Рекажизн и

Вид материала

Документы

Ф Е Д О Р


Пшеничный Федор перед отъездом зашел в сельский Совет.

– Уезжаю я, мне бы документ какой, паспорта нет, снимут с поезда на первой станции.

– Ты должен знать, что запрет вышел на отъезд из деревень, не велено отъезжающим бумаги выдавать, иди работай в колхозе, – отвечает писарь.

– Вот здесь председатель написал, что я уволен в связи с отъездом на стройки Дальнего Востока, – протягивая бумагу, говорит проситель.

Прочитав, писарь поднял голову и с уважением сказал:

– Так бы сразу и сказал, что на Дальний Восток отъезжаешь, сейчас я тебе справку напишу.

Он не спеша достал четвертушку бумаги, почистил перо, обмакнул в чернильницу, спросил:

– Как твоя фамилия? Когда и где родился?

– Пшеничный Федор Потапович, в селе Асафьевка в семнадцатом году, – ответил парень.

Склонив от усердия голову, писарь написал справку, в которой значилось, что податель ее Пшеничников Федор Потапович, уроженец деревни Асафьевка, рождения семнадцатого года, и приложил большую круглую печать.

Федор был неграмотным парнем, поблагодарил писаря, подальше спрятал документ и на следующий день пошел на станцию Камарчага, сел в поезд и уехал на Дальний Восток по оргнабору, в неведомый ему город Благовещенск, на угольную шахту.

Подает в отделе кадров свою справку и направление на работу, а ему говорят:

– Без паспорта не берем.

Пошел получать паспорт, спрашивает его паспортист:

– Как фамилия?

– Пшеничный Федор Потапович.

– Какой ты Пшеничный? Пшеничников ты, вот и справка сельсовета с печатью, – подозрительно говорит паспортист.

– Неграмотный я, видно, писарь в сельсовете что-то перепутал, Пшеничный я, отец и дед носили эту фамилию!

– А какая тебе разница, фамилии похожие, не могу я тебе в паспорт другую фамилию записать, только ту, на которую справка выдана, – убеждает его паспортист.

– Пишите Пшеничников, раз так в справке написано, не поеду же я через всю страну за новой справкой в деревню! – согласился парень.

Так по вине сельского писаря от родового дерева Пшеничного Емельяна отпочковалась новая ветвь Пшеничниковых, и ее основателем стал его внук Федор.

Получил он паспорт и направили его работать откатчиком на угольную шахту, существовала такая профессия. Шахтеры рубят каменный уголь в забоях; откатчики по галереям катят вагонетки к забою, лопатами нагружают, потом катят их по узкоколейной железной дороге к стволу шахты, закатывают в клеть. Подъемник тросами поднимает ее на-гора, то есть на поверхность.

Полная вагонетка уходит вверх, пустая спускается в шахту и возвращают ее откатчики к забою – и так изо дня в день.

Пласты бурого угля на шахте были не богатые и техники никакой не было, отбивали шахтеры уголек «обушками», кайлом с одним рогом на деревянной ручке. Если пласт уходил вверх, за ним поднимались забойщики, пилили доски, мостили мостки, и с высоты летели вниз куски отбитого угля. Электрического освещения не было, каждый шахтер носил с собой лампу-карбидку, при ее неярком свете шла в шахте тяжелая и опасная работа. В стране была разруха начальство экономило на всем, даже на крепеже, от чего случались в шахте частые обвалы, гибли люди.

Катает вагонетки Федор вдвоем с напарником, а самого страх берет, кругом тьма кромешная, с потолка галерей вода сочится, под ногами хлюпает. Деревянная крепь, удерживающая породу над головой, скрипит и потрескивает от ее тяжести и просадки, но человек ко всему привыкает, постепенно и он привык, страх прошел, перестал обращать на это внимание.

Проработал более полугода, все было хорошо, он перестал бояться шахты. Спустилась однажды бригада в клети в шахту, разошлись шахтеры по горизонтам, к забоям, стали рубить уголек. Покатил Федор с напарником вагонетку, а крепь над головой ходуном ходит, мелкие куски породы с потолка падают.

– Боязно мне сегодня, большие подвижки породы, как бы крепь не проломилась, – говорит напарник.

– Что ты, Николай, труса празднуешь, успокойся, каждый день такое видим и слышим, – говорит Федор, а у самого между лопаток противный холодок страха, а что делать, шахта работает, уголь отвозить от забоев надо. Толкают они пустую вагонетку от шахтного ствола к забою, а Николай говорит:

– Помяни мое слово, сегодня с нами что-то произойдет, не по себе мне!

– И мне не по себе, а что делать, работать надо, не будем откатывать уголь, бригада не выполнит дневной нормы, будут ребята на нас обижаться, пошли, чему быть того не миновать! – говорит Федор.

Не прошли они и десяти шагов, как над головой раздался хряск ломаемого дерева, деревянная крепь не выдержала тяжести грунта и сломалась, на соседние крепи пришлась большая нагрузка, и они не выдержали, с потолка шахты обвалилась порода, завалила и вагонетку, и откатчиков.

Услышав треск ломающегося над головой дерева, Федор успел упасть между стеной шахты и ковшом вагонетки, который принял на себя основную тяжесть обвалившейся породы. Николаю повезло меньше, кусок породы ударил его по голове, он осел на рельсы и его засыпало. Сколько времени провел Федор под вагонеткой, он не помнил, во время обвала ударился головой и потерял сознание, очнулся от боли в ногах и удушья, ему не хватало воздуха, нечем было дышать. Когда сознание окончательно вернулось, вспомнил слова напарника и подумал: «А ведь прав был Николай, беду заранее чувствовал!». Попытался пошевелиться, но от резкой боли сознание вновь угасло.

В себя пришел от той же пронзительной боли, кто-то настойчиво пробовал вытащить его за ноги из-под завала, не сдержавшись, он застонал и услышал:

– Ребята, а этот откатчик живой, еще стонет! Давайте быстро его откопаем, может, и выживет!

Он слышал, как о грунт застучали лопаты, с каждой минутой ему становилось легче дышать, наконец, за ноги его вытащили из-под вагонетки. Кто-то приложил ухо к груди, радостно сказал:

– В рубашке родился, четыре часа под завалом пролежал, а живой! Давайте, ребята, вынесем его к клети, пусть наверх подымут, на свежем воздухе быстрей в себя придет, потом завал до конца разберем.

Федора уложили на кусок брезента и понесли, а он не мог надышаться, и таким сладким казался ему спертый, пропитанный подземными газами сырой воздух шахты – это был воздух его жизни.

Через несколько дней в больницу пришли ребята из бригады, рассказали, что его напарник погиб, а ему посчастливилось при падении оказаться под ковшом, лежал он у рельсов, за вагонеткой оказались только ноги и таз, их и присыпало. Вагонетка приняла на себя удар породы, под ней достаточно воздуха, которым он дышал, пока не откопали.

Обвалившаяся порода сильно прижала и контузила Федора, несколько ребер сломаны, но он был молод и радовался, что остался жив. Перед выпиской врач сказал:

– Нельзя тебе, Пшеничников, работать в шахте под землей, через год приходи, посмотрим состояние здоровья, организм молодой, должен быстро восстановиться!

– Что же мне делать, где я найду легкий труд, я из колхоза и ничего делать не умею! – взмолился больной.

– Ты уж сам решай, а для работы в шахте по состоянию здоровья непригоден!

Как и предполагал Федор, на шахте не нашлось для него легкого труда, покалеченный парень совсем пал духом, стал упрашивать кадровика помочь.

– Чем я тебе могу помочь, разве написать, что ты уволен по сокращению штатов, с такой записью сможешь найти работу и прокормиться, – глядя поверх очков, сказал тот.

– Пишите, я согласен, иначе подохну от голода с записью, что год к работе непригоден! – взмолился Федор.

Сжалился над ним кадровик, выдал трудовую книжку, в которой написал, что он уволен по сокращению штатов, но в небольшом городе для него работы не нашлось.

Приехал парень в город Хабаровск, там везде нужны знающие дело работники, а его никуда не берут, хорошо, что на улице стояло лето, спал на лавке в сквере, совсем отчаялся.

Случайно подошел к щиту объявлений, попросил стоявшего там парня:

– Сделай милость, прочти, где на работу принимают, неграмотный я.

Тот начал читать вслух, прочитал объявление о том, что нужны пожарники в пожарное депо.

– Ты мне адрес скажи, добрый человек! – ухватился Федор.

– Ты что, сдурел? Пожарникам совсем мало платят, работал один мой знакомый – сбежал! Одумайся, не ходи!

– Мне бы только, чтобы кормили, я ведь колхозник, другую работу делать не умею! Будь добрым, прочти, как найти это пожарное депо!

Узнав дорогу, направился в депо, в душе надеясь, что место еще свободно, но и там встретил холодный прием.

Почитал кадровик документы и говорит:

– Нет у тебя образования никакого, даже писать и читать не умеешь, не могу я взять тебя в штат пожарного депо.

– А что мне делать, не помирать же с голода, я согласен на любую работу, только примите! – уговаривал его Федор, но тот твердо стоял на своем.

Сидевший здесь же мужчина с интересом слушал их разговор, неожиданно оборвал кадровика:

– Парень прав, не помирать же ему без работы. Откуда сам, какого рода-племени?

– Из Асафьевки я родом, что верстах в двухстах от Красноярска, работал всю жизнь в колхозе.

– А грамоте почему не научился?

– Некогда было, отца белые каратели расстреляли в девятнадцатом году, с детства пришлось работать и мне, и братьям.

Внимательно слушавший мужчина сказал:

– Оформляй его бойцом, Мефодьевич, такие парни нам нужны.

– Как скажете, Афанасий Петрович! – сдался кадровик.

Пока кадровик писал свои бумаги, мужчина представился:

– Я начальник пожарного депо Поддубный. Заработная плата у нас небольшая, но мы бесплатно даем бойцам продуктовый паек, обмундирование, кровать в общежитии. Изучишь пожарное дело, при желании можешь научиться грамоте на курсах ликбеза, изучить слесарное дело, – рассказывал новичку начальник о его будущей работе и увидел, как загорелись его глаза.

– Афанасий Петрович, я на все согласен, только возьмите, не пожалеете, на деле докажу, что не ошиблись во мне.

– Я надеюсь, что у тебя слова с делом не расходятся, – вставая, сказал Поддубный.

Так совершенно случайно Федор стал бойцом расчета пожарного депо города Хабаровска, о чем не жалел всю оставшуюся жизнь. Небольшой заработок не огорчил парня, привыкшего к работе в колхозе. Он получил каску, широкий брезентовый ремень с пряжкой, штаны и куртку из твердой парусины, радовался, что нашел работу, где можно было не только зарабатывать на жизнь, но и грамоте обучиться, познать тайны неведомого ему слесарного дела. В депо было три старых пожарных машины, начальство требовало, чтобы они всегда были в боевой готовности.

Одного не сказали новичку, что на пожары расчеты выезжают почти каждый день – на улицах города стояли деревянные дома с печным отоплением, пожары случались часто, иногда приходилось день и ночь проводить на тушении.

Прошло более полугода, прежде чем пригляделось к добросовестному бойцу начальство, ему разрешили в свободное время посещать курсы ликвидации безграмотности. Жил он в небольшом общежитии при депо, в комнате жили четверо бойцов. Постельные принадлежности казенные, раз в десять дней меняют, в баню водят, только здесь он впервые в жизни спал на чистых простынях, на железной солдатской кровати.

В городе было чему удивляться: улицы змеились по склонам сопок, вдоль берега реки Амур в центре стояло несколько каменных домов, железнодорожный вокзал также был сложен из кирпича. Часто ходил Федор смотреть на паровозы с большими красными колесами, дымя трубами, выпуская клубы пара, они легко толкали вагоны по путям, вели длинные составы.

Ходил он и на берег широкой и могучей реки Амур, по которой плыли плоты леса, буксиры, дымя трубами, тащили караваны деревянных барж.

После скудной деревенской пищи, когда месяцами приходилось жить впроголодь, паек, который он получал на службе пожарника, вполне его устраивал.

Научившись читать и писать, стал присматриваться к работе слесаря и водителей, которые постоянно чинили старые пожарные машины, помогал просто так, не за деньги, как губка, впитывая в себя знания. Со временем его научили ремонтировать машины и моторы, притирать клапана, заливать баббитом коренные и шатунные подшипники. Водители в России еще не знали, что у их злейших врагов капиталистов с конвейеров сходят машины с заменяемыми вкладышами.

Пожарные машины испытывали большие нагрузки, насосы для стволов были подключены к мотору через вал отбора мощности. Это только непосвященному кажется, что вода текучая, а когда насос сжимает ее до двух атмосфер, требуется большое усилие, поэтому на пожаре машина постоянно работает на большом газу, от чего идет форсированный износ мотора.

Постепенно у Федора появились навыки в ремонте, водители все чаще стали обращаться к нему за помощью, просили залить и пришабрить подшипники. Но никто не знал, что заветной мечтой парня было научиться водить машину, стать шофером. В пожарном депо поощрялась взаимозаменяемость бойцов расчета, в том числе и водителей, но желающих овладеть этой модной специальностью было много среди тех, кто проработал два и более года, был обучен грамоте. Но Федор не отчаивался, просил у водителей разрешения самому обкатывать мотор после ремонта, ездил по двору и возле депо, научился водить машину.

В те годы никто не знал, что такое светофор, автомобилей было мало, и они не создавали помех для движения других автомобилей и гужевого транспорта, но Федор наизусть выучил правила движения, сдал экзамены, и ему выдали справку о том, что он имеет право замещать шофера пожарной автомашины. Получить водительские права мешало отсутствие образования, слесарь-моторист Пшеничников Федор ни одного дня не был в школе.


В тридцать восьмом его призвали на службу в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию, выдали обмундирование и шинель, не первого срока носки, вещевой мешок и направили служить на заставу, стоявшую на границе с государством Маньчжоу-Го, или Маньчжурии, созданном японцами, завоевавшим в тридцать втором году северо-восточные провинции Китая, граничившего с Россией. Японские милитаристы были безраздельными хозяевами этого государства, часто устраивали провокации на границе с целью вызвать российских пограничников на вооруженный конфликт.

Застава располагалась в субтропическом лесу, в котором росли лианы, бамбук и дикий виноград, стояли огромные дальневосточные кедры, на их ветвях висели большие шишки, гораздо большего размера, чем сибирские, но орех по сравнению с сибирским не такой вкусный. Армейский паек был очень скудным, опять приходилось терпеть чувство постоянного голода.

С тяжелой винтовкой системы «Мосина», подсумками с тридцатью патронами на ремне, в любую погоду бойцам-пограничникам приходилось проходить за сутки по горной местности по сорок километров вдоль контрольно-следовой полосы, по двенадцать часов сидеть в секретах, замаскировавшись в заранее отрытом окопе. С ранней весны до поздних осенних заморозков кормить комаров, мошку и другой таежный гнус, от которого не было спасения, насекомые проникали под одежду, не спасали и накомарники, это был настоящий бич тайги.

На заставе задержание нарушителей границы, спиртоносов, бандитов считалось делом обычным, иногда они отстреливались, оказывали вооруженное сопротивление, тогда застава поднималась в ружье, отдыхающие после службы бойцы хватали из пирамиды винтовки и бежали на помощь товарищам.

Проходя по тропе вдоль контрольно-следовой полосы, молодой красноармеец замечал, где наиболее часто ее переходят козы, изюбры, олени, дикие кабаны. Часто задерживали охотников, они несли из России в Китай мускусные железы кабарги, маленькой разновидности оленя, очень часто встречающегося в тайге животного.

Федор слушал старых пограничников, присматривался к следам, изучал повадки зверей, их следы и вскоре мог с первого взгляда отличить след зверя от следа оставленного нарушителем, прошедшего через границу на специальных ходулях. Враг был хитер, надевал на руки, на ноги специальные ходули, на концах у них были вырезаны копыта животных, они оставляли на земле оттиски копыт животных при переходе через взрыхленную контрольно-следовую полосу. Если следы вели в сторону Маньчжурской территории, нарушители не принимали никаких мер предосторожности, шли напролом, зная, что за пограничной линией в них не будут стрелять в случае обнаружения.

Федор долго изучал окрестности, в тихую безветренную погоду несколько раз видел далеко в таежном распадке стелющееся по кронам деревьев облачко, похожее на дым костра или печки, с каждым днем крепла убежденность в том, что это дым от огня, разводимого человеком.

Глядя на задержанных нарушителей, видел, что они не измотаны многодневными переходами по таежной местности, были свежими, как будто только сегодня надели тяжелые котомки.

Он решил проверить свои догадки, подошел к старшине заставы:

– Разрешите обратиться, товарищ старшина?

– Обращайтесь, красноармеец Пшеничников! – разрешил Дубовик.

– Прошу вашего разрешения сходить на охоту, приварок к столу бойцов будет. Заодно надо проверить: кажется мне, что некоторые нарушители где-то недалеко в приграничной тайге добывают шкуры тигров, печень медведей, мускусные железы.

– С чего ты взял? – удивленно спросил тот.

– При задержании свежо выглядят, как будто идут первый день по тайге. В дальнем распадке несколько раз видел странный туман, похожий на дым, и всегда в одном месте, хочу проверить, откуда он там.

– Я такое разрешение дать не могу, дорог в тайге нет, заблудишься или тигр порвет.

– Это так кажется, что нет дорог, в тайге есть звериные тропы, если ими умело пользоваться, можно по ним ходить и свежее мясо для заставы добывать.

Старшина был опытным пограничником, он знал, что боец прав, внимательно посмотрел на него, пытаясь определить, почему тот обратился с такой просьбой.

– Мясо говоришь? Ты что охотник? – спросил он.

– Приходилось с ружьем в тайгу ходить. Посмотрите, сколько зверья переходит через контрольную полосу, сколько оленей и кабанов! Дикое мясо для заставы можно добыть, заодно подступы к заставе в тайге разведаю, посмотрю, что там за дым. Не сомневайтесь, я сибиряк, тайги не боюсь.

Здесь Федор слукавил: на шесть-семь километров дальше окрестностей заимки, расположенной километрах в пяти от Асафьевки, он с ружьем не ходил, а в тайге работал только на лесозаготовках.

Слушая красноармейца, старшина думал: «Хорошо, если бы боец изредка для комсостава приносил дикого мяса. И про дым говорит уверенно, надо спросить у начальника заставы разрешения, пусть сходит в разведку, заодно поохотится, видно, знаком с охотничьим делом!».

– Хорошо, я поговорю с начальником заставы, что он скажет, то и будет.

Начальник заставы Прохоров, услышав от старшины необычную просьбу бойца, насторожился:

– Просится в тайгу на разведку и поохотничать? А не собирается ли он уйти за кордон?

– Что вы, он много раз был в одиночных засадах, участвовал в огневых стычках с нарушителями, да и родом из крестьян, белогвардейцы отца за связь с партизанами расстреляли. Я за него ручаюсь! – поручился старшина.

– Хорошо, Степан, я поговорю с замполитом – даст добро, отпустим.

Замполит Краснов тоже заинтересовался необычной просьбой:

– Николай Матвеевич, а этот Пшеничников надежный боец, не уйдет за кордон?

– Старшина за него ручается – сам из крестьян, отец расстрелян белыми карателями, мать четверых сыновей одна растила.

– Заманчивое дело, но давай издадим приказ, которым обяжем красноармейца Пшеничникова провести глубокую разведку тылов нашего пограничного участка с целью отыскания баз нарушителей границы. Погибнет в тайге – боевое задание выполнял! И его матери почет, и с себя ответственность снимаем, – предложил он, и начальник согласил-ся.

Утром вызвали в канцелярию и огласили приказ, которым красноармеец Пшеничников Федор направлялся в тайгу для выполнения задания по глубокой разведке тылов пограничного участка заставы.

– Смотри, Федор! Если худое задумал, откажись! – пытал его Прохоров.

– Никак нет, хочу посмотреть, кто там дымит, может, постараюсь мяса добыть для бойцов заставы.

– Хорошо, распишись, что ознакомлен, сегодня отдыхай, завтра утром пойдешь с нарядом, приступишь к выполнению приказа, старшина выдаст продуктов на два дня, ждем не позднее вечера третьего дня, в противном случае поднимаю заставу в ружье и объявляю охоту на тебя! – предупредил начальник заставы.

– Все понял, мне карабин нужен, с ним в тайге сподручнее, и патронов два подсумка.

– Хорошо, получишь у старшины, а теперь отдыхай – завтра силы понадобятся.

Утром на разводе Дубовик объявил, что рядовой Пшеничников выходит с нарядом на спецзадание. На границу ушел усиленный наряд – трое бойцов, это было обычным делом, что задумали командиры, знали только они.

Когда подошли к звериной тропе, Федор сказал старшему наряда:

– Я пойду по этой тропе, не позднее чем через два дня выйду сюда и буду дожидаться наряда, если не вернусь – ищите меня здесь, – он показал рукой на дальний таежный распадок.

Боец нырнул под своды таежной растительности и исчез в непроходимых зарослях Уссурийской тайги, переплетенной бамбуком и лианами. Он сразу попал в заросли, тропа просматривалась не более трех-пяти метров.

«Вот почему дикие звери предпочитают переходить через границу у таежных троп, по зарослям даже тигр далеко не сможет пройти», – думал охотник, зорко вглядываясь в заросли. Пройдя километра два, увидел, что заросли стали редеть, можно было видеть, что делается на склоне сопки. Пройдя еще километра три, спустился в распадок, вышел к ручью, который тек параллельно границе, несколько удаляясь от нее. Вдоль берега шла натоптанная тропа, не похожая на звериную.

Остановившись, Федор пригляделся, ему показалось, что видит контуры следа человека. Он присел и в косо падающем свете увидел на влажной поверхности отпечаток подошвы ичига, еще не затоптанный копытами зверей, увидел, что человек прошел по течению ручья.

«Что здесь надо было человеку? Охотники в такую глухомань близко к границе не забираются», – подумал он, сворачивая по следу, стараясь не оставлять следов своих ботинок на открытых участках тропы. Она вывела его к широкому ручью с пологими берегами.

Что-то необычное привлекло его внимание. Подойдя ближе, увидел, что выше по склону тропу пересекает засека, стена бурелома, по высоте недоступная для зверей, отрезая путь всему живому к воде, свободной остается только тропа. Боец вспомнил, что слышал о таком способе охоты в дальневосточной тайге, насторожился, подумал: «Если есть засека, должен быть самострел или ловчая яма!».

В зарослях срубил стебель бамбука, обрубил вершину, стал концом ощупывать тропу перед собой, прежде чем сделать шаг. Его опасения подтвердились: когда вошел в проход между кучами валежника, шест наткнулся на препятствие, раздался свист, рядом пролетела большая стрела самострела. Боец остановился, вытер мгновенно вспотевший лоб, не будь у него шеста, стрела ударилась бы в него.

«Вот так новости, чуть сам не попал в смертельную ловушку. Раз стоит самострел, кто-то его настораживает, проверяет, надо осмотреться, в проходе может быть вырыта ловчая яма для той дичи, которая минует самострел. Так можно и на кол угодить!» – думал он, внимательно глядя под ноги и еще тщательнее ощупывая шестом почву рядом с тропой.

Боец не ошибся – вскоре бамбук стал издавать стук, характерный для пустоты под травой. Обойдя яму, он опустился на колени, взял в руки пучок травы и приподнял кочку. Под травой была вырыта ловчая яма, покрытая тонкими стеблями бамбука, на котором лежал дерн, в центре торчали остро заструганные колья; зверь или человек, попадая в такую ловушку, падает на колья и погибает медленной, мучительной смертью. Осмотревшись, Федор решил устроить засаду возле этой браконьерской насторожки, натянул тетиву большого самострела, нашел и вложил в него стрелу, полагая, что такую снасть охотник должен проверять не менее одного раза в день, иначе добыча пропадет в жарком летнем зное.

Расположившись выше по склону, замаскировался и стал терпеливо ждать, прислушиваясь через сетку накомарника к звукам тайги, надсадному звону крыльев таежного гнуса, комаров и мошки, которые столбом вились над ним. Ждать пришлось недолго, увидел сквозь деревья, что по тропе кто-то идет, приготовил оружие – к самострелу шел пожилой сгорбленный китаец в старом порванном и засаленном халате. Не подходя к ловчей яме, обошел ее, убедился, что добыча не попалась в его снасть, разочарованно покачал головой и пошел по тропе в гору. Прячась за деревьями, боец двинулся следом, удивляясь находчивости тех, кто соорудил засеку и расставил такие снасти. Если зверь перепрыгнет нить самострела, – угодит в ловчую яму на врытые на дне заостренные сверху колья, если заденет ногами бечевку самострела, – стрела сразит жертву.

Тропа неожиданно свернула вправо, пошла вдоль засеки и вывела к следующему проходу – на земле лежало сраженное стрелой животное с небольшими рожками, точеными ногами. Китаец заметно обрадовался – это была кабарга, мускусные железы которой являются желанной добычей для дальневосточных охотников. Он остановился, вырезал железы, тело кабарги подтащил к бечевке самострела правильно рассчитывая, что любой хищник, почуявший добычу, обязательно наступит на тетиву самострела или провалится в яму. Китаец ушел дальше по склону, к очередному проходу. Федор долго раздумывал: было большое желание взять и унести на заставу оставленную китайцем кабаргу.

«Возьму добычу, сразу увидят, что был человек, пусть остается на съедение зверям», – подумал он, отходя от прохода, стараясь не оставить на тропе отпечатков своих ботинок. Поднявшись с полкилометра, краем глаза заметил какое-то движение, нырнул за дерево и сдернул с плеча карабин.

Из зарослей вышел дикий кабан, спускаясь по склону, начал мордой копать на поляне землю, откапывая корни. Он так увлекся, что подошел вплотную к стоявшему за деревом бойцу. Держа его на мушке, тот подумал: «Если выстрелю, обнаружу себя, и отпускать жаль – кабан больно хорош!».

Кабан неожиданно насторожился, поднял морду, громко хрюкнул, резво отпрыгнул в сторону, сделав несколько прыжков, подбежал к проходу. Федор слышал свист вылетевшей из самострела стрелы и дикий предсмертный визг животного.

Выждав полчаса и убедившись, что никто не слышал предсмертного визга кабана, озираясь по сторонам, Федор вышел из укрытия. Стрела попала под лопатку, пробила сердце. Он вытащил стрелу, травой заткнул рану, перенес добычу через ловчую яму, положив на землю, недалеко от тропы, вернулся, концом обмотки вытер стрелу, вложил в самострел, натянул тетиву.

«Вот так удача, только пришел, и хороший кабанчик попался – всем мяса хватит!» – улыбаясь, думал боец, осмотрелся, нет ли на тропе его следов, забросил тушу кабана на плечи, стараясь ступать только по траве, тяжело зашагал в гору, в сторону границы.

На востоке темнеет быстро, сумерки опустились на сопки, через полчаса стояла темень хоть глаз коли. Поднимаясь в гору, Федор сильно устал под тяжелой ношей, всматривался в темноту, чтобы не напороться на сучок, в голове билась одна мысль: «Шаг, еще шаг…», неожиданно услышал лязг винтовочного затвора и негромкий окрик:

– Стой, стрелять буду!

– Москва, – назвал он пароль.

– Река, один подходи, остальные на месте, – последовал ответ дозорного!

– Один я, вот разве что с кабанчиком, – сказал пограничник, сбрасывая тушу кабана.

– Федор! Ты славного кабанчика добыл, вот молодец, много лет я супа со свининой не ел, подходи, чего стоишь, закуривай, я угощаю.

– Не курю и тебе не советую, в секрете стоишь, не полагается! – отказался тот и спросил:

– Наряд давно прошел?

– Полчаса как на фланг с другой заставой сержант смену повел, через час-полтора обратно вернется.

– Я подожду, кабан здоровый, надорвался, пока из распадка поднял, лягу в сторонке, подремлю, подойдет наряд – разбудишь.

Он положил рядом с собой карабин, на лицо опустил сетку накомарника, лег на хранившую солнечное тепло землю, моментально заснул.

Спал он рядом с окопчиком, в котором принял первый огневой бой на границе и запомнил его в мельчайших подробностях. В начале службы Федор, сменив бойца, находился в секрете, то есть в засаде на предполагаемом направлении прохода через границу нарушителей. Это был небольшой замаскированный окопчик, отрытый недалеко от контрольно-следовой полосы. Близился рассвет, и бойцу показалось, что до него доносится запах табака. Подвинув ближе к себе винтовку, определил, что ветер дует со стороны Китая, там рядом с границей кто-то курит. Приглядевшись, увидел, как в зарослях качнулась ветка – за пограничной линией велось визуальное наблюдение.

«Сколько их и что они задумали? Подойдет наряд, могут открыть огонь на поражение!» – думал боец, пытаясь разгадать намерения врага.

«Нет, раз изучают местность, значит готовится переход границы!» – решил он и приготовился к встрече нарушителей, не выдавая своего присутствия.

Неожиданно в сумерках рассвета в другом секторе обзора мелькнула тень, боец отвлекся от наблюдения, но это оказался олень. В два прыжка он перепрыгнул контрольно-следовую полосу и скрылся на маньчжурской территории.

«Вот кому хорошо: ни границ, ни застав, сегодня здесь, завтра там!» – усмехнулся дозорный и вновь продолжил наблюдение за заинтересовавшим его сектором. Но там ни-что не выдавало присутствие человека. Чувство страха появилось в душе Федора: «Неужели смогли обвести вокруг пальца? Неужели за то время, пока смотрел на оленя, нарушители совершили прорыв? Может быть, это зверь пасется у границы, но откуда запах табака?» – теснились мысли в голове пограничника. Но вот чуть качнулась ветка дерева гораздо ближе к просеке, по которой пролегала контрольно-следовая полоса.

«Вот и нарушитель, приближается к границе – интересно, как будет переходить? Все равно оставит след, по которому будет видно, что человек прошел», – думал он, продолжая вести наблюдение. Теперь он действовал, как его учили, – до отказа натянул шпагат, проложенный в траве, подал сигнал тревоги наряду, который будет проходить по тропе, и продолжил наблюдение.

С сопредельной стороны появился человек, за спиной висела большая котомка, непрестанно озираясь, он подбежал к вспаханной ленте контрольно-следовой полосы, сел на траву и стал привязывать ходули, потом такие же ходули взял в руки, стал на четвереньки и вышел на полосу.

«Старый фокус, на мякине не проведешь!» – усмехнулся Федор и в это время заметил, что в том месте, откуда пришел нарушитель, продолжают вести наблюдение. Ему показалось, что он увидел блик света занимавшейся зари в окуляре бинокля затаившегося за границей наблюдателя.

«Вооруженное прикрытие, надо готовиться к бою – подготовлен прорыв границы! Но где же остальные, где бойцы наряда, неужели не заметили сигнал тревоги?» – успокаиваясь, думал боец, тихо, без шума досылая патрон в патронник винтовки. Как только нарушитель оказался на нашей территории, он негромко скомандовал:

– Стой, стрелять буду!

От неожиданности тот не устоял на ходулях и упал набок.

– Стоять на месте, любое движение считаю побегом, открываю огонь на поражение! – предупредил пограничник.

В это время с противоположной стороны раздался винтовочный выстрел, на вспышку Федор ответил выстрелом и услышал, что на сопредельной территории кто-то застонал.

«Вот гады, по своим стреляют!» – подумал боец, услышав, как застонал раненый нарушитель, но не мог покинуть секрета, так как не знал, сколько врагов таилось на той стороне. В это время из зарослей выскочили пограничники наряда, подхватили раненого и оттащили в безопасное место.

«Вовремя ребята подоспели!» – подумал Федор, всматриваясь в зеленую стену леса, готовый в любой момент прикрыть огнем своей винтовки товарищей, но выстрелов больше не было.

На выстрелы с заставы прибежала тревожная группа во главе со старшиной, на сопредельной территории появился наряд маньчжурских пограничников. Офицер на ломаном русском языке принес свои извинения в связи с попыткой перехода границы, что-то крикнул гортанным голосом, два солдата вытащили из-под дерева тело мужчины, стрелявшего по нарушителю, и утащили в глубь леса.

Федор, не покидая секрета, наблюдал за сопредельной стороной, он впервые убил человека, но раскаяния не испытывал – для него это был враг и он в любой миг готов был прикрыть огнем своих товарищей.

Это был первый огневой бой молодого пограничника, и запомнился в мельчайших подробностях не только потому, что был первым, ему здорово влетело от начальника заставы за то, что он открыл огонь по чужой территории. Потом огневых стычек и задержаний было много, но этот бой он запомнил на всю жизнь.


Обостренный службой на границе слух уловил какие-то шорохи, разговор людей, приглушенный расстоянием. Открыв глаза, боец подтянул к себе карабин. Пограничник, сидевший в дозоре, услышал пароль, разрешил наряду подойти.

– Молодец, Песков, отличился, нарушителя не пропустил! Но почему мы выстрела не слышали? – спросил разводящий, толкая носком ботинка кабана.

– Его и не было, это Пшеничников из тайги притащил, он добыл, – ответил тот. Федор поднялся из травы, и только тут бойцы увидели его.

– Дважды молодец, Пшеничников, за кабанчика и за умение маскироваться, устал, наверное, килограммов сорок будет.

– Устал, прошу помочь, один не осилю нести до заставы! – сознался тот.

– Бойченко, взять груз, меняться по приказу, считайте, что это физическая подготовка, – приказал сержант.

Передавая добычу старшине, Федор доложил о своих наблюдениях.

– Ты ничего не напутал? Не может быть, чтобы так близко от границы жили охотники…

– Нет, товарищ старшина, как вас, видел китайца в засаленном грязном халате, шел по его следам.

Вскоре его пригласил Прохоров и попросил на карте показать, где находится засека, где видел китайца.

– Неграмотный я, только читать и писать на курсах ликбеза научился, вы мне покажите, где дозорный окоп, – ответил боец.

Тот поднес остро заточенный карандаш и стал разъяснять:

– Вот граница, это окоп секрета, от него идет тропа, вот ручей, если смотреть по карте, ты был где-то здесь, – начальник обвел круг на карте.

Долго смотрел боец на карту, сказал:

– Вот здесь ручей делает петлю, рядом с ней проход в засеке, которая идет по склону вдоль ручья, а здесь я видел китайца!

– Что скажешь, старшина? – спросил Прохоров.

– Тревожные новости, Николай Матвеевич! Нужно провести разведку, живет же где-то этот китаец, да и один ли он? Не готовится ли на нашем участке вооруженный прорыв границы? Сколько еще бандитского отребья и белой сволочи в лесах осталось, спят и во сне видят, как уйти за границу!

– Завтра возьмешь трех бойцов, свободных от наряда, и с Пшеничниковым пойдешь в разведку.

– Слушаюсь, товарищ начальник, мне никого не надо, пойдем вдвоем с Федором.

– Хорошо, как знаешь, а сейчас оба отдыхайте.

Ранним утром, когда в темноте ночи на небосводе появился алый отблеск зари, они вышли с заставы. Ночная прохлада немного прибила таежный гнус, по тропе было легко идти, вдыхая прохладный воздух, но вот из-за вершины сопки выглянул край солнечного диска, в свете первых лучей на траве и деревьях заблестели мириады капелек росы. Стоило задеть ветку, и на тебя скатывался дождь холодных капель, одежда быстро промокла, пограничники ежились, согревались ходьбой: солнечные лучи еще не нагрели воздух.

Старшина Дубовик прослужил на заставе пять лет, имел много задержаний бандитов, спиртоносов и других нарушителей границы молодой Советской республики. Шаг его был легким и бесшумным. Они быстро добрались до окопа, свернули на звериную тропу, спустились в распадок, подошли к засеке. Старшина сделал рукой знак сойти с тропы, шепотом сказал:

– Замаскируйся, будем наблюдать за обстановкой, отдыхать по очереди.

Вставшее солнце искрилось в мириадах капелек влаги, создавая радостное, приподнятое настроение. Оно разогнало остатки тьмы. Осматривая проход в завале, старшина увидел, что там лежит небольшой дикий кабанчик. Догадался, что ночью сработал самострел, настороженный Федором.

Старик-китаец в драном халате не заставил себя ждать, неожиданно появился на тропе, остановился в проходе, осмотрелся, подобрал кабанчика, вынул стрелу самострела, тушу оттащил немного в сторону, натянул тетиву, насторожил самострел и пошел дальше, опираясь на бамбуковую палку.

Когда солнце поднялось высоко, осушило росу, старшина сказал:

– Пойду посмотрю, ты прикрывай меня, стреляй только в крайнем случае.

Боец кивнул и сел на корточки за деревом. Дубовик пошел к засеке, при осмотре местности вокруг кабанчика его внимание привлек отпечаток подошвы сапога со стоптанным каблуком. Осмотревшись, он ушел в заросли, откуда махнул рукой. Федор быстро перебежал к нему.

– Пошли ко второму проходу, показывай дорогу!

Они прошли больше километра, боец остановился, прикрываясь деревьями, и, показывая на второй проход, негромко сказал:

– Вот здесь вчера китаец оставил кабаргу, но сегодня ее нет и самострел насторожен.

– Прикрывай, я посмотрю, увидишь кого – кричи филином, – приказал старшина, исчезая в зарослях.

Осматривая тропу у прохода в засеке, обратил внимание на след сапога со стоптанным каблуком, который был оставлен не позднее вечера предыдущего дня. Старшина вернулся и спросил:

– Ты подходил к кабарге, видел там след сапога?

– Нет, там был след ичига китайца, я после себя следов не оставил.

– Кто-то был после тебя и забрал кабарожку, если бы ее утащил зверь или съел, было бы видно. Надо быстро вернуться и посмотреть, кого китаец пошлет за мясом, он, видно, старый, сам унести не может или ему запретили это делать, кому-то это мясо нужней! – сказал Дубовик.

В полдень из зарослей вышел мужчина с офицерской выправкой, одетый во френч защитного цвета, он взвалил кабанчика на плечо и по тропе скрылся за поворотом. Немного подождав, пограничники двинулись следом, стараясь не обнаружить своего присутствия. Шли долго, наконец заросли расступились, на поляне увидели китайскую фанзу, из трубы вился легкий дымок. На крыльцо выскочил человек с карабином в руках, увидев путника с добычей, обрадовался.

– Молодец, Матвей, хороший кабанчик, сейчас мяса наварим, вчерашняя кабарожка как заяц, есть нечего! – возбужденно сказал он, доставая нож и приступая к разделке туши. Следом из фанзы вышел китаец с большим котлом в руках. Он отрезал несколько самых лакомых кусков, ошкурил их, бросив в котел, обмыл мясо в ручье, повесил на улице над костром.

Из разговора мужиков с китайцем пограничники поняли, что это шайка браконьеров, промышляющих незаконной добычей мускусных желез, медвежьей желчи и тигровых шкур. Скоро ветер донес запах вареного мяса, он гнал густую слюну: армейский паек был более чем скромным.

– Будем брать, а то без нас съедят все мясо! Ты обойди фанзу с торца и по моей команде выстрелишь вверх, в случае оказания вооруженного сопротивления стреляй на поражение и без команды не засвечивайся.

Дубовик расстегнул деревянную кобуру, достал именной маузер и стал скрытно подбираться к краю зарослей. Дождавшись, когда все обитатели окажутся на улице, пряча пистолет за спиной, вышел на край поляны.

Его появление было как снег на голову, хозяева фанзы застыли в изумлении – к ним подходил человек в военной форме.

– Быстро поднять руки, лечь на землю – вы окружены! Выше руки, чтобы я видел, стреляю без предупреждения! – крикнул он, поднимая пистолет.

В это время один из задержанных оглянулся на раскрытое окно. Федор, перехватив его взгляд, увидел в окне ствол карабина, не раздумывая, выстрелил и на долю секунды опередил того, кто хотел стрелять в старшину.

Гром выстрела подстегнул обитателей фанзы, они дружно подняли руки, каждый подумал: «Если стреляют, значит, этот пограничник с маузером не один!».

Старшина моментально отреагировал на выстрел.

– Ложись, всех постреляем, кто пошевелится – я предупреждал, что вы окружены! – закричал Дубовик, укладывая на землю лицом вниз трех задержанных.

Федор, держа карабин наперевес, вышел из зарослей.

– Посмотри, что с ним? – приказал старшина, кивком головы указывая на фанзу.

Держа оружие наизготовку, пограничник заглянул в фанзу через открытую дверь, увидал лежащего вниз лицом человека, под его головой расплывалось красное пятно – пуля попала в лоб. Он поднял карабин, открыл затвор, в патроннике латунью желтел патрон. Зазевайся на долю секунды – старшину наверняка бы убили, с такого расстояния промахнуться было невозможно.

– Один мертв, вот его карабин, больше никого нет, судя по всему, жили вчетвером, – доложил он, выйдя из фанзы.

– Поищи веревку, надо связать задержанных, – приказал старшина.

Федор вновь зашел в фанзу, увидел висевшие на стене волосяную веревку и сыромятные ремни.

– Товарищ старшина, давайте сыромятными ремнями свяжем, никогда не развяжутся, – предложил он.

– Ты уверен?

– Только ими в крестьянском хозяйстве и обходились, – ответил боец.

Когда задержанные были связаны по рукам и ногам тонкими, но удивительно прочными ремнями из сыромятной кожи, Дубовик, потирая руки, сказал:

– Порядок, быстро управились! Сейчас поедим свинины с сухарями, не пропадать же добру, потом пойдешь на заставу, скажешь Николаю Матвеевичу, что я прошу подкрепление и уполномоченного особого отдела. Приведешь их сюда, я задержанных покараулю, – и зачерпнул большой деревянной ложкой наваристую похлебку из котла. – Недосолили – посмотри в фанзе соли и сухарей – сто лет я не ел мяса!

Федор нашел мешочек с солью, посолил варившееся в котле мясо, дождавшись, когда оно сварится, уселись со старшиной на лавку возле стола, стоявшего на улице, и начали с аппетитом есть мясо, размачивая в котелке ржаные сухари, прихлебывая деревянными ложками наваристый бульон, не обращая внимания на задержанных. Они доставали из котла парящие куски свежего мяса, резали их на столе, подсаливая, с удовольствием ели – никто из них в своей жизни не ел мяса сколько хотел.

– Хватит, с голодухи может живот заболеть! Вернешься, доедим. А теперь бери карабин и бегом на заставу, приведешь тревожную группу и особиста, – чувствуя тяжесть в желудке, прервал пиршество Дубовик.

Стояла глубокая ночь, небо было усыпано мириадами звезд, когда Федор привел к фанзе подкрепление. Пока допрашивали задержанных, им разрешили поспать. Завалившись на теплый канн топившейся печки, оба дружно захрапели. Китайцы были большими мастерами, дымоходы сложенных в фанзах печей выкладывали широкими, они тянулись вдоль стены, сверху были закрыты большими плоскими камнями, служили лежанками, хранили тепло до утра, не успевая остыть, когда прогорали дрова в печи. Такие дымоходы, обогревающие фанзы, китайцы называли канн, использовали их как постель.

Утром начальник особого отдела приказал взять все ценное, а фанзу сжечь. Связанных веревкой нарушителей пограничного режима повели на заставу, а там, где стояла гостеприимная фанза, поднялся столб огня и дыма.

Куда делись задержанные, никого не интересовало, теперь хозяевами засеки стали пограничники, они редко возвращались без добычи, мясо стало частым гостем в рационе красноармейцев.

Подошел срок демобилизации, отсутствие образования препятствовало росту в чинах и званиях – уходил Федор из армии в сорок первом году в чине рядового красноармейца.

Перед увольнением в запас начальник заставы вызвал его к себе.

– Федор, за время службы ты проявил себя настоящим пограничником, в личном деле одни поощрения. Командование предлагает остаться на сверхсрочную службу!

– Спасибо, Николай Матвеевич, но душа у меня больше лежит к гражданской жизни, извините, если что не так.

– Жаль с тобой расставаться, но, как говорят, вольному воля! Заскучаешь по службе, пиши – обязательно возьмем на сверхсрочную.

– Спасибо, разрешите идти?

– Свободен, боец Пшеничников, не забывай, что я тебе сказал!
Федор не мог сознаться, что желание стать водителем автомобиля оказалось сильнее желания остаться на пограничной службе.

Вернувшись в Хабаровск в солдатском застиранном обмундировании и ботинках с обмотками, пришел в пожарное депо – там его помнили, приняли на работу


Через три месяца грянула война, пожарников перевели на казарменное положение, присвоили статус войсковой части. После событий на Халхин-Голе, у озера Хасан Приморье находилось в постоянной готовности к отражению агрессии со стороны японцев, захвативших большую часть Китая. Они заключили с Германией мирный договор, после того как фашисты напали на СССР, японцы в любое время могли открыть второй для России фронт. Начальство не допускало разговора о направлении в действующую армию, но втайне от командира пожарной части Федор направил в военкомат несколько заявлений о направлении на фронт. Шло время, на западе гремела война, немцы стояли на окраинах Москвы, но повестка из военкомате не приходила. Федор продолжал служить в пожарной части, получая из дома письма со скорбными вестями о гибели на фронте родных и друзей.