Северный кавказ: профилактика конфликтов редакционная коллегия

Вид материалаДокументы

Содержание


Этнополитическая ситуация в ингушетии: новые вызовы и альтернативыи.м. сампиев
Так называемый «осетино-ингушский конфликт» как детерминанта этнополитической ситуации в регионе
Отношение населения Республики Ингушетия к возможности объединения Ингушетии и Чечни
Альтернативы политики в регионе
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ИНГУШЕТИИ:

НОВЫЕ ВЫЗОВЫ И АЛЬТЕРНАТИВЫ
И.М. САМПИЕВ



Несколько методологических замечаний

При оценке ситуации на Северном Кавказе, и в частности в Республике Ингушетия, следует иметь в виду несколько важных методологических вещей, без которых можно довольно неплохо знать о ситуации в регионе, т.е. владеть ситуационным видением социально-политических процессов в регионе, но при этом не вполне понимать ее. О чем идет речь?

Во-первых, полная объективная информация из официальных источников недоступна, более того – она целенаправленно купируется и искажается. Во-вторых, ситуация в регионе определяется более широким внутриполитическим и геополитическим контекстом, без учета этого контекста объяснительные модели ситуации в регионе оказываются идеологизированными и неадекватными. В-третьих, этнополитическая ситуация в регионе сложна для понимания стороннего наблюдателя, но включенный наблюдатель, адекватно описывающий ситуацию, подвергает себя немалому риску – и это тоже есть составная часть регионального политического процесса. В-четвертых, основные акторы этнополитических процессов в регионе (правящие группы, спецслужбы, криминальные кланы, экстремистские группировки) заинтересованы в искаженном образе региона, поскольку нуждаются в виртуальном конструировании процессов, а потому солидарны в отношении цензуры и закрытости информации.

Данная работы также вынуждена учитывать эти обстоятельства, поэтому о полноте работы можно говорить с некоторой долей условности.

Так называемый «осетино-ингушский конфликт» как детерминанта этнополитической ситуации в регионе

Существенное влияние на этнополитическую ситуацию в регионе оказывает т.н. «осетино-ингушский» конфликт осени 1992 г. Хотя еще в то время независимые наблюдатели определили решающую роль в конфликте федерального центра, и было ясно, что разрешение его на основе права и справедливости в условиях его медиаторства невозможно, бессилие и безволие ингушской стороны и его руководства привели именно к этому сценарию. Депутатские группы, выезжавшие в зону конфликта, называют одной из главных причин конфликта бездействие российской исполнительной власти на предконфликтной стадии46. Заключение независимых экспертов "Союза офицеров", Союза "Щит", Совета родителей военнослужащих и других общественных организаций в январе 1993 г. более определенно: "Действия, предпринятые российским руководством, привели к осложнению осетино-ингушского конфликта и, как следствие, к ухудшению ситуации в Северо-Кавказском регионе, поскольку вместо разъединения противоборствующих сторон (как это было сделано в Южной Осетии и Приднестровье), использовали метод подавления одной из сторон"47.

Документальные материалы свидетельствуют, что Президент, Правительство, Верховный Совет, Министерство Безопасности и МВД России были прекрасно осведомлены о ситуации в Пригородном районе и г. Владикавказе. Из материалов следствия следует, что федеральные органы способствовали созданию и вооружению незаконных вооруженных формирований СО ССР - народного ополчения и гвардии (с середины 1991 года). Оружие и бронетехника передавались через МВД, Министерство Обороны и другие структуры под предлогом обеспечения т.н. миротворческого батальона в Южной Осетии и полков ППС в СО ССР.

Анализ многочисленных свидетельских высокопоставленных российских чиновников позволяет сделать вывод о том, что федеральный центр в лице Министерства безопасности (Баранников) и МВД (Ерин) стал инициатором и разработчиком плана силового решения проблемы Пригородного района, имея в виду свои интересы и цели решения проблемы независимости Чечни. В.А. Тишков пишет, что журналистское расследование И. Дементьевой достаточно убедительно показало, что чеченский мотив присутствовал в действиях федеральных властей, включая самого президента Б.Н. Ельцина, что подтверждается дальнейшим ходом событий. Позднее это было признано и Е.Т. Гайдаром48.

Федеральный центр принял самое активное и непосредственное участие в конфликте. Без работы армейской артиллерии, вертолетов и танков в принципе была бы невозможна этническая чистка Пригородного района и г. Владикавказа от ингушского населения, цинично названная «вытеснением бандформирований». Это потом сообразили, что нужно представить деятельность объединенной группировки ВВ МВД РФ и МО как миротворческую. А в ходе конфликта пресса называла вещи своими именами, н-р.: "Взаимодействующие части объединенных вооруженных сил в составе войск МВД, ОМОН, народного ополчения, республиканской гвардии, воздушно-десантных частей и внутренних войск России наращивают группировку войск в зоне конфликта с целью уничтожения очагов сопротивления и стабилизации ситуации в целом"49.

Федеральный центр в ходе конфликта дополнительно передал оружие осетинской стороне после введения ЧП – только официально установленные следствием 57 танков Т-72, 18 БМП-2, более 642 единиц стрелкового оружия, гранатометов и пр.50 Как отмечает проф. Тишков, «с этого момента центр однозначно солидаризировался с одной из конфликтующих сторон и фактически дал санкцию и обеспечил материальные условия для вооруженных действий и массового насилия в отношении гражданского населения ингушской национальности… Чувство безнаказанности вселило и публичное президентское обращение…Я все больше склоняюсь к мнению, что финальная трагическая стадия конфликта оказалась возможной в условиях, когда высшее руководство России разменяло индульгенцию на этническую чистку на возможность использовать ситуацию для решения проблемы восстановления власти над Чечней»51

Поэтому справедлива оценка проф. Ю.Ю. Карпова о том, что "…в реалиях современности он ("осетино-ингушский" конфликт. – И.С.) отягощен присутствием третьего лица, в свое время создавшего почву для конфликта, а ныне пытающегося исполнить функции третейского судьи. Причем третий субъект, имея собственные интересы, обладает самой значительной силой, что определяет его активную позицию, а равно и стремление каждой из сторон заручиться у него поддержкой. Осетинская сторона, ища опору у федеральных властей, помимо прочего, ссылается на исполнение осетинским народом особой миссии в регионе"52.

«Урегулирование» так называемого «осетино-ингушского» конфликта

Главный организатор и участник конфликта, присвоив себе функции «миротворца», все эти годы был озабочен только тем, чтобы скрыть следы своих преступлений и сохранить своей силой преимущество осетинской стороны. Пятнадцатилетняя эпопея «урегулирования» вначале Временной Администрацией на части территории Северной Осетии и Ингушской Республики (1992–1995 гг.), Государственным комитетом РФ (1995–1996), затем Представительством полномочного представителя Президента РФ в Республике Северная Осетия и Республике Ингушетия (1996–2000 гг.), Представительством Специального представителя Президента России по вопросам урегулирования осетино-ингушского конфликта (2000–2002 гг.) и, наконец, Полпредом Президента Российской Федерации по Южному федеральному округу (с 2002 г.) привела ситуацию практически к исходной точке конфликта.

Базовые принципы урегулирования Кремлем так называемого «осетино-ингушского» конфликта по существу были изложены 10 ноября 1992 г. в докладе А. Галазова на пятом заседании восемнадцатой сессии Верховного Совета СОССР под весьма претенциозным названием «О вероломной агрессии ингушских национал-экстремистов против Северной Осетии»53, а также в Кисловодских соглашениях, подписанных А. Галазовым и Р. Аушевым в марте 1993 г., где были зафиксированы противозаконные и нарушающие права граждан по этническому признаку положения, переходившие во все последующие соглашения и документы, вплоть до «плана» Д. Козака, объективное содержание которого в целом и отдельных его положений соответствует официальной позиции руководства Северной Осетии.

Прослеживается внутреннее единство этих документов, и поскольку стержневые тезисы доклада Галазова легли в основу Кисловодского соглашения и последующих документов и действий федеральных властей и руководства двух республик, их следует хотя бы вкратце обозначить:

1. «Комплексное решение проблемы беженцев» в Кисловодских соглашениях, под которым подразумевалась увязка с проблемой возвращения ингушских депортантов проблемы обустройства на территории Пригородного района и г. Владикавказа югоосетинских беженцев. Аналогичные положения содержатся и в рассматриваемом протоколе совещания у полномочного представителя Президента РФ, а именно: «Правительству Республики Северная Осетия-Алания (Меркулов А.В.) и Правительству Республики Ингушетия (Мальсагов И.С.) до 1 апреля 2006 года представить в ФМС России, а также в аппарат полномочного представителя Президента Российской федерации в Южном Федеральном округе предложения с финансово-экономическим обоснованием затрат, необходимых для жилищного обустройства других категорий беженцев и вынужденных переселенцев, находящихся на территории указанных субъектов Российской Федерации» (п.5.8 Протокола). Под беженцами в данном случае имеются в виду югоосетины (для Северной Осетии), а под другими категориями вынужденных переселенцев - таковые из Чеченской Республики (для Республики Ингушетия).

2. «О невозможности совместного проживания». Этот тезис был утвержден Постановлением Верховного Совета СОССР, по сути «узаконившего» политику этнических чисток и апартеида, и только в 1998 г. дезавуирован, на практике все эти годы продолжает настойчиво реализовываться, облекаясь вербально в менее экстремистские формулировки. Одной из таких формулировок можно считать тезис о «компактном обустройстве», что нашло отражение в подписанном сторонами в июне 1994 г. документе «Порядок возвращения вынужденных переселенцев в места их прежнего компактного проживания в населенных пунктах Пригородного района Северной Осетии». В плане же Д. Козака речь уже не идет о возвращении в места прежнего компактного проживания, а только о компактном жилищном обустройстве, что еще больше соответствует устремлениям осетинского руководства по раздельному проживанию двух общин. Новое выражение политики апартеида усматривается в создании вопреки протестам ингушской стороны и мнения самих депортантов мест компактного житийного обустройства вынужденных переселенцев в поселке Новый.

3. «О вероломной агрессии ингушских национал-экстремистов», «змее, пригретой на груди». Несмотря на то, что ни политическая, ни правовая оценка т.н. осетино-ингушскому конфликту со стороны федеральной власти не была дана, Москва в принимаемых документах и проводимых мероприятиях исходит из осетинского тезиса об «ингушской вине». Причем уголовное дело, возбужденное генеральной прокуратурой, несколько раз разваливалось и было …закрыто!

Осетинская сторона и солидаризовавшееся с ней полпредство вновь ссылается на неготовность осетинского населения к совместному проживанию, на «несозревший морально-психологический климат» и т.п. Ингушам предлагается помощь в обустройстве в других субъектах Российской Федерации. Эта тактика Москвы не нова – предложения разместить ингушских депортантов в других субъектах России делал в ноябре 1992 г. тогдашний премьер Е. Гайдар в г. Назрани. Эту же идею озвучил в своей последней встрече с журналистами и уходящий президент В.Путин. Указанные положения свидетельствуют об отношении авторов плана к ингушам, сформированном галазовской идеологемой об «ингушских агрессорах». Тем самым федеральная власть фактически признает, что совершила в 1992 г. этническую чистку и признает готовность отстаивать сталинский геноцид даже путем попрания собственных законов. Кремль даже не задается вопросом: если все народы России равны, а права граждан не зависят от их национальной принадлежности, то почему должно учитываться мнение (в данном случае прихоть) осетинской стороны? Какие такие священные права на эту территорию имеют осетины? На эти земли они были заселены сталинско-бериевской кликой в результате депортации (а по сути – геноцида) ингушского народа. Но все эти преступные решения отменены, и считаться с мнением осетин и наплевательски относиться к мнению ингушей есть верх цинизма и продолжение сталинской политики.

Причины иррациональной политики Кремля в отношении ингушского народа следует искать в давлении осетинского руководства и общественности на Москву, особенно после Бесланских событий и желание любой ценой «закрыть» «осетино-ингушский» конфликт перед грядущими событиями в Южной Осетии, в подготовке базы для компактного размещения в Пригородном районе беженцев из Южной Осетии после возвращения Южной Осетии под контроль Республики Грузия. В этом случае, по мнению С. Маркедонова, «Северная Осетия получит дополнительную порцию беженцев, и тогда возможны два варианта событий — развитие внутриосетинского конфликта или же эскалация осетино-ингушского конфликта. И то и другое будет означать дестабилизацию обстановки уже на российской территории. Во втором случае при проведении переселенческой политики по заселению беженцами из Южной Осетии Пригородного района, возможен взрыв с ингушской стороны»54.

На протесты ингушских парламентариев и общественности в адрес руководства России реакции не последовало. Что касается самих вынужденных переселенцев, то анкетирование, проведенное Межрегиональным управлением ФМС России, показало, что более 90% из них хотят вернуться в места прежнего проживания в свои населенные пункты и собственные подворья. Именно из этого и должны исходить все стороны переговорного процесса, если они только действительно озабочены восстановлением законных прав и интересов вынужденных переселенцев, а не иными целями.

Так называемый осетино-ингушский конфликт совершил свой цикл и вернулся к исходной точке. В 1992 г. центр был прекрасно информирован о назревающем конфликте, как и сейчас отлично понимает, что конфликт заморожен военно-политическим угнетением одной из сторон. А для нормального урегулирования нужно избавиться от дискредитировавших себя подходов к самому конфликту и разрешению порожденных им проблем, критически пересмотреть принципы и практику национальной политики, на которых они базируются, выработать новые подходы для системного разрешения проблем межнационального взаимодействия.

Правящие группировки

Российские политики любят все процессы на Северном Кавказе объяснять чуть ли не средневековым характером регионального сообщества. Так, клановой культурой и коллективистской культурой объясняет результаты выборов в регионе президент фонда «Общественное мнение» Александр Ослон. Однако подобные рассуждения свидетельствую либо о некомпетентности, либо сознательном манипулировании общественным мнением. Исследование характера и генезиса современных правящих групп Республики Ингушетия, их политико-практической деятельности противоречат модным отечественным моделям «этнических элит», «этнократии», «этноэтатизма» и т.п.

В условиях построения «вертикали власти» национальная элита фрагментирована и не функционирует как особая социальная страта, целиком замещаясь эндогенными правящими группировками, которые нельзя считать элитами даже в условном смысле. Полагаем, что на сегодня этнические элиты в собственном смысле в Ингушетии сведены на нет. Правящие группировки, формируемые как системными российскими условиями, так и прямым вмешательством Кремля, носят несовместимый с ингушским менталитетом персонифицированный характер. Назначаемость президентов и губернаторов – нонсенс для федеративного государства, но важнее то, что они фактически являются элементами этностатусной иерархии, через соподчинение правящих группировок действует иерархия этносов, несправедливые этнические неравенства. Назначаемый «президент» республики в свою очередь формирует под себя местные законодательные собрания, чему способствует новая законодательная база выборов. Тем самым обрываются последние каналы некриминальной социальной мобильности.

Жесткие правила формирования региональных властных групп, навязанные Кремлем, дают в конечном итоге несамостоятельные и, по сути, компрадорские региональные власти, целиком формируемые без участия народа, поэтому их цель состоит в услужении центру (а через его посредство – руководству соседних этносов), хотя бы и ценой предательства национальных интересов. Копируя общероссийскую схему, современные ингушские правящие группы также персонифицируют власть, опираются на родственные и криминальные кланы, но самое главное – они используют власть как собственность, как источник экономических преференций. Причем, за скудностью иных ресурсов, они торгуют национальными интересами и территорией. Конечно, ситуация в Ингушетии по-своему уникальна, поскольку в других субъектах все-таки сохранились этнические элиты, в частности, как национальные элиты следует оценивать правящие группы в Татарстане, Башкортостане, Адыгее и даже в Чечне. Умение сочетать требования «вертикали власти» с национальными интересами должно вести к большей стабильности и экономическому развитию по сравнению с навязанными правящими группами, что подтверждается компаративным анализом социально-экономического состояния субъектов Российской Федерации.

Однако отсюда не следует, что у правящих групп Ингушетии нет социальной базы. Анализ этой базы показывает, что в ее состав входят близкие родственники власть имущих, а также чиновники с сомнительными профессиональными качествами, основной чертой которых является подхалимство, чинопочитание, коррупционность. Профессионалы не нуждаются в лизоблюдстве, поэтому не востребованы. Кадровая политика властей формирует отрицательную мотивацию к учебе у школьников, студентов, поскольку все понимают, что нужны не знания и талант, а деньги для взяток или родственные связи и умение угождать начальству. Поэтому экономика, политическая сфера, культура находятся в кризисном состоянии, которое усугубляется восхвалениями «великих достижений» монополизированными средствами массовой информации. Лицемерие, несправедливость, коррупция вымывают нравственное начало, что заметно по потрясающим изменениям в поведении молодежи. В немалой степени это создает благоприятную почву для всякого рода экстремизма, в силу особенностей региона чаще всего в религиозно-политической форме. Именно качество власти как один из основных факторов деструктивно воздействует на этнополитическую ситуацию в регионе.

Изменения российского законодательства последних лет фактически свели на нет принцип разделения властей, и законодательная власть стала придатком исполнительной. В Ингушетии этот процесс принял уродливые формы, традиционный принцип представительства интересов оказался аннигилированным, что имеет множество негативных последствий в экономике и политике.

Анализ ингушской действительности привел нас к необходимости введения в научный оборот понятия "этнокомпрадорская власть". Ингушские правящие элиты следует признать компрадорскими, с учетом той поправки, что в России всегда была доминирующей не экономическая собственность, а собственность-власть. В условиях практического отсутствия собственной буржуазии в Ингушетии чиновничество формирует компрадорскую местную власть. Из изложенного следует, что правящие группы Ингушетии являются конструктами Кремля, связь же их с материнским этносом чисто номинальная.

Средства массовой информации

Все СМИ Ингушетии состоят из двух правительственных газет, которые практически никто не читает, и филиала ВГТРК, вещающего 2 часа в сутки. Телевидение, к сожалению, не соответствует требованиям времени ни по оперативности информационного вешания, ни по актуальности и содержательной направленности программ. Небольшой процент населения черпает информацию в Интернете. В целом закрытость и жесткая цензура в имеющихся СМИ определяют то, что в основном информационное поле республики формируется устной передачей. Информационный вакуум создает поле для слухов, домыслов, влекущих искаженное восприятие действительности, социальную тревожность, чем весьма широко пользуются так называемые «деструктивные силы». В итоге вместо информационного пространства возникает дезинформационное пространство. Свой вклад в создание дезинформационного пространства вносят как государственные СМИ, так и т.н. «оппозиционный» сайт.

Проблема вынужденной миграции

В последние десятилетия проблема миграции стала одной из самых острых социально-политических проблем. Ингушетия приняла три масштабные волны беженцев: около 60 тысяч из Пригородного района и г. Владикавказа и до 250 тысяч из Чеченской республики и г. Грозного. Эти миграции в только становящуюся республику сопровождались целым набором негативных сопутствующих факторов, породили множество политических, социально-экономических, этнокультурных и психологических проблем, к которым органы власти просто не были готовы. Не было и нет республиканской научно обоснованной программы миграционной политики, которая должна была исходить из объективной социально-экономической, этнополитической, конфессиональной и геополитической ситуации в регионе. Несколько лет республика буквально наводнена нелегальными мигрантами – цыганами из Средней Азии, которые не работают, завозят наркотики, бродяжничают и попрошайничают. Количество их постоянно растет, государственные органы, несмотря на предупреждения аналитиков, не реагируют на эту ситуацию; ясно, что без «крышевания» со стороны соответствующих структур ФМС и МВД это было бы невозможно.

Ситуация вокруг Джейрахского района Ингушетии

В отличие от других республик Северного Кавказа, где пограничная зона ограничена территориями муниципальных образований, непосредственно прилегающих к государственной границе, за исключением отдельных местностей (как правило, это территории населенных пунктов, турбаз, санаториев, домов отдыха и т.п.), для Республики Ингушетия приказом Директора ФСБ от 2 марта 2006 г. пограничная зона включает весь Джейрахский район целиком. В то же время на территории Северной Осетии пограничная зона охватывает полосу горной местности, исключающую почти все горные населенные пункты, кроме нескольких мелких, и примерно продолжает бывшую пограничную полосу в части Джейрахского района, которая была установлена Постановлением Правительства Республики Ингушетия №43 от 20.02.2004 г. Таким образом, пограничная полоса в соответствии с приказами Директора ФСБ более чем в два раза шире в Ингушетии, чем в Осетии, хотя участок ингушско-грузинской границы почти в три раза короче.

В закрытой зоне оказались лечебно-оздоровительный комплекс "Армхи", детский летний лагерь отдыха "Эрзи", предприятия «Кавдоломит», Эзминская ГЭС (незаконно находящаяся в управлении Северно-Осетинской Республики, хотя срок ее аренды истек в 1970-е годы), несколько цехов по розливу минеральной воды и т.д., и все населенные пункты, единственным источником доходов населения которых является скотоводство и растениеводство. Однако закон о приграничной зоне ограничивает там возможность заниматься традиционными крестьянским трудом: становятся недоступными пастбища и пахотные земли, а горцы не могут без паспорта даже выйти в собственный огород.

Многочисленные нарушения земельного, строительного, природоохранного законодательства и законодательства о культурном наследии и защите культурных и исторических ценностей при обустройстве пограничных застав в музее-заповеднике общественностью Ингушетии были восприняты с тревогой и возмущением. Тем более, что ситуация вокруг района и так была не простой начиная с 1950-х годов.

В пограничную зону попал государственный природный заповедник "Эрзи", в котором произрастают более 180 редких и нуждающихся в особой охране растений, в т.ч. узкие эндемики Кавказа. Помимо бурого медведя, рыси, дикого кавказского кота и других фоновых животных, встречаются занесенные в Красную книгу: серна кавказская, безоаровый козел, перевязка, выдра кавказская, подковоносы малый и большой и др.55 В пределах охранной зоны заповедника «Эрзи» находится Джейрахско-Ассинский государственный историко-архитектурный музей-заповедник, созданный в 1988 г. Указом Президента РФ от 20.02.1995 г. за № 176 музей-заповедник признан объектом исторического и культурного наследия федерального значения. Входящие в музей-заповедник памятники археологии, истории, природы, а также музейные предметы, хранящиеся в заповеднике, входят в состав музейного фонда РИ и РФ, являются национальным достоянием народов Российской Федерации, в него входит более 5000 археологических и архитектурных памятников. В их числе и храмы Тхаба-Ерды, Алби-Ерды, Таргимский (IX–XI вв.) и др., которые являются одними из древнейших христианских памятников на всей территории России.

Именно на эту уникальную территорию введены внутренние войска МВД РФ, заставы ФПС и подразделения 58-й армии. Несмотря на то, что на территории Ингушетии не было никаких военных действий, под предлогом недопущения нападения чеченских боевиков военные полностью и бесконтрольно завладели Джейрахско-Ассинским музеем-заповедником. Причем вместо прикрытия административной границы с Чечней и государственной с Грузией, военные расположились в 10–30 километрах от нее!

Джейрахско-Ассинский музей-заповедник является научно-исследовательским и просветительским учреждением. С введением воинских подразделений работа ученых стала невозможной, так как их попросту не допускают в эту зону. Затруднены полевые археологические практики студентов-историков. Не могут реализовываться воспитательные и эстетические возможности музея-заповедника, невозможна туристическая деятельность. Культурные и духовные ценности, которые сосредоточены в Джейрахском районе, оказываются недоступными для воспитания подрастающего поколения. Культурная жизнь общества втиснута в узкие рамки имеющих сомнительное правовое обоснование действий пограничников и военных.

Пограничные заставы располагаются прямо на основных дорогах, связывающих населенные пункты, отводы земельных участков для размещения пограничных застав и постов фактически «узаконили» их самозахваты земельных участков под погранзаставы, нарушающие требования Закона РФ № 73 «Об охране культурных объектов», археологические экспертизы выделяемых участков не проведены, строительство дорог и застав проходит без согласования с экспертными службами.

Аналитиками высказывается мысль о том, что логика правового беспредела в отношении Горной Ингушетии тесно связана с ситуацией в Южной Осетии и ставкой Кремля на Северную Осетию как «форпост России» на Северном Кавказе: «ссылаясь на сомнительную роль и эффективность российской стороны в освобождении заложников, осетины создали общественное движение, перешедшее к активному давлению на кремлевскую администрацию. Именно как результат такого давления можно сегодня рассматривать возню вокруг Джейрахского района Ингушетии, превращаемого в закрытую пограничную зону, как прелюдию к последующему отчуждению этой территории в пользу Осетии. Своеобразная плата за кровь!»56.

Не исключено, что в рамках реализации этого плана Ингушетия не допущена к участию в конкурсе Минэкономразвития России на создание особых экономических зон в туристических рекреационных зонах57.

Вызывает вопросы этнический состав военнослужащих Назрановского погранотряда, где на серьезных должностях служат несколько осетин-офицеров, а из ингушей – всего один лейтенант. Несколько ингушей есть среди рядового состава, да и то в большинстве своем женщины из обслуживающего персонала. В то же время на заставах в Северной Осетии личный состав укомплектован более чем на 60% осетинами-контрактниками. Никто не может дать гарантии того, что в Назрановском погранотряде не будут в массе служить контрактники-осетины, и тогда апробированные в Пригородном районе методы выдавливания населения из Джейрахского района под видом «борьбы с терроризмом» и «нарушениями пограничного режима» будут перенесены на территорию горной Ингушетии.

Отношение населения Республики Ингушетия к возможности объединения Ингушетии и Чечни

В последние годы ряд российских и чеченских политиков высказывают идею объединение Чечни и Ингушетии и воссоздания Чечено-Ингушской Республики. Интересно, что идеи об объединении двух республик исходят именно от тех деятелей, которые и в чеченской, и в российской прессе не упускают случая высказаться о своих территориальных притязаниях (сегодня, после двух войн, озвучиваемые территориальные аппетиты их простираются уже не на весь Северный Кавказ, а только на близлежащие районы Ингушетии и Дагестана).

Для любого здравомыслящего политика очевидно, что игры в объединения в обход интересов самих народов на Северном Кавказе неизбежно приведут к очередному широкомасштабному этнополитическому и геополитическому кризису на всем Кавказе. При этом высказываемые доводы в пользу объединения просто смехотворны и циничны. Но главное в этих интеграционных «прожектах» – циничное игнорирование воли народов. С целью выяснения отношения граждан Ингушетии к идее объединения с Чечней исследовательской группой на территории Республики Ингушетия с 23 по 29 мая 2006 г. был проведен социологический опрос населения о возможном объединении Ингушетии и Чечни в Чечено-Ингушскую Республику.

Необходимо отметить, что с 10 по 25 мая 2000 г. независимым аналитическим центром под руководством автора этой статьи было проведено аналогичное исследование, результаты которого были опубликованы в журнале «Ас-Алан»58, которое показало, что подавляющее большинство населения Ингушетии не приемлет объединения в любой форме и воспринимает его как ликвидацию ингушской национальной государственности. Анкета, предложенная жителям республики, содержала единственный вопрос: «Как Вы относитесь к идее объединения Республики Ингушетия с Чеченской Республикой в Чечено-Ингушскую или Вайнахскую Республику?» и пять вариантов ответов на него. Всего было опрошено 400 респондентов (200 мужчин и 200 женщин) во всех районах и городах республиканского подчинения. Опросом охвачено 18 населенных пунктов, в том числе города Назрань, Карабулак и Малгобек.

Решительно против объединения двух народов в любой форме и при любых условиях высказалось 330 человек, или 82,5% опрошенных. В 2000 г. таковых было 85% от всех опрошенных. Для сравнения: в опросе отдела научных исследований Архивной службы Республики Ингушетия в 1999 году против объединения высказались 72,8% опрошенных и 9,2% посчитали тезис и даже сам опрос на тему объединения провокацией (итого негативно отнеслись к этой идее 82% опрошенных).

Результаты проведенного нами социологического опроса демонстрируют приверженность подавляющего большинства граждан Республики Ингушетия собственной национальной государственности в составе Российской Федерации, причем процент сторонников этой идеи наиболее высок среди молодежи до 30 лет – 86,5%! Особо следует обратить внимание на следующий факт. Сторонники объединения двух народов в единый субъект Российской Федерации, даже в совокупности с теми, кто согласен на объединение на любых условиях, в сумме составляю всего 6% – абсолютное меньшинство населения. Доля сторонников объединения двух народов вне юрисдикции Российской Федерации в сумме составляет 11,5%, что почти в 2 раза больше. Отсюда неизбежен вывод о том, что из каких бы побуждений некоторые политики не ратовали за объединенную Чечено-Ингушетию, они, по сути, работают против территориальной целостности России и провоцируют сепаратистские настроения, детерминированные неравноправной и непродуманной региональной и национальной политикой и социально-экономическими проблемами региона.

Партийная система

Современные российские партии – это корпоративная форма институализации государственно-бюрократической машины, а не структуры гражданского общества. С другой стороны, закон о политических партиях диктует внутрипартийную «вертикаль власти», когда партии формируются сверху вниз на базе отработанного при коммунистах известного принципа «демократического централизма».

Пропорциональная система формирования Государственной Думы с избранием депутатов только по партийным спискам входит в коллизию с правом избирать и быть избранным. Формирование партийных списков и распределение мест в них и раньше было источником высочайшей коррупции, теперь торг мандатами поставлен на поток. Очевидно, что избрание депутатов только по партийным спискам приведет к тотальному контролю исполнительной власти за формированием власти законодательной. При этом для отсева инакомыслящих создан серьезный политический механизм. Не случайно пропорциональная система выборов была тут же внедрена и в Ингушетии, и по тем же мотивам.

Закон «О политических партиях» запрещает создание и функционирование региональных политических партий, навязывает единственным субъектом регионального процесса полностью управляемые из Москвы региональные отделения общероссийских партий, которые будут руководствоваться приказами сверху от партийного руководства, а не интересами жителей региона. Во-вторых, региональным отделениям (фактически – нескольким партийным функционерам), не имеющим авторитета, создаются тепличные условия на выборах путем устранения конкурентов, реально связанных с регионом. В итоге в парламент проходят люди, не имевшие на это ни малейшего шанса. Совершенно очевидно, что жизненные потребности и интересы региональных сообществ в таком случае окажутся не реализуемыми в рамках политического процесса, что может способствовать поиску выхода для них вне рамок правил, установленных Кремлем.

Согласно п. 3 ст. 9 Федерального Закона «О политических партиях», не допускается создание политических партий по признакам профессиональной, расовой, национальной или религиозной принадлежности, причем под этими признаками понимается…указание в уставе или программе политических партий целей защиты указанных выше интересов (?!). Возникает вопрос: а почему собственно партии не могут защищать национальные, расовые, конфессиональные или профессиональные интересы? Потому ли, что такие интересы объективно не существуют, или потому, что эти интересы справедливо и равноправно обеспечиваются государством, а потому их защита в Российской Федерации не актуальна? Однако жизнь полна национальных и религиозных противоречий, ущемлений прав верующих, национальных групп, да и расовые противоречия все острее проявляют себя в активности неонацистских группировок и т.д.

П. 2. ст. 9 оговаривает, что включение в уставы и программы партий положений о защите идей социальной справедливости, равно как и деятельность политических партий, направленная на защиту социальной справедливости, не может расцениваться как разжигание социальной розни. Поскольку такой оговорки не сделано относительно религиозных, расовых или национальных интересов, то из сопоставления содержания пунктов ст.9 следует, что защита национальных, расовых, профессиональных или религиозных интересов трактуется… как разжигание национальной, расовой или религиозной розни!

Политико-правовые рамки деятельности политических партий позволяют утверждать, что они не способствуют становлению гражданского общества и имеют особенно негативные последствия для национальных регионов.

Чудеса электоральных процессов

При оценке прошедших думских и президентских выборов особое внимание аналитиков вызвали особенности электорального процесса на Северном Кавказе и в Ингушетии в частности. Однако оценки выборов 2 марта 2008 г. не адекватны реальности по двум важным причинам. Во-первых, аналитики исходят как из истинного факта из официальных цифр явки и результатов голосования. Если бы это допущение подвергалось ими верификации, возможно, они не стали бы делать странные для наблюдателя из региона утверждения. Во-вторых, аналитики вслед за этим допускают методологическую ошибку, интерпретируя эти результаты при помощи второстепенных причинных связей. В результате получаются несуразности.

Так, как чуть ли не о чуде говорится о том, что в Ингушетии на второе место по Ингушетии вышел Жириновский с почти 7% голосов. Если принять это за истину, то получается, что у ингушей-мусульман не все в порядке с головой и они готовы отдать второе место кандидату, ставящему цель сделать Россию русским и православным государством. (Кстати, чеченцы тоже отдали Жириновскому 8,5% голосов – с какой радости, непонятно.)

Сравнивая итоги думских выборов и выборов в Народное Собрание Ингушетии, прошедших одновременно с президентскими выборами 2 марта, С. Маркедонов делает вывод о том, что «партия власти» на республиканском уровне потеряла свои показатели по сравнению с декабрем в ходе общефедеральной парламентской кампании. Местные единороссы набрали 74,09%. ЛДПР с результатом 11,6% заняла второе место. Далее шли «Справедливая Россия» (7,39%) и КПРФ (7,34%). 74,09% голосов за «Единую Россию» в марте 2008 года – это показатель, который свидетельствует, что порядка 47 тысяч избирателей (и это, еще раз повторю, официальные цифры) в течение четырех месяцев разуверились в главной политической силе страны59.

На самом деле, вывод о том, что более четверти избирателей за несколько месяцев разуверились в партии власти, исходит из априорной веры в то, что и в декабре, и в марте мы имеем дело с волей избирателей. А ларчик просто открывается: в декабре нужно было сконцентрировать не менее 120 тысяч голосов за региональный список партии, чтобы хотя бы первый номер из ее списка прошел в Госдуму (цена мандата), поэтому отдавать голоса другим партиям было бессмысленно – все равно представителей от Ингушетии у них не могло быть по правилам, установленным новой пропорциональной системой. В случае же выборов в региональный парламент можно было распределить мандаты между несколькими кланами, при доминировании регионального ЕР, конечно. Так же просто открывается и ларчик успехов лидера ЛДПР и ее регионального ингушского отделения: по сравнению с другими партийными отделениями ИнгРО ЛДПР имело более весомый административный ресурс в виде его председателя, являющегося помощником-советником Президента РИ, теперь ставшего депутатом.

Власти республики в 2007 г. приняли в спешном порядке закон, по которому выборы в Народное Собрание РИ проводятся исключительно по партийным спискам, с целью сформировать полностью подконтрольный парламент. Элементарный анализ персонального состава вновь избранного Народного собрания свидетельствует, что эта цель достигнута. Среди депутатов – 4 пенсионера (все – бывшие партноменклатурщики), 2 партийных функционера, 1 русская учительница, проживающая во Владикавказе (!?), 3 представителя бизнеса, 11 номенклатурных депутатов прежнего созыва, 2 главы администрации, 1 министр и 1 начальник почты (сестра главы президентской администрации). При сопоставлении списка депутатов Народного Собрания, зарегистрированного Постановлением Избирательной Комиссии Республики Ингушетия 11 марта 2008 г. № 29/199-4, и «списка утвержденного Зязиковым депутатов Народного Собрания», вывешенного на неофициальном сайте Ингушетия.ру 3.02.2008 г.60 (!), т.е. за месяц до выборов, могут быть оценены и сами «свободные демократические выборы», и порядок формирования нового регионального парламента.

12 марта 2008 г. президент Ингушетии Мурат Зязиков своим указом отправил в отставку правительство республики, а также руководителей исполнительных органов государственной власти, глав администраций районов, городов и других населенных пунктов республики. Аналитики сразу предположили что, скорее всего, решение об отставке правительства – это пиар-ход, показывающий готовность власти к трансформациям61. И как в воду глядели – почти все вновь заняли свои кресла. Но дело, впрочем, не в персоналиях, хотя и это важно – дело в принципиальной неспособности изменить ситуацию.

Однако странно не это, это-то как раз и объяснимо. Странно то, что все приезжающие в республику федеральные чиновники с пиететом отзываются о социально-политической и экономической ситуации в республике и не находят ни одного недостатка. Но только ли ради чести мундира или личной заинтересованности твердят они «халва, халва», или есть более серьезные причины?

Фактор «религиозно-политического экстремизма»

Одним из основных факторов дестабилизации в регионе продолжает оставаться терроризм. Изначально в борьбе с ним ставка делалась исключительно на силовые методы. Корень же зла, на наш взгляд, лежит глубже, в экономической и социокультурной плоскости. Экстремизм – это, в конечном счете, реакция на проводимую политику, когда резко устраняются легальные демократические способы артикуляции групповых интересов.

Сегодня в республике действуют множество силовых структур из соседних субъектов, неподотчетные никому, что провоцирует в том числе и межнациональную конфликтность. Бессудными казнями, похищениями людей только усиливается масштаб конфликтности и нестабильности. Если эта деятельность срочно не будет поставлена в рамки законности, социального взрыва не избежать. Но еще эффективнее была бы борьба с растущей коррупцией в органах власти и силовых структурах, с несправедливыми социальными неравенствами, дискриминацией по конфессиональному и национальному признаку. Власть имеет огромные ресурсы противодействия любому политическому экстремизму, нужно только самой власти начать жить строго по Конституции и исполнять российские законы.

Террористы умело используют многочисленные региональные противоречия и конфликты для дестабилизации обстановки. Борьба с ним пока не носит комплексного характера, в основном опирается на реагирующие силовые акции. Нам уже приходилось указываться на то, что этнокультурный потенциал противодействия по сути антинациональной и космополитической идеологии ваххабизма не только не задействован, но существенно ослабляется унитаристской политикой Центра62.

Здесь акцентируем только то обстоятельство, что пороки и недостатки политической системы (нарушения прав человека, повсеместная коррупция в органах власти и силовых структурах, несправедливые неравенства, дискриминация по конфессиональному и национальному признаку и т.п.) оказываются важнейшим ресурсом международного терроризма, что должно учитываться в стратегии борьбы с ним. Но опыт показывает, что как минимум три условия должны быть выполнены, чтобы борьба с терроризмом была эффективна: 1) деятельность спецслужб должна осуществляться под жестким контролем прокуратуры и региональных властей; 2) спецслужбы и их руководители должны нести конкретную ответственность за результаты своей деятельности; 3) государственные структуры не могут в своей деятельности ни на шаг отходить от требований закона.

Альтернативы политики в регионе

Альтернативное позитивное развитие этнополитической и социально-экономической ситуации в Республики Ингушетия в составе Российской Федерации возможно только при условии столь масштабных и качественных трансформаций российской внутренней и внешней политики, что занятие подобной прогностикой походило бы скорее на фантастические мечтания, чем на научное обоснование таких сценариев. Поэтому на внутрисистемное разрешение кризиса с учетом сложившейся ситуации в России и регионе трудно рассчитывать.

Однако если исходить из более прагматической цели недопущения расширения масштабов дестабилизации, т.е. по сути спасения конкретных человеческих жизней, то в принципе для этого нужно было бы осуществить ряд несложных мер, в общем, верно изложенных в докладе ПЦ «Мемориал»63. Смысл этих и других возможных рекомендаций сводится, на наш взгляд, к довольно банальной вещи: власти, государству нужно просто стать на позиции конституционной правозаконности. Или, может быть, это непосильная задача для «суверенной демократии», где уже более восьми лет царствует «диктатура закона»?