Cols=2 gutter=483> удк 316. 6 Ббк 88. 5 С 69

Вид материалаДокументы

Содержание


Авдуевская (Белинская) Е. П., Араканцева Т. А.
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13
парадигмы: созревание и индивидуальный путь развития: «...в зависимости от исходных теорети­ческих представлений онтогенез рассматривается как сугубо индивиду­альная траектория (или тип траекторий), как непрерывная плавная че­реда микроизменений или, напротив, как последовательность относи­тельно устойчивых и отграниченных стадий, в принципе, единых для всех представителей данной культуры» [Поливанова, 2000. С. 6].

С одной стороны, большинство теорий социализации исходят из идеи существования некоторого идеального, нормативного процесса, с которым и сопоставляется течение социализации конкретного ребен­ка, группы детей и т.д. Условно это направление может быть названо парадигма созревания. Согласно этому направлению, существует четкая последовательность этапов, смена которых более или менее жестко свя­зана с определенными возрастными границами, а последовательность определяется некоторой внутренней логикой, присущей этому процес­су. Классическим примером такой концепции является периодизация 3. Фрейда. Для Э. Эриксона [Эриксон,1996] — ученика Фрейда — разви­тие личности в обществе задается психоаналитическими закономерно­стями, во многом «разбавленными» некоторыми социальными факто­рами. Другая влиятельная современная система взглядов на социализа­цию принадлежит ученику Ж. Пиаже последовательному когнитивисту Л. Колбергу [Колберг и др., 1992], который отождествляет этот про­цесс с моральным развитием личности.

При всей непохожести этих концепций их объединяет представле­ние о том, что существует некий правильный, идеальный процесс социа­лизации, к которому следует стремиться, по которому нужно оцени­вать конкретную ситуацию развития. Однако обе эти теории наруша­ют жесткость представлений парадигмы созревания. Эриксон частично, а Колберг полностью отказываются от жесткой связи этапов и возрас­та; для каждого из них процесс социализации растянут на всю жизнь человека и т.д. Можно сказать, что современная ситуация в психоло­гии характеризуется переходом к новой идеологии, суть которой сво­дится к тому, что жизненный путь каждой личности уникален и не-

150

повторим. В каждый отдельный момент перед человеком предстает бес­конечность вариантов его развития, и выбор направления движения связан с огромным числом возможностей и имеет вероятностную де­терминацию. Новая система взглядов на процесс социализации, ус­ловно называемая нами парадигмой индивидуального пути развития, в основных принципах принимается подавляющим большинством пси­хологов. Наиболее полно эти принципы были сформулированы аме­риканскими психологами Л. Р. Шерродом и О. Г. Бримом-младшим [Sherrod, Brim, 1986]:
  1. развитие является принципиально плюралистическим как в про­цессе, так и в результате; ни процесс, ни конечный результат не мо­гут считаться однонаправленными и ведущими к определенному ко­нечному состоянию;
  2. развитие имеет место от зачатия до смерти; пластичность со­храняется на всем жизненном пути; разные процессы развития могут начинаться, продолжаться и заканчиваться в различные периоды жиз­ни;
  3. индивидуальные различия в развитии бесконечны; вариабельность индивидуального развития может отражать изменчивость процесса

развития в целом;
  1. множественность детерминации развития; в разных областях различные факторы влияют на развитие;
  2. человек — не только продукт, но и субъект своего развития.

Перечисленные принципы достаточно полно отражают идеоло­гию подхода «индивидуального пути развития», они охватывают все основные аспекты этой парадигмы, однако серьезной проблемой в русле данных представлений парадигмы остаются формулировка це­лостной концепции социализации и операционализация основных понятий. Возможно, это обусловлено тем, что идея существования жесткой нормативной социализации лежит в основании изживающе­го себя подхода к развитию как к созреванию, а также тем, что она связана с существованием опредеденных социальных представлений о требованиях к определенному возрасту, отражающих возрастную стратификацию общества [Кон, 1988]. Историческая и культурная из­менчивость этих представлений остается вне поля зрения живущих в одно время людей, но сам факт их существования как бы подтвержда­ет наличие нормативного процесса социализации личности. Однако множество эмпирических данных, концептуальных положений опро­вергает эту иллюзию.

Анализ процесса социализации в эпоху кардинальных социальных изменений еще раз подтверждает ограниченность и неадекватность

151

попыток построения модели процесса идеальной социализации, а новая теоретическая парадигма оказывается значительно более под­ходящей, поскольку вхождение в изменчивый и непостоянный соци­альный мир, несомненно, имеет свои специфические особенности [Дубовская, Тихомандрицкая, 1994].

Социальная нестабильность как фактор социализации может быть рассмотрена на трех взаимосвязанных уровнях: общество в целом, груп­па и личность. На уровне общества социальные изменения проявляются в форме кризиса большинства нормативно-ценностных представлений. Осмысление существовавших норм и ценностей как явлений прошло­го, дискредитированных новыми тенденциями, осуществляемыми в обществе, само по себе не ведет к созданию каких-либо новых пред­ставлений. Они существуют лишь в залоге долженствования, и их фор­мирование требует специальной проработки на уровне как обществен­ного, так и индивидуального сознания. Одним из факторов возникно­вения новых представлений является усиливающаяся стратификация нашего общества. Новые социальные группы, с одной стороны, вы­ступают создателями новых ценностных систем, с другой — являются носителями этих ценностей. Однако все эти процессы происходят в течение достаточно длительного времени, а значит, в настоящий мо­мент они находятся в зачаточном состоянии. Иными словами, социа­лизация современной молодежи происходит в условиях существования множества социальных групп (новых, старых, изменяющихся), грани­цы между ними не всегда определены, различия могут быть весьма ус­ловными, а следовательно, и ценностные представления этих групп" расплывчаты, противоречивы и весьма неопределенны. Во-первых, это приводит к тому, что старшеклассники в качестве наиболее значимых выбирают те ценности, которые связаны с близким кругом общения, с тем, что можно назвать частной жизнью. Так, в ряде эмпирических ра­бот было показано, что среди таких важных ценностей доминируют семейная жизнь, материальное благополучие, свобода и независимость в поступках, наличие хороших и верных друзей, здоровье, любовь и т.д. В то же время в исследовании О. А. Тихомандрицкой было установлено, что старшеклассники в большей степени ориентированы на ценности «социального изменения», а не на консервативные ценности [Тихоман­дрицкая, 2000]. В ситуации социальной нестабильности, несмотря на общую тенденцию увеличения межпоколенных противоречий, семья остается важнейшим источником социального опыта. Более того, по результатам исследований, проводимых в 90-е годы, роль семьи в соци­ализации подростков растет. Вероятно, семья выступает «буфером» между противоречивыми и разнонаправленными влияниями общества и необ­ходимостью строить собственную систему координат в этой жизни [Бе­линская, Стефаненко, 2000].

152

Во-вторых, некоторая часть подрастающего поколения ситуатив­но или же в принципе отказывается от императивной регуляции по­ведения. То есть они рассуждают следующим образом: «Если все нор­мы относительны, никто не может сказать, что правильно, следова­тельно, я буду делать то, что захочу». Это может послужить одной из причин расширения антигуманных, криминальных форм поведения.

Таким образом, необходимо подчеркнуть, что только активная сознательная позиция личности может привести к определенному ре­зультату в ситуации существования множества разнообразных, про­тиворечивых и складывающихся систем представлений; в таких об­стоятельствах принципиально усиливается субъектность молодого че­ловека в его нормативно-ценностной социализации. Однако создание такой позиции не является простым и автоматическим процессом [Ав-дуевская (Белинская), Араканцева, 1994].

Не менее значимо социальная нестабильность проявляется на со­циально-психологическом уровне. Увеличивается число ситуаций, для которых конкретная группа не имеет (и не может иметь в силу их непредсказуемости) нормативных предписаний. Кроме этого, возни­кают социальные общности нового типа, которые построены не по привычному для нас «производственному принципу» с его жестким ролевым расписанием, иерархической структурой власти и подчине­ния, минимальными выбором и ответственностью каждого члена груп­пы, а на принципиально вариативных, гибких началах, которые пред­полагают паритетные отношения участников, способность группы к саморазвитию и самоорганизации. Подобные сообщества требуют и особой позиции в них человека, и специальных форм работы с ними.

Наконец, проявления социальной нестабильности могут быть рас­смотрены и на индивидульно-психологическом, или личностном уров­не. В самом общем виде можно, наверное, говорить о возможных лич­ностных проблемах, связанных с нарушением временной перспекти­вы («жизнь в прошлом»), с усилением тревожности, деструкции социальной идентичности, путаностью и противоречивостью инди­видуальных норм и ценностей и т.д.

Особого рассмотрения требует вопрос о школе как институте со­циализации вообще и об особенностях социализационных функций школы на современном этапе развития нашего общества.

В. В. Давыдов, выдающийся российский психолог, отдавший не­мало сил для решения проблем отечественной школы, писал: «...но­вый подход к содержанию образования требует такой организации, которая, с одной стороны, направлена на развитие творческой лич­ности, с другой — ориентирована на своеобразие индивидуальности каждого молодого человека, учитывая его собственную волю и жиз­ненные устремления. Ребенок тем самым должен быть свободным

153

субъектом школьной жизни, учебно-воспитательного процесса, всех видов деятельности — художественной, трудовой, учебной, спортив­ной, общественно-организационной и т.д. Только в таком случае педа­гогическая мысль окажется постоянно направлена на детей, их возраст­ные и индивидуальные психические и физические особенности и воз­можности, на поиск путей и средств развития в соответствии с общественными нормами воспитанности и образованности. Этот под­ход к воспитанию и служит основой для развития индивидуальных спо­собностей, которые свойственны в той или иной мере всем детям и молодым людям» [Давыдов, 1989. С. 73]. Иными словами, главная цель образования — создание оптимальных условий для развития ребенка на каждом возрастном этапе и формирование способности к дальнейшему саморазвитию. Отдавая должное важности первого выделенного компо­нента, мы хотели бы более подробно остановиться на втором. Способ­ность к саморазвитию предполагает в первую очередь возможность са­моизменения. Несколько с другой стороны мы опять подошли к проти­вопоставлению стабильности и изменчивости. Выше много говорилось об изменчивости социального мира, о необходимости быть готовым к его трансформациям, но это напрямую связано с готовностью личнос­ти к собственным изменениям (и как к факту, и как к процессу).

Главными отличительными особенностями системы образования, поставившей себе такие цели, являются:
  • перенос акцента с накопления информации (фактов, цифр, фор­мул, образцов действий, правил поведения и пр.) на освоение спосо­бов их получения, т.е. на формирование анализа, планирования своих действий, умение критически рассматривать факты, вести диалог и слышать оппонента и т.д.
  • переход от освоения конкретных средств к осознанию тех це­лей, для достижения которых эти средства создавались, а самое глав­ное — к постановке собственных целей и поиску адекватных для их достижения средств [Давыдов, 1989; Зинченко, 1989].

Вопрос о том, насколько современная школа способна соответ­ствовать требованиям, связанным с решением задач, сформулиро­ванных таким образом, представляется нам скорее риторическим. Со­ветская школа в первую очередь была государственным учреждением, а уже потом социокультурным институтом; в основе этой метаморфо­зы лежала, прежде всего, утрата школой ее ценностно-ориентирую-щей функции [Зинченко, 1989].

Задача школы как института социализации в тот период истории нашей страны состояла в воспроизводстве существующих социальных связей, в усвоении устоявшихся образцов поведения, социальных

154

представлений, установок и т.д. Общество ориентировало школу на воспроизводство, а не на созидание. Образовательные институты, склон­ные к консерватизму, в силу своей природы, содержания задач, ко­торые перед ними стоят (консервация и трансляция социального опы­та), в тоталитарных условиях становятся формализованными и «за-шкаливающе» нормативными. Отсутствие множественности ценностных позиций в социальном пространстве с необходимостью приводило школу к однообразию, предопределенности и точек зрения, и форм существования.

В современной ситуации требования к школе меняются кардиналь­но, но она к ним практически не готова. Свобода и саморазвитие как цель образования полно и четко освоены мировой педагогической нау­кой и, что еще важнее, практикой. Наша школа только осознает их как актуальные. Если отечественная психология и педагогика, предвосхи­щая и обгоняя социальную действительность, включали в себя идеи множественности ценностных представлений, активности личности в выборе и построении собственной позиции и т.д., то вся организация жизни школы в последние десятилетия была направлена на формирова­ние у детей крайне жесткой, однозначной, конформной социальной позиции. В течение последних лет ситуация стала меняться, но, к со­жалению, очень медленно и далеко не всегда осмысленно.

Осознанный подход к школе как к институту социализации мож­но обеспечить только при взаимном соответствии содержания школь­ной жизни (связанной с тем, как педагогический коллектив понима­ет содержание образования, формулирует собственные цели и спосо­бы их достижения, разрабатывает концептуальные основы своей деятельности) и выбранных организационных форм. Школа выступа­ет для ребенка первой и основной моделью социального мира. Имен­но школьный опыт помогает осваивать те законы, по которым живет взрослый мир, способы существования в границах этих законов (раз­личные социальные роли, межличностные отношения и др.). Переда­ча социальных норм и опыта происходит не только на уроках и класс­ных часах, через публичные выступления и задушевные разговоры учителей с детьми. Не менее важными являются организация жизни школы, ее атмосфера, взаимоотношения между учителями и учени­ками, между самими учениками, между учителями и родителями. Рас­согласование декларируемых норм и ценностей и реальной жизни школы может привести и приводит к разнообразным, в основном негативным последствиям (формирование «двойной морали» у уча­щихся, полное отрицание нормативной регуляции поведения (о чем говорилось выше), социальная апатия и т.д.). Так, например, органи­зация ученического самоуправления по приказу педагогического со­вета или реальная возможность учеников влиять на важные события

155

их школьной жизни (составление расписания, принятие решения, относительно того, какие предметы школьной программы являются обязательными, а какие — факультативными, возможность участво­вать в обсуждении, какой учитель будет работать с классом) дают ребятам разный опыт социальной жизни. В первом случае декларируе­мая самостоятельность школьников приведет лишь к усилению кон­формизма и к стремлению уйти от социальной активности, а во вто­ром — будут созданы условия для демократического выбора.

Мы подошли к необходимости соотнести две социально-психоло­гические задачи школы как института социализации. Первая — усво­ение нормативного поведения, вторая — формирование собственной позиции, собственного отношения к социальной реальности. На пер­вый взгляд, эти две задачи кажутся в достаточной степени противоре­чащими друг другу. Но на самом деле они лишь отражают две стороны сложного процесса вхождения ребенка в общество. Для человека не­обходимо уметь включаться в существующие социальные связи, под­чиняться сложившимся нормам и правилам взаимодействия между людьми. В то же время очень важным для определения личностной зрелости является умение сравнивать существующие нормативно-цен­ностные системы, конструировать собственную жизненную позицию. Иными словами, для того чтобы иметь возможность сформировать свою собственную систему ценностей, построить свое социальное пространство, необходимо научиться воспринимать уже существую­щие позиции, соотносить их между собой, регулировать с их помо­щью собственное поведение. Выбор — главный психологический ме­ханизм формирования собственной независимой личностной пози­ции. Причем выбор не иллюзорный, который на самом деле делается взрослым, а сознательный, реально влияющий на жизнь школьника. Речь идет не столько о решении экзистенциальных проблем, сколько о простых каждодневных вопросах. Так, если вся школьная жизнь рас­писана от А до Я, четко регламентирована, если права первоклашек и выпускников идентичны (а вернее, идентично их полное отсутствие), то вряд ли имеет смысл говорить о создании условий формирования самостоятельной нормативной системы. Все проблемы от составления графика дежурства по классу до выборов директора и решения фи­нансовых вопросов — в той или иной степени доступны разумению учеников. Речь не идет об отстранении взрослых от участия в жизни школы или в судьбе каждого ребенка. Говорится о другом: если соци­ализация — это процесс усвоения и реализации социального опыта (как утверждалось выше), то школу мы должны рассматривать с точ­ки зрения того, какой социальный опыт получают дети в процессе обучения и какие возможности она создает для его реализации. Пол­ноценный социальный опыт приобретается только в конкретной дея-

156

тельности. Задача состоит в том, чтобы создать в школе такие усло­вия, в которых отражались бы особенности существующего социаль­ного контекста. Причем необходимо учитывать и тот факт, что акту­альная социальная ситуация и то общество, в котором ребенку, воз­можно, предстоит жить в будущем, связаны между собой, но далеко не одинаковы. Это рассогласование становится альфой и омегой пе­риода глобальных социальных изменений. Процесс социализации в нестабильном обществе особенно сложен и многообразен. Конкрет­ные исследования, проводимые в последние годы, демонстрируют это разнообразие и в сфере этнической социализации, и в вопросах формирования правовых и политических установок, и в других сферах [Белинская, Стефаненко, 2000; Курильски-Ожвэн и др., 1996; Муд-рик, 2000; Подросток ..., 1997; Собкин, 1997; и др.].

Известный российский ученый, исследователь проблем детства А. В. Мудрик несколько иначе выделяет факторы социализации: мега-факторы, макрофакторы, мезофакторы, микрофакторы [Мудрик, 2000]. Если второй, третий и четвертый факторы во многом совпадают по содержанию с рассмотренными выше, то первый — мегауровень — пред­ставляет собой перечень весьма специфических планетарно-мировых про­цессов. Особое место в данном перечне занимают проблемы социализа­ции в условиях глобальных катастроф, которые, к сожалению, стали довольно частым явлением в XX в. и, наверняка, будут происходить и в XXI в. Речь идет о таких природных катаклизмах, как общее загрязне­ние окружающей среды, землетрясения, извержения вулканов, на­воднения и т.д., об искусственных катастрофах, являющихся результа­том действий людей — авариях, войнах, террористических актах и др. Конечно, все эти явления имели место и раньше, но если природные процессы не слишком изменились за последние столетия, то количе­ство искусственных (социогенных) катастроф увеличилось на один-два порядка. Одновременно с этим принципиально изменилась ситуация с осведомленностью людей, в том числе и детей, о происшествиях, имев­ших место в самых различных уголках земного шара. Любое событие становится фактом социализации детей в самых разных местах. Необхо­димо отметить, что вообще перцептивный аспект выходит на первый план. Не только реальные события влияют на жизнь детей, иногда более важным становится то, как дети воспринимают связь между катастро­фой и собственной жизнью [Жизневский, 1992; Мудрик, 2000].

Как уже отмечалось выше, в настоящее время мало кто из спе­циалистов-психологов будет отрицать тот факт, что социализация — процесс длиною в жизнь. Уже в периодизации Э. Эриксона четыре последних этапа охватывают «взрослую» часть жизни человека; они не связаны с точными возрастными границами, а определяются новыми социальными ситуациями, которые возникают (или не возникают) в

157

жизни человека [Эриксон, 1996]. Еще одним фактом взрослой соци­ализации являются исследования феномена кризиса середины жизни [Крайг, 2000]. Исследователи по-разному относятся к этому феномену, который иногда даже называют мифом о кризисе середины жизни, од­нако даже те, кто отрицают существование этого кризиса, утвержда­ют, что при определенном стечении обстоятельств его можно избе­жать [Крайг, 2000]. Большинство психологов сходятся в том, что сере­дина жизни — это то время, когда человек оценивает свою жизнь, анализирует события прошлого, приходит к выводам об успешности или неуспешности прожитых лет. Это первичное подведение итогов может оказаться для человека утешительным или, наоборот, может огорчать его. Именно второй вариант и приводит личность к кризису. Так называемая антиципаторная социализация позволяет не только прогнозировать вероятные события и изменения второй половины жизни, но, что наиболее важно, спланировать их.

Системообразующим для этого феномена становится тот образ своей жизни (взаимодействие будущего и прошлого), который сущест­вует у человека. Когда такие возрастные изменения, как седина, сокра­щение физических возможностей, увеличение количества людей, обра­щающихся к тебе на «Вы» и по имени-отчеству, воспринимаются чело­веком не как потери (во всяком случае, не только как потери), но и как приобретения, то кризис маловероятен [Neugarten, 1980]. Это возмож­но только в том случае, если имеется установка на изменение собствен­ного «образа Я», на выработку новых способов поведения. В условиях социальной нестабильности это становится сложнее, ведь прошлое требует переосмысления, иногда переоценки, а главное — будущее весьма мало предсказуемо и подготовиться к нему непросто.

Известный американский социолог Н. Смелзер, анализируя кри­зис середины жизни, подчеркивает, что жизнь взрослых представляет собой движение от кризиса к кризису, т.е. жизнь взрослого челове­ка — это череда изменений, с которыми он должен иметь дело [Смел­зер, 1994]. При таком подходе возникает задача сопоставления про­цесса социализации детей и взрослых. Существуют ли отличия? В чем они состоят? Наиболее полный ответ на эти вопросы дал Г. Брим-младший, который одним из первых вплотную занялся проблемой социализации взрослых. По его мнению:
  • Социализация взрослых затрагивает в первую очередь внешний рисунок поведения, в отличие от детей, у которых социализация связа­на с формированием регуляторов поведения: ценностей, норм, уста­новок.
  • Следующей особенностью социализации взрослого человека яв­ляется стремление оценивать усваиваемый социальный опыт. Он со-

158

поставляет его с реальностью, с опытом прежней жизни, с нормами и ценностями других людей и групп. Детская же социализация харак­теризуется отсутствием такой критичности, акцент делается именно на усвоении.
  • Еще одна характеристика социализации взрослых — усвоение от­тенков поведения, дифференциация нюансов содержания человечес­кого поведения, в то время как детская социализация предполагает формирование предельных способов действовать, крайних смыслов тех или иных поступков. Иными словами, задача взрослого — усложнение того образа ситуации, который у него существует, а для детей важнее понять суть того, что хорошо или плохо в данном случае. Возможно, что «подростковый максимализм» — необходимый эскиз картины мира, которая с возрастом приобретет детали и оттенки, отражающие ее реальную сложность.
  • И, наконец, последнее из отличий взрослой социализации от детской связано с тем, что дети обычно осваивают новые социальные сферы и способы поведения в них; взрослые же овладевают специфи­кой действий в уже знакомых или похожих на знакомые сферах чело­веческой жизни [Смелзер, 1994].

Все перечисленные особенности взрослой социализации носят общий характер, подчеркивая отличия этого процесса в зрелом воз­расте. Можно высказать предположение, что в условиях глобальных перемен, да еще и в эпоху префигуративной культуры (см. выше) эти различия несколько размываются. Взрослые люди оказываются в си­туациях, когда их прошлый опыт не только не помогает, но даже мешает решить очередную проблему. Возникают социальные сферы, которых не было раньше, меняются системы ценностей, исчезают целые профессиональные отрасли и возникают совсем новые специ­альности и т.д. Взрослый оказывается как бы в новом мире, но все-таки его социальный опыт остается с ним. Социализацию человека в изменяющемся обществе во многом определяет его позиция в отно­шении направления происходящих изменений.

Тесно связан с обсуждаемыми проблемами еще один относитель­но новый для социальной психологии аспект исследования. Речь идет о социализации пожилых людей [Краснова, Лидере, 2002; Смелзер, 1994]. Появление социально-психологических исследований, направ­ленных на изучение лиц пожилого возраста, имеет множество разно­образных причин, которые можно сгруппировать в два блока:

Психологические, связанные с содержанием процесса социали­
зации. Вопрос стоит о построении целостной картины всего жиз­
ненного пути человека, о содержании последнего завершающего этапа
жизни.

159

Социальные, отражающие изменение структуры общества и по­явление новых проблем. Данные о «старении» общества в большин­стве так называемых цивилизованных стран перестали быть просто констатацией, а превратились в довольно сложные, требующие реше­ния проблемы [Крайг, 2000; Краснова, Лидере, 2002].

Российские психологи О. В. Краснова и А. Г. Лидере в своей обоб­щающей монографии «Социальная психология старости» пишут, что содержание представлений о позднем возрасте тесно связано с исто­рическим временем. В разные эпохи старость имела и различный со­циальный статус, и не совпадающие возрастные границы. Стариками то пренебрегали (например, время классической Греции, Римской империи, классических Средних веков), то, наоборот, старость ува­жалась и пользовалась значительным влиянием в обществе (Римская республика, например). Краснова и Лидере утверждают: «Периоды, известные как переходные, были более благоприятны к старости, чем стабильные периоды, которые мы называем «классическими». ...Периоды «переворотов», кризисов были, несомненно, трудными для каждого члена общества, старые люди были менее отторгнуты, страдал и подвергался опасностям существования каждый возраст» [Краснова, Лидере, 2002. С. 79]. И хотя высказанные здесь мысли ка­саются в большей степени прошедших веков, мы можем соотнести их с нашим временем.

Итак, подведем некоторые итоги. В течение XX в. произошли серь­езные изменения как в содержании социализации, так и в проблема­тике социально-психологических исследований. В России эти тенден­ции наложились на процесс глобальной смены социального устрой­ства, следствием которого следует считать социальную нестабильность общества. Несмотря на то что в последнее десятилетие проводились отдельные исследования вопросов социализации, в настоящее время ощущается серьезный дефицит эмпирических данных об особеннос­тях отдельных аспектов социализации, различных ее видов. В связи с этим необходимо создание теории среднего ранга, которая могла бы обобщить имеющиеся результаты, построить модель социализации, которая в условиях социальной нестабильности стала бы в свою оче­редь основой для практической деятельности психологов в системе образования.

Литература

Авдуевская (Белинская) Е. П., Араканцева Т. А. Проблема юношеского са­моопределения в практике школьной психологической службы//Вве-дение в практическую социальную психологию. М., 1994.

Андреева Г. М. Социальная психология. М., 1996.

Белинская Е. П., Стефаненко Т. Г. Этническая социализация подростка. М.; Воронеж, 2000.

Белинская Е. П., Тихомандрицкая О. А. Социальная психология личности. М., 1999.

Давыдов В. В. Научное обеспечение образования в свете нового педагоги­ческого мышления//Новое педагогическое мышление. М., 1989.

Дубовская Е. М., Тихомандрицкая О. А. О стратегиях работы психолога в школе//Введение в практическую социальную психологию. М., 1994.

Жизневский Б. П. Общение старшеклассников в условиях последствий ава­рии на Чернобыльской АЭС. Минск, 1992.

Зинченко В. П. Образование. Мышление. Культура//Новое педагогическое мышление. М., 1989.

Колберг Л., Пауэр Ф., Хиггинс Э. Подход Лоуренса Колберга к нравственно­му воспитанию/ДТсихол. журнал. 1992. № 3.

Кон И. С. Ребенок и общество. М., 1988.

Крайг Г. Психология развития. 2000.

Краснова О. В., Лидере А. Г. Социальная психология старости. М., 2002.

Mud M. Культура и мир детства. М., 1988.

МудрикА. В. Социальная педагогика. М., 2000.

Подросток на перекрестке эпох. М., 1997.

Поливанова К. Н. Психология возрастных кризисов. М., 2000.

Смелзер П. Социология. М., 1994.

Собкин В. С. Старшеклассник в мире политики. М., 1997.

Тихомандрицкая О. А. Ценности и самоотношение на этапе юношеской социализации. Дис ... канд. психол. наук. М., 2000.

Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996.

Hunter S., Sundel M. Midlife myths: issues, findings and practice implications. Newbury Park, 1989.

Neugarten B. L. Must everything be a midlife crisis?//Prime Time. 1980.

Sherrod L. R., Brim O. G. Retrospective and Perspective Views of Life-Course Research of Human Development. Human Development and the Life-Course. 1986.