Андрей демченко пусть царица умрет

Вид материала

Документы

Содержание Встреча с бармалеем Казачка нина Из хаты - в "высотку"

Подобный материал:

• Андрей демченко квадрат смерти, 1544.95kb.
• Федор Михайлович Достоевский, 9992.78kb.
• А жил на белом свете царь-Федот, 215.55kb.
• Демченко Наталья Васильевна профессионал высокого класса. Ее урок, 44.99kb.
• Корпорация Урал Промышленный Урал Полярный О. В. Демченко доклад, 220.19kb.
• Анна андреева андрей Дмитриевич, 986.66kb.
• Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется, 10759.5kb.
• Пусть все символы в образце различны. Сравнить по быстродействию простейший алгоритм, 25.58kb.
• Эконометрика2 Лекция 6 arch, garch модели, 12.91kb.
• Феано Путь Свободы цикл «Царица» 2007 сказка, 123.36kb.

- Обижаешь... Само собой!

Проводив Тимошина, Павел тихо заглянул в другую комнату. Настя, конечно же, не смотрела никакой мелодрамы - она крепко спала поверх одеяла, не раздевшись. Трудный день был в больнице, подумал Воронов... Впрочем, у врача, да еще и детского, все дни трудные.


ВСТРЕЧА С БАРМАЛЕЕМ

На следующий день, в 10 утра, Павел уже звонил в обтянутую вишневым дерматином стальную дверь квартиры Овруцкого.

- Входите, открыто, - прозвучал из квартиры зычный баритон, - я вас в окошко увидел.

Овруцкий - огромный, полный мужчина с львиной гривой седоватых волос - встретил Воронова в домашнем халате и, представившись, проводил в комнату. Окинув взглядом интерьер, Павел тут же понял, что к новым русским хозяина никак не отнесешь. Зато...

- Это кто же, неужели вы? - удивился Павел, глядя на портрет, который изображал хозяина в огромной шляпе с пером, с черной перевязью на глазу и огромными тараканьими усами.

- Я, - с гордостью отозвался Овруцкий, - собственной персоной, в роли Бармалея.

- Вы, стало быть...

- Теперь нет, - улыбнулся Овруцкий, - я был артистом, потом режиссером.

- А что же... Впрочем, не мое это дело, - оборвал сам себя Воронов.

- Да тут никаких секретов нет, - сказал Овруцкий, широким жестом приглашая Воронова присесть в кресло, - история моя очень банальна. С так называемой перестройкой искусство отправилось в

тартарары, театр исключением не стал. Вот и получилось, что я теперь никому не нужен.

- Но сейчас же ко всему этому вроде проснулся интерес, и, в общем, - нерешительно начал Воронов, но Овруцкий протестующе поднял обе ладони:

- Полно! Есть кучка так называемых "раскрученных" артистов, которые не слезают с телеэкрана и со страниц газет... Эти гребут деньги лопатой. Куда больше получают, чем при коммунистах. Это так. Но остальные-то! Театральные училища, а их по Руси и не счесть, наплодили десятки тысяч Гамлетов и Офелий, а быть им или не быть - об этом как-то не позаботились. Ну, и... - Овруцкий махнул рукой, - кто спился, кто потихоньку спивается. Натуры-то творческие, эмоциональные... Я тоже пил, был запойный, потом закодировался. Вот третий год держусь. Сейчас, правда, еле сдерживаюсь, чтоб не развязать... После того, как Нины не стало, напиться каждый день хочется. Нину очень жалко... Очень. Перед глазами стоит, как живая... Снится часто. - с этими словами Овруцкий опустился на диван и принялся набивать табаком трубку. Его руки дрожали.

Павел слушал внимательно... Ему не давал покоя один вопрос: откуда у опустившегося артиста, бывшего алкоголика (а может, и не такого уж бывшего), десять тысяч долларов? Да еще и потратить их он собирается вовсе не на насущный хлеб... Значит, в запасе есть по крайней мере еще столько же?

- Скажите, Кирилл Олегович, - спросил Воронов, - у вас есть фотография этой женщины?

- Да, конечно, - Овруцкий достал из ящика своего письменного стола большое цветное фото, - вот, пожалуйста, можете посмотреть...

Только лишь глянув на фотографию, Павел едва не ахнул. С листа толстой глянцевой бумаги на него смотрела женщина просто удивительной красоты. Она не только не уступала супермоделям с обложек элитных журналов, но многих из них превосходила однозначно. Гордый излом пушистых бровей, черные, как вороново крыло, густые волосы, лучистые зеленовато-янтарные глаза, белоснежные ровные зубы... Но главное - глаза, глаза... Сколько в них всего! И сила, и нежность, и насмешка, и страсть, и желание обладать... Обладать целым миром. Боже мой, подумал Павел, да такой женщине можно все отдать... Ради таких женщин мужчины идут на все. Помнится, у Достоевского Митя Карамазов был готов пойти на каторгу за один особенный изгиб женской ножки... То есть только за одну-единственную деталь фигуры. Можно себе представить, подумал Павел, сколько таких "изгибов", сколько деталей было у Нины...

- Ну, как вам? - тихо спросил Овруцкий.

- Фантастика, - ответил Павел, - в такую женщину просто нельзя не влюбиться, - он сделал небольшую паузу, - а кем вам, кстати, приходилась покойная? Сами понимаете, я не из любопытства

интересуюсь...

- Я был ее другом. Настоящим другом, - твердо сказал Овруцкий (может быть, даже чересчур твердо, даже нарочито твердо, подумал Павел).

- Расскажите мне о ней... И, если можно, все, что знаете. Хотя почему "можно"? Тут другой случай. Тут, скорее, нужно.

- Хорошо... Я понимаю, это надо... Зыкова Нина Ивановна. Через месяц ей исполнилось бы сорок два года. Я знаю все ее жизнь... Или, по крайней мере, почти всю. Она часто бывала со мной откровенна, хотя, наверное, и не полностью. Если начать с самого начала... В общем, это было так.


КАЗАЧКА НИНА


В Воронежском районе, в пятидесяти километрах от городка Россошь, на самом берегу Дона, в казачьей станице Апрельской, в семье пастуха Ивана Зыкова в 1958 году родилась дочь.

- Ну, Танька, - сказал Иван жене, напившись свекловичного самогона, - чего ж не хлопец-то, а? А эта ведь - такая же дура будет, как и ты.

В первый раз Иван усомнился в верности своего пророчества, когда Нина самостоятельно выучилась грамоте. В пять лет она уже сама читала сказки, а в шесть осилила "Донские рассказы" Шолохова. В городе ее назвали бы вундеркиндом, но в казачьей станице таких слов не знали... В школе Нина училась только на "отлично".

- Доченька моя, - проливал пьяные слезы пастух, - радуешь ты батьку, спасибо... Пусть знают Зыковых! Об одном только жалею: вот выйдешь замуж, поменяешь фамилию... И все. Оборвется ниточка. Ох, оборвется! Мы ж в станице-то - последние Зыковы, вона как...

Тогда-то Нина и пообещала отцу, что, выйдя замуж, фамилию менять не станет.

Всем бы хороша была дочка, думал отец - и умна, и красива, да вот только... Нине было 16 лет, когда Зыков, напившись в очередной раз, по привычке поднял руку на жену - забитую, жалкую женщину. Нина, которая до этого глядела на избиения матери, забившись в угол, проливая слезы, но не вмешиваясь, на этот раз сорвалась с места, схватила отца за грудки и швырнула на кровать, как мешок с отрубями, благо Иван еле держался на ногах. Мать ахнула и застыла как изваяние; Зыков, при падении здорово треснувшийся башкой о стенку, побледнел и, раскрыв рот, дышал тяжело.

- Сука, - наконец прохрипел он, раскорячившись в нелепой позе на кровати, - отца!?

- Больше ты маму не тронешь, - тихо проговорила Нина, тоже белая как полотно, - ты понял? Никогда!

С трудом поднявшись с постели, Иван непослушными пальцами принялся расстегивать и снимать с себя ремень. За эти секунды Нина молнией слетала на кухню и вернулась с большим разделочным ножом (лезвие - не меньше двадцати пяти сантиметров), который на днях лично наточил сам Зыков. Думал ли он в тот момент, что точит нож на самого себя?

- Только попробуй, - сказала она, - убью.

Зыков замер на месте; он был абсолютно обескуражен. С одной стороны, вот так просто - взять и потерять свой авторитет он, отец семейства, донской казак, конечно, не мог, но с другой - хоть не вязал и лыка, но нутром чуял, что свою угрозу дочь может осуществить запросто. Инстинкт самосохранения, видимо, взял верх над гордыней и даже обильными винными парами; хотя ситуация была невероятно сложной, Зыков все-таки нашел из нее оптимальный выход.

- Ну, девка, - проворчал он, вымучивая на пересохших губах жалкую улыбку, - мы с тобой еще поговорим... Мы еще поговорим. Утром. Но вообще - молодчина. Вся в меня... Казачка!

Наутро, однако, обещанного разговора не состоялось: все сделали вид, что ничего особенного вчера не произошло. А потом, хотя Зыков и продолжал покрикивать на жену, даже больше, чем прежде (видимо, чтобы укрепить подорванный авторитет), но бить не пытался больше ни разу.

ИЗ ХАТЫ - В "ВЫСОТКУ"


Живя в станице, Нина попробовала все прелести крестьянской жизни: и сено скирдовала, и за скотиной ходила, и таскала на плечах тяжеленные мешки с пшеницей, и как-то целое

лето даже работала на гусеничном тракторе "ХТЗ", рычагами шуровала как заправский тракторист. Физической силой Бог не обидел, а уж красотой... Не было в станице - да и во всех ближайших - парня, который не пытался бы добиться Нининой взаимности, но это не удавалось никому. Подружка Нины, Стешка, давно уже потерявшая невинность, сильно переживала, что Нина продолжает себя блюсти и, таким образом, ценится несравнимо выше ее, потому что нравы в станице Апрельской в то время оставались весьма патриархальными, и "порченые" девки там не котировались вовсе.

- Да чего ты, Нин, - горячо убеждала Стешка недотрогу, - как говорится, небось не лужа, хватит и для мужа! Для кого бережешь, для принца, что ли? Вон, погляди - Васька Волохов как по тебе сохнет, жуть! А Егорка, а Лешка? Пацаны-то какие - любая девка бы рада была...

Тут надо сказать, что вниманию вышеуказанных пацанов в первую очередь была бы рада сама Стешка, но ей не повезло. Ее взял, причем довольно грубо, подвыпивший женатый мужик из соседней станицы. Это произошло вечером, после танцев, на пшеничном поле. Сделав свое дело и нетвердой рукой застегивая пуговицы ширинки, мужик покосился на лежащую среди смятых колосьев девушку и процедил сквозь зубы:

- Смотри, никому ни слова... Не дай Бог, узнаю.

Стешка окровенно завидовала красоте Нины, потому что сама она внешностью, мягко говоря, не блистала. Низенькая и коротконогая, она чем-то напоминала дворняжку. Да и лицом Стешка не вышла: круглое, курносое.

Как-то раз, придя домой после очередной вечеринки, где все внимание парней опять принадлежало Нине, Стешка подошла к зеркалу, пристально поглядела в него, потом села на стул и внезапно разрыдалась.

- Что такое, доченька? - испуганно спросила Стешку ее мать, Антонина Захаровна, - обидел кто?

- Обидели, - сразу перестав плакать и устремив на мать тяжелый взгляд, ответила девушка.

- Это кто же?

- Ты!

- Я? - опешила женщина, - да чем же?

- Чем? - переспросила Стешка, вставая со стула и надвигаясь на мать, - тем, что такой меня родила, вот чем!

Теперь уже на стул пришлось опуститься растерянной Антонине Захаровне.

- Ты что говоришь-то? - произнесла она еле слышно; на ее глазах повились слезы.

- Говорю, что есть! - крикнула Стешка, - откуда у меня этот нос, как у свиноматки? От кого? От тебя! Твой же он, ты что, не видишь? Откуда глазки эти - маленькие, круглые? Кто меня ими наградил? Ты! Ты во всем виновата! Ну почему, почему я у тебя родилась, а не у матери Нинки Зыковой!?

С этими словами Стешка, опять заревев в голос, выбежала на двор, хлопнув дверью так, что в красном углу полетела на пол икона. Антонина Захаровна ползала по полу, собирая осколки стекла и поливая их слезами жестокой обиды. Наутро она рассказала об этом кошмарном случае метери Нины, та поохала... И о том, что Стешка такое выкинула, и о том, что икона упала - знак-то, дескать, очень дурной... Нине решили не говорить вовсе.

На следующий вечер, сидя на лавочке во дворе у Нины, Стешка опять принялась за свое: мол, хватит в девках сидеть. Она явно хотела подложить подругу под какого-нибудь пацана, чтобы, если от Нининой красоты никуда уже не денешься, так хоть порченой стала бы та, как и сама Стешка. Нина, как всегда, отделывалась парой слов: дескать, не нравятся они мне, а без любви не могу... Ее красивые, прозрачные глаза, словно вбирая в себя беспредельность чарующего пейзажа, смотрели вдаль - за Дон, за степи, за пригорки и перелески. И дальше, дальше... Туда, где была совсем другая жизнь - яркая, кипучая, полная незнакомых красок, звуков и запахов.

- В Воронеж, что ли, поступать поедешь? - отчаявшись в попытках склонить подругу ко блуду, пытала Стешка.

- Там посмотрим. Вот закончу школу...

Нина знала, что учиться она будет только в Москве. Опасаясь, что уровня школьных преподавателей для подготовки в столичный вуз будет недостаточно, она съездила в Воронеж, накупила дополнительной учебной литературы и начала заниматься самостоятельно.

Школу Нина закончила с золотой медалью.

- Езжай, доченька, да поможет тебе Господь, - со слезами благословляла мать, а отец закатил пышные проводы: на дворе накрыли длиннющий стол, водки и самогона - хоть залейся, песни хором горланили допоздна, да так, что слышно было далеко за Доном.

Когда совсем стемнело, Стешка предложила пойти за околицу, в степь - в последний раз погулять вдвоем. Нина охотно согласилась.

Шли вдоль лесопосадки, разговаривали... Из-за деревьев внезапно выступили и перегородили дорогу трое парней. Нина пыталась сквозь темень различить черты их лиц, но никого не узнала.

- Далеко собрались, красавицы? - вкрадчиво спросил один, самый высокий; его голос также показался Нине незнакомым.

- Домой, - отступая назад, ответила Нина, и тут же высокий вместе с другим парнем кинулись на нее. Нине зажали рот, ее сбили с ног и поволокли в посадку. Третий, как успела заметить Нина, проделывал то же самое со Стешкой...

Не тот человек была Нина, чтобы сдаться без боя. Страшная ярость, словно волной, затопила ее, и она изо всей силы впилась зубами в палец высокого, зажимавшего ей рот. Тот, охнув, отдернул руку; Нина, не теряя ни секунды, бросилась на него и, как кошка, вцепилась ногтями в лицо, стараясь попасть в глаза.

- Рви их, Стешка, - крикнула она, - рви этих сволочей!

Такого упорного и жесткого сопротивления пацаны явно не ожидали. Они были готовы к нападению, но не к защите. Не успев прийти в себя, высокий тут же получил весьма мощный удар носком туфли в пах и, отчаянно заматерившись, рухнул на колени. Оставив его стонать, Нина кинулась ко второму парню; ее глаза горели лютой ненавистью.

- Не подходи, сучка, - завопил перетрусивший парень, - убью!

Однако, вместо того, чтобы осуществить эту угрозу, парень внезапно отскочил, развернулся на сто восемьдесят градусов и вставил ноги не хуже жеребца. Нина молнией кинулась на помощь к Стешке, которая тоже отбивалась от нападавшего, но помощи уже не требовалось: пацана как ураганом смело... Вдали затихал топот двух убегавших; высокий, скрючившись на земле, продолжал стонать от боли.

- Все, - хрипло пробормотал он, - тебе, девка, конец...

- А теперь, Стешка, ноги в руки, - бросила Нина.

Когда подруги, прибежав домой, рассказали о происшедшем, мужики тут же ударились в степь, с фонарями обошли лесопосадку, но никого не обнаружили.

- Найду, - хрипел Зыков, - горло переем. Задушу! Сам, вот этими руками...

- Да ладно, папа, - успокаивала его Нина, - Бог с ними. Одному и так хорошо досталось... Может, в больницу попадет.

Когда гости разошлись, мать Нины, оставшись с дочкой вдвоем, спросила ее:

- Слушай, а это все, прости меня Господи, не Стешка ли подстроила?

- Ты что, мама! - Нина покачала головой, - Как ты о таком подумать-то могла?

- Да вот могла, дочка, - вздохнула мать, - ты не знаешь, что это такое - зависть женская. Да и сердце материнское мне подсказывает: без Стешки тут не обошлось.

Нина пожала плечами... Утром отец отвез ее в коляске своего старенького "Урала" на станцию.

Для учебы Нина выбрала престижную "плешку". Конкурс в ту пору был огромный - 14 человек на место, но юная красавица-казачка, сдававшая экзамены только на "отлично", произвела на приемную комиссию блестящее впечатление и была без всяких проблем зачислена на первый курс.

В общежитии Нина не прожила и года: выйдя замуж за однокурсника, вскоре переехала в знаменитую "высотку" на Котельнической, где жили известные композиторы, артисты, художники и другие люди, не такие популярные, но тоже очень богатые. Ее свекор, Андрей Ильич Лавров, был человеком, известным только в определенных кругах, но довольно состоятельным - одним из больших начальников в Министерстве внешней торговли. Это, конечно, тоже сыграло какую-то роль в выборе мужа, но все же о браке по чистому расчету говорить бы не

стоило: Нина влюбилась и, слава Богу, взаимно. Игорь, судя по всему, любил ее даже гораздо больше, чем она его. Когда он сказал отцу, что хочет жениться на девушке из казачьей станицы (даже не скрыл, что она - дочь пастуха), тот усмехнулся и погладил своего отпрыска по голове, как малыша:

- Сынок, глупостей не надо делать никогда, а особенно в столь юном возрасте... Когда вы разведетесь, а сомнений в этом у меня нет никаких, кусок квартиры она у нас, конечно, не оттяпает, не получится, но геморроя у меня с этим все же будет достаточно. Тем более если вы еще родите... Ты ей алименты, что ли, со своей стипендии будешь платить? В общем, забудь, Игорек. А с ней расстанься, только не сразу рви, а так, постепенно, спускай на тормозах.

Сын, однако, оказался крепким орешком.

- Нет, папа, - возразил он с добродушной улыбкой, - я уже все решил. Мы поженимся, даже если вы будете против. Мы будем снимать квартиру... Денег от вас мне не надо: я переведусь на заочное и буду работать.

Здорово испугавшись такой перспективы, отец с матерью решили на всякий случай познакомиться с Ниной. Когда та появилась на пороге, отец, хоть и видавший виды мужчина, чуть рот от удивления не раскрыл, а мама, наблюдавшая больше за ним, чем за гостьей, с огорчением поняла, что ее Андрей Ильич всегда будет смотреть на Нину не как на свою невестку... А исключительно как на очень красивую женщину. Мама знала: вольностей Андрей

Ильич себе не позволит, но ей, конечно же, было неприятно, что старший Лавров, глядя на Нину, имеет такой глупый и смешной вид, что за версту видно - как мужчина он уже сейчас раб этой девчонки...

Во время чаепития Нина произвела на родителей Игоря весьма выгодное впечатление.

- Слушай, да ведь у нее даже оттенка провинциального диалекта нет, - восторженно сказал отец матери, когда они на минуту оказались вдвоем в другой комнате, - настоящее московское произношение! Девчонка молодец - впитывает как губка. Скоро эта пастушка станет настоящей столичной штучкой...

Знал бы он, как долго и упорно Нина работала над тем, чтобы избавиться от своего станичного акцента...

Когда сын, проводив девушку, вернулся домой, мать уже спала. Игорь с отцом сели покурить на кухне, и отец сказал:

- Слушай, сын... Как мужик я тебя понимаю. Девица очень красивая, слов нет. Ее одеть, обуть, волосы уложить, вообще поработать над имиджем - с ней хоть на прием к английской королеве, никаким голливудским звездам не уступит. Это честно говорю, без комплиментов. Я всяких баб видал... Девочка умненькая, на лету схватывает... К тебе относится, вижу, хорошо, тепло. Но вернемся к ее внешности. Хочу тебя предупредить: то, от чего ты сегодня балдеешь, завтра станет для тебя проблемой. Эту девицу нельзя показывать наверху, - при этих словах отец поднял указательный палец и посмотрел в потолок, - потому что уведут в

два счета. Люди моего круга имеют достаточно возможностей, чтобы отбить бабу у пацана, у студента. Шикарный ресторан, "Березка", пару валютных тряпок, ночная поездка в тачке, номер в министерской гостинице - и все. Улетит твоя птичка. Поэтому я тебе хочу...

- Ну, пап, - перебив, улыбнулся сын, - ты это напрасно... Ты меня недооцениваешь.

- Наоборот, оцениваю вполне трезво, сынок. Я надеюсь, ты когда-нибудь тоже будешь на нашем уровне... Вот тогда бы тебе такую! Тогда, потом, а не сейчас. Рано тебе, короче говоря. К чему я это все? К тому, чтобы ты жениться не торопился. Зачем это? Встречайтесь так! Кто вам мешает? Я постоянно в командировках, сам знаешь, мать - в домах отдыха, квартира в вашем распоряжении. Какие проблемы? А там - видно будет. Может, через годик ты и сам жениться не захочешь.

- Нет, пап, - покачал головой Игорь, - я же тебе говорю: уже все решил.

Родителей Нины на свадьбу пригласили. Интересно, что против была... сама Нина. Она сидела с глазами, красными от слез, а Игорь ее уговаривал:

- Ну, что ты? Все будет нормально, не переживай!

- Нет, нет... Ты же моего отца не видел... Он в сапогах приедет, в кирзовых... Он их неделями не снимает! Да если он их в прихожей поставит, твоих родителей просто вырвет! И вообще... Он знаешь

как напьется! Мама моя плакать начнет, голосить при всех... Ой, ужас! Ужас!

- Да прекрати ты, у нас на свадьбе гости будут - все умные, интеллигентные люди, чего они только в жизни не видели, - Игорь осекся, поняв, что сморозил глупость, но было поздно... Нина зарыдала в голос.

В конце концов был найден оптимальный вариант: родителей Нины пригласили, но за несколько дней до свадьбы. Мама Игоря лично ездила с ними по магазинам; отцу, который действительно приехал в кирзачах ( вонючих, но не настолько, как предупреждала Нина ), купили серый костюм, рубашку, галстук и полуботинки, а маме - бордовое платье и туфли. Когда, надев новые наряды, Иван и Татьяна Зыковы вышли из комнаты, родители Игоря даже в ладоши захлопали - столь элегантно выглядела пара. И неудивительно - и отец, и мать Нины были люди еще не пожилые, средних лет, а внешне весьма симпатичные. Бросался в глаза только жутко контрастирующий с коричневым от загара лицом Ивана его белый лоб - во время работы в поле он был всегда прикрыт выгоревшей на жарком степном солнце кепкой-восьмиклинкой. Но на это никто особого внимания не обратил.

Свадьба прошла великолепно. Зыков, с которым Нина загодя провела воспитательную работу, заробел так, что напился очень даже в меру. Отличился лишь тем, что в самый разгар торжества затянул любимую песню "По Дону гуляет казак молодой". Песню, к огромному удивлению Нины, тут же подхватили. Доктора и кандидаты наук, народные артисты Советского Союза, спортсмены-чемпионы мира, популярные телеведущие - все дружно распевали про несчастную деву, утопшую в реке, но переорать Зыкова, оправдавшего свою фамилию, не смог никто. В тот вечер Нина с удивлением обнаружила, что водка в один миг счищает с человека шелуху, как с луковицы. Будто одежду срывает, без которой и король, и нищий похожи друг на друга - голые, и все...