Содержание поэтоград
| Вид материала | Документы |
- 5-6 2011 Содержание поэтоград, 3509.87kb.
- 7-8 2011 Содержание поэтоград, 3199.5kb.
- 9-10 2011 Содержание поэтоград, 3509.54kb.
- Содержание дисциплины наименование тем, их содержание, объем в часах лекционных занятий, 200.99kb.
- Содержание рабочей программы Содержание обучения по профессиональному модулю (ПМ) Наименование, 139.63kb.
- Заключительный отчет июль 2010 содержание содержание 1 список аббревиатур 3 введение, 6029.85kb.
- 5. Содержание родительского правоотношения Содержание правоотношения, 110.97kb.
- Содержание введение, 1420.36kb.
- Сборник статей Содержание, 1248.25kb.
- Сборник статей Содержание, 1251.1kb.
ВОСХОД
Начало моего рассказа
Укрыто в предрассветной мгле,
В предгорьях Главного Кавказа,
За миг до света на земле.
Как смесь поэзии и прозы,
Несущая высокий вздор,
Белье крахмальное с мороза
Напоминали груды гор.
Оповещало их мерцанье,
Хотя внизу лежала тьма,
Что для великого купанья
Та затевалась кутерьма.
Купали Рыжего Младенца,
Как день – иль сто веков назад.
Зари махровой полотенце
Вселяло утренний азарт.
Пеленки расшвыряв, к купели
Дитя огромное несли,
Изъяв его из колыбели –
Из горизонта там, вдали.
Отфыркиваясь, ерепенясь,
Оно крутило головой,
Так, что разбрызгиваясь, пенясь,
На берег вылезал прибой.
Глаза зажмуривши, орало
На белый свет, как на весь дом,
И мыльнопенное мочало –
Висело облако на нем.
Потом, умытое с восхода,
Играя с синею волной,
К игрушечному пароходу
Тянулось тонкою рукой...
А море, солоно от пота,
Не затихало ни на миг,
И волн упругая работа
Вносила юность в старый мир –
Они с камней, обросших мхами,
Сдирали прочь осклизлый слой
И пляжем гулко громыхали,
Как бы стиральною доской:
Ложась на гальку пенной пленкой,
Смывая пошлость мшистых слов,
Стирали старые пеленки
Для нарождавшихся веков.
И эта яростная чистка,
Клокочущая эта явь
Звала Поэзию включиться
В быт мирового Бытия:
Не брезгуя скрести и чистить,
Стирать, сдирать наносный слой,
Чтобы свободно и лучисто
Всходило солнце над землей.
И сил не тратить, чтоб напрасно
Внимать хвале или хуле,
Но – жить так юно и прекрасно,
Как в миг рассвета на земле.
ЗВЕЗДНЫЕ СОНЕТЫ
I. АТОМЫ ВСЕЛЕННОЙ
О, какие ветра загудели!..
В эту ночь мне уже не уснуть.
Выбираюсь из сонной кудели
В спящий город, мой Млечный Путь.
С неба – помесь дождя и метели,
Небо – желто-молочная муть..,
Поборматывают чуть-чуть
Утомленные звезды в постели.
Я гляжу в ваши черные окна,
Как могло б электронное око,
Одаренное зреньем любви:
Люди, искры бессмертной Вселенной!
Тех же атомов вижу биенье
В дальних солнцах – и в вашей крови.
II. ИСКРЫ ЛЮБВИ
Момент зачатья – вот твой миг рожденья.
Зачатие всегда – момент любви:
На годы ли, на краткое ль мгновенье,
На счастье трудное, на легкое ль забвенье,
Высокий пыл сердец иль жар в крови –
Зачатие – всегда момент любви.
И ты в себе, желай иль не желай,
Несешь огонь, зароненный однажды, –
Ты, утоленье чьей-то краткой жажды,
Иль выплеск страсти, бьющей через край,
Но ты – желай того иль не желай –
Несешь огонь, зароненный однажды.
В горчайший миг о нем не позабудь,
Чтоб эту искру–в чью-то жизнь вдохнуть.
III. СВЕТ РОЖДЕНИЙ
Я верю в бога. Знаю имя бога.
Весь свет Вселенной – ласк его следы:
Мерцает в черном Млечная дорога,
Рождается планета у звезды,
Дитя из материнских недр всплывает,
Былинка прорастает сквозь бетон...
Бесчисленных рождений свет сияет:
В гиганте и в крупинке – всюду он.
Жизнь – сад, где мириадами бутонов
Повелевает свод его законов:
Пульсируют и звездный свет, и кровь
Им в такт. И человечества дорога,
И Млечный Путь – едины.
Верю в бога
С простым всесильным именем –Любовь.
IV. МАТЕРИНСТВО ЗЕМЛИ
Земля моя, дитя звезды недальной,
Ты повзрослела, ты отяжелела.
Всей прошлой жизни, гордой и печальной,
Могила братская–твое большое тело.
Могила, где граница на границе,
А мертвым снятся весны, не бои.
И так боятся вовсе не родиться
Доселе нерожденные твои.
Не тяжела ль беременность грядущим
Тебе, познавшей без числа утрат,
В ракетном веке, яростно ревущем,
Истоптанной подковами солдат?
Колючей проволокой стянут твой живот –
Каким он будет, твой грядущий плод?..
«ТИТАНИК»
Через беды, туман и обман
вновь плывем в непроглядном тумане.
Пьет команда, и пьян капитан,
трюмы полны оборванной пьяни.
А в салонах на палубе VIP
блещут люстры и плещут оркестры.
Фейерверков сверкающий вид
заслоняет зияние бездны.
Потасовка идет у руля:
каждый алчет кто званья, кто чина,
позабыв, что под ним не земля –
Океанская дышит пучина.
Выживаем, а не живем.
И обрыдло глядеть в их «харизмы».
Как меж Сциллою и Харибдой,
мы плывем меж враньем и ворьем.
Нас иная пора – не застанет.
Веселись и бесчинствуй, народ!
Словно айсберг судьбы, на «Титаник»
наплывает двухтысячный год...
БУДЕННОВСК, 1995 ГОД
Пока бессмысленно глазела,
Как черным становился Белый
И как свои в своих палят,
Толпа –
Прилюдно и приденно
Из танка пущенный снаряд,
Года попутав забубенно,
Сквозь Белый дом влетел в Буденновск,
Где белых коек сбился ряд,
Больные стонут обреченно,
И роженицы голосят,
И нашей совести не деться
От крика слабого младенца:
Нам эти дети не простят!
1998
ХРАМ В НОВОМ АФОНЕ
...Есть чистота, которая страшна,
Когда она проглянет, как со дна –
Со дна глубин твоей шальной души,
Со дна небес в полуночной тиши.
Был старый храм. Как били по глазам
Там сурик с позолотой пополам
И множество неведомых, слепых,
Нелепо размалеванных святых.
Но, голову подняв, ты замирал...
Не верящий ни в бога и ни в черта,
Вдруг, каясь и виня себя за что-то,
Ты тихую молитву сотворял.
Там девочка была. Ее черты,
По-детски округленны и чисты,
Оправой были тонкою, не боле,
Для двух озер огромной синей боли.
Так сквозь весенне-юную листву
Глядит в глаза и вопрошает немо
Прощающе-всевидящее небо,
Что стон веков вобрало в синеву,
Что видело и кровь, и грязь, и грех,
В своей огромности беспомощное деться
От них куда-нибудь. И вот прощает всех
С величьем мудрости и бескорыстьем детства.
О, высшего страданья чистота,
О, девочка, пречистая мадонна!
Дай боли, что в душе твоей бездонной,
Мне причаститься. Разомкни уста!
О девочка! О чистоте молю.
Твоей слезой глаза мои залиты.
Не отвергай, молю, прими мою
Последнюю и первую молитву.
О девочка моя! Прости, прости,
Что не дано мне твоего пути,
Что стала я иною, чем была,
Что если и горю – так не дотла.
Прости за то, что как-то не всерьез
Люблю все то, что я люблю до слез.
Прости за то, что в темной тишине
Боюсь бывать с собой наедине.
Прости, что среди мелкой суеты,
В веселье и в печали непросты,
В себе мы душим ту живую боль,
А задушив – любуемся собой!
Бой без потерь, любовь без жертв,
Пустой ли звук, красивый жест –
Прости все то, что напоказ.
И то, что скрыто внутри нас –
Что убиваем, не родив,
Что погребаем, не убив,
И, заживо погребено,
В нас бьется и кричит оно!
О, слух и зрение замкнуть,
Бежать, бежать куда-нибудь
Вперегонки с самим собой...
...Но настигает эта боль,
Как девочки моей глаза,
И скрыться от нее – нельзя.
***
Мне, уставшей от толп, мне, уставшей от дней,
погадай, ночь-цыганка, на двух зеркалах.
Жизнь проходит, уходит... что знаю о ней? –
просто птица на легких крылах.
Ночь стоит, как вода, без тепла и огня.
Не мигая друг в друга глядят зеркала.
В бесконечных ладонях сжимают меня
два блистающих тьмою стекла.
И бездонен тоннель, и глядят зеркала,
и в толпе, что в пустыне, – зови не зови...
Я у смерти прошу, что мне жизнь не дала:
тишины и любви.
ЗЕЛЕНАЯ ЗВЕЗДА
Любимый мой, последняя звезда
глядит на нас и, уплывая, тает.
И ночь стоит, как темная вода,
как пропасть, что мгновенья глотает –
нет, не мгновенья! – капли наших душ.
Останови! – как больно истекает
душа... Разбей же все часы, разрушь
проклятый циферблат небесной сферы,
останови плывущую звезду,
и я навек тогда в тебе взойду
зеленым светом нежности и веры.
И ты – во мне. Вне времени, без меры!
Сплетенье душ и тел, судьбы и рук –
как совершен застывший этот круг
любви... Замри... Я здесь, с тобой...
Но частый стук –
что делать с ним? Спешащим метрономом...
Стучат сердца и мчат нас через ночь
в рассвет, где мы разъяты... В утре новом,
где мы – не мы, как жить? Не превозмочь
нам времени катящейся лавины.
Так крепче обними! Нас на две половины
лишь завтра разобьет. Мы здесь – одно,
пока чернеет сонное окно.
Без сил, без слов... Беспомощной слезою
в моей руке лежит твоя рука.
Я здесь, с тобой... Но времени река
уже разносит нас. О, как я взмою
над горечью разлуки, над бедой,
и ты со мной, во мне, любимый мой!
...Но как лететь, когда немеют крылья,
любовь моя, и сила, и бессилье?..
***
Сколько было обещано,
сколько было потерь...
Я – счастливая женщина:
ты со мною теперь.
Сколько лет покалечено –
ах! – беда не беда...
Я – счастливая женщина,
я тобой молода.
Обогреемся встречами –
что разлуки считать!
Я – счастливая женщина,
я тоскую опять.
Где-то прошлого трещины –
ах! – судьба не судьба...
Я – счастливая женщина,
я в глазах у тебя.
Это все – не навечно нам:
час настанет – уйдем...
Я – счастливая женщина,
мы сегодня вдвоем.
Жизнь сквозяще просвечена,
словно в осень листва.
Я – счастливая женщина,
я тобою жива.
***
Ирине Крайновой
Да пребудешь ты нежно хранима
ненадежною нашей судьбой,
эбонитовая Ирина!
Белый ангел парит над тобой.
Как в стремлении к вечной расправе
жизнь летит, наши планы круша!..
Но, прекрасная в черной оправе,
тихим светом сияет душа.
АКРОСТИХ
Мне снится юным старый друг.
И юность – словно света круг,
Хранимый в памяти подспудно;
Актер в луче прожекторов,
Играющий случайно, вдруг,
Легко, наивно, безрассудно...
Увы! Счастливый дар богов,
Что ж так смущенно умолкаешь,
Едва рассудка взор встречаешь?
Размеренная поступь лет
На все кладет свой тяжкий след;
Изверившийся, ты сникаешь;
Шелка надежд секутся, блекнут...
О, лицедей! Пусть ты повергнут –
Все твои грезы, смех и плачи
Уста забыли – сердце прячет.
1979
ПАМЯТИ ИОСИФА БРОДСКОГО
Что сказать о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но покуда мне рот не забили глиной,
Из него будет раздаваться лишь благодарность.
И. Бродский
Тихо, осиротело
тело – души футляр.
Благословенье телу, несшему
Божий дар
бедной планете – на вынос
в чреве сердца и лба.
«Географии примесь
к времени – есть судьба».
Нашей судьбе единой –
Риму, Нью-Йорку, Москве –
остался тот голос дивный
для постиженья в себе.
Далей пространств безграничных,
Божьего слова в тиши,
слияния душ полунищих
в единстве вселенской души.
Я ЖИВУ
От рожденья до смерти – лишь миг,
а для жизни – открытая вечность:
так места, где бываем, конечны,
а сознанью – распахнут весь мир.
Я живу – и в родную планету
я врастаю узлами корней.
Я живу – и душою своей
я родима вселенскому свету.
Я живу – и злодейство, и гений
дальних пращуров клетки несут.
Я живу – свет грядущих рождений
я храню, как священный сосуд.
Я – лишь краткая вспышка сознанья
в бесконечном кругу бытия.
Но кирпичик в бессмертное зданье
Бог вложил под названием – «я».
***
Как тонкий тянется дубок
в стремленье стать могучим дубом!..
Природа, зная назубок
урок извечный, ходит кругом,
где ни начал и ни концов,
лишь ливень, аромат цветов,
и снег, и смех, и вдохновенье,
рассвета юное рожденье,
и смерть – не горше, чем закат,
и расставанья не грозят
тому, кто в этот хоровод,
как в реку вечности, войдет,
где нет утрат, но вновь и вновь –
жизнь, слезы, память и любовь.
ИЗ ВЕНКА СОНЕТОВ «ЖИЗНЬ»
...Ее беспечность – старцев утешенье.
Ликуй, о Жизнь! Мы будем, мы придем
травой, цветами, проливным дождем:
живому – все живое продолженье.
Зверь, птица, человек и слабое растенье –
пусть беззащитно все перед своим концом,
но мощно братство вечного рожденья,
пока живет земля, пока цветет наш дом.
Прекрасна цепь закатов и рассветов.
Жизнь бесконечна, как венок сонетов,
что разнотравьем пестрым увенчал
историю, где нету послесловья.
Где словно у начала всех начал,
Склонилась жизнь над детским изголовьем...
ДОРОГА К ПУШКИНУ
ПОЭМА
1.
<В ПУТИ>
Едва Варламова звонница
По Пскову шлет рассветный звон,
Сплошь гипсово белеют лица
Во тьме автобусных окон.
Звук, возникающий спросонок,
Как колокол, далек и звонок,
И в сердце тесно сплетены
Рожденье песни и рассвета,
Предощущение Поэта,
Предощущение весны.
Тем временем автобус мчится.
Вот черно-белой чередой
Мелькают скирды, вяз седой,
Сад, пятистенок вереница
И след, оставленный войной:
Солдат с поникшей головой –
Священных мест освободитель
С убитым другом на руках.
И что сильней, чем этот прах,
Чем гордый горестный воитель,
Расскажет о любви в веках
К тебе, поэзии обитель?
Две серебристые ветлы
Печалью чистою светлы:
Под снегом тихо дышат ели,
Предавшись утреннему сну.
Чуть шапки их зарозовели –
Грай галок рушит тишину,
И просыпаются оттенки,
И пробегают в тальнике,
Где красный с сизым впеременку
Зеленым тает вдалеке;
Желтеет зимника пергамент,
Чернеет тонкой речки нить...
Но ганнибалов темперамент,
Но жар души, но жадность жить,
Прорвав и почву, и столетья,
Вдруг воспаляют дух и взор
И солнца пламенною медью
Восходят из окрестных гор.
Навстречу чаши гнезд подъемлют
Дубы, раскидисты, мощны,
И сосен вещие струны
Поют преданья старины
И восславляют эту землю,
И возвещают ход весны.
О, Пушкин! Вечная весна! –
Весна души, весна природы,
Дыханье почвы и народа
И сердца чистая струна.
2.
СОФИКО В МИХАЙЛОВСКОМ
...По магазинам бегала,
Хватала что попало:
«Послушай, что я делала?
Ай, мало, слушай, взяла!»
Так фразы искажались,
Понятные едва,
Что в сердце билась жалость
За русские слова.
И только материлась
Так смачно и легко
Под хохот: «Сделай милость,
Еще раз, Софико!»
Каким же ветром эту
Армянку занесло
К российскому поэту
Во псковское село?..
Но вдруг переменилась,
Полузакрыв глаза,
Как будто что приснилось,
Что высказать нельзя,
И, детство вспомнив словно,
И доброты напев,
Сказала, каждым словом
Картавя нараспев:
«Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня...»
... Одной тоскою мучась,
Летели вместе вдаль
Армянская певучесть,
Российская печаль,
И не было чудесней
Гортанных этих слов,
Как нет прекрасней песни,
Чем нежность и любовь...
3.
В СВЯТОГОРСКОМ МОНАСТЫРЕ
Здесь нет его. Пуста гробница.
Иначе почему, скажи,
Так весело свистит синица
Без зла, смущения и лжи?
И монастырские постройки
Не колокольный будит звон,
А бубенцы удалой тройки,
Промчавшейся сквозь тьму времен,
Несущейся, сшибая иней,
Пьяня и души, и умы,
Разъезженной дорогой зимней
На новых проводах зимы.
...Года прошли. Уже сто сорок
Три минуло с тех горьких пор,
Но все не замерзает Сороть,
Где жег ее тот взгляд в упор,
Где, влившись в ширь и глубь Кучане,
Сохранна певчая струя –
Та, не замерзшая на грани
Небытия – и Бытия.
Здесь всякая печаль и корысть
Сойдут, как талый лед, с души
Под взглядом, оживившим Сороть
В снегах Михайловской глуши.
Здесь время терпит пораженье,
Здесь пенье сосен, снег и свет,
Здесь длится чудное мгновенье
Все полтораста с лишним лет.
Поет, и высится, и длится,
Что было б без него – пустырь!
Приди, кто в этом усомнится,
Во Святогорский монастырь –
Здесь нет его! Он был лишь ранен.
России певчая струя,
Он влился в нас, вовек на грани
Небытия – и Бытия.
Елизавета МАРТЫНОВА
Елизавета Мартынова родилась в 1978 году в Саратове. Окончила СГУ им. Чернышевского. Аоцент кафедры русского языка и культуры речи в СГАУ им. Н. И. Вавилова. Публиковалась в журналах «Волга – XXI век», «Введенская сторона», альманахе «Новые писатели» (Москва, 2007). Член Союза российских писателей.
ГОЛОС ЛЮБВИ
(О ПОЭЗИИ НАТАЛИИ МЕДВЕДЕВОЙ)
Осуществлены жаждет все, что будет,
мембрана дня вибрирует, как бубен.
Мольбою о любви останься в ней,
мой голос, мой ребенок меж людей.
Н. Медведева
1.
...БЛАГОСЛОВЛЯЮ МИЛЫЕ ЧЕРТЫ...
Я не верю в смерть. В смерть поэта тем более. Не потому, что «рукописи не горят». А потому, что истинный поэт пишет только о Жизни, продолжает ее, наделенный даром пророчества в прямом, безо всяких скидок на метафору, смысле.
«Господь вложил в тебя искру Свою. И. дал тебе чтобы искра горела в тебе во славу Его. И это – твой долг перед Господом. Аминь» (Наталия Медведева).
Мне не довелось встретиться с Наталией Медведевой при жизни. Но читаю ее стихи, и появляется ощущение, что знакомство состоялось, хотя и за пределами нашей бренной реальности, в том бессмертном мире, который «весь, как лес листвой, дрожал песнетвореньем».
В воссозданном в начале двухтысячных литературном салоне Бориса Медведева царила атмосфера памяти о ней. Ярком, неординарном человеке и замечательном поэте. Друг Наталии Медведевой, журналист Ирина Крайнова, сумела в своих очерках свести воедино все линии творческой (а иной у поэта и быть не может) биографии. Портреты молодой Наталии Михайловны, стоящие перед книжным рядом, картины и книги – все представлялось мне, приглашенной к Медведеву на святочной неделе 2001 года, овеянным светлым волшебством поэзии. Словно бы я совершала путешествие в страну прошлого, в 80-е годы минувшего века. И теперь собрались многие из тех, кто приходил к Медведевым 20 лет назад: Михаил Муллин, Светлана Кекова, Михаил Лубоцкий, Николай Куракин, Александр Амусин... Было чтение стихов любимого ею Максимилиана Волошина и, конечно, ее собственных стихотворений. Запомнился мне щедрой своей живописью дифирамб выставке цветов, которую поэт видит словно в разных измерениях: цветового спектра, музыки, речи, и цветочный базар превращается в сияющий космос.
И все это – вместе,
И все это – сразу,
И это не вместит
Беспомощный разум –
Подумайте сами! –
А думать легко ли,
Когда чудесами
Пропахли левкои.
И рядом – завораживающая музыка моря и скал, когда различаешь гул гневного прибоя, долго недоумевая потом, как из простых и обыкновенных слов получается такое чудо. «Там гряда высока, / там о море и скалы / рвет и ранит бока / тело грузного вала. / Ограняет гранит, / Вьет упруго и грозно, / острой грани дарит / раны белую розу...» Тогда я для себя открывала неизвестного мне доселе поэта, «иной мир» – «сплошным сердцебиеньем / он весь, как лес листвой, / дрожал песнетвореньем, / он весь кровоточил / то радостью, то мукой, / он следствий и причин / не поверял наукой».
Еще до того, как появился литературный салон у Б. Медведева, в Центральной городской библиотеке Саратова проходили вечера памяти поэта, которые всегда старались приурочить к 3 сентября, дню рождения Наталии Михайловны. Организаторами их были Борис Медведев, Николай Куракин и Ирина Крайнова.
На вечерах этих неизменно поражали меня романсы Виталия Растегаева на стихи «Осенние цветы» и «Гуси-белые лебеди». Исполняла их Вера Самойлова, заслуженная артистка России.
Зал был полон, и это говорило о признании. О том, что стихи Медведевой любят и помнят и у нее сложился свой круг читателей. А ведь у поэта не было издано ни одной книги. Оказывается, было достаточно того, что стихи печатались в журналах «Москва» и «Литературная учеба», в сборнике «День волжской поэзии». Последней публикацией стала поэтическая подборка в коллективном сборнике «Двадцатилетние двухтысячных» (2000), выпущенном клубом «Диалог». Остались замечательные романсы на стихи «Осенние цветы» и «Гуси-белые лебеди». Голос Медведевой живет на магнитофонной пленке, не один раз, благодаря журналисту Надежде Макеевой, звучал по саратовскому радио. И теперь, когда передо мной лежит рукопись будущей книги, эти интонации невольно приходят на память.
За строкою – две новых строки...
Море долгую песню слагает.
Бесконечно слагает стихи,
и волна на волну набегает...
В авторской подаче стихотворения главенствует не только традиционное подчеркивание музыкальности строки, но и обращенность к слушателю, мелодическое «рассказывание».
И музыка витает у плеча,
Звучит вовне и в нас, не угасая,
И мир от одиночества спасая,
Горят любовь, поэзия, свеча.
Лирическая героиня Медведевой обращается к другу, любимому, близкому человеку. Множество стихов Наталия Медведева посвятила друзьям. Это и «Пегас в Быково (письма при нелетной погоде)», адресованные Михаилу Муллину и Николаю Куракину, и посвящение Ирине Крайновой «Да пребудешь ты нежно хранима...» И стихотворение «Мама» (Э.В. Розиной) и «Памяти Михаила Чернышева» («От рожденья до смерти – лишь миг...»), и ему же, Михаилу Чернышеву, подаренный акростих «Мне снится юным старый друг...».
Пробившись через дебри суеты
На свет, поэзией и мыслью воссиянный,
Благословляю милые черты,
Зовущиеся дружбой и друзьями.
«Знакомых не приемля в круг друзей, / Мы в незнакомых прозреваем друга». «Ненаписанное письмо» продиктовано благодарностью – «хорошему человеку» за то, что он есть и помнит «из дальней дали».
Дружба – лишь одна из граней всеохватного чувства родства с людьми, с миром, вселенной:
Я живу – и в родную планету
Я врастаю узлами корней.
Я живу – и душою своей
Я родима вселенскому свету.
Читая стихи Медведевой, видишь перед собой человека, который был духовным, объединяющим центром. Общий уровень пишущих в заорганизованных «Молодых голосах» ее не устраивал, и потому Медведева предприняла, в начале 80-х годов прошлого века, удачную попытку создать свое, «нелегальное литобъедине-ние», литературный салон. С легкой руки Николая Куракина Наталию Михайловну называли «княгиней Волконской эпохи саратовского застоя». Прозвание это тем более привилось, что Медведева была известна тогда под другой, «Волконской» созвучной, фамилией – Уманская.
У Медведевых собирались писатели, многие из которых и доныне определяют литературное лицо города. О салоне Наталии Уманской у них сохранились самые светлые воспоминания. О той атмосфере веселой непринужденности, которая прочитывается и угадывается мной по стихам.
Господь был зол: стихи не получались.
Он рвал черновики, озлясь, отчаясь и бормоча:
«Стихи! какой позор... »
По днищу мусорной корзины хлопнул –
да будет снег, коль не дано стихов! –
Вываливаясь, вниз летели хлопья
разорванных в клочки черновиков.
... А на земле живущие поэты
старательно сбирали те клочки
и складывали их, кто – так, кто –
эдак, и радовались: «Новые стихи!»
(«Экспромт»)
Где-то среди забавных буриме саратовских «арзамасцев» рожден был замечательный, «ну просто гениальный поэт» Федул Лаврович с забавной фамилией Мемуракин (Медведева – Муллин – Куракин), дальний родственник Козьмы Пруткова, «поэт, каких не было, нет и не надо», добрейший в своей карлсоновской самоуверенности персонаж, над чьими подвигами можно смеяться до бесконечности.
Постоянный диалог с друзьями наполняет стихи энергией света. Ведь в поэтическом мире многое держится на экспромтах, перекличках, акростихах. На пересечении нескольких творческих аур. Такова история взаимных стихотворных посвящений Наталии Медведевой и Николая Куракина. В 1980 году Николай Куракин написал сонет «Друзьям», который завершается такими строками:
... А может, просто повезло,
Что обстоятельствам назло,
Друзья, мы обрели друг друга!
В скором времени Наталия Медведева откликнулась акростихом.
Когда я думаю о Вас,
Уютно на сердце и знобко.
Размашисто, хоть втайне робко,
Азартны были вы в тот раз,
Когда впервые в дом вошли
И, восхищаясь – восхищали,
Не ведая, что воскрешали
Умершие мечты мои.
Романтическое слово «мечта» связано было со стремлением обрести друзей, близких по духу, равных. Осенью 1979 года Николай Куракин приводит Медведеву в литобъединение «Молодые голоса», где она знакомится с теми, кто станет затем завсегдатаями ее салона: с Михаилом Муллиным, Михаилом Лубоцким, Александром Амусиным, Николаем Татаренко (Кононовым).
Мечта – надежда... Узор прежнего посвящения повторился на новом жизненном витке, когда Наталия Медведева переживала тяжелый кризис. «Когда почти невмоготу / Уже мне стало в мире этом, / Раздвинув боль и темноту, / Азартным, сбывшимся поэтом / Как вовремя явился ты! / И нашей юности черты / Напомнили мне, как мы прежде / Умели доверять надежде». Почти через 20 лет появляется стихотворение Н. Куракина, сохранившее отголосок былой переклички, которое так и называется – «Надежда».
«Зеленые иглы хвои / Мне жизнь / Под ногти вгоняет. / И все ж/ Средь тенет и хвори / Надежда / Жить помогает... На терпкой / Настоян хвое / Надежды зеленый взгляд – / Мое дыханье второе, / Воль моя, / Мой азарт».
Глубокое доверие к жизни характеризует Наталию Медведеву и в этот период. Для нее и для ее друзей существуют постоянные, незыблемые основы. Доверие. Надежда. Вера в Слово.