. Шанс альтернативы

кредитация контроля рождаемости. В некоторых отста-

лых уголках мира <естественным> также считается то,

что черная раса ниже белой, что собакам достаются

объедки, и что бизнес должен продолжаться во что бы

то ни стало. Естественно также то, что большая рыба

съедает маленькую - хотя это и может казаться не-

естественным маленькой рыбке. Цивилизация произ-

водит средства для освобождения Природы от ее соб-

ственной жестокости, ее собственной недостаточности,

ее собственной слепоты благодаря познающей и пре-

образующей силе Разума. Но разум может выполнить

эту функцию только как посттехнологическая раци-

ональность, в которой техника сама становится инстру-

ментом умиротворения, органоном <искусства жизни>.

Только тогда функция Разума сливается с функцией

Искусства.

Предварительной иллюстрацией может служить гре-

ческое представление о родственности искусства и тех-

ники. Художник обладает идеями, которые в качестве

конечных причин направляют конструирование опре-

деленных вещей - точно так же, как инженер обладает

идеями, которые в качестве конечных причин направ-

ляют конструирование машины. Например, идея жи-

лища для людей определяет строительство дома ар-

хитектором; идея крупномасштабного ядерного взрыва

определяет строительство аппарата, предназначенного

для достижения этой цели. Акцентируя существенность

связи между искусством и техникой, мы приходим тем

самым к специфической рациональности искусства.

Подобно технологии, искусство творит иной универ-

сум мышления и практики, который враждебен сущес-

312

9. Катастрофа освобождения

твующему и находится внутри него. Но в противопол-

ожность техническому универсуму, универсум искусст-

ва - это универсум иллюзии, видимости (Schein), ко-

торая однако обладает сходством с действительностью,

и существование которой - и угроза, и обещание этой

действительности'. Художественный универсум орга-

низуют образы жизни без страха, скрытые разнообраз-

ными формами маски и умолчания, поскольку искус-

ство не имеет силы ни преобразовывать эту жизнь, ни

даже адекватно ее представлять. И все же бессильная,

иллюзорная истина искусства (которая никогда не была

более бессильной и более иллюзорной, чем сегодня,

когда она стала вездесущей составляющей управляемого

общества) свидетельствует о значимости его образов. Чем

более кричаще иррациональным становится общество, тем

значимее рациональность художественного универсума.

Технологическая цивилизация устанавливает между

искусством и техникой специфическое отношение. Вы-

ше я уже упоминал о переворачивании Закона Трех

Стадий и <переоценке> (revalidation) метафизики на

основе научного и технологического преобразования ми-

ра. Это же понятие можно теперь распространить на

отношение между наукой-технологией и искусством.

Рациональность искусства, его способность создавать

<проект> существования, определять еще не реали-

зованные возможности, можно было бы тогда рас-

сматривать как обосновываемую научно-технологической

трансформацией мира и функционирующую в ней. Вме-

сто того, чтобы быть прислужницей утвердившегося

* См. главу 3.

12 Одномерный человек 313

9. Катастрофа освобождения

аппарата, приукрашивающей его бизнес и его нищету,

искусство стало бы техникой их разрушения.

Нам кажется, что для технологической рациональ-

ности искусства характерна эстетическая <редукция>:

Искусство способно сокращать аппарат, который требуется

внешним проявлением, чтобы сохранить себя - сокращение до

пределов, в которых внешнее может стать проявлением духа и

свободы^

По Гегелю, искусство редуцирует непосредственную

случайность, которой подвержен объект (или некая

совокупность объектов), приводя его к состоянию, в

котором объект принимает форму и качество свободы.

Такая трансформация является редукцией, так как над

случайной ситуацией довлеют внешние требования, пре-

пятствующие ее свободной реализации. Эти требования,

поскольку они не просто естественные, но подлежат

освобождению, рациональному изменению и развитию,

конституируют <аппарат>. Таким образом, хотя худо-

жественная трансформация и разрушает природный объ-

ект, поскольку разрушаемое само связано с угнетением,

эстетическое преобразование означает освобождение.

Эстетическая редукция проявляется в технологичес-

ком преобразовании Природы там, где ей удается свя-

зать процесс овладения с освобождением, направить

овладение на освобождение. В этом случае покорение

Природы, смягчая ее слепоту, жестокость и буйство,

смягчает также жестокость человека по отношению к

Природе. Культивация почвы качественно отличается

I Hegel, Vorlesungen iiberdieAestetik, in: SuntUche Werix, red. H.Glockner

(Stuttgart, Frommann, 1929), Bd. XII, S. 217 w.

314

9. Катастрофа освобождения

от разрушения почвы, извлечение природных ресур-

сов - от расточительной эксплуатации, а расчистка ле-

сов - от их крупномасштабной вырубки. Также и устра-

нение неплодородия, болезней и злокачественного рос-

та, которые естественны, как и человеческие несчастья,

служит освобождению жизни. Цивилизация достигла

этой <иной>, освобождающей трансформации в своих

садах, парках и заповедниках. Но за пределами этих

небольших защищенных уголков она обращается с При-

родой так же, как с человеком, т.е. как с инструментом

деструктивной продуктивности.

Эстетические категории способны проникнуть в тех-

нологию умиротворения в той степени, в какой создание

производственной техники предусматривает свободную

игру способностей. Но, несмотря на <технологический

Эрос> и подобные невразумительные понятия, <труд

не может стать игрой...> Утверждение Маркса жестко

отклоняет любые романтические интерпретации <осво-

бождения труда>. Идея такого золотого века так же

идеологична в развитой индустриальной цивилизации,

как и в средние века, а может быть, даже в большей

степени. Ибо борьба человека с Природой все более

превращается в борьбу его с обществом, чья власть над

индивидом становится все более <рациональной> и, сле-

довательно, более необходимой, чем когда-либо прежде.

Однако, хотя эпоха царства необходимости продолжа-

ется, его организация, ориентированная на качественно

иные цели, могла бы изменить не только способ, но и

объем общественно необходимого производства. А это

изменение в свою очередь повлияло бы на человеческий

фактор производства и человеческие потребности:

i2< 315

III. Шанс альтернативы

свободное время превращает его обладателя в Субъекта иного

типа, и он вступает в процесс непосредственного производства

уже в этом новом качестве.'

Я неоднократно подчеркивал исторический характер

человеческих потребностей. После выхода человека из

животного состояния даже предметы жизненной необ-

ходимости в свободном и рациональном обществе будут

иными, чем предметы жизненной необходимости, про-

изводимые в иррациональном и несвободном обществе

и для этого общества. Иллюстрацией опять-таки может

служить понятие <редукции>.

В современную эпоху победа над нуждой все еще

ограничена небольшими островками развитого инду-

стриального общества. Их процветание скрывает ад

внутри и за пределами их границ, помогая ему рас-

пространять репрессивную производительность и <лож-

ные потребности>. Оно репрессивно именно в той сте-

пени, в какой способствует удовлетворению потребно-

стей, необходимых для продолжения гонки с равными

себе и с запланированным устареванием, наслаждению

свободой от напряжения мозгов и созданию средств

разрушения. Очевидные удобства, предлагаемые такого

рода производительностью, и, более того, поддержка,

которую она оказывает системе прибыльного господ-

ства, способствуют экспорту последнего в менее раз-

витые страны мира, где введение такой системы все

еще означает колоссальный прогресс в техническом и

человеческом смысле.

Маг , Grundrisse der Kritik der poUtischen Oekonome loc.cit., S. 559.

316

9. Катастрофа освобождения

Однако тесная взаимосвязь между техническим и

политико-манипулятивным ноу-хау, между прибыльной

производительностью и господством дает победе над

нуждой оружие для сдерживания освобождения. Это

сдерживание в сверхразвитых странах обязано своей

эффективностью в значительной степени именно ко-

личеству товаров, услуг, работы и отдыха. Следователь-

но, качественное изменение, по-видимому, предполагает

количественное изменение в развитом уровне жизни,

т.е. сокращение чрезмерного развития.

Уровень жизни, достигнутый в наиболее развитых

индустриальных регионах, вряд ли может служить под-

ходящей моделью развития, если целью является уми-

ротворение. Принимая во внимание то, что этот уровень

сделал с Человеком и Природой, необходимо снова

поставить вопрос, стоит ли он принесенных во имя

него жертв. Этот вопрос уже не звучит несерьезно с

тех пор, как <общество изобилия> стало обществом

всеобщей мобилизации против риска уничтожения, и

с тех пор, как спутниками продаваемых им благ стали

оболванивание, увековечение тяжелого труда и рост

неудовлетворенности.

В этих обстоятельствах освобождение от общества

изобилия не означает возврата к здоровой и простой

бедности, моральной чистоте и простоте. Напротив,

отказ от прибыльной расточительности увеличил бы

общественное богатство, предназначаемое для распреде-

ления, а конец перманентной мобилизации сократил бы

общественную потребность в отказе от удовлетворения

317

III. Шанс альтернативы

собственно индивидуальных потребностей - отказе,

компенсацией которого ныне служит культ трениро-

ванности, силы и регулярности.

В настоящее время в процветающем государстве, ори-

ентированном на войну и благосостояние, такие чело-

веческие качества умиротворенного существования, как

отказ от всякой жесткости, клановости, неповиновение

тирании большинства, исповедание страха и слабости

(наиболее рациональная реакция на это общество), чув-

ствительная интеллигентность, испытывающая отвра-

щение к происходящему, склонность к неэффективным

и осмеиваемым акциям протеста и отречения,- ка-

жутся асоциальными и непатриотичными. И эти вы-

ражения человечности не смогут избежать искажающего

воздействия компромисса - необходимости скрывать

свое истинное лицо, быть способным обмануть обман-

щиков, жить и думать вопреки им. В тоталитарном

обществе человеческое поведение имеет тенденцию к

принятию эскапистских форм, как бы следуя совету

Сэмюэла Беккета: <Не жди, пока за тобой начнут охо-

титься, чтобы спрятаться...>

Даже такое отклонение личной умственной и физи-

ческой энергии от социально требуемой деятельности

и позиции возможно сегодня лишь для немногих, это

лишь частный аспект перераспределения энергии, ко-

торое должно предшествовать умиротворению. Само-

определение предполагает наличие свободной энергии,

не расходуемой в навязываемом физическом и ум-

ственном труде за пределами личной сферы. Эта энер-

гия должна быть свободной еще и в том смысле, что

она не направляется на работу с товарами и услугами,

318

9. Катастрофа освобождения

удовлетворяющими потребности индивида, делая его в

то же время неспособным к формированию собственной

жизни, неспособным оценить возможности, отнимаемые

этим удовлетворением. Комфорт, бизнес и обеспеченная

работа в обществе, готовящемся к ядерному уничтоже-

нию, могут служить универсальным примером порабо-

щающего довольства. Освобождение энергии от дей-

ствий, предназначенных для поддержания деструктив-

ного процветания, означает понижение высокого уровня

рабства, что позволит индивидам развить ту рациональ-

ность, которая может сделать возможной умиротворен-

ное существование.

Новый жизненный стандарт, приспособленный к уми-

ротворению существования, в будущем предполагает

также сокращение населения. Вполне понятно и даже

разумно, что индустриальная цивилизация полагает за-

конным уничтожение миллионов людей в войне и еже-

дневные жертвы в лице всех тех, кто лишен необхо-

димой поддержки и защиты, но выставляет напоказ

свои моральные и религиозные колебания, когда вопрос

касается ограничения производства новой жизни в об-

ществе, которое до сих пор приводится в движение

запланированным уничтожением жизни в Националь-

ных Интересах и незапланированным лишением жизни

во имя частных интересов. Эти моральные колебания

вполне понятны и разумны, поскольку такое общество

нуждается во всевозрастающем количестве клиентов и

сторонников; необходимо регулировать постоянно воз-

обновляемый излишек.

319

III. Шанс альтернативы

Однако требования прибыльного массового производ-

ства не обязательно совпадают с нуждами человечества.

Blog

Исследование идеологии Развитого Индустриального Общества