Предисловие

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   27

Лабиринты



Такие учения, как христианство, подпитывают гуманизм, удерживающий нас на плаву. Но по тому, насколько участились попытки обновления этой идеи, можно сделать вывод, что время обновления настало. Слишком кровавые вызовы пережиты планетой в XX в., чтобы нашим патриархам закрывать глаза и делать вид, что ничего не происходит. Новые идеи питают политику, а политическая мысль реализуется в конкретные судьбы людей. Гитлер, Ленин, Муссолини, Мао Цзэдун1, Сталин, — каждый из них внес свой вклад в новую историю. С их помощью нам открылись тупиковые ветки истории и человека. Приводя их имена, я рискую быть осмеянным стаей политпопугаев. Но я не боюсь держаться подальше от крикунов, скандирующих штампы, и говорю себе, что имена этих политиков достойны хотя бы прочтения титульной страницы главного труда каждого из них, чтобы здравый смысл критика преобладал над карканьем попугая. Ведь имена этих деятелей олицетворяют всю соль постмодернизма.

Изучая традиции воспитания молодежи в тоталитарных системах, можно отыскать кое-что важное среди белиберды антипропаганды. На поверхности там лежит понимание банальной, но ускользающей почему-то от внимания либерального общества простой вещи: насколько человек — изменяемое и наполняемое понятие, насколько его мировоззрение — это не размышления об общих теориях и отвлеченных ценностях, но буквально, содержательное живое, следы которого пропечатываются даже на асфальте, по которому ступает человеческое существо. Создание Человека — это сверхзадача предыдущей истории, которая всеми своими свидетельствами на всем документальном протяжении доносит до нас приступы неудовлетворенности человеческой сутью. Не было до сих пор такого времени, которое бы нам единогласно произнесло устами его современников, что человек есть совершенство: нечего в нем улучшать; он прекрасен от своего рождения и до смерти, излучает естество природы, пребывая с ней в полном созвучии. Человек во все времена был собой не доволен и только сейчас, в либеральном обществе, он вдруг стал почему-то себе очень нравиться. Он презрел идеал, который от человека требовал жертвенности, навешивая вериги различных ограничений и надежно предохранял от тщеславия. Никогда еще человек не был собой доволен, никогда, исключая последние десятилетия. Не слышимый голос критики является признаком остановки духовной эволюции. Когда такой голос умолкает, возникает пауза мысли — это первая предпосылка к обожествлению себя, и самая короткая дорога к тупости. Что происходит в России и во всем Атлантическом мире сегодня — свободному обществу все в человеке нравится. Ему не нравятся только «архаичные» нравственные порядки, где шарлатанству противостоит гений, толкованиям свободы и вседозволенности – честь и совесть. Политкорректность блудлива. Люди делятся. Они делятся по характеру и уму. Ум и великодушие противостоят мелочности и глупости. Благодаря свойству изменчивости живой природы, дремлющий ум легко меняется знаком, обращаясь в глупость, и наоборот. Таким образом, у каждой культуры есть теоретическая возможность стать со временем скопищем гениев или дегенератов. Недовольство собой оказывается движущей силой, самодовольство — тормозом и предвестником смерти.

Энергия, с которой Земля последнюю сотню лет занялась собственным перевоспитанием, внушает оптимизм, что все не так уж плохо, если не принимать в расчет безумные жертвы такой работы, от которых мы не совсем оправились. Самыми рьяными несогласными с традиционным человеком из прошлого оказались большевики России и национал-социалисты Германии. Одновременное появление их на исторической сцене было логичным, а для наиболее прозорливых умов даже предсказуемо за много десятилетий. Их появление оказалось материализацией чаяний ноосферы, ее знаковой и очевидной потребности в новом сознании, но каковы же истоки столь яростного и агрессивного ее действия, какими оказались явления большевизма и нацизма?

Фашизм Муссолини не ставил себе столь грандиозных задач для человека, как режимы СССР и Германии, стремящиеся переделать его от самого корня, хотя в выжимке основных идей итальянского фашизма1, в своде тезисов «Доктрина фашизма» Муссолини возлагает на государство функции синтеза моральной и интеллектуальной жизни нового человека. Человек в государстве итальянского фашизма индивид, вливающийся в мораль и волю высшей религиозной сущности — государства. Но индивид остается во многом традиционен — в вере, в укладе и обычаях народной жизни, он нов только в средствах достижения своих целей. Он признает государство как высшую и законченную форму развития культуры без классовой борьбы, наполняет которую не раса или география, а нация. Муссолини определяет нацию как длящуюся в истории группу индивидов, как множество, объединенное одной идеей, которая есть воля к существованию и господству. Роль государства наделяется полномочиями высшей личности, которая воспитывает, направляет и помогает. Итальянский фашизм в воззрениях на перековку человека традиционен — консервативное воспитание и еще раз воспитание со стороны старшего. Роль старшего, или высшей личности, достается антимарксистскому и антибуржуазному государству. Потому не нахожу правильным как-то выделять постмодернистскую деятельность Муссолини, тем более, что итоги деятельности итальянских фашистов меркнут в сравнении с достижениями двух других диктатур. Муссолини по сравнению со Сталиным и Гитлером был ангел. Гитлера он презирал с первой же встречи, как римлянин презирает варвара. Но это не помешало ему вырыть могилу процветающему итальянскому государству, которое строила его партия семнадцать напряженных лет до того момента, как он в 1939 г. связал себя обязательствами с фюрером.

Из различных конъюнктурных соображений современники часто стараются переложить все негативные последствия дел человеческих в XXв. всего лишь на две личности – Гитлера или Сталина, а в лучшем случае, на идеологии, которыми они прикрывались в политике. Но смешение огромных человеческих масс и техники, — все это была неведомая для истории стихия, поднявшаяся в XX в. от самых низов народной жизни. Вооруженная пулеметом, она обезличила героев войны, сделав их серой массой, и уничтожила законы рыцарства. Она вовлекла все планетарное общество в большое сражение тотальной мобилизацией, прочертив линию фронта не только по окопам, но и по цехам, пашням, кухням и больничным кроватям. Наш соотечественник Федор Достоевский1 из XIX в. уже вглядывался в эту стихию и, шокированный ее размахом, дал ей жуткое имя своим романом «Бесы». Конкретные личности лишь подхватываются волной истории и выносятся на передний план. Но дело не в них, дело состоит в таких закономерностях, в которые вовлекается каждая голова. Каждый – это участник истории, каждый – это маленький нерв ноосферы. Просто в оценках ответственности работает знакомое еще из Нового завета стремление человечешки сваливать ответ за грехи на кого-то другого.

Итак, «бесы», сойдя со страниц романа, взялись за перезагрузку человеческого сознания. Первое, что исполнила стихия, захватив власть, она укрепила мозги обывателя тисками массового террора. Немецкий национал-социализм доверился законам органики и предпочел для дальнейшей правки сознания инструмент биоселекции, расовая теория стала основной доктриной Германии. Большевики же, наоборот, абсолютно презрели теорию биологической чистоты и поверили в исключительность труда.

Под воздействием массовой послевоенной пропаганды широко распространено мнение, что биологическое воззрение в государственной политике было возможно и присуще исключительно нацистской Германии. Однако, эти выводы являются больше следствием этой самой антигитлеровской пропаганды со стороны союзников, но, на самом деле все не так однозначно. Впервые биологические воззрения как законченная теория оформились в XIX в. в постулатах евгеники, в теории о наследственном здоровье человека и путях его улучшения. А впервые как акт государственной политики, постулаты евгеники начали активно реализовываться в демократиях Атлантики. В 1917 г. 15 штатов США имели законы, позволяющие стерилизовать умственно отсталых. Между 1910 и 1935 гг. в США было стерилизовано около ста тысяч умственно отсталых людей. Перед искушением вести в норму принципы евгеники Фрэнсиса Гальтона не устояли многие страны1.

В СССР отголоски евгеники приняли протестные контрформы. Под воздействием научного атеизма, стремясь опровергнуть особое место человека в эволюционный системе, в 1926 г. советский ученый, профессор И. Иванов решил научно доказать, что человек произошел от обезьяны, и попытался вырастить гибрид шимпанзе и человека под названием «челанзе»1, искусственно оплодотворив самок шимпанзе человеческой спермой. Однако, в целом в СССР место биологии в селекции человека занял воспитательный труд, при котором классовое сознание, а в первую очередь — классовое происхождение имело приоритет перед кровью. Труд и воспитание в СССР делают человека даже из камня — такова была основная педагогическая установка системы. На формирование сознания были нацелены структуры воспитания и перевоспитания, взбудораженные научными перспективами труда производить людей даже из обезьян. Решая проблему национальных кадров, советская система упорно пыталась учить людей, даже генетически не приспособленных к обучению. Тысячи представителей национальных меньшинств загоняли в вузы, где им пытались вложить академические знания, и только единицы из них действительно могли их освоить. Издевательства и шутки над этими несчастными не прекращались на младших курсах советских вузов, — традиционный период обучения до момента отчисления, — вплоть до крушения СССР. Отрицание биологии приобрело в СССР такие крайние степени, что была заклеймена и запрещена генетика.

Но большевикам так и не удалось создать нового человека, слепо убежденного в марксизме-ленинизме. Три миллиона пленных красноармейцев летом 1941 г. — это факт не только военной катастрофы первых месяцев войны. Солдаты продемонстрировали партии большевиков свое нежелание умирать за идею. Впоследствии, распознав истину в смертельной опасности пангерманизма, русский народ стал сражаться, но за свою национальную Родину. Сталину неимоверно повезло, что на его долю со стороны Германии выпала такая антинародная война. Она все ему списала и оправдала, в том числе и все прошлые и будущие преступления большевистской партии.

Германия же, напротив, за короткий промежуток времени с 1933 по 1945 гг. сумела создать, благодаря идеям национал-социализма, яростных и дисциплинированных борцов. Вооруженный костяк партии Гитлера, самоотверженно преданные ему отряды СС. К 1938 г. численность СС, людей, готовых, не задумываясь, убивать и умирать ради фюрера, подбиралась к тремстам тысячам человек. А к 1944 г. численность этого легиона составила полтора миллиона. В целом же количество членов СС, включая общие СС, полевые подразделения — войска СС и охрану концлагерей с учетом потерь за предыдущие годы в один миллион девятьсот тысяч, составило три миллиона четыреста тысяч фанатичных добровольцев разных стран, связанных не столько единой кровью, сколько исключительно идеей национал-социа­лизма, присягнувших на верность своему вождю клятвой всего из семи строчек. Глядя на подвижничество иностранных добровольных сторонников нацизма, сам собой напрашивается вывод об идеологических предпочтениях миллионов европейцев, хотя многие из которых пребывали в иллюзиях относительно практических намерений Гитлера на востоке.

Теоретическая цель Гитлера, избавленная от пристрастного анализа, состояла в том, что Гитлер стремился создать новое время, и, обобщая идею своей партии, пояснял, что национал-социализм — это не только политическое движение, это «воля свершить новое творение». Но, несмотря на свои передовые культурные увлечения, он оказывается воплощением старых немецких традиций, он духовный наследник агрессивного Тевтонского ордена1 и наступательной военной теории Германской империи Бисмарка.

Шпенглер, голосуя на выборах в рейхстаг в 1932 и 1933 гг., голосует за НСДАП, т. е. за партию Гитлера, и мотивирует это коротко: «Гитлер — болван, но движение следует поддержать». Такая позиция Шпенглера объясняется разными течениями внутри самого немецкого национал-социалистического движения, которое в целом представляло собой дух свежести в мещанском болоте послевоенной Германии. Движение было неоднозначным: там были приверженцы «чистого» фашизма Муссолини и романтического хуторского социализма (наподобие коммун анархистов, только национальных); были и национал-большевики, мечтающие построить социализм от Атлантики до Владивостока; были романтики, увлеченные справедливой борьбой и техникой. Однако, победило крыло Гитлера, как проекция исключительно средневекового пангерманизма, средоточие колониальных интересов, направленных на восток. Национал-социализм Гитлера — это самый что ни на есть концентрированный сгусток германского, или, точнее, прусского радикализма, – Сталин это прекрасно понимал, стирая с лица земли Пруссию и возводя на ее землях Калининградскую область, тем самым безвозвратно уничтожая очаг германской агрессии. Потому так легко практика Гитлера видоизменила метафизическое ощущение немцев своего величия в юридическое право их государства убивать людей и грабить ресурсы других народов. Эта практика находит в сознании Шпенглера соответствующее определение как «расовый идиотизм». Шпенглер: «К власти пришли люди, упивающиеся властью и стремящиеся увековечить то состояние, которое годится на мгновение. Правильные идеи доводятся фанатиками до самоуничтожения. То, что вначале обещало величие, заканчивается трагедией или фарсом». Шпенглер разрывает связи с нацистским правительством, успевает опубликовать последнюю работу «Годы решений», вызвавшую яростную критику Геббельса1, и умирает в 1936 г., полный разочарований — идея чистой эстетики опошлена.

Вместе с тем Гитлер был в душе великим идеалистом, хотя после 1933 г. ему пришлось маскировать свой идеализм перед национальными финансовыми империями (вроде сталелитейного концерна Крупа). Под нажимом своих государственников из-за угрозы гражданской войны он физически устраняет костяк штурмовых отрядов СА2, бывших полными решимости разжечь мировую национал-социалистическую революцию. Он погружается в практику, в вопросы строительства и вооружений. Вдохновленный пропагандой антибольшевизма, немецкий народ идет на тотальную войну. Но Гитлер так и не изменяет своему идеализму — в конце войны он воплощает себя в героя романтической трагедии, неспособного преодолеть подлую действительность. Как стало очевидно, идеализм в условиях абсолютной государственной власти превращается в авантюризм. Гитлер устремляется в ад и тащит за собой свои СС, партийную верхушку, вермахт, берлинцев, стариков и детей фольксштурма, обреченных на гибель в уже ставшей бессмысленной бойне. Он тащит на свою сцену весь немецкий народ, не сломавший проклятья кольца Нибелунгов1, — кольца из древней легенды германских народов, — а значит, и не достойный иметь право на жизнь. Перед самой развязкой своего эффектного сценария, — согласно прусской традиции солдат предпочитает плену смерть в осажденной крепости и остается непобежденный, — он бросает министру вооружения Альберту Шпееру2 фразу: «Если войну не спасти, народ тоже должен погибнуть… Ибо народ оказался слабым, и будущее принадлежит исключительно восточному народу, как более сильному». Коммунистическая партия СССР тогда возглавила этот сильный народ с востока.

Практика СССР основывалась на противопоставлении потребностей классов и на праве одного класса грабить ресурсы другого класса. Инициатором классового воспитания следует назвать не какого-то отдельного вождя, вроде Сталина, а всю большевистскую коллегиальную систему. Но все политические утопии в СССР постепенно вымываются устойчивыми традиционными ценностями русского народа, — интернациональный марксизм в борьбе с национал-социализмом перетекает в национал-больше­визм. Тот в свою очередь распадается на шелуху идейной догматики и собственно ценности народа, что частично находит свое отражение в таком позднем советском «Евангелии», как «Кодекс строителей коммунизма».

Очень трудно взглянуть на две мрачные фигуры в истории XX в., олицетворяющие две противостоящие доктрины, фигуры Гитлера и Сталина, без пристрастия. Но мне глубоко интересна попытка их систем создать нового человека, и то, какие это дало результаты. Перековка душевных качеств народа приводит к непредсказуемому внутреннему движению, в нем просыпается безудержная энергия и готовность на подвиг. Подвиг требует жертвы, а массовость жертв лучше всего обеспечивает война, которая делит жизнь общества на «до» и «после», и становится точкой отсчета, разрывая привычный ритм. Всякая перековка предназначается для реализации практических целей, и война традиционно оставалась в истории лучшим способом испытания идеи на прочность. Насколько ошибались Сталин и Гитлер в своих попытках генерации нового? Обе модели потерпели крах. Одному пришлось отказаться от революционных наносов и звать на помощь в войне традицию Руси: Александра Невского1, Павла Нахимова2. Другого — буквально стерли с лица земли. В чем же произошел сбой у того и другого диктатора? И тот, и другой заблуждались в понимании истинного значения традиционной культуры. Один признал ее следствием механического труда, другой следствием биологии. При этом главные общественные цели остались прежними — борьба за материальные ресурсы.

Уверен, что эксперимент ценою жизни народов в последующем историческом времени не может быть не оценен — он найдет трактовку не только с точки зрения преступлений против жизни и свободы людей. Чем дальше мы от событий, тем уравновешеннее эмоции. Действия всяких исторических личностей со временем попадают под сухие трактовки историков с кратким перечислением: «родился, сражался, построил, разрушил, умер». Как мы сегодня оцениваем Тамерлана1 или Бонапарта2 В свои времена Наполеон считался убийцей Европы, а Польша его помнит как освободителя от деспотии, на Мальте в 1798 г. всего за семь дней он ввел начальное образование, отменил инквизицию, рабство, и организовал выпуск газет. Вот такие вот парадоксы открываются тем, кто делает выводы не из количества и этнического состава жертв, а из их причины. Ход эволюции, он ровный и беспристрастный, но иногда под него летят наши головы и тогда мы наполняем историю трагическим смыслом.

Рассматривая государственные системы национал-социализма или национал-боль­шевизма, в них находят сходство: подавление воли индивида средствами государства. И лишь на одном этом основании проводятся параллели между двумя режимами. На это замечу, что в мире существует масса диктатур и все они похожи по используемым средствам подавления своих противников. Это фетиш государственного аппарата, а не суть идеологии. Нацизм и большевизм отличаются гораздо больше, чем сходятся. Не стану пускаться в анализ отличий и разных сходств. Но замечу, что у большевизма и либерализма, которые принято считать противоборствующими мировоззренческими системами есть более основополагающее сходство, которое их роднит между собой: человек рассматривается ими всего лишь как экономическая категория, как рабочая величина рынка экономических отношений. В то время как теория национал-социализма рассматривала человека в арийских традициях: иррациональных понятий духа. Однако, на поверку эти тезисы оказались лишь декларацией. Практика гитлеровского государства, оказавшегося в ситуации дефицита ресурсов не смогла следовать им. Даже, более того, нанесла им непоправимый урон, дискредитировав в глазах потомков само их упоминание и все, что связано с арийской культурой.

Все без исключения доктрины прошлого века едины в одном,
в своих колонизаторских устремлениях: ресурсы должны доставаться лучшим из лучших. Но ново ли все это само по себе: жизнь одних классов за счет других, одного народа за счет другого. Это напоминает всю мировую историю, только спроецированную на короткий отрезок 30 х годов XX в. Новизна этих систем состоит лишь в повышенной моторизованности, но ничего более кощунственного, что было в истории до них, эти диктаторы не выдвинули, они только явили библейское зло, подытоженное за несколько тысячелетий, берущее начало из быта вечно голодного обывателя.

Сегодня либерализм, являясь материком старого мира, терроризирует нас своим культурным диктатом – потребительской культурой, которую формировали варвары тысячи лет. Все попытки человека преодолеть это соседство с ископаемой древностью, с культурой, которая является ровесницей пирамид древнего Египта, терпели крах. Материк удерживает нас в плену, несмотря на чудовищные жертвы попыток вырваться из него. Либерализм соединяет идею классовой и биологической ненависти в одно целое, заявляя ресурсы планеты собственностью избранного богом числа людей, и, прежде всего, буржуазной элиты золотого миллиарда. И опять ресурсы должны доставаться лучшим из лучших, вся разница заключается в критериях оценки: кого считать лучшим. Лицемерие общества, которое, как бы опровергает всякие формы отбора, только подчеркивает еще более жестокий и стихийный существующий социальный дарвинизм капитализма, вместо осмысленного системного. Евгеника, политкорректно не признанная с парламентской трибуны «свободного» общества, от этого не становится менее утопией. В русле биологического улучшения человека работает хирургия, а вскоре будет работать генная инженерия. Улучшается тот, кто платит — в этом логика общества потребления.

Публичное отрицание системного воспитания либерализмом на самом деле оборачивается не меньшим лицемерием, чем отрицание биологического неравенства. Либерализм имеет свои нравственные ценности и навязывает их, внедряя в наши мозги стандарты потребительства через манипулирование сознанием. Идеологическая коррекция мозга производится с помощью продуктов массовой культуры. Не пора ли все расставить на свои места? В либеральном обществе так же, как и в эпоху феодализма будет неравенство: будут аристократы и безмолвные крепостные: генномодифицированные зомби с промытыми мозгами — я с трудом представляю, что это будет за кошмар.

Россия, находясь на собственном пути исторического развития, не избегает внешнего влияния. Кризис гуманизма коснулся нас в виде большевизации, культурные границы ломаются глобализацией, техника захватывает новые пространства. Все эти процессы предъявляет требования к нашей молодежи. Мы не можем находится в стороне от кризиса Атлантической культуры и делать вид, что он пройдет мимо нас. Кризис глобален. Глобально требование взрастить нового человека. Оно звучит и будет звучать вновь.

Новый человек не приходит сам. Для его культивации требуется целенаправленный системный отбор. Исторический опыт говорит нам, что такой отбор подразумевает ряд ограничений и поощрений. Те или иные ограничения определяются актуальными общественными задачами. Снятие ограничений ведет к деградации и обусловлено одними и теми же причинами во все времена.

Всякая элита – наиболее культивированная часть общества – формировалась на типовых принципах: элитарность, единство, самосознание. Элитарность означает, что не всем есть дорога войти. Единство достигается действием, некоей миссией. Самосознание развивается нацеленным воспитанием. Это три инструмента для долгой кропотливой работы по преобразованию неотесанного бревна в произведение искусства. Но все усилия в одночасье могут быть сведены на нет одним единственным фактором, который насквозь проедает все человеческое нутро, как жуки едят древесину.

Янычары — регулярная ссылка скрыта ссылка скрыта XIV–XIX вв., лучшая пехота Европы для своего времени. В 1330 г. из тысячи бывших христианских юношей, обращенных в ссылка скрыта, формируется первый полк. Это военное объединение сразу наполняется религиозным смыслом: воины-янычары — это члены дервишского Ордена Бекташийе, основанного, по преданию, в Малой Азии дервишем Хаджи Бекташи, это воины султана, свободные рабы султана, его гвардия. Янычары воспитывались из детей исключительно христианских семей, специально отобранных по физическим кондициям и свойствам характера в возрасте от семи до четырнадцати лет. Орден существовал четыре века и первые два века существования ни в одной битве янычары не показазывали врагам свои спины, предпочитая бегству смерть на поле боя. Разложение вторглось в эту организацию два века спустя вместе с потоками золота и привилегиями, а положение узаконенной элиты послужило ее последующему угасания.
С конца XVI — начала XVII вв. янычары стали обзаводиться имуществом, стали заниматься торговлей и ремеслом. Постепенно янычары превратились в консервативную политическую силу и орудие дворцовых переворотов. В 1826 г. корпус янычаров был ликвидирован.

Нам хорошо известна отечественная версия меченосцев — братья-опричники, вооруженный монашеский Орден. Царь Иван Грозный надеялся в нем воплотить свою мечту о монашеском братстве. Он и его братья-монахи носили рогожу, вместе трапезничали, вместе молились и веселились, вместе казнили и пытали, скрепленные порукой в миссии очистки земли от скверны. Так же, как Орден турецких янычар, Орден опричников был разрушен изнутри стяжательством. Выполнив свою практическую задачу по уничтожению оппозиции, он не оправдал идейных надежд создателя, и был распущен. Та же судьба ждала бы и СС в Германии, не сгинь эта организация на романтическом пике своей борьбы. Верхушка СС уже к 1944 г. загнивала в коррупции. То же самое, как мы увидели, случилось с КПСС. Точно такая же судьба постигнет современных отечественных меченосцев от ФСБ.

Всякое начало, объединяющее людей в гвардию, избранную элиту, будет увядать, как только оно окажется лишенным притока свежей крови. Накапливая трофеи тех, с кем она борется, элита постепенно теряет свое героическое начало и перерождается, идейно ломаясь на торосах материальной собственности — это незыблемый путь к нравственному загниванию олигархии. На таком утверждении я выстраиваю критику систем ценностей нынешней нашей меритократии, которая герметизирует себя от свежей крови юридически — что мы видим по принимаемым законам в парламенте — и практически, расставляя своих юных отпрысков на ответственные ключевые посты. Как и все их предшественники, они двигаются знакомым путем к своему концу: быть проклятыми властью кольца Нибелунгов.

Уверен, что порочный круг будут прерван, пути
в будущее будут найдены. Золотое кольцо Нибелунгов как символ богатства в обществе джинов теряет свое волшебство — ведь золото уступает свое место технологиям. Символом власти нового времени становится знание – не вещественная, иррациональная категория. Как это ни парадоксально, но именно к торжеству арийского мировоззрения ведет нас перспектива времен. Вразумительная концепция воспитания детей сформулирована еще Платоном. Эта концепция наполнена простыми и известными добродетелями идеального гражданина: мужество, разумность, рассудительность, великодушие, память и справедливость. Так каким же должен быть новый человек традиционной России в условиях головокружительного перехода в близкое будущее человечества? Его лик рисуется новыми вызовами.

Новый человек — это старый человек, совсем немодный и вышедший из употребления, но потому-то и имеющий цену антиквариата. Это человек эпохи Нового Возрождения, индивидуалист во внутреннем мире и социалист в обществе. Социалист — значит, готовый к коммуникации, к уступкам своему эгоизму, признающий воспитательное влияние общества. Традиционалист в мировоззрении и приверженец натуральной еды. Почитатель утонченных ремесел вместо конвейерного штампа, сдержанный в потребностях и бережливый к среде обитания, которая дает ему чистый воздух, воду и землю. Это старый человек с новым ощущением свободы в государстве, которое состоит из одного профессионального типа, типа тружеников, перед которым (государством) стоят грандиозные задачи. Этот человек своим взглядом выходит за рамки узкой социальной роли и воспринимает себя неотъемлемой частью Вселенной. Это человек, ищущий следы Бога, осознающий, что его собственная жизнь — только начало большого пути. Его взгляд устремлен в бесконечность, где, нет остановок. Он не тешит себя пустыми надеждами, что он справится со своей сверхзадачей за жизнь одного поколения. Значит, передавая эстафету следующему поколению, народ, собранный из подобных людей, превращается из биологической массы в героическое движение, связывающее настоящее, прошлое и будущее.

Защита ноосферы оправдывает создание силы. Неудачи прошлого не остановят ее попыток. Пробираясь сквозь исторические лабиринты, мы помним, что сила в правде! Мы знаем, кого называть лучшим. Мы жаждем духовной свободы и хотим вернуться в лоно арийской культуры. Вековые инстинкты помогают нам учуять опасность, знания помогают удостовериться в своей правоте и найти правильный выход из лабиринтов. Мы скованы чуждой одеждой. Мы сбрасываем с себя хлам и идем вперед, устремленные открывать новые двери истории.

России по силам выполнять созидательные задачи, спроецированные на нее масштабами эволюции. Эти задачи во всем своем размахе будут формировать нового человека и нашу истинную элиту.

С каких бы умозаключений мы ни начинали рассуждения об отличии обезьяны от человека, мы придем к незыблемой важности человеческого сознания. Но теперь человеку мало сознавать себя человеком. Теперь у человека должно быть нечеловеческое сознание — сверхчеловеческое. Пусть телом и разумом он остается человеком, но мировоззрением должен уподобиться хотя бы ангелу, и это ему по плечу. Только бы отыскать эталонный образ. Сверхчеловек времени угля и стали, изгнав Бога, слишком рьяно занялся своим возвеличиванием. И вот теперь, находясь возле могилы сверхчеловека в размышлении о его трагичной судьбе, о судьбе миллионов людей, которых свел в могилу его громогласный вызов, сожалеешь о своем одиночестве. Ангелы и архангелы в ужасе закрыли глаза, и, чтобы не разочаровать Создателя, поспешили увести его прочь. Былые писания напоминают нам о Боге, но я его не чувствую. Пролистывая страницы, я горю жаждой прикоснуться к нему душой, но вряд ли пойму его через омертвевшие тексты, теперь мне надо найти его суть. Страх накрывает меня, и заставляет что-то осуществить.