Предисловие

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   27

Направления



Человеческий поток, минуя эры и тысячелетия, формирует культурные волны. Когда очередная волна набирает силу, она дает знать об этом пенными брызгами шедевров искусства, ее гребень знаменует расцвет очередной эпохи. Волна за волной сменялись эпохи, а в конце XX в. человеческий поток встретил на пути плотину постмодернизма и будто остановился, не в силах преодолеть ее1. Но движение жизни не может быть остановлено, ручейки движутся, ищут пути, точат обходные канавки. Они петляют, и даже возвращаются назад в культурное пространство истории, заводя людей то в оккультизм Гималаев, то в легенды Олимпийских богов. Это тоска по сверхъестественным помощникам, наделенными человеческими страстями. Это тоска по полевым василькам.

Человек потянулся к природе. Он находит себя счастливым без мобильного телефона, в тишине, в шалаше и даже готов дорого платить за это. Он протягивает ладонь в чащу леса, чтобы почувствовать ее простоту, услышать эхо в тумане. Он жертвует рациональным сознанием и готов верить прорицателям, искать доказательства существования высшего разума. Он хочет вернуться в то время, когда был молод и дик, как весенняя вербная почка, распаковывает курганы языческих предков и возвращает себе славянских богов Перуна и Сварога2 — может быть, они укажут ему врата в счастливую Гиперборею3. Культурная волна, не располагая энергией преодолеть ловушку общества потребления, совершает откат в историю для отдыха и накопления энергии.


Волнообразная периодичность культурных расцветов увязывается с представлением о ноосфере, как о нечто живом, целостном, имеющим свой пульс, жизненный ритм, подъемы и депрессии. Ноосфера венчает собой эволюционное развитие на планете и если воспринимать ее целостно, не вычленяя из ее структуры социумы, отдельные государства или идеологии, основным наследием ее является культура, как совокупность знаний и символов. Жизнедеятельность ноосферы периодична. В этом она подчинена единой логике Вселенной для каждой ее частицы. Она пульсирует и в моменты своего высшего напряжения оставляет выдающиеся отпечатки в земной коре, которые значительно меняют ландшафт – так же, как это получается у моллюсков и кораллов, когда они строят рифы, следы разума оставили нам Египетские пирамиды или искусственные судоходные каналы на многих континентах. В период расцвета древние греки воздвигли храм Парфенон в Афинах. Современники же еще не достойны настоящего памятника.

Нам открылись невиданные горизонты мирозданья. Однако, нам не хватает жизненных сил, чтобы начать их осваивать. Мы остаемся заложниками примитивной биологической эволюции, находимся в плену агрессивных инстинктов. Хорошо, что мы уже осознали свои слабости, но с другой стороны, эти слабости по прежнему являются нашей ведущей силой. Более того, мы ставим на службу себе технику, мы уже не можем без техники, а техника будет захватывать все новые пространства, обеспечивая экспансию наших слабостей. Наше проклятье состоит в том, что инстинкт борьбы за ресурсы пропечатан в кодах наследственности живых организмов, — нравственные оценки здесь неуместны. И вот вопрос: как пропечатать нравственные тезисы в наследственную формулу гена? Тысячам лет религиозных учений это оказалось едва по силам. Но здесь я предусмотрительно оговариваюсь, что не собираюсь скатываться к пустословию о гуманности. Торжество ноосферы приходит не как идиллическая картинка цветущего луга, где пасутся одни травоядные — в природной гармонии есть, и должно быть место хищникам. Противопоставление человеком самого себя бездушному природному хаосу является интеллектуальной выдумкой — хаоса в природе нет, а есть разнообразные формы организации порядка, которые одинаковы как для атомного ядра, так и для целой галактики. Путешествие разума в познании этих форм и есть его эволюция. Это его движение во времени и пространстве, которое он осуществляет под разнообразными мотивами, соответствующими степени его зрелости.

Споры о нравственности или безнравственности биологии жизни, это споры интеллектуалов, оторванных от мира. Для нас же выводы имеют значения, насколько тот или иной мотив способствует развитию жизни — развитию по формуле К. Леонтьева. Итак, эволюция возносит нас на следующий порог. Ноосфера во всем своем комплексе пытается перейти на новый мотив развития, совершив переход от примитивной борьбы за ресурсы к чему-то иному, еще пока едва различимому. Новый мотив развития устремляет нас не от хаоса, — мы знаем, что хаоса нет в природе, — а от более низких форм организации порядка к его высшим формам. От деления мира на добро и зло к абсолютным понятиям. От линейного понимания истории, исчисляемой от рождества Христова, к циклическому.

Новый человек научным знанием меняет цели своей жизненной и политической доктрины. Он создает общество, которое в первую очередь удешевляет энергию, овладевая термоядерным синтезом. Дефицит вещества, рисующий в голове фантастов грузовые межпланетные корабли, так и остается фантазией, потому что материя легко перерабатывается в заданное вещество в любом месте. А материя сама по себе неисчерпаема. Цель человека – выстроить органический мир и мир техники в слаженное единство. Пока же мы еще боремся за нефть и противопоставляем себя технике, считая ее нашим орудием, или преклоняемся перед ней, как перед божеством. Но стоит быть осмотрительными, чтобы в настоящий переходный период не сломать гармонию мира, в которой башенный кран и комар, сидящий на стреле этого крана — есть частицы одного целого. Сломать гармонию мира можно в равной степени излишней агрессией, а также излишним умопомрачением от покоя, мечтами о коем бредит сытая, самодовольная буржуазная интеллигенция и мещанство.

Мотив, стержнем которого является стремление человека к наживе, инициирует колониальные войны. Он же приводит в действие закон депопуляции, сокращающий «лишние» жизни. Но даже самым избранным не повезет в таком случае. Закон депопуляции будет действовать, пока не останутся последние Адам и Ева. Но горе им, если один их них взбунтуется на свой пол, — либеральное воспитание может дать им такое право. Человек умрет или вырвется из тупика постмодернизма. Но кто в это поверит на слово? Именно через смерть миллионов людей должно прийти нам осмысление этого требования. И мы уже наблюдаем легкое поветрие этой трагедии. С одних только слов мы не верим, мы осмеиваем умозаключения теоретиков, как мещане осмеивали романтического идальго Дона Кихота. Внедрение в жизнь новых законов, а, вернее сказать, не внедрение, а перенастройка общества на жизнь по новым законам происходит независимо от конкретной воли, а совокупно, как всеохватный процесс мобилизации. Наши отдельные мнения – это лишь мнения наблюдателей, которые ничего не меняют, а только фиксируют изменения и могут сделать их доступными большему числу умов. Еще они могут морально подготовить их к возможной предстоящей жизненной катастрофе. Может быть, сломать волю тех, кто захочет сопротивляться.

Шагом к новой эре следует считать работу, направленную на построение органического союза человека и техники, выдающимся символом которого уже стало движение в небо. Такое движение олицетворяет в себе все высшие инженерные достижения человеческого гения, экономическую мощь и философское осмысление бытия. Памятником, который запечатлит нашу культурную волну в представление потомков, станет изменение ландшафта соседних планет. Наша пирамида должна быть на Марсе, наш Парфенон – на Луне. Символом развития нашей эпохи станет освоение Солнечной системы под единым флагом цивилизации. Каждое государство в таком союзе станет малой рабочей величиной. Однако, это не значит, что культуры при этом смешиваются в коктейль.

Разные культуры дают уникальные знания. Острота противоречия между единством культур, как компонентов Ноосферы и их соревнованием достигается тотальной вовлеченностью в работу этих разнородных компонентов – так, как это происходит в едином человеческом организме между противоречивыми органами. Потому глобализация объявляется врагом знания. Мир – это не хаос, а строгая иерархия. Такое устройство проецируется на общество и выстраивает его в монолитный кристалл энергичных разумных атомов. Стремление построить такую четкую конструкцию – это есть проявление воли к жизни. Как тут можно одно сравнивать с другим: библейская культура поведения, отчаянно сопротивляющаяся изменениям своей природы, или новая, светлая жизненная сила?

Познавая мир космоса, мы будем развенчивать свои заблуждения. Мы раздвинем до бесконечности видимые горизонты науки, заново откроем Христа, заново пройдем исторический путь длиной в две-три тысячи лет другой эры. Жизнь начнется с начала новой истории. Эта жизнь отрекается от всякого отрицания, преодолевает упадок культуры, признает величие неба и тоскует по Богу. Она помнит — его с нами нет, а сверхчеловек оказался не способен заместить его. Пока что жизнь обращена язычеству, она молится методу и анализу — главным божкам науки, идолам атеизма, но это временное помутнение. Функционализм, как компромисс с материалистичным сознанием, сделает нас иллюзорно ближе к природе. Но и это будет лишь иллюзия. В природу мы не вернемся по настоящему. Мы всего-навсего будем окружать себя ее симуляцией: искусственные деревья, голографический пейзаж, загружаемый с DVD-диска. Ведь даже грех мы творим искусственно, предпочитая виртуальное убийство в компьютерных играх. Завра это будет еще что-то более значительное. Сначала мы пишем гимн совершенства технике, чтобы потом разочароваться в ней.

И только потом, когда техника становиться равной человеку, их органическая связь реализует полный замысел творца. Такому союзу открывается неограниченные возможности мира, потому что он содержит в себе все главные компоненты: компоненты органики, неорганики и метафизики. Вселенная огромна. Жизни будет мало, если жить каждый день, удивляясь ее совершенству. Всем остальным заниматься не останется времени. Новая культура, контуры которой даже трудно вообразить, нарисует себя из движения человека от планеты к планете. В галактике существует 200 миллиардов звезд, по четыре — на брата.

К чему мы здесь говорим об обветшавшем библейском жизненном укладе, о морали раба, о наживе и алчности? Люди охотно срывают с себя человеческие лица. Дилеммы добра и зла легко перемещаются за рамки нравственных законов лишь одними намерениями жить припеваючи. Потому рассуждения об абсолютном добре или зле мне кажутся лицемерием. Наши колониальные войны, которые являются масштабной проекцией генетических механизмов поведения, заставляют верить в относительность этих понятий. Однако над трактовками относительности возвышается абсолютная истина. Человек, осмысливший свое единство с Вселенной носит на собственном челе черты благородства и превосходства над низменными инстинктами. Честь возвышает его над рабом, знание позволяет не умереть ему с голоду. Воля наделяет его способностью давать себе приказы. Вот таковы основные грани упомянутой истины. В мире золота честь является темным проявлением антивещества. Принципы совести и внутренней свободы так же не принадлежат миру вещей. Все эти вещи не могут быть поняты в измерении материи. Но они существуют, так же как материя противопоставлена антиматерии. Они принадлежат понятиям духа. Прогресс, под которым мы понимаем тотальную мобилизацию человека и техники выступает как средство преодоления недостатков биоматерии и наполнением ее понятиями духа. Труд, который ведет такой человек зачастую героический, уравнивающийся с борьбой. Войну Ницше я понимаю не так, как извратили ее понимание критики, видящие в ней кровавое столкновение народов, а как метафизику, как ощущение духа по утверждению своего «я» в плачущем теле. Но разве это ощущение не знакомо каждому ребенку, восстающему против старшего, или, особенно, мужающему юноше, а теперь и каждому жителю России? Борьба — в нас и вокруг нас.

Гармония мира представляется мне плавной походкой женщины, когда ее обнаженные ступни кажутся так невесомы, что не оставляют следов на песке. Мир существует — мы знаем. Миром мы именуем, прежде всего, Землю и жизнь. Он существует легко, ему не свойственны чувства. Миллионы лет наш мир монотонно вращается вокруг Солнца, излучая голубой свет атмосферы. Чувствами наделяем его мы, люди. Мы наполняем его нервами, стараемся преобразить, а если честно признаться, то приспособить. Мы возделываем его, а в своих умозаключениях мы даже разорвали его на части, отведя одну половину для зла, другую для добра, одну для жизни, другую для смерти. Но разве будет этот мир менее ценен без нас, или станет менее совершенен без наших теорий и умозаключений? Мы грубы. Мы разрушаем его гармонию, бросаем под ноги женщины колючки и битые стекла, не осознавая ее ранимость.