Содержание поэтоград

Вид материала

Документы

Содержание Когда вселенная говорит... На волне памяти

Подобный материал:

• 5-6 2011 Содержание поэтоград, 3509.87kb.
• 7-8 2011 Содержание поэтоград, 3199.5kb.
• 9-10 2011 Содержание поэтоград, 3509.54kb.
• Содержание дисциплины наименование тем, их содержание, объем в часах лекционных занятий, 200.99kb.
• Содержание рабочей программы Содержание обучения по профессиональному модулю (ПМ) Наименование, 139.63kb.
• Заключительный отчет июль 2010 содержание содержание 1 список аббревиатур 3 введение, 6029.85kb.
• 5. Содержание родительского правоотношения Содержание правоотношения, 110.97kb.
• Содержание введение, 1420.36kb.
• Сборник статей Содержание, 1248.25kb.
• Сборник статей Содержание, 1251.1kb.

МУЗА

Курица на сковородке шкворчала и издавала аппетитный запах. В кабинете мелодично запел телефон. Юрий, ткнув в последний раз вилкой в жирную кожицу американского окорочка, поспешил в кабинет, бурча вполголоса понравившуюся со вчерашнего дня мелодию.

– Алё?

– Юра, это я,– прозвучал робкий, с придыханиями, убитый голос.

– Ага?– полувопросительно-полуодобрительно отозвался Юрий.

– Я приду вечером? – голос в трубке умирал на каждом слове, а на знаке вопроса почудился всхлип.

– Ну, конечно, конечно. Конечно, дорогая. Любимая,– добавил он, как будто вспомнив что надо. – Конечно. Но... Вот Павлик опять придет. И Володя.

В трубке раздался звук, какой издают люди, если у них под рукой нет носового платка.

– Приходи,– заявил Юрий твердо.

В трубке послышались гудки. Он аккуратно положил трубку нового блескучего темно-зеленого аппаратика и длинно, гнусно, изощренно выругался. Да, разумеется. Она придет. И будет сидеть, слушать мужские разговоры и таращить свои бессмысленные, мутные, не поймешь какого цвета зенки. Скромно так сидеть в углу, никому не мешать. Все ведь прекрасно знают, что Борис, ее муж, близкий Друг Юрия. Она обязательно задержится после всех. Абсолютное бесстыдство. Хотя кто виноват? «Я виноват,– твердил себе Юрий. – Надо было сразу дать понять».

Леночка была замужем два года. Мужа не любила, хотя относилась с сочувствием (оба они, пенсионеры по инвалидности, познакомились в областной больнице и решили объединить усилия по борьбе с жизнью). Муж, Борис, химик по образованию, пытался работать по специальности, лаборантом на заводе электротехники. Леночка же писала стихи. Борис как-то вечером сказал:

– Бери свои вирши в охапку, пойдем. Познакомлю с дельным человеком. Даст совет, как и что.

И они пошли. Борис – в резиновых сапогах (была осень), Леночка–в страшнейшей обуви из дерматина и в облупившейся еще в школьные годы дубленке с мехом. Друг Бориса жил на девятом этаже, в хорошем, добротном кирпичном доме. В квартире было тепло и накурено. Хозяин оказался красавцем, к тому же весьма обходительным.

Леночка с Борисом сели в углу в пушистые дорогие кресла (такие она видела впервые). Вся обстановка говорила о достатке. Обои, потолок. Угощение. Гости говорили о литературе. Сам хозяин, статный черноволосый красавец с сизоголубыми глазами и немыслимого благородства длинным носом, в конце вечера читал свои стихи. Леночка от волнения и конфуза не разобрала, о чем речь: то ли гном подавился елочной игрушкой, то ли тролль перепутал заклинания. Но она аплодировала и восхищалась со всеми в унисон.

Борис задержался в дверях, когда усталый хозяин уже не чаял всех выпроводить и отправиться на боковую.

– Тут, вот,– Борис порылся в бездонных карманах своей куртки,– жена у меня балуется. Погляди, а?

– Конечно, конечно,– Юрий, близоруко щурясь, разглядывал кипу хорошей, но изрядно засаленной бумаги. – Разумеется. Приходите.

– А позвонить можно?– вдруг осмелела авторша. – Насчет результатов?


– Простите?

– Ну... что вы скажете.

– А, ну да. Но я, знаете, не специалист... – и назвал номер.

Да. Стихи оказались плохие. И вообще. Главная ошибка состояла не в этом. Пригласить даму одну вечером, побеседовать. Он ничего плохого не имел в виду. Он хотел только оказать услугу приятелю, школьному товарищу, с которым прошло все детство, и который, по окончании института, попал в передрягу – заболел шизофренией. Нужда, болезнь, лекарства. Юрий был незлой человек. Более того, он был человек неглупый. У него был один существенный недостаток – большой интеллект и все связанные с ним последствия: неоправданные поступки, неподобающая уступчивость, неумение сразу взять нужный тон. «А кроме того, что я, импотент? – оправдывал себя Юрий. – Был уже час ночи, женщина осталась, ну, доставил ей удовольствие...»


Леночка не была дурой. Отнюдь. Имела образование (училась на филфаке, не закончила по болезни). С ней интересно было поговорить. Иногда. Пока холодность и отстраненность Юрия не ставили ее на место. Но стоило их отношениям потеплеть, и Леночка сейчас же со всей неистребимой бабской бесцеремонностью влезала во внутренний мир Юрия, пытаясь его переделать на собственный лад, как, вероятно, при случае, сменила бы кафель на кухне, если б ей привалило счастье поселиться в его роскошной трехкомнатной квартире. Когда ей не удавалось достичь заметных результатов, она делала выводы. И не стеснялась высказывать их вслух.

– Ты себя очень любишь, Юра,– заявляла она.

– Да. Люблю. Больше жизни.

Однажды в особенно грустный вечер Юрий вежливо попытался дать понять яростной партнерше по постели горькую истину:

– Понимаешь, Лена, я не выделяю тебя из основной массы человечества.

Леночка ушла, хлопнув дверью.

В основном же их отношения были хорошими, дружескими. Юрий разглагольствовал:

– Что плохого в концлагерях, скажи мне на милость? Ты посмотри вокруг. Что за монстры ходят по улицам. Большая часть человечества не заслуживает не то что права на потомство, права на жизнь. Это безусловно. Генетически неполноценные особи. Да, Сталин был прав. Тысячу раз прав. Русских иначе и не заставишь работать, кроме как в ГУЛАГе.

– Мандельштам не был генетически полноценной особью? – робко вопрошала Леночка.

– Он не был русским,– отвечал Юрий, прихлебывая некрепкий чай из фарфоровой чашки.

– А Вавилов?

– Плевать.

– Ты фашист, Юра, – шепотом констатировала Лена.

– Дадим отпор душителям... – возглашал Юрий насмешливо. Он, может, и не был фашистом, но само присутствие Леночки толкало его на высказывание дерзких гипотез и умопомрачительных выводов. Он постепенно начинал ее ненавидеть. А какой ненавидящий не фашист?

Вообще же у Юрия были причины ненавидеть человечество. В юности ему прочили научную славу. Он защитил кандидатскую на моднейшую тему в области дифференциальной геометрии. Устроился преподавателем в самый престижный в городе экономический вуз. Но годы шли. Юрий преподавал, ел, пил, сидел за компьютером– и мучился. Прежняя тема не волновала его, книги по математике он забросил (насколько это позволяла ему его теперешняя специальность). Мать из-за границы (работала в Америке в секретной лаборатории) присылала деньги. Юрий отремонтировал квартиру, подумывал, не купить ли машину. По ночам иногда кропал стихи. О зомби, оборотнях, троллях и бесах. По словам Сергея, признанного в городе поэта, Юрий давно переплюнул Бодлера и По. Но, невзирая на гениальность, издавать сборник приятель не советовал:

– Не поймут. Обругают. Это не для широкой публики.

Что касается бесов... Юрий отличался потрясающим физическим здоровьем, сложен был атлетически. Как говорится, в здоровом теле здоровый дух. И вот этим-то запасом здоровья он и любил бравировать. Кофе по ночам. Книги маркиза де Сада, Стивена Кинга. Порнографические журналы. Настрой, самовнушение. Опять же, творчество. Юрий старательно копался в собственной душе, пытаясь отыскать пятна гнили, разложения. Сумасшествия. Советовался с Борисом, но тот пожимал плечами. «Тебя, брат, с дури везет, – говорил он. – Чего хорошего?» Нет, сумасшествие ему явно не грозило. А какой гений не сумасшедший? Не сумасшедший, значит, не гений...

Юрий подумывал, не сесть ли на иглу. Но, конечно, так и не решился. Стихи от этого лучше не станут. Да и поздновато. Тридцать лет, как-никак. Раньше надо было. В общем – беспросветное благополучие во всем. И абсолютное бесплодие. А между тем Юрий чувствовал, какая бездна сил пропадает в нем. Ни для чего сокровенного, важного, насущного не было места в этом мире чиновников, торгашей, бледных, гадких, забитых людей, бывших граждан социалистического государства.


Юрий ехал в частном автобусе, уютно развалясь на мягком сиденье. Напротив, через дорогу, над остановкой трамвая не было света. Только витрина магазина излучала мертвенно-голубое сияние. В нем тени людей сливались с тенями деревьев. Они раскачивались в такт ветру, механические, неживые, руки, головы... бред.

«Зомби, зомби»,– констатировал Юрий про себя и отвернулся.


По поводу дальнейших событий Юрий часто вспоминал пошлый советский анекдот: «Купи козла». Леночка перестала к нему ходить. Перестала терроризировать звонками. «Одумалась», – решил Юрий. Настал август, было уже прохладно, тополь внизу под лоджией начал ронять желтые листочки. А потом в разговоре приятель как-то удивился:

– Да ты что, разве не знаешь? Борис жену схоронил. Уже две недели.

– А-а-а.

– Выбросилась из окна,– мрачно пояснил посетитель и перевел разговор на другую тему.

Первое время ему было неприятно. Какой-то мерзкий осадок. Будь Юрий верующим или хотя бы ханжой, он непременно сходил бы в церковь. Но он был убежденным атеистом. Ну, выбросилась и выбросилась. Ее дело. Главное, я здесь при чем? Не любил? Разве это обязанность? Да и как можно полюбить по велению совести.

Абсурд. Бога, и того не полюбишь. А уж больную, неопрятную, навязчивую бабенку– тем более.

Юрий как-то сразу воспрянул духом. Гора с плеч свалилась. Он, между прочим, по врожденной интеллигентности, ни разу не указал Леночке на дверь. Хотя надоела она ему смертельно. Вот. Освободила всех. Сама. Ну и хорошо.

Потом нахлынули заботы. Мать писала из-за границы. Говорила, что выхлопочет Юрию приглашение, что все будет нормально. Только язык. Кроме русского, Юрий ни одного языка не знал. Но мать утверждала, что ускоренные курсы – это действенное средство.

...Юрий начитался досыта и в половине двенадцатого потушил свет. За балконной дверью дико выл ветер. Ноябрь выдался холодным и совершенно недождливым. Сухая земля промерзла. Жаждала снега. Юрий закрыл глаза. Было тихо, тепло. Тикали большие старинные напольные часы в коридоре. Он заснул. Потом у входной двери кто-то позвонил. Робко и, одновременно, настойчиво.

– Господи,– Юрий сморщился от неприятного чувства. Звонок в дверь среди ночи никогда не бывает к добру. Юрий, проходя по коридору, взглянул на часы. Час ночи.

Юрий открыл внутреннюю, утепленную, обитую дерматином дверь и у внешней, железной, строго спросил:

– Кто?

– Юра, открой, это я, – послышался мягкий, теплый Леночкин голос.

Руки его опустились и затряслись мелкой трясучкой. Он машинально захлопнул входную дверь. Потом, так и не сознавая, что делает, вернулся по коридору к себе в спальню. Опять звонок. Юрию захотелось заорать во все горло, завыть. Первая мысль была позвонить в соседнюю квартиру по телефону. Соседка дома, он слышал голоса ее и маленькой дочери еще вечером. Потом он подумал, может, Леночка на самом деле не умерла, что она жива и вот снова явилась к нему... далеко за полночь.

–А-а-а! – Юрий схватился за голову и полез под одеяло. Потом медленно выпростался и уставился выпученными глазами в потолок.

И снова звонок. Робкий, настойчивый. По подбородку Юрия потекла слюна. Он краешком сознания подумал, что ее следует стереть. Но руки тряслись под одеялом собственной, независимой от его воли частотой и были (как и все тело) абсолютно неуправляемы.

Звонили до самого утра. Потом, к пяти часам, прекратили. К шести Юрий каким-то образом умудрился уснуть.

Встал он совершенно разбитый. Уничтоженный. Вот, оказывается, это как. Он и не знал, что сходить с ума так мучительно. Но в том, что события прошедшей ночи не имели отношения к реальному миру, он не сомневался. Это все происходит в его мозгу. И только. И звонки. И голос. Кроме того, Юрий убедился, что сознание его, всегда такое крепкое, трезвое, строго логическое, раскрыто для мира вещей, растворожено, как проникающая рана от кинжала или меча. Он, смотря на паркет, как будто видел его впервые. Эти волокна дерева, эти переходы, узоры. Этот бьющий прямо в мозг свет ноябрьского утра. Это все в целом иное. Его. И не его.

Юрий был убежден: все окружающие видят, что с ним неладно. Все оглядываются, смотрят. Как-то хмуро, настороженно. Особенно женщины. Он ехал в автобусе (сесть не удалось, держался за поручень). Напротив, на скамье, сидела старуха. Нищая, сморщенная. Видимо, собиралась сунуть водителю под нос пенсионное удостоверение. Она подняла мутно-голубые глазки, обведенные желтыми дряблыми веками. Долго, пристально смотрела на него, в его осунувшееся, бледное лицо.

– А-а!– воскликнула она. Ее указующий перст театрально уперся в Юрия. – На тебе кровь!

Пассажиры на это никак не отреагировали. Юрий тоже. Он даже отвернулся. В нашем цивилизованном обществе принято не обращать внимания на проявления сумасшествия так же, как и на неприличные поступки детей.

А потом, постепенно, все нормализовалось. Никто больше в дверь среди ночи не звонил. Отоспавшись, Юрий почувствовал, что больше не бредит, что тополя, небо, книги, люди и вещи встали на свои места. Что логика не хромает. Что мир хорош. Упоительно хорош.


Юрий ехал по предновогоднему городу. Огни, созвездия огней. Фонари. Белое, исходящее снегом небо. Полотнища пухлого снега на больших газонах по обочинам дороги. Старые, черные, занесенные снегом ели возле правительственного здания. Хорошо быть молодым, здоровым, сильным, умственно полноценным. Хорошо надеяться на счастье. Как хорошо, боже, как упоительно быть здоровым!


Юрий не сразу сквозь сон сообразил, что звонят в дверь. Потом воспоминание, острое и горячее, как игла, сразу вывело его мозг из забытья. Звонок. Робкий. Настойчивый. Юрий задышал. Часто, тяжело. Нет. Спрашивать «кто» он не пойдет. И так ясно. Юрий спокойно встал, обул одну тапочку. Вторую его босая ступня не сумела отыскать рядом. Он, как был в одной тапочке, направился к двери на лоджию. Открыл. В распахнутый ворот пижамы хлынул ветер.

Небо гневалось и сорило снегом. Мрачные разорванные тучи неслись над городом. Юрий для чего-то вспомнил пушкинские строки: «И утопленник стучался под окном и у ворот...» Потом плюнул. Нет, его не возьмешь. Нет. Он желает быть здравым и полноценным. Он желает жить в реальном мире. А если нельзя...

Юрий перекинул ногу через перила и зажмурился. Но потом не сдержался и глянул вниз. Там, внизу, чахлый тополь рвало на части ветром. Юрий опять зажмурился и перекинул вторую ногу.

Весь девятиэтажный корпус потряс мучительный, дикий, безысходный вопль самоубийцы. Пожилая женщина на первом этаже, мучимая бессонницей, вышла на лоджию:

– Ах, что же это! Ах, господи! – она поспешила вернуться в комнаты, хлопнув дверью.

Потом из-за угла дома вышла женщина в белом летнем платье. Она приблизилась к трупу. Наклонилась и сколупнула со снега каплю уже начавшей подмерзать крови. Рассмотрела ее в свете фонаря. Потом направилась к железной калитке, к выходу. Двигалась она механически, как будто раскачиваемая ветром в такт теням, избороздившим заснеженный двор.


КОГДА ВСЕЛЕННАЯ ГОВОРИТ...

Над головой в желтых листьях клена зажегся оранжевый фонарь, на мокрый асфальт лег восхитительный, просеянный сквозь желтизну, шафранный свет. Поблескивая в этом свете, что-то ползло наискосок через аллею.

Сергей Владимирович не удивился. Хотя был уже конец октября – и все нормальные насекомые давно залегли в зимнюю спячку. Если бы он даже не был по образованию биологом, он должен был бы удивиться. Но, как уже сказано, он не удивился. Он знал, что «это» ползет к нему.

Сергей Владимирович по всем параметрам был человек нормальный. Средний, серый, холостой обыватель, учитель химии в средней школе. В нем все было серо, обыденно, средне: щуплая фигура, остроносое лицо, серые, выцветшие, какие-то вялые усики.

Все в нем было нормально, средне, серо. За исключением одной детали. Сергей Владимирович был гением. Но эта последняя деталь была так надежно упрятана в глубь его существа, что ее никто не замечал. Ни ученики, ни соседи, ни сослуживцы.

Сергею Владимировичу стукнуло сорок, но примыкать к клану посредственностей он еще не собирался. Он знал, что этого делать не следует. Сергей Владимирович был убежден в собственной гениальности. Гением он почувствовал себя в девятом классе, когда начал писать стихи. Их нигде не публиковали, мало того, их никто даже не читал. Но Сережа ощутил в себе «это» на всю жизнь. Потом, на первом курсе педагогического института, стихи отошли в прошлое. Сергей увлекся проблемой происхождения жизни. И все отодвинулось на второй план, даже учеба. Институт он закончил с дипломом далеко не красным, в аспирантуру поступать даже не пытался. Он устроился учителем по параллельной специальности «химия».

Это была старая, грязная средняя школа, бывшая до революции женской гимназией. Учеников Сергей Владимирович терпеть не мог. То есть до омерзения. Хотя среди них попадались способные субъекты, по-своему даже интересовавшиеся химией. Они воровали реактивы из вечно незапертого шкафа в лаборатории рядом с классом, а потом взрывали их на уроках. Особенно пресловутый карбид, отвратительно пахнущий серый порошок, которого в шкафу была целая банка. Кто-то додумался сунуть эту дрянь в вазу с розами, подаренными учительнице литературы... На Сергея Владимировича жаловались директору школы, на его расхлябанность и неаккуратность во вверенных ему химических апартаментах. Но директор школы был мужчина и придерживался того мнения, что учитель-мужчина, а особенно по такому предмету, как химия, чрезвычайно полезен для школы. Так что Сергею Владимировичу не особенно доставалось.

Сергей Владимирович, как и большинство людей на Земле, просыпался утром для существования. Существовал он до шести часов вечера, до окончания занятий в школе. После этого он шел домой и начинал жить. Он доставал из ящика письменного стола кипу исписанной бумаги, брал с полки увесистый том «Генетики» 1984 года издания и раскрывал его на знакомой до боли, гениально исполненной природой и вычисленной людьми таблице. Таблице аминокислотно-нуклеотидного кода. Сергей Владимирович долго смотрел на аккуратные группы аминокислот, на триплеты нуклеотидов, а потом начинал писать. Он никогда не корректировал написанное. Ибо творил он не для того, чтобы отдать свое творение людям, а чтобы самому понять, как возникла жизнь на Земле. Слава его не интересовала, деньги– тоже. Как уже было сказано, Сергей Владимирович был холост, беден и крайне неаккуратен. Однокомнатная квартира его пребывала в состоянии предсарайного захламления.

Именно за этим занятием, за изучением таблицы генетического кода, и заставала его Вселенная. Первое время Сергей Владимирович пугался. Но потом он понял: когда Вселенная говорит с мыслителем, пугаться не следует, нужно только немного потерпеть. После этого голове становится ясно то, что не ясно самой Вселенной.

Это были явления сугубо материальные и объективные, представлявшиеся почему-то именно его, Сергея Владимировича, субъективному сознанию. Причем явления того свойства, что без соответствующего образования понять их сюрреалистичность было бы невозможно. Однажды весной, в выходной день, Сергей Владимирович метался по своей запущенной комнате в поисках очередного прозрения. Вдруг он заметил какое-то движение в углу. Там сплел паутину паук. Пауки относились к тем немногим существам, которых Сергей Владимирович боялся. То есть не просто боялся, а испытывал перед ними физиологический ужас. А теперь ему почему-то приспичило поднять свою руку с тонкими, белыми, исключительно чувствительными пальцами и дотронуться до паутины.

То, что шевелилось в углу, за клочком оторванных обоев, уловив колебание паутины, выползло на добычу. Но это был вовсе не паук, а клоп. Самый обычный серый весенний клоп, Сергей Владимирович его отчетливо видел. Чтобы клопы плели паутину, да еще вели себя в точности, до мельчайших подробностей, как пауки, о таком Сергей Владимирович никогда не слышал. Этот самый клоп, поняв, что дотронулись до паутины, со знанием дела перебирая лапками по тенетам, уполз опять к своему убежищу, а потом, скрываясь за обоями, куда-то вверх и исчез в щели между стеной и потолком.

Сергей Владимирович паутину не уничтожил. Вечером в ней обнаружился самый обычный жирный крестовик, нисколько не похожий на клопа. Сергей Владимирович так и оставил его в углу. Паук наловил тараканов, мух, а однажды поймал осу. Она немилосердно жужжала утром, мешая спать, Сергей Владимирович встал, аккуратно взял ее за крылышки и выбросил в окно...

Да, к таким явлениям он не то чтобы привык, а как-то притерпелся. Вот и теперь что-то ползло по асфальту поздней осенью, направляясь к его скамейке. В парке было безлюдно, тихо. Блестящий в свете фонаря предмет остановился у его ботинка. Сергей Владимирович остановился и поднял его. Это оказался круглый, сантиметр в диаметре, камешек. Галька.

Сергей Владимирович принес камешек домой и положил в банку. Но он почему-то больше не собирался вести себя как насекомое. Сергей Владимирович в очередной раз достал находку и рассмотрел в лупу. Сланец. То есть камень, в общем, интересный, с большой примесью керогена, органики. Другой на месте Сергея Владимировича немедленно побежал бы куда-нибудь, в какой-нибудь НИИ, отдал бы специалистам. Мол, посланец и все такое. Но что он мог сказать? Что камень полз по асфальту? Лечиться надо...

В черной бездне летней ночи горели огромные, яркие звезды. Из этой бездны что-то летело к нему. Он заметил черную точку на фоне звезды слишком поздно и не смог уклониться. Он мог даже поклясться, что уловил жужжание черного кубика, влетевшего в раскрытое окно. Потом удар и резкая боль. Сергей Владимирович не потерял сознания. Только голова, болевшая еще с вечера, теперь раскалывалась, горела, пламенела. Он достал из коробки в шкафу две таблетки анальгина и запил их крепким кофе. В эту ночь он многое понял. В частности, что всю жизнь акцентировал внимание на том, что нужно. Ему, оказывается, срочно нужна специальная теория вероятностей, матрицы перехода и цепи Маркова. Заснул Сергей Владимирович под утро, размышляя, стоит ли открывать том высшей математики, или голова этого не возьмет.

Сергей Владимирович, хоть и не занимался спортом, но отличался всегда завидным здоровьем. Ну, зубы там иногда, ну, голова разболится от ночного бдения. А теперь началось что-то жуткое. Голова болела так, что никакой анальгин не помогал. Сергей Владимирович вынужден был обратиться к врачу. Терапевт направил его к онкологу. У Сергея Владимировича обнаружилась киста головного мозга в запущенной форме.

Жизнь кончилась. В общем-то, какое счастье. Сергей Владимирович никогда не думал, что может отнестись к такому известию подобным образом. Он думал, ему будет жаль, что столько не сделано, не понято. А оказалось – наоборот. Огромное облегчение. Как будто он давным-давно взял на себя обязательство что-то сделать, что-то понять. А теперь сама жизнь избавляет его от этого.

Через три месяца Сергей Владимирович умер. Наследники– младший брат с женой и сыном – обнаружили в квартире покойного массу исписанной бумаги. У брата рука не поднялась это уничтожить. Все-таки старший всю жизнь работал. Он аккуратно обвязал пачки бечевкой, завернул в полиэтилен и отнес в подвал.

В подвале рукописи намокли, до них добрались крысы. Когда недавно женившемуся двадцатилетнему племяннику понадобилось очистить подвал под картошку, он вынес все эти кипы на свалку.

НА ВОЛНЕ ПАМЯТИ


Владимир ВАРДУГИН


Владимир Вардугин родился в 1955 году в г. Энгельсе Саратовской области. Живет в Саратове. Окончил Московский полиграфический институт. Автор книг «Тайна огня», «Легенды и жизнь Лидии Руслановой», «Русская одежда», «Два Ивана» и др., а также многих публикаций в периодической печати. Член Союза писателей России.