Содержание поэтоград
| Вид материала | Документы |
СодержаниеМаленькое дельце Фото на память |
- 5-6 2011 Содержание поэтоград, 3509.87kb.
- 7-8 2011 Содержание поэтоград, 3199.5kb.
- 9-10 2011 Содержание поэтоград, 3509.54kb.
- Содержание дисциплины наименование тем, их содержание, объем в часах лекционных занятий, 200.99kb.
- Содержание рабочей программы Содержание обучения по профессиональному модулю (ПМ) Наименование, 139.63kb.
- Заключительный отчет июль 2010 содержание содержание 1 список аббревиатур 3 введение, 6029.85kb.
- 5. Содержание родительского правоотношения Содержание правоотношения, 110.97kb.
- Содержание введение, 1420.36kb.
- Сборник статей Содержание, 1248.25kb.
- Сборник статей Содержание, 1251.1kb.
МАЛЕНЬКОЕ ДЕЛЬЦЕ
Утром Панин проснулся оттого, что кто-то громко стучал у него над ухом ложкой. Он приоткрыл один глаз и увидел сидящего за столом деда Мазая, который старательно выскребал из тарелки кашу.
«Княгиня говорила, что во флигеле живет еще какой-то господин Мазаев... – с запозданием вспомнил Алексей. – Так вот кто мой сосед! Час от часу не легче».
– До сегодняшнего утра, вьюнош, я обычно завтракал за столом в этой комнате, привычка, понимаешь ли, – сказал старик, по-детски облизывая с двух сторон ложку. – Здесь с утра солнышко пригревает. Надеюсь, я тебе не помешал?
«Ну, конечно, у них же здесь все запросто. Коммуна жрецов искусства», – вздохнул Панин, переворачиваясь на другой бок.
Он вспомнил вчерашний разговор с княгиней, остервенение, с которым он изорвал в клочки свой акварельный рисунок, ужин, свою игру Дебюсси, надоедливого старика и... снова закрыл глаза.
Вчера ему все, решительно все дали понять, что он – полное ничтожество. Ну и пусть, даже если и так! Он ни к кому не напра-шивался! Нужно дождаться, когда старик доскребет свою кашу, и как можно быстрее упаковать вещи.
Но дед Мазай явно не торопился заканчивать утреннюю трапезу.
– Неужто спать будешь до обеда? У нас здесь, вьюнош, так не принято, – сказал он, с фырканьем прихлебывая чай. – Здесь, в Норышкине, с самого утра все как в котле кипит. В мастерских строгают, режут по дереву, украшают резную мебель камнями, тканями, металлами, девки за вышиванием песни поют... В нашем флигеле муфеля поставили. Я и сам на старости лет научился горшки обжигать. А кто я такой был, спрашивается, вьюнош? Обыкновенный агроном Мазаев. А теперь княгиня, по доброте душевной, собирается три моих горшка показать в Петербурге на осенней выставке. Говорит, во мне тоже таланты есть, да только в землю были закопаны. Так ты мне подсобишь, вьюнош, сегодня с глиной?
«Вот так тихую нору отыскал мне Метлицкий, ничего не скажешь, удружил, – подумал Панин. – И вечно-то он все напутает». А вслух сказал:
– Не могу. Я сегодня уезжаю домой.
– Как домой? Как так домой, вьюнош? – громко воскликнул неугомонный старик. – Да ты в своем ли уме? Другого такого места, как Норышкино, ты во всей России нигде не найдешь. Нам здесь княгинюшка такую привольную жизнь устроила, что и в книжках не бывает. Я бы отсюда не поехал, даже если бы силком гнали... Эх, вьюнош, если бы я в твои годы в Норышкино попал, глядишь, сейчас бы уже знаменитым был, как Рафаэль с Микеланджело! Шучу, конечно, но слез печальных не смываю.
Алексей широко зевнул и пожал плечами: дед Мазай с утра замучил его своими разговорами. Уж лучше встать, пожалуй...
Панин сидел на кровати, свесив ноги, и принялся разглядывать себя в большом настенном зеркале. Первым делом он аккуратно пригладил торчащие на голове волосы.
От вездесущего старика не укрылся его жест.
– Эх, молодость! – вздохнул он добродушно. – Все бы только красоваться... А ведь ты, вьюнош, наверное, уже по уши влюбился в нашу княгинюшку? Это же ангел живой, а не человек. Да ты не смущайся! В твои годы я ведь тоже ни о чем другом, кроме женщин, не думал. Только и вертел головой по сторонам, сравнивал: у этой губы слишком тонкие, целоваться несподручно, а у той – нос длинноват или ростом не вышла. И гадал про себя: кто кому любовник, а кто только авансы друг другу делает? Что, небось, угадал?
– Вовсе нет, – сказал Панин. – Елена Андреевна не в моем вкусе.
– Ох, врешь, лукавишь...
– В ней есть красота, но не хватает содержания.
– Батюшки! Да ты что такое говоришь, вьюнош? – изумленно воскликнул дед Мазай. – В своем ли ты уме? Да я умнее и лучше женщины в жизни не встречал... Да она... она...
– Меня это не касается, – пожал плечами Панин. – Пойдука, искупнусь перед дорогой. Как-нибудь обойдусь без учителей.
Еще вчера он приметил живописный песчаный бережок за рощицей. А день с утра занимался дивный. Ярко светило солнце, пробираясь даже в самые тенистые уголки сада. В воздухе разливался медовый запах полевых цветов и неведомых трав.
Панин с веселым рычанием бросился в воду. А потом с не меньшим удовольствием оделся, разлегся на теплом песке и начал следить за отражением облаков и солнечными бликами в тихой заводи. В какой-то момент ему даже стало жалко покидать такой райский уголок. Но, с другой стороны, будет гораздо обиднее, если в этом Норышкине он утратит свою личность.
Неожиданно Алексей увидел приближающуюся к берегу княгиню Лемешеву. На этот раз она была одна и казалась непривычно задумчивой...
– Как жарко с утра! Можно я посижу рядом с вами у воды, пан Алеша? – сказала она, присаживаясь на пенек под деревом. – Когда Павел Акимович приезжает в Норышкино, мне поневоле приходится бездельничать. Почему-то он не любит видеть меня за работой. Я даже за земляникой, ему на радость, выхожу вся в кружевах. Угощайтесь, пан Алеша...
Елена Андреевна протянула Панину лукошко, полное земляники, и грустно улыбнулась. По лицу княгини блуждали солнечные блики, и почему-то сегодня она казалась гораздо старше. По крайней мере, не такой ослепительной, как вчера.
– Ешьте, пан Алеша, не стесняйтесь. Вы заслужили. Я должна поблагодарить вас за вчерашний вечер. От имени всех моих друзей.
– Вы шутите, Елена Андреевна? Опять хотите надо мной посмеяться?
– Вовсе нет! Вы даже представить себе не можете, как помогли нам вчера с журналом. Благодаря вам это дело великолепно и быстро устроилось.
– С каким журналом?
– Разве вы ничего не слышали? Балуа вчера весь вечер только и говорил за столом про новый журнал «Хвала искусству». Ах да! Вы рано ушли спать. Мне даже показалось, вы вчера были чем-то расстроены, пан Алеша. Что-то случилось?
Панин вздохнул и подумал: была не была! Все равно уже через час он будет топать по пыльной дороге из Норышкина. И – прощайте, княгиня, а заодно дед Мазай со всеми своими зайцами!
– Я вчера понял, что ничем не смогу быть вам полезен, – сказал он, помолчав. – Лучше мне сразу уехать.
– Почему?
– Здесь собралось такое общество... А у меня нет никаких особенных талантов, Елена Андреевна.
Если бы княгиня знала, как трудно было говорить ему вслух эти слова!
– Совсем уж никаких?
– Совершенно. Ни единого.
А про себя подумал: «Осел! А кто виноват? Чем ты в последнее время занимался? С Дунечкой пасьянсы раскладывал да на ее фарфоровые ушки любовался? Даже музицировал лишь по необходимости, если Пряхины по праздникам просили...»
– В наше время такое прямодушие тоже можно считать редким талантом, – засмеялась княгиня. – Но в записке было сказано, что вы остались без места и нуждаетесь в средствах.
– Что-нибудь придумаю. Но я не смогу научить пению крестьянских детей. Я и сам-то толком петь не умею.
– Вот как? А если я подыщу вам какую-нибудь другую работу?
– Из жалости? Спасибо, сударыня. Я в подачках не нуждаюсь.
– Какой вы гордый, пан Алеша. Правдивый и гордый. Наверное, вы единственный сын у вашей матушки? Угадала?
– Не угадали. К тому же моей матушки уже нет в живых... Елена Андреевна внимательно на него посмотрела и вдруг сказала:
– Ну а если я сама вас попрошу об одном маленьком дельце? Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог составить мне каталог моей коллекции живописи. Не пугайтесь, в этом нет ничего сложного, нужна всего лишь аккуратность: сделать необходимые выписки, сверить некоторые даты. Я покажу вам, как это делается. Мне пора срочно отправлять в музей материалы... Но... Павел Акимович не любит, когда сижу с бумагами. Мой муж считает, что книжная пыль вредит моему здоровью. Вы бы меня очень выручили, пан Алеша.
– Но почему вы не попросите о таком важном деле кого-нибудь из своих друзей-художников?
– Ах, они такие безалаберные! И почти все заняты исключительно собой. Я пригласила их на лето в Норышкино поработать на пленэрах, и не могу обременять подобными просьбами. А вам, пан Алеша, я буду с чистой совестью платить жалование за работу. Вы же сами вчера сказали, что любите учиться по лучшим мировым образцам. Пойдемте, я для начала покажу вам часть моей коллекции, которая хранится в Норышкине.
Елена Андреевна поднялась с места, ласково, как маленького ребенка, взяла Панина за руку и повела по тропинке к дому. Признаться, по дороге Алексей ничего другого не чувствовал, кроме нежного тепла ее руки, запаха волос, сбрызнутых фиалковой водой, и странной пустоты под сердцем...
Княгиня привела его в комнату, все стены которой оказались сплошь, как в музее, завешаны картинами разных размеров. В основном здесь были акварельные работы и рисунки карандашом, но встречались и небольшие живописные полотна. Из мебели в комнате стояли диван, резной столик, изготовленный, по всей видимости, народным умельцем, кресло и высокий книжный шкаф, до потолка заставленный книгами, журналами и альбомами по искусству.
– Я оставлю вас здесь на время в одиночестве, – сказала Елена Андреевна. – Наверное, Павел Акимович уже проснулся к завтраку. Пойду отнесу ему к сливкам свежей земляники. Все, что вас заинтересует из книг и журналов, можете взять к себе во флигель. Лично я обожаю читать перед сном.
Захлопнулась дверь, и Панин остался один на один с домашним музеем княгини. Первым делом он внимательно рассмотрел картины, почему-то переходя от одной к другой на цыпочках. Потом осторожно присел на край атласного дивана и перевел дух, как путник, проделавший бесконечно длинное путешествие...
Спустя много лет Алексей Сергеевич Панин вспоминал, что именно в эти минуты в его сознании совершился настоящий переворот, полностью изменивший всю его дальнейшую жизнь. Но тогда он об этом еще не подозревал.
Панин, наверное, уже с полчаса сидел на диване, листая альбомы по искусству, когда дверь вдруг скрипнула... В комнату забежала маленькая девочка, шмыгнула за кресло и приложила палец к губам:
– Тс-с-с... Не выдавайте меня! Мы с Татой в прятки играем.
В дверь просунулась еще чья-то растрепанная детская голова, но при виде незнакомца исчезла, и в коридоре послышались быстрые шаги. Зато из-за кресла показалась очаровательная глазастая мордашка.
Алексей улыбнулся и невольно перевел взгляд на стену, где висел замечательный карандашный набросок этого же самого личика.
– Вы меня спасли, и теперь я должна выйти за вас замуж. Так всегда в сказках бывает, – важно сообщила девочка и оценивающе оглядела его с ног до головы. – К тому же вы красивый... Вы мне подходите.
– А ты кто такая? Как тебя зовут? – спросил шепотом Алексей.
Хотя светлые кудри и зеленые озорные глаза маленькой незнакомки говорили сами за себя: она была на редкость похожа на княгиню.
– Лиза Лемешева. У вас уже есть невеста? – спросила она.
– Нет, – соврал Панин.
Не рассказывать же этой девчушке про свои сложные чувства к Дунечке!
– Вот и правильно. У человека должна быть только одна невеста. Это – я.
– Но когда ты вырастешь, я уже состарюсь, – сказал Алексей, сделав в уме нехитрые подсчеты.
Если его «невесте» сейчас лет семь – девять, а ему двадцать, то когда она вырастет... Легче застрелиться, чем выходить замуж за такого старика!
– Ау! Сдаюсь! Лиза, где ты? Выходи, – послышался из коридора детский голос. – Я тебя сто лет ищу, так неинтересно...
Лиза на четвереньках выползла из-за кресла, серьезно заглянула Алексею в глаза и выбежала за дверь.
«Какие здесь все забавные. Сама непосредственность!» – подумал Панин.
На следующее утро князь Лемешев нашел возле своей кровати письмо следующего содержания:
«Папа, купи мне скорее новую куклу. Я хочу ее Леной назвать, как маму. А еще я скоро замуж выхожу. Только пока это секрет, никому не говори.
Почему ты снова уезжаешь? Мне уже надоело тебя все время ждать.
Твоя Лиза Л.».
Глава пятая
ФОТО НА ПАМЯТЬ
До отхода поезда оставалось еще примерно полчаса.
Князь Лемешев энергично прохаживался по перрону, искоса поглядывая на сидящих в тени на скамейке жену и дочь. Он любил вокзалы, паровозные гудки и все, что было связано с путешествиями.
Сам он решительно не мог подолгу сидеть на одном месте и не захотел засиживаться даже за столиком вокзального ресторана. Измеряя шагами перрон (князь Лемешев всегда имел исключительную склонность к точным наукам!), Павел Акимович с удовольствием думал о предстоящем путешествии в Лондон. Там хотя бы не так жарко! И, говорят, совершенно нет мух и комаров. Ну, если даже и есть, то точно не такие, как в Норышкине. Скоро они вместе с компаньоном пересекут Европу, сядут на белый пароход... Впрочем, Аркадий хотел задержаться во Франции и оттуда поехать в Италию. Тем лучше! После почти двух недель, проведенных в Норышкине, Павлу Акимовичу хотелось немного побыть одному.
Отбивая тростью шаг, князь делал в уме приблизительные подсчеты сделок с иностранцами, и, на первый взгляд, все складывалось весьма недурно.
Неожиданно к нему подскочил какой-то высокий, запыхавшийся человек:
– Павел Акимович? Слава богу, все-таки застал! Думал, однако, опоздаю к поезду. Уф... Столько срочной работы!
– Чем могу быть обязан? – благодушно, но при этом с достаточной строгостью поинтересовался Павел Акимович.
– Уф... Имею честь... Журналист Виссарион Мушко... Газета «Народное благо»... Всего несколько слов... Каждый день собирался приехать к вам в Норышкино, да так и не добрался... Хотя бы здесь... С таким великодушным, благородным человеком, думающим исключительно о народном благе. Высокая, чувствительная душа! Два слова.
– Но... вы ничего не перепутали, милейший? – спросил князь.
В принципе, его нередко называли в глаза честным, предприимчивым и везучим человеком. Но излишняя чувствительность явно была не по его части.
– Как можно с кем-то спутать самого князя Лемешева? А суть вопроса вот в чем: недавно мне довелось побывать в ремесленной школе, и я был просто изумлен комфортабельными условиями проживания ее воспитанников! Ну, вы меня и сами понимаете... Все эти кровати с чистыми простынями, столовая, картины на стенах... Вы настоящая находка для нашей газеты, Павел Акимович! Скажите, сколько времени понадобилось, чтобы устроить такое образцовое заведение, как лемешевское училище?
– Ну, теперь все понятно. С этим вопросом вам, милейший, лучше обратиться к моей супруге, – улыбнулся Павел Акимович, кивая на жену. – Это она, преимущественно, занимается подобными делами.
Обмахиваясь ажурным веером, Елена Андреевна разглядывала с Лизой новые детские книжки с картинками. Она их только что накупила в магазине целый ворох. После того, как книги прочитает дочь, княгиня отсылала их в приют.
Журналист бегло скользнул взглядом по скамейке и снова заглянул в свой блокнот.
– Да, конечно, но с вашей супругой я поговорю позже, сейчас нет времени. Вот что мне хотелось бы уточнить, Павел Акимович. Мне удалось выяснить, что департамент отпускает всего две тысячи на содержание этого заведения, а порядка семи тысяч ежегодно расходуется исключительно из ваших средств.
– Пожалуй, и поболе будет, – подумав, ответил князь Лемешев. – С деньгами ведь всегда так: только открой кошелек, и пошло дело.
– Благодарю вас. А теперь позвольте сделать памятное фото для газеты «Народное благо».
Откуда ни возьмись, на перроне появился фотограф с треногой.
– Но погодите, погодите, милейший... Наверное, вы меня не поняли. Тогда бы уж хоть вместе с семьей.
– Сначала портретик для газеты! Ведь вы же, Павел Акимович, если не ошибаюсь, являетесь уроженцем здешних мест? Наша публика любит читать про известных земляков.
– Не ошибаетесь, вообще-то я родился в Твери. А в Норышкине у моей жены...
Впрочем, Виссарион Мушко все равно его уже не слушал. Отбежав в сторону, журналист крутился возле фотографа, давая ему какие-то ценные указания.
Павел Акимович поджал живот, который на всех фотографиях получался неприлично заметным, пригладил бородку клинышком, подстриженную по последней моде, и, не моргая, уставился в камеру. У него сегодня было слишком хорошее настроение, чтобы кому-то отказывать в таких пустяках.
Как там выразился этот журналист: «уроженец здешних мест»? Полная чушь! На самом деле князь Лемешев считал себя в душе гражданином мира и тяготился мелкими подробностями. Его буквально пьянили мысли об экзотических странах, дальних путешествиях, бескрайних просторах.
Была бы его воля, он бы всю жизнь только и кочевал по свету, переезжая из одной гостиницы в другую. Только чтобы номера в них были высшего разряда, со всеми удобствами, где шампанское к ужину подают исключительно в ведерке со льдом.
И почему Леночка стала такой домоседкой? Ее и в Париж-то теперь нелегко вытащить...
Уроженец здешних мест! Да Павел Акимович с детства играл только в пиратов и мечтал поскорее вырваться из этой дыры. Неделя в Норышкине – предел его возможностей! Дальше он умирал со скуки и начинал тихо на всех рычать.
Князь Лемешев, в прямом смысле, и глазом моргнуть не успел, как представители газеты «Народное благо» уже скрылись с перрона.
Елена Андреевна поднялась со скамейки и подошла к мужу:
– Мы отойдем ненадолго, Пашенька, – сказала она. – Ну, ты сам понимаешь. И... прости, дорогой, что я заставила тебя таскаться с нами по магазинам. Если бы мы поехали прямиком к поезду, могли бы лучше рассчитать время.
– Ну, что ты, Леночка... Я только рад... Наоборот, мне хотелось доставить тебе хоть какое-то удовольствие. Скорее бы Лиза подросла. Мы могли бы больше вместе путешествовать.
И глаза князя Лемешева слегка увлажнились от жалости к жене, которой приходилось снова на все лето закопать себя в Норышкине. Но что тут поделаешь?
Лиза – единственный и поздний, долгожданный ребенок, а Леночка оказалась примерной матерью. Хотя такая женщина могла бы блистать в свете, выступать на сцене, служить украшением самого изысканного общества.
Хорошо еще, что его жена обладала способностью придумывать себе какие-то бесконечные нелепые занятия. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось... Другая женщина на ее месте закатывала бы мужу беспрерывные скандалы, истерики и хандрила. И по-своему была бы права.
Князь задумчиво разглядывал носы своих новых лакированных ботинок. Даже в них тускло отражалось нестерпимо жаркое, летнее солнце. Почему Леночка не хочет наконец-то продать это свое норышкинское «родовое гнездо» и купить дачу где-нибудь на берегу Балтийского моря? Это же элементарно!
Кто-то осторожно тронул Павла Акимовича за край сюртука. Перед князем Лемешевым стояла какая-то незнакомая, бедно одетая женщина с узелком в руке.
– Ваше сиятельство, позвольте к вам обратиться, ваше сиятельство, – проговорила она, заискивающе заглядывая в глаза. – Вот ведь какая история... После смерти моего мужа я осталась одна с тремя малолетними детьми, старшей дочери моей в настоящее время десять лет... Но у меня нет никакой возможности, ваше сиятельство. Постоянным трудом приходится добывать средства на пропитание малым детям, которые сами еще не в состоянии...
– Сколько? – спросил Павел Акимович нищенку, без лишних разговоров нащупывая портмоне в кармане.
– Так нет же, я не о том... Наоборот, я вам пирогов на дорожку принесла, ваше сиятельство. Вы уж не погнушайтесь... У меня хорошие пироги, все хвалят: с капустой, с вязигой, с грибочками... Возьмите, ваше сиятельство, пожалуйста. Кушайте на доброе здоровье.
– Господи, это еще зачем? – отшатнулся от незнакомки Павел Акимович. – Не нужно, милая, что вы? Лучше детей своих кормите...
– Так у меня же с собой прошение, ваше сиятельство. Я прослышала, будто вы в Норышкине новую школу строите... Там бедным сиротам и помещение дают, и пища в школьной обязанности. Вы уж не откажите, ваше сиятельство, возьмите мою старшую дочь на казенное содержание.
– Ах да, школа... – удивленно пожал плечами князь Лемешев. – Так вот вы о чем! Она, голубушка, пока еще не достроена...
– Ничего, мы и подождать можем. Мне плотник знакомый говорил, к осени все будет готово, ваше сиятельство. Две бригады каменщиков и плотников целыми днями работают, печника самого лучшего из города пригласили... Вы уж не откажите, ваше сиятельство. Вот, возьмите прошение. И пироги пока еще горячие, потому как по крайней бедности ничего другого не могу в подарок преподнести...
Князь хотел что-то сказать, но женщина с необычайным проворством сунула ему в руки узелок и какой-то конверт и побежала по перрону.
– Вовек буду помнить вашу доброту, ваше сиятельство! – крикнула она, прежде чем скрыться за массивной дверью вокзала.
Черт побери, не бежать же за ней вдогонку?
Наконец-то подали поезд на Москву, и князь Лемешев поспешил занять свое место в вагоне первого класса. Ему всегда нравился запах кожаных диванов, дорогого табака, которым неистребимо были пропитаны бархатные занавески, даже особый вкус дорожного чая...
Пока Леночка читала прошение, князь Лемешев любовался бесконечно родным лицом своей жены, светлыми локонами, выбившимися из-под шляпки.
Лиза скакала по диванам, тормошила отца, то и дело прикладывала нос к оконному стеклу...
– Смотри, папа, там какие-то мальчики с барабанами! Сейчас будет весело. А кого они провожают?
Елена Андреевна тоже посмотрела в окно.
– Боже, это же Варвара Прохоровна, учительница музыки! – всплеснула она руками. – Помнишь, мы как-то с тобой покупали музыкальные инструменты для ее школы? Какая неугомонная особа. Все-таки она пришла.
– Весьма энергичная дама, – согласился князь Лемешев, с любопытством разглядывая долговязую женщину на высоких каблуках, которая выстраивала на перроне маленьких музыкантов.
– Я слышала, Варвара Прохоровна сильно расстраивалась, что не смогла встретить тебя со своим оркестром. Должно быть, выведала у начальника поезда, когда ты уезжаешь. И решила хотя бы проводить с почетом.
За окном грянул стройный «Марш славянки». Повернувшись лицом к поезду, долговязая особа с воодушевлением дирижировала оркестром, пытаясь кого-то отыскать взглядом.
– Погоди, Леночка, так это они для меня играют? – изумился князь Лемешев.
– Разумеется, для тебя.
– А что? Эти их новенькие трубы и барабанчики, на самом деле, неплохо звучат...
– Тогда помаши детям хотя бы рукой... А лучше снова давай выйдем на перрон. Я вижу, там еще пришли и провожающие из городской управы... Ох уж эта Варвара Прохоровна. Ну, уж она-то могла бы понять, как женщина, что в последние минуты перед отъездом хочется побыть с мужем наедине...
– Как же меня все любят в родном городе, Леночка! – радостно воскликнул Павел Акимович. – Даже уезжать немного жалко. Но ведь ничего не поделаешь. Надо, надо, надо...
***
Вскоре вдогонку князь Лемешев получил по почте письмо следующего содержания: «Добрейший князь!
Как только вы от нас уехали, мне пришла в голову отличная мысль. Почему бы нам сразу же не сделать в Петербурге большую выставку, приуроченную к открытию журнала «Хвала искусству»?
Это потребует некоторых дополнительных расходов. Но имеет целый ряд преимуществ. Во-первых, сразу привлечет к новому журналу думающую публику. Во-вторых, мы не только будем доказывать свои эстетические принципы, но и на деле показывать, как мы понимаем новое искусство.
Вашей супруге эта идея очень понравилась, но, конечно, все будет зависеть от вас. Как можно скорее дайте знать о своем решении. Выставка потребует колоссальной подготовки, потому хотелось бы не откладывать дело в долгий ящик.
Александр Балуа».