Андрей демченко пусть царица умрет

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

- Нет, не надо.

- Две тысячи.

- Нет.

- Пять.

- Нина, ты что, издеваешься надо мной?

- Нисколько. Пять тысяч долларов за ночь, я не шучу.

- Нет, я не согласен. Мне нужна ты... И я не хочу тобой делиться ни с кем... Даже на таких выгодных условиях.

- Ну, и вали отсюда, - сказала Нина, - пошел, пошел!

Петя, пожав плечами, вышел из машины.

- И чтоб больше я тебя не видела! - крикнула Нина ему вслед, рванув машину с места так, что ведущие колеса сначала прокрутились на месте, вихрем взметнув гравий... До виллы оставалось всего метров сто.

Нина прошлась насчет самолюбия Пети, однако ее собственное самолюбие было задето, пожалуй, еще больше. Как ни крути, но мужчина пренебрег ей... Красавицей, миллионершей. Царицей. Значит, ему ее вовсе не так сильно и хотелось, раз он ради нее не стал мириться с другими! И деньги даже его не соблазнили... Никаких пяти тысяч Нина ему, конечно, давать не собиралась, это она его просто, что называется, "брала на понт" или, как сегодня принято выражаться в определенных кругах, "разводила как лоха". Но тем не менее - ведь он-то не согласился!

Черт возьми, подумала Нина, неужели я уже не та, неужели старею? Она глянула в зеркало заднего вида; в нем, подрагивая, отразилось все то же красивое лицо с крупноватыми, но очень эффектными чертами, те же искрящиеся глаза, те же полные, великолепной формы губы... Неужели все они живут со мной только из-за денег, спросила себя Нина. Да, конечно, это так. Я старая, я страшная... Возомнила себе, дура... Царица... Да если я им перестану платить, они разбегутся как тараканы! А вот я проверю, решила она. Проверю сейчас же!

Блестящей артистке, ей было нетрудно войти в роль... Приехав на виллу (был вечер пятницы), она застала в столовой всех шестерых. Не ужинали - ждали хозяйку.

- Ну, все, мужики, - упавшим голосом произнесла Нина, бросив сумочку куда-то в сторону и рухнув на диван, - все кончено.

За столом воцарилась тишина. Мужчины, переглянувшись между собой, как один уставились на Нину.

- У меня больше нет фирмы... Нет супермаркетов. Ничего нет. Я разорена, вот и все, - и Нина, закрыв лицо ладонями, разрыдалась. Она плакала по-настоящему... Видимо, много всего накопилось в душе.

Все посмотрели на Бармалея: сложилось так, что заводилой в этой компании стал он - большой, красивый, громкий, веселый, немножко грозный и при этом очень добродушный и дружелюбный. Встав из-за стола, Овруцкий подошел к Нине и, присев возле нее на корточки, тихо спросил:

- Ниночка, как же это случилось?

- Да не хочу я рассказывать, - махнула рукой Нина, вытирая платочком размазавшуюся тушь, - какая разница? Главное, что я теперь никто... Виллу продам, буду на эти деньги жить.

- Да не убивайся ты так, - сказал из-за стола Басов, - подожди. Ты расскажи, что к чему, может, мы сможем чем-то помочь...

- Да вас просто расстреляют, вот и все, - всхлипнув, проговорила Нина, - вы в это дело даже и не думайте соваться... Если жизнь дорога. И вообще, - Нина встала с дивана, подошла к окну, оперлась

о подоконник и сложила руки на груди, - у меня к вам разговор серьезный. Кормить вас, делать подарки и платить вам я больше не в состоянии. Поэтому, как это ни печально, нам придется расстаться. Ни виллы, ни машин, ни классной жратвы - ничего этого больше не будет, вам понятно? Ничего! В общем, как говорится, всем спасибо, все свободны, - закончив это выступление, Нина отвернулась к окну.

Спиной она чувствовала сильное напряжение, овладевшее мужчинами. Тишина казалась просто мертвой... Что будет, думала Нина, неужели они и вправду сейчас разойдутся? Кто-то скажет, мол, надо подумать, кто-то останется, но не приедет завтра... Что-то будет? Тишина стала просто звенящей...

- Царица, - прозвучал внезапно роскошный баритон Бармалея, - помнишь книжку Стивенсона "Остров сокровищ"? Ты позволишь своей пиратской команде удалиться на совещание?

- Черную метку хотите прислать? - спросила Нина в ответ, - ну что ж... Идите. Я посижу тут.

Вновь опустившись на диван, Нина закурила... Мужчины, один за другим, вышли их столовой в холл и плотно прикрыли за собой дверь. Вскоре оттуда донеслось низкое глухое жужжание, словно из растревоженного улья. Трагикомедия какая-то, подумала Нина, фарс... Вот расскажешь кому - не поверят ведь! Ни за что не поверят!

Нина думала, совещание займет минут десять, но, вопреки этим ожиданиям, мужики появились в столовой гораздо раньше. Они подошли к Нине и окружили ее плотным кольцом.

- Излагай, Бармалей, - сказал Басов.

- Я буду короток, Царица, - начал Овруцкий, - мы тут с коллегами посоветовались... В общем, о том, чтобы тебя в такой ситуации бросить, не может быть и речи. Ни один из нас так не поступит. Виллу продавать не надо: кто-то из нас работает, деньги зарабатывает... Остальные тоже на работу устроятся. Может, так, как раньше, жить и не будем, но на хлеб с маслом хватит. И на бензин тоже... А главное, что мы хотим сказать: ты напрасно думаешь, что мы с тобой только из-за денег живем... Тут ты нас даже обидела, но мы зла не держим: понимаем, что ты сильно расстроена, можешь что-то сказать, не подумавши... Мы с тобой - потому что ты классная женщина. Красивая, умная... Заботливая, ласковая. Потому что ты - Царица. Ясно тебе? - Бармалей сделал маленькую паузу и тихонько добавил, - голова садовая...

Нина встала, оглядела мужчин... По их глазам она тут же поняла, что Овруцкий высказал общее мнение. Мужчины улыбались, и ни в одном взгляде Нина не заметила отчуждения или холодности. Черт возьми, как же я им теперь скажу, что я их просто проверяла, задала себе вопрос Нина - и разрыдалась.

В тот вечер компания напилась от души... Пели песни, танцевали. Всех удивил Петрович, который, выйдя в круг, несмотря на свои годы, отчебучил такого залихватского гопака, что люстра звенела

всей тысячей своих хрустальных сережек. Бармалей же, усевшись за рояль, выдал романс Малашкина "О, если б мог выразить в звуке...", взяв верхнее "соль диез" на таком громовом фортиссимо, что у Нины, стоящей рядом, заложило уши.

- Ребята, - не очень хорошо владея языком, проговорила Нина уже под утро, - сегодня не будет жеребьевки, ладно? Я бы сейчас с вами хоть со всеми сразу, честно... Но не могу, устала. Давайте завтра, а?

- Нет проблем, - зевнув, сказал Бармалей, - мы и сами с ног падаем...

Нина не хотела рассказывать мужчинам о своей проверке. Просто через несколько дней сообщила, что ситуация, кажется, начала стабилизироваться и, может быть, все еще будет в порядке, а через пару недель сказала, что беда миновала окончательно. Правда, спустя месяц Нина проговорилась Овруцкому, а тот, тоже по секрету, сказал Гутману. Больше о проверке не знал никто.

Сидя как-то в кабинете и занимаясь какими-то договорами, Нина через дверь услышала, как ее референт отшивает какого-то назойливого посетителя, голос которого показался ей знакомым. Нина вышла... В приемной стоял Петя.

- Заходи, - сказала Нина и пропустила парня в кабинет.

- Нина, - порывисто произнес тот, едва за ними закрылась дверь, - можно, я буду рядом с тобой?

- А как же другие мужики?

- Ничего, я с ними подружусь.

- С чего это ты так изменился? - Нина не спешила сменить гнев на милость, - деньги, что ли, стали нужны?

- Зачем ты так? - спросил Петя, немного побледнев, - мне от тебя ни копейки не надо... Просто... Я хочу быть с тобой.

- Ладно, - улыбнулась Нина, - хочешь - будь...

На вилле Петю приняли доброжелательно, и вскоре он, как уже было сказано выше, получил забавную кличку "Малолетка". Как все мальчишки, Петя преклонялся перед людьми, знающими приемы рукопашного боя, и с его легкой руки Басов начал обучать всю команду самбо. Нина, сидя на балконе и потягивая пивко, от всей души хохотала, видя, как Петя, пыхтя и краснея, как помидор, пытался бросить через бедро скрестившего на груди руки, сияющего улыбкой Бармалея...

ЛЮДОЕД

В 1973 году в Москву из далекой жаркой Африки прибыл юный господин Мокеле Умбе. С его республикой, в которой несколько лет назад одержало победу национально-освободительное движение и пришел к власти просоветский режим, руководство СССР, понятное дело, имело теплые, дружественные отношения. В республике появились советские тракторы "Беларусь", самосвалы "Камаз" и джипы "Нива", туда из страны советов поехали врачи, инженеры и учителя. Им платили валютой

или чеками Внешторга, а они, попавшись на эту удочку, мечтая о том, чтобы несколько лет жить безбедно, а потом еще несколько покупать в "Березках" телевизоры и джинсы, обрекали себя на весьма проблематичное существование в условиях непривычного климата и полной антисанитарии, а то и умирали от тропической лихорадки или болезни "бери-бери". Из Африки в СССР, в свою очередь, шел поток молодых чернокожих парней и девушек, которые, иногда даже плохо умея читать и писать на родном языке, тем не менее поступали в престижные вузы Москвы и других крупных советских городов. Дружба народов была на первом месте, а проблемы, которые возникали у преподавателей с некоторыми из таких студентов, должны были волновать только самих преподавателей.

Юный господин Мокеле Умбе поступил в МГУ, на факультет журналистики. Уже на первом курсе он заметил пристальное внимание со стороны советских девушек, особенно тех, которые приехали учиться из провинции. Он еще не знал, что многие из этих девушек мечтали уехать за границу - все равно куда. Лучше, конечно, в Париж или Лондон, на худой конец в Африку, а уж в самом крайнем случае соцстрану типа ГДР или Венгрии, или даже Болгарии, тогда почти одной из республик СССР. Только бы после окончания вуза не вернуться в родной Горький, Красноярск, Тюмень или Верхний Уфалей, только бы не работать там до конца жизни в многотиражной газете под названием "Заря Сибири" или "Такелажник", только бы не стоять часами за молочком на детской

кухне и не бегать к соседям с просьбой утихомирить опять напившегося мужа.

Белая женщина - это для Мокеле было что-то непостижимое, потрясающее и вообще - верх мечтаний. К третьему курсу африканец перетрахал полфакультета, благо о СПИДе еще не знали и негров не боялись. Когда к Мокеле как-то пришла Таня Власова, добротная толстушка из Ставрополя и со слезами заявила, что ждет от него ребенка, бедный негр сразу стал серым, как мышь (чернокожие так оригинально бледнеют) и усомнился - от него ли ребенок, ведь Таня могла спать и с другими мужчинами. Студентка в один момент опровергла его сомнения, заявив, что после родов все будет ясно. Если младенец родится черным, то ни Вася Демьянов с третьего курса, ни Вова Никонов с пятого в отцовстве обвинены быть уже не смогут, так как всем известно, что неграми они не являются. И вообще - кроме Мокеле, других негров на факультете просто нет. Против такого аргумента Мокеле ничего возразить не смог, и когда младенец родился действительно черный, в общежитии сыграли скромную студенческую свадьбу. Мальчика назвали Одало - это имя на родине Мокеле было распространено так же, как, скажем, Сережа в России.

Счастливая Таня, которая тоже не сильно хотела работать в ставропольской прессе, после окончания факультета собрала пожитки и вместе с мужем отвалила в Африку, однако там вскоре взвыла волком или, выражаясь с учетом местного колорита, гиеной.

Кровавый понос, постоянная аллергия на какие-то растения, ручьи пота в страшную жару (а купаться нельзя, в реке - самые настоящие крокодилы) - это далеко не все проблемы, сделавшие жизнь Тани в Африке просто невыносимой. Плюнув на валюту, на которую там можно было купить только разве фигурку слона из черного дерева, Таня, схватив в охапку маленького Одало, навострила лыжи так, что ее и не догнали бы ни антилопа, ни даже гепард, ни тем более Мокеле, тем более что тот, собственно, догонять и не пытался.

В родном Ставрополе молодая экс-африканка устроилась в одну из газет и вскоре вышла замуж за одного из героев своих материалов - весьма приличного и даже непьющего рабочего, коммуниста и передовика производства. Муж устраивал Таню на все сто, только одна имелась проблема - не очень любил Одало, за глаза называя его людоедом. Одало же был никакой не людоед, а весьма симпатичный негритенок. Собственно, он был мулатик, но только очень темный.

Одало рос смышленым пареньком, учился хорошо, после школы пошел по стопам отца - поступил в МГУ, на факультет психологии. Учился Одало в то время, когда негром в России уже никого нельзя было удивить, поэтому все обошлось без особых эксцессов, и никакая Таня из провинции от него не залетела.

После окончания факультета Одало устроился психологом на фирму по трудоустройству, где ему платили двести долларов в месяц. Одало был высокий, стройный и вообще очень эффектный; хозяин одного известного ресторана, приметив его, смекнул выгоду,

которую можно извлечь из столь экзотического человека, и предложил ему работу официанта. Одало, узнав, что может заработать семьсот долларов в месяц, долго думать не стал. Вот в этом-то ресторане его и увидела Нина. Любительница всего новенького, она просто не смогла пройти мимо; Одало же, будучи наделен хорошим вкусом, перед такой красавицей устоять тоже не сумел.

Когда Нина впервые привезла Одало на виллу, мужчины растерялись, а потом заволновались. В качестве депутата они направили к хозяйке, лишь только она осталась одна, того же Бармалея.

- Нин, - доверительно понизив голос, прогудел Овруцкий, - это все-таки как-то стремно.

- Ты о чем? - Нина прикинулась, что не понимает вопроса.

- Да о дикаре-то этом... Аборигене. Тоже мне, Пятница нашелся... Мы тут себя уже просто Робинзонами какими-то ощущаем. Это правда, что его еще к тому же Отелло зовут? Да он же тебя задушит, как Дездемону!

- Одало его зовут, а не Отелло, - смеясь, поправила Нина.

- Ну, Одало... Тоже не подарок.

- А в чем, собственно, дело?

- Нет, ну как-то... Знаешь, это ведь штука опасная...

- Слушай, Бармалей, - сказала Нина, - ты что, не можешь ясно выразить свою мысль?

- Да она не только моя, она наша общая. Ты уж не сердись, но нам всем как-то... После него с тобой... Как-то... Ты меня понимаешь, нет?

- Понимаю. Обезьяна... Это ты хочешь сказать?

- Ну, если хочешь, да. И притом... СПИД - он ведь оттуда, говорят, из Африки...

- Ой, мужики, какие вы все-таки темные, - потянувшись, как кошка, сказала Нина, - Он черный, а вы - темные. Насчет дикаря, обезьяны и так далее - чушь полная. В Одало ничего обезьяньего нет, он - человек эрудированный, с высшим образованием. Между нами говоря, Николай и Парамошка - куда больше обезьяны, чем он. Что касается африканского СПИДа - Одало в Африке был раз в жизни, к отцу ездил... В детстве. Так что насчет СПИДа не бойтесь, Одало ведь не педик. К тому же с ним, как и со всеми вами, я занимаюсь этим делом только в презервативе, мой милый. Ясно? Тогда у меня - всё... И если увижу, что кто-то обижает негритенка - пусть пеняет на себя.

К первому ужину Одало, явно претендуя на роль шута и, таким образом, в проекции всеобщего любимца, вышел в весьма оригинальном виде: на ухо он прицепил огромную пластмассовую клипсу, а в нос вставил такое же кольцо.

- Это у вас, уважаемый, на родине так принято? - осведомился Бармалей, - вы там так всегда ходите или только по большим праздникам?

- О да, - рот Одало расплылся до ушей, - видите ли, у моих соплеменников развит каннибализм, и они наряжаются так, когда собираются кем-либо поужинать.

- И кем же из нас вы, милостивый государь, планируете закусить, позвольте полюбопытствовать?

- Все белые люди достаточно вкусны, - заметил Одало, - но, конечно же, я предпочитаю толстяков... Их мясо нежнее, а жир просто тает во рту.

- Немедленно уберите от него вилку и ножик, - очень серьезно произнес Бармалей, - пусть мое мясо останется при мне...

Через месяц Одало - жизнерадостный, бойкий, с юмором относящийся к собственной персоне - и впрямь стал любимцем всех "наложников" гарема.

НАЙТИ РЕШЕНИЕ

На улице стемнело.

- Честно говоря, я не знаю, как воспринимать ваш рассказ, - проговорил Воронов, когда Гутман замолчал, - вы, надеюсь, не разыгрываете меня?

- Нет, я вам рассказал чистую правду, можете не сомневаться, - сказал Гутман.

- Да, - Павел покачал головой, - век живи, век учись... Такое творится на свете, чего понять не сможешь, как ни старайся. Ну вот вас взять, Дмитрий Львович... Неужели вам никогда не претила

ваша роль? Ваша роль в этом театре абсурда? Вы же не Бармалей... Его понять можно - просто новая, интересная, необычная роль. А вы? Кстати, хочу заверить: упаси Господь, - выставил Павел вперед ладони, - я вас не осуждаю... Просто хочу понять. Если я чего-то не понимаю, меня всегда как бы переклинивает, настроение портится...

- А разве я смогу вам раскрыть суть даже своего собственного поведения? - покачал головой Гутман, - знаете, в жизни есть многое, чего словами объяснить нельзя вообще. Вот, к примеру, поэзия... Вы сможете мне объяснить, почему от одних строчек у вас по коже ползут мурашки, а другие оставляют вас абсолютно равнодушным?

- Иногда смогу, иногда - действительно нет, - согласился Воронов, - я и сам это замечал.

- Вот и в отношениях людей - то же самое. Вы спросили меня, почему я принял правила этой игры. Я как человек рассказал вам о красивой женщине, как врач - о моей проблеме в постели... Все это можно объяснить словами. Но главное - в ином, в том, чего не объяснишь. Если бы вы увидели Нину - не на фото, а живую, если бы говорили с ней... Я уверен, что вы бы и сами, как любой нормальный мужчина, устоять не смогли. Уверен - и все.

- Может быть, - задумчиво сказал Павел, - я не зарекаюсь... Так кто же, по-вашему, убил Нину? - вдруг спросил он.

- Я не знаю, - Гутман вдруг закашлялся, - не знаю, - повторил он, переводя дыхание.

- Понятно, что точно вы не знаете. Но меня интересуют ваши предположения... Наблюдения, наконец.

- Да эти наблюдения никак не проясняют картину, - с уверенностью сказал Гутман, - собственно, я рассказал все... Можете задавать вопросы.

- Хорошо. Мужчины знали, сколько кому платила Нина?

- Нет. Точно нет. Помню, кто-то у кого-то пытался узнать, но его решительно осадили.

- Кто у кого? Это важно.

- Квитко. А вот у кого - убей, не вспомню. Да и он - не так, чтоб прямо с ножом к горлу... Просто к слову пришлось.

- Жеребьевка - дело грамотное, но все же - бывало так, чтобы Нина предпочла одного другому?

- При мне - нет.

- Любимчики у нее были?

- Я не замечал.

- Ну, должны они были появиться, любимчики! Не автомат же она была, живой человек...

- И тем не менее ко всем относилась ровно. По крайней мере, внешне. Я уверен, что это не просто так, что это была ее позиция... Политика, если хотите.

- Мог ли быть повод у кого-нибудь из вас, чтобы возненавидеть Нину?

- Нет. Вряд ли...

- Ревность?

- Не знаю... Может быть, у кого-то она и была, но настолько хорошо скрытая, что другие не замечали.

- Кто-нибудь любил Нину? Я имею в виду - не только как красивую женщину, хорошего партнера по сексу, работодательницу... А вот по-настоящему, глубокой, сильной любовью?

Гутман задумался.

- Бармалей, мне кажется, - проговорил он наконец, - да, Овруцкий Нину, на мой взгляд, любил именно так, как вы сказали. Хотя он умело прятал это чувство от других... Надевал маску шута, как и Одало.

- Кто-нибудь из гарема знал о завещании Нины?

- Может, кто-то и знал... Я, например, не слышал ничего.

- У Нины были подруги?

- Я о них ничего не знаю... На вилле их не бывало никогда.

- Она не опасалась за свою жизнь? Не говорила, что ей угрожают?

- Нет, такого не помню.

- Может быть, жаловалась, что возникли проблемы с бандитской крышей?

- Нет.

- В последнее время Нина не была дестабилизирована психически, вы не замечали ничего странного в ее поведении?

- Нет, не замечал.

- Спасибо, Дмитрий Львович...

ИСПОВЕДЬ НА СМЕРТНОМ ОДРЕ

Утром Павлу позвонил Дугин.

- Здорово, Человек-Гора! - радостно завопил Павел, - ты что так рано?

- Да вот чувствую, не справляешься ты без меня, - пробасил Вадим, - думаю, дай помогу... Как, интуиция меня не обманула?

- Как тебе сказать... Фактура дела изучена полностью. Все знаю, как и что... А сейчас такой момент, что вроде я пробуксовывать начал.

- Кардинально - что нового?

- Ее убили - это однозначно.

- Это уже немало, ты молодчина. Еще что?

- Ты стоишь или сидишь?

- Сижу, я уже на работе, в кабинете.

- Это хорошо, а то бы ты мог просто упасть там, где стоял, и при своем чудовищном весе провалиться ниже этажом, а то и до первого долететь.

- Короче!

- У нее был гарем! Вот, короче некуда.

- Не понял.

- Непонятливый ты наш... Повторяю специально для старших следователей: Зыкова содержала гарем из мужиков.

- Да ладно, ты меня просто прикалываешь, Паша. Хватит, надоело мне.

- Блин, да не прикол это! Мне не до приколов сейчас. Самый настоящий гарем из восьми мужиков, они у нее жили, помогали по хозяйству, а по вечерам тянули жребий, кому с ней спать. Она им при этом еще и платила.

- Да это просто охэмингуеть можно! - выдохнул Дугин.

- Хэмингуэя ты не трожь.

- Да это же... Это... Паша, ты когда-нибудь думал, что такое бывает?

Blog

Андрей демченко пусть царица умрет

Содержание