Cols=2 gutter=483> удк 316. 6 Ббк 88. 5 С 69

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13

схематичность и упрощенность, позволившие ряду авторов оценить его как «низший» и «иррациональный» когнитивный феномен. Однако в последние десятилетия, во многом благодаря работам Тэшфела, стереотипизация стала рассматриваться как рациональная форма познания, как частный случай более универсального процесса категоризации, основная функция которого заключается в том, чтобы систематизировать изобилие и упростить сложность информации, получаемой человеком из

⁴ Впрочем, при недавнем копировании «принстонской трилогии» американские студенты проявили большую согласованность относительно характеристик десяти этнических групп, чем их «отцы» и «деды» [Madon et al., 2001]. Эти результаты, видимо, свидетельствуют о том, что американское — «политкорректное» — общество вновь стало достаточно гомогенным.

80

окружающей среды. Именно с целью упрощения информации люди склонны «к перцептивной акцентуации различий между индивидами, принадлежащими к разным социальным группам или категориям (по тем личностным атрибутам, которые субъективно ассоциируются с этим разделением на категории), и к перцептивной акцентуации сходства между индивидами, принадлежащими к одной и той же социальной группе или категории» [Tajfel, 1981. Р. 151].

Тэшфел заложил основы когнитивистского подхода к изучению стереотипов, в котором «роль мотивационной предвзятости минимизирована, а стереотипы понимаются как категории, вносящие согласие и порядок в наше социальное окружение» [Stroebe, Insko, 1989. P. 5]. При этом он, кроме двух «индивидуальных» функций стереотипов — систематизации информации и защиты ценностей, выделил и три «социальные»: 1) объяснение отношений между группами, в том числе поиск причин сложных и обычно печальных социальных событий; 2) оправдание наличных межгрупповых отношений, например акций, совершенных или планируемых по отношению к «чужим» группам; 3) социальную дифференциацию, т.е. установление различий между группами, обычно позитивно валентных в пользу собственной [Tajfel, 1981].

Нельзя не согласиться с Тэшфелом в том, что стереотипы способны защитить не только ценности индивида, но и социальную идентичность благодаря позитивно оцениваемой дифференциации своей группы от релевантных ей «чужих» групп. Действительно, подобный внутригрупповой фаворитизм был выявлен у многих групп, хотя встречается и обратное явление — внешнегрупповой фаворитизм, причиной которого служит различие в социальном статусе групп: низкостатусные группы, например этнические меньшинства, склонны в определенных социокультурных ситуациях развивать негативные автостереотипы и позитивные гетеростереотипы. Иными словами, члены социальной группы могут признавать существующие статусные различия в обществе или соглашаться с относительно более низким положением своей группы при сравнении с релевантными ей группами.

В ряде случаев «четкая групповая идентификация может быть связана лишь с желанием быть группой, отличной от других» [Mlicki, Ellemers, 1996. P. 112]. Так, в основе автостереотипа польских студентов лежали негативно оцениваемые черты (пьянство, задиристость, недисциплинированность, грубость, нетерпимость): они не проявили стремления защитить образ своей национальной группы, но всемерно подчеркивали свою культурную «особость», отличие от «хороших голландцев». Такая стратегия объяснима для народа, которому на протяжении последних двухсот лет приходилось постоянно защищать свое культурное наследие и даже право на существование: на этом историческом фоне для поляков более важно дифференцироваться от других народов, даже

81

если это приводит к негативному с ними сравнению, чем разделить с этими народами позитивные характеристики [Mlicki, Ellemers, 1996].

В целом «после Тэшфела» в исследованиях стереотипизации основное внимание стало уделяться ее когнитивным аспектам. Так, последовательными когнитивистами проявили себя британско-австралийские исследователи во главе с Дж. Тернером, которые в течение последних десяти лет разрабатывают подход к изучению стереотипизации с точки зрения теории самокатегоризации [Haslam et al., 1998; Nolan et al., 1999; Oakes, 1996]. Вслед за Тэшфелом они признают, что стереотипы не являются низшей формой представлений о социальной реальности, которые используются только тогда, когда недостижимы высшие — более точные и индивидуализированные — представления. Как подчеркивает П. Оукс, «восприятие человека как члена группы («стереотипизирование») вовсе не означает искажения его «подлинной» индивидуальности. В некоторых случаях восприятие окружающих с позиции группового членства более обоснованно, чем личностная точка зрения» [Oakes, 1996. Р. 111], а сами стереотипы представляют собой «более полезные и более сложные способы восприятия, чем обычно думают» [Nolan et al., 1999. P. 644].

Нельзя не согласиться со сторонниками теории самокатегоризации, что «стереотипизация существует главным образом не для того, чтобы экономить когнитивные ресурсы воспринимающего индивида, а скорее для того, чтобы отразить социальную реальность» [ibid. P. 645]. Действительно, наш мир «почти неправдоподобно сложен» для восприятия не только из-за количественной перенасыщенности информацией, но и в результате ее качественной неопределенности. А стереотипизация есть средство постижения социального значения информации, релевантного динамично изменяющемуся контексту и обеспечивающего соответствие категорий реальности .

Хотя под прямым влиянием идей когнитивизма исследователи пристальное внимание обращают на когнитивный компонент стереотипов, достаточно широко распространено мнение, что с когнитивным ядром стереотипов неразрывно связаны разнообразные аффективные реакции, включая ненависть, симпатию, страх и т.п. Под аффективным компонентом стереотипов обычно понимается «ряд предпочтений, оценок, настроений и эмоций» [Fiske, Taylor, 1991. P. 410], хотя признается, что валентной может быть и сама когнитивная информация (воспринимаемые характеристики). В любом случае эмоционально-оценочная погруженность стереотипа может быть названа третьим из его отличительных свойств.

При этом подчеркивается, что, хотя при формировании стереотипов когнитивные и аффективные аспекты связаны между собой, когнитивные и аффективные последствия актуализации стереотипов отно-82

сительно независимы друг от друга. Информация о группах может быть представлена в памяти дважды: в представлениях, основанных на оценках, и в представлениях, основанных на описаниях. Так, было обнаружено, что при актуализации расовых категорий у белых испытуемых воспроизводится информация о чертах групп (например, белые «предпочитают материальные ценности», черные «музыкальны») и проявляются общие оценочные реакции (более позитивные для белых и более негативные для черных) [Dovidio et al., 1996].

Исследования последних лет не позволяют утверждать, что стереотип непременно несет в себе отрицательный эмоциональный заряд. К числу последних С. Фиск, например, относит лишь один из выделенных ею четырех видов стереотипов. Это так называемые «стереотипы презрения», существующие по отношению к представителям низкостатусных и «некомпетентных» «чужих» групп, расцениваемых к тому же как «холодные». По отношению к «своим» группам, членством в которых человек гордится, могут возникать «стереотипы восхищения», в соответствии с которыми им атрибуируются «компетентность», высокий статус и «теплота». Кроме этих, «неамбивалентных», стереотипов Фиск выделяет амбивалентные стереотипы «зависти» и «патернализма». «Зависть» характеризует отношение к представителям высокостатусных, «компетентных», но «холодных» групп; «патернализм» — к представителям низкостатусных, «некомпетентных», но «теплых» [Fiske, 2000].

Безусловно, типология С. Фиск вызывает массу вопросов и требует серьезной эмпирической проверки. Тем не менее, развивая идеи американской исследовательницы, следует подчеркнуть, что позитивно пристрастным можно быть не только к «своим», таким же, как Я, но и к тем «чужим», которые не вызывают чувства угрозы. «Своих», таким образом, любят за поддержку или ее предчувствие в разделяемых с ними сложных ситуациях, «чужих» — за ощущение безопасности, порожденное сознанием собственной силы. Тем же, от кого исходит угроза, могут завидовать, и одновременно их могут уважать⁵.

Четвертое свойство стереотипов, которое входит во многие традиционные определения, — устойчивость и даже ригидность к новой информации. На наш взгляд, справедливо замечание П. Н. Шихи-рева: «главное в стереотипе — не сама истинность, а убежденность в ней, причем отличительной особенностью убежденности, сопутству-

⁵ Например, в своих эмпирических исследованиях мы не раз выявляли удивительно похожие образы «чужих» высокостатусных групп, чьи представители воспринимались как профессионально компетентные, стремящиеся к успеху, предприимчивые и деловитые. Русские такими видят американцев [Stephan et al., 1993], а казахи — русских [Донцов и др., 1997].

83

ющей стереотипу, является ее устойчивость, прочность» [Шихирев, 1999. С. 116]. Например, этнические стереотипы действительно достаточно прочны и стабильны, что не раз получало подтверждение в эмпирических исследованиях. Яркий пример — содержание автостереотипов московских старшеклассников и студентов в конце 80-х и середине 90-х годов: цивилизационный слом привел не к слому образа своей группы, а лишь к некоторой его трансформации [Стефа-ненко, 1997].

Однако устойчивость стереотипов все-таки относительна. К настоящему времени в социальной психологии накоплено множество доказательств того, что стереотипы намного более гибки, чем представлялось первоначально. При изменении отношений между группами или при поступлении новой информации их содержание и даже направленность подвержены значительным трансформациям. Так, у прин-стонских студентов после Второй мировой войны в негативную сторону изменились стереотипы немцев и японцев, т.е. граждан стран-агрессоров. Еще большие изменения теперь уже всех стереотипов были выявлены при повторении «принстонской трилогии» в самом конце XX столетия [Madon et al., 2001].

Стереотипы могут быть «сломаны» очень быстро, о чем, в частности, свидетельствует изменение к худшему стереотипов американцев в Австралии во время войны в Персидском заливе. Более того, на изменения стереотипов оказывают влияние не только реальные межгрупповые отношения, но и особенности процесса межгрупповой дифференциации. Даже манипуляция «рамками соотнесения» в эксперименте отражается на степени благоприятности стереотипов: стереотипы американцев ухудшались при сопоставлении их со своей группой (австралийцами), а также с британцами и русскими, но не с иракцами [Haslam et al., 1998].

Устойчивость стереотипов коренится в культурно-историческом происхождении атрибуируемых членам социальных общностей про-тотипических черт и особенностей. Будучи общественно разделяемым способом когнитивного упорядочения мира людей, стереотип может быть рассмотрен как разновидность социальных представлений. К сожалению, несмотря на явную концептуальную близость исследований двух феноменов, понятийный аппарат теории представлений практически не используется в осмыслении природы стереотипа, в частности его устойчивости.

Между тем, некоторые идеи о структуре представления, прежде всего гипотеза центрального ядра представления [Abric, 1989], могли бы быть весьма эвристичны в понимании ригидности стереотипов. Центральным (или структурным) ядром Ж.-К. Абрик назвал те главные элементы представления, что определяют одновременно его смысл

и внутреннюю организацию. Как конституирующий элемент представления ядро связано с коллективной памятью и историей группы, обусловливает ее консенсус и гомогенность, оно стабильно и сопротивляется изменениям.

Периферия представления состоит из когнитивных элементов (категорий, сценариев-скриптов, наивных теорий), выполняющих не смыслообразующую, а операциональную функцию перцепции и «декодирования» конкретных социальных ситуаций (людей, событий, объектов). Периферическая система обеспечивает, с одной стороны, адаптацию исторически детерминированного представления к конкретным условиям жизнедеятельности социальной общности, с другой — интеграцию индивидуального опыта членов группы. Периферия представления достаточно динамична, что обусловливает сохранность его ядра.

Было бы, конечно, неверно полностью переносить описанную схему на анализ устойчивости стереотипа. Однако определенные основания для ее использования с этой целью есть. Мы имеем в виду уже упоминавшуюся проблему соотношения социальных стереотипов и персональных убеждений. Согласно так называемой «теории диссоциации», предложенной П. Дивайн, в процессе социализации человек усваивает выработанные обществом культурные стереотипы, которые «автоматически» активизируются при восприятии представителей другой группы. Однако, помимо усвоения неких «общественных» убеждений, человек вырабатывает персональные убеждения, которые могут не соответствовать культурным стереотипам. В результате подобного рода рассуждений Дивайн предположила, что, хотя при восприятии члена другой группы у человека автоматически (т.е. без сознательного контроля) «срабатывают» культурные стереотипы, путем волевого усилия он в состоянии их подавить и действовать на основе персональных убеждений [Devine, 1989].

Нетрудно заметить, что свойства культурных стереотипов, указанные Дивайн, весьма близки признакам ядра представления, а персональные убеждения созвучны понятию периферических элементов. Культурный стереотип всегда выступает как продукт коллективной категоризации, связанный с присвоением некой группе лиц собирательного имени и с приписыванием им атрибутов, определяемых данным именем. Присвоение собирательного имени какому-либо конкретному лицу означает установление отношений эквивалентности между названным человеком и ему подобными. Такое опознание (американец, женщина, милиционер, новый русский и т.п.) является базовым уровнем классификации людей и «срабатывает» почти мгновенно, поскольку опирается на простейшие непосредственно воспринимаемые характеристики. Персональные убеждения активируются присвоением воспринимаемому человеку имени собственного, что

85

означает установление отношений оппозиции между ним и другими представителями общности. В первом случае материализуется коллективная, во втором — индивидуальная память. Память же, по крайней мере, коллективная, устойчива по определению. Пятым сущностным свойством стереотипа считается неточность; стереотипы получали и еще менее лестные характеристики («традиционная бессмыслица», «прямая дезинформация», «совокупность мифических представлений», «неоправданные сверхобобщения» и т.п.) [Allport, 1954; Katz, Braly, 1933]. Ложность настолько прочно стала ассоциироваться с понятием «стереотип», что был даже предложен новый термин «социотип» для обозначения стандартного, но истинного знания о социальной группе.

Предполагается, что стереотипы могут быть неточными как по причине «неверного направления» (человек думает, что большинство членов группы А обладает чертой Б, тогда как на самом деле большинство членов этой группы не обладают этой чертой), так и по «степени обобщения» (человек полагает, что 95% членов группы А обладают чертой Б, тогда как в действительности ею обладают только 65% ее членов) [Brigham, 1971]. Иными словами, рассмотрение стереотипов как обобщенного приписывания черт социальной группе является лишь одним из способов понимания их неточности. На самом деле, даже если качество действительно характеризует группу, ошибочной может оказаться тенденция оценивать всех и каждого из ее членов как обладающих этим качеством.

Начиная с 50-х годов получила распространение гипотеза американского психолога О. Клайнберга, согласно которой объем истинных знаний в стереотипах превышает объем ложных — гипотеза «зерно истины». Признаком истинности стереотипа предлагается считать, во-первых, единодушие мнений двух и более групп относительно черт, характеризующих третью, во-вторых — согласованность между восприятием группы самой себя и ее восприятием другой группой. Видимо, есть «зерно истины» в том, что американцы конкурентны, патриотичны, независимы и эмоциональны, если эти качества считают «типично американскими» и они сами, и русские испытуемые проведенного нами совместно с коллегами из университета штата Нью-Мексико (США) исследования [Stephan et al., 1993]. Однако «критерий автостереотипов» в целом достаточно слабо проверяет точность стереотипов, так как нет никакой уверенности, что свою группу люди воспринимают более точно, чем чужую.

В-третьих, в сравнительно-культурном исследовании, проведенном в США и Японии, была обнаружена некоторая поддержка предположению, согласно которому точность взаимных стереотипов тем выше, чем больше сходство между культурами [Iwao, Triandis, 1993].

86

В-четвертых, Й. Яспарс и М. Хьюстон для получения более достоверных данных о точности стереотипов предложили распространить понятие атрибутивной валидности Г. Келли на уровень межгрупповых отношений и считать критериями валидности стереотипов их отчетливость, постоянство во времени и наличие консенсуса в приписывании определенных черт своей или иной группе [Hewstone, Jaspars, 1984].

Однако на сегодняшний день существует лишь одна реальная возможность выяснить степень истинности стереотипов — сопоставить их с эмпирически проверяемой информацией о характеристиках той или иной группы. Например, в одном из исследований выявлялась корреляция между статистическими данными о «набожности» различных региональных групп населения Пакистана и отражением этого качества в стереотипах. Следует, впрочем, иметь в виду, что в мусульманских странах набожность, по крайней мере, декларируемая, доступна наблюдению, в целом же число характеристик, которые могут быть измерены подобным образом, чрезвычайно ограничено.

Несмотря на многочисленность исследований и попыток теоретических интерпретаций, проблема истинности социальных стереотипов остается, по существу, нерешенной. Впрочем, те когнитивисты, что перешли на позиции конструкционизма, вообще отвергают эту проблему, поскольку поиски ее решения поддерживают у исследователей иллюзию существования «объективно «правильного» впечатления о социальных стимулах, которого воспринимающие индивиды могут добиться посредством индивидуализации процесса обработки информации» [Nolan et al., 1999. P. 644]. В действительности, при анализе стереотипизации не следует упускать из виду существование социальной реальности, «точность» отражения которой требует именно стереотипов. Иными словами, опора на стереотипы в процессе межгруппового восприятия отражает скорее желание индивидов быть социально точными, чем когнитивно эффективными.

Если стереотипы сродни коллективным верованиям, а потому не поддаются проверке на «точность», почему же они возникают? Как уже отмечалось, это один из главных вопросов, волнующих большинство исследователей, и ответы на него группируются вокруг двух тем. Первая восходит к классическому постулату о социальном характере повседневной жизни человека. Тысячелетия, минувшие со времени родоплеменных отношений, нисколько не снизили значимость ориентировки в многочисленных «мы» и «они», но не привели к возникновению более простого средства контроля социального окружения, чем стереотипы.

Ч. Стангор и Дж. Ландж, сторонники ассоциативной модели представлений о социальной группе, утверждают, что «стереотипные характеристики связаны с групповыми ярлыками в семантической па-

87

мяти через ментальные ассоциации» [Stangor, Lange, 1994. P. 362], подчеркивая при этом, что сила ассоциаций, а следовательно, степень стереотипности характеристик определяется многими мотивами. Одним из таких мотивов они, как и Тэшфел, рассматривают стремление сохранить позитивную групповую идентичность, однако выдвигают предположение, что в качестве функций стереотипизации может выступать целый ряд мотивов: потребность в упрощении или в точном понимании окружающей среды, в социальном принятии и общении с «другими», стремление «сохранить нетронутыми» ожидания, оправдать существующую социальную ситуацию или аттитюды .

Вторую причину возникновения стереотипов многие авторы усматривают в устройстве когнитивного аппарата человека, вынужденного перерабатывать всевозрастающий объем информации, а потому страдающего «неврозом рубрикации», патологическим стремлением к категоризации. С этих позиций главную функцию стереотипизации видят в когнитивной экономии, обеспечивающей индивидов максимумом информации при минимальном когнитивном усилии.

Не случайно столь популярной стала концепция С. Фиск и Ш. Тейлор, которые характеризуют человеческие существа как «когнитивных скряг», вынужденных экономить свою когнитивную энергию из-за ограниченной способности перерабатывать информацию [Fiske, Taylor, 1991]. Предполагается, что человек выбирает стереотипиза-цию, так как она требует от него меньше когнитивных ресурсов, чем индивидуализация, и избавляет от суровой необходимости реагировать на непостижимо сложный социальный мир.

Результаты эмпирических исследований позволяют ряду авторов сделать вывод: существуют солидные доказательства того, что универсальной функцией стереотипов действительно является сбережение когнитивных ресурсов. Однако подобное объяснение стереотипизации не выдерживает серьезной критики прежде всего из-за ориентированности сторонников теорий «сбережения ресурсов» на минимизацию активной роли воспринимающего субъекта в требующем усилий и социально мотивированном процессе переработки информации.

И все-таки для изучающих стереотипы социальных психологов главным остается вопрос: можно ли изменить враждебные образы чужих групп, которые, с одной стороны, способствуют сохранению конфликтных межгрупповых (межэтнических, межконфессиональных и т.п.) отношений, а с другой — негативным образом влияют на межличностные отношения в малых группах?

В 1947 г. в рамках проекта ЮНЕСКО «Пути к взаимопониманию между народами» в девяти странах было проведено исследование с выборкой в тысячу человек в каждой стране. Исследователи, как и многие другие специалисты в области социальных наук, полагали,

88

что стереотипы являются причиной если не происхождения, то поддержания и обострения конфликтов между группами. Поэтому программа была основана на идее, что если люди будут лучше осведомлены о стереотипах как о часто ошибочных и всегда неполных образах своей и других наций, то эти образы будут заменены на более точное знание о народах, что в свою очередь приведет к ослаблению международной напряженности. Этой программой ЮНЕСКО и в дальнейшем было стимулировано значительное количество исследований, посвященных поиску средств воздействия на стереотипы. Впрочем, в настоящее время социальные психологии отчетливо понимают, что воздействие должно затрагивать не только стереотипы, но и более широкую область межгрупповых отношений, включая всю перцептивную сферу, поведение, аттитюды и пр.

Благодаря Г. Оллпорту одним из ведущих направлений этих поисков стала разработка так называемой гипотезы контакта, основой которой служит предположение о том, что непосредственное общение при определенных условиях способствует улучшению социальных стереотипов и разрушает предубеждения. Их редукция происходит, если группы обладают равным статусом, имеют общие цели, требующие кооперации, и подчиняются единому своду правил [Allport, 1954].

Но даже при соблюдении большинства условий, благоприятствующих контактам, эмпирические результаты позволяют усомниться, что встречи и знакомства с представителями другой большой группы неизбежно приведут к приписыванию им более позитивных качеств. Например, не обнаружилось позитивного сдвига в стереотипах американских студентов, проведших год в Европе: в меньшей степени это проявилось по отношению к немцам и в большей — к французам, чьи стереотипы значительно ухудшились [Stroebe et al, 1988]. Сама по себе совместная деятельность также не ведет к «разрушению» негативных стереотипов, большое значение приобретает ее организация, успешность и т.п. Эти и подобные им данные, полученные при проверке «гипотезы контакта», позволяют утверждать, что «контакт, призванный преодолеть предрассудки и увеличить гармонию, является только возможностью, а не гарантирующим средством» [Эмир, 1994. С. 36].

Представляется, что главным недостатком гипотезы контакта является ее неспособность предсказать, распространятся ли возникающие в результате межличностного общения позитивные аттитюды на всю группу в целом, а тем более, приведут ли они хотя бы к малейшим изменениям в стереотипах. По мнению М. Хьюстона, генерализации позитивного эффекта способствуют три аспекта контакта [Hewstone, 1996].

Во-первых, в ситуации общения воспринимающие субъекты начинают признавать различия между членами чужой группы, иными словами, контакты способствуют возрастанию дифференциации межгруппо-

89

вого восприятия, что проявляется в увеличении воспринимаемой сложности стереотипизируемой группы, вариативности ее членов.

Во-вторых, «распространению» положительных аттитюдов благоприятствует использование информации, не подтверждающей начальный стереотип. Впрочем, это происходит лишь в том случае, если подобную информацию соотносят с «прототипичными» представителями чужой группы, иначе она приводит к выделению новой группы, к тому, что Оллпорт назвал «новым огораживанием» («re-fencing») [Allport, 1954]. Действительно, если человек рассматривается как прототип некоторой группы, то приписываемые ему характеристики с большей вероятностью войдут в стереотипное представление обо всей группе.

В-третьих, увеличение межличностных контактов вместе с осознанием того, что «свои» и «чужие» имеют много схожих свойств и ценностей, приводит к изменениям в оценке значимости социальных категорий для классификации индивидов и, следовательно, к «дека-тегоризации» и «персонализации» как себя, так и другого.

Уменьшение значимости деления людей на «своих» и «чужих» рассматривается в качестве способа вмешательства в межгрупповое восприятие не только сторонниками гипотезы контакта, но и теми, кто разделяет теории социальной идентичности и самокатегоризации. При анализе возможного влияния процесса категоризации на восприятие индивида выделяются два основных подхода. Первый связан с возможностью перекрещивания категорий. В этом случае член чужой группы при одной категоризации оказывается членом своей группы — при другой. В результате «наложения» категорий размываются межгрупповые границы, а вместе с ними и негативные аттитюды. Введение дополнительных идентичностей для членов противоборствующих групп помогает при урегулировании межгруппового конфликта на этапе «зализывания ран», т.е. в период, когда он после завершения конфликтных действий продолжает существовать в восприятии сторон. Так, французские психологи использовали этот способ после окончания Второй мировой войны, создавая франко-германские клубы для школьников и формируя спортивные команды из представителей двух народов.

Подход, сторонники которого разрабатывают модель общей идентичности, предполагает изменение восприятия индивидом групповых границ — смещение акцента с разделения на «мы» и «они» на некое общее «мы», т.е. формирование более широкой, вплоть до общечеловеческой, надгрупповой идентичности. Сверхцель подобной декатегори-зации — общество, лишенное культурных, расовых и других межгрупповых различий, целое общество, пораженное «цветовой слепотой».

Зададим себе вопрос, во-первых, о возможности, во-вторых, о желательности достижения такой цели. Ответ будет отрицательным в обоих случаях. Так, межэтническая гомогенность невозможна, по-

90

скольку общность, подобную этносу, можно уничтожить, лишь уничтожив всех ее членов. Но она и нежелательна из-за возможной утраты культурных различий, обогащающих человеческое сообщество.

Если для классификации способов воздействия на стереотипы воспользоваться предложенной Дж. Дакиттом трехуровневой моделью редукции предубеждений (уровень социальной структуры и межгрупповых отношений; уровень социального влияния, которому подвергается индивид; уровень индивидуальной чувствительности) [Duckitt, 1992], то становится очевидным, что в данной работе мы сфокусировали свое внимание на областях вмешательства первого и второго уровней — контактах и категоризации, но проигнорировали третий уровень.

Однако в последнее десятилетие XX в. в социальной психологии получил развитие подход, ориентированный на целенаправленное подавление негативных стереотипов и трансформацию основанного на них поведения. Его сторонники исходят из уже упоминавшейся концепции П. Дивайн, согласно которой культурные стереотипы неизбежно активизируются в ситуации восприятия представителя другой группы, несмотря на любые попытки их игнорировать, но индивидуальные убеждения могут сильно от них отличаться [Devine, 1989].

В модели редукции негативных стереотипов подчеркивается, что свободные от предубеждений «ответы» на стереотипы требуют от человека, воспринимающего представителей «чужих» групп: а) осведомленности о своей предубежденности; б) мотивации изменить свои убеждения исходя из ценностей эгалитаризма, чувства вины, угрызений совести и т.п.; в) владения своими когнитивными ресурсами. Недавние исследования показали, что даже имплицитные убеждения, которые с трудом поддаются волевому контролю, оказываются «пластичными» при обучении индивидов стратегиям борьбы с автоматической реакцией на автоматически активизирующиеся стереотипы [Kawakami et al., 2002].

* * *

Насколько убедительны рассмотренные в данной главе представления о свойствах стереотипов, причинах их возникновения и способах изменения? Автор концептуального обзора американских исследований этнических стереотипов Дж. Бригем в 1971 г. определил уровень полученных знаний «скорее как бледный» [Brigham, 1971. Р. 30], так как «среди теоретиков и исследователей не достигнуто согласия относительно функций и значимости этнических стереотипов в социальном восприятии и поведении и даже в том, что такое стереотип» [ibid. P. 15]. Если судить по обзору 1980 г., мало что изменилось и за последующее десятилетие [McCauley et al., 1980]. К. Маколи с соавторами среди нерешенных перечисляют те же проблемы, что и Дж. Бригем: отсутствие единства в определении стереотипов, связь

91

между стереотипами и поведением, неразработанность вопросов, имеющих отношение к механизмам усвоения и изменения стереотипов. И это несмотря на то, что стереотипы к этому времени активно интересовали не только этнопсихологов и специалистов в области политической психологии, что традиционно, но и психологов личности, психолингвистов и т.д. В «Руководстве по социальной психологии», изданном в 1985 г., У. Стефан рассматривает стереотипы исключительно как формы социального познания и подчеркивает, что «значительные успехи в исследовании стереотипов были достигнуты лишь в рамках когнитивистского подхода» [Stephan, 1985. Р. 600].

За редчайшими исключениями когнитивизм и поныне определяет интерпретацию природы социальных стереотипов, о чем свидетельствуют аналитические обзоры последнего десятилетия [Dovidio et al., 1996; Fiske, 2000; Haslam et al., 1998; Oakes et al., 1994]. Когни-тивистская парадигма, акцентирующая анализ восприятия, переработки, хранения и воспроизводства информации индивидом, во многом способствовала существенному прогрессу в изучении стереотипов и в то же время явилась своего рода «прокрустовым ложем» их трактовки. Чрезмерно «растянутой» оказалась проблематика представленности стереотипов в индивидуальном сознании, чрезмерно «укороченной» — проблематика историко-культурных факторов возникновения и содержания социальных стереотипов. Атрибут социальности стереотипов съежился до указания на то, что объектом этих упрощенных и устойчивых представлений являются некие общественные группы и люди, в них состоящие, а сами оценочные клише популярны в пределах стереотипизирующего сообщества и весьма далеки от стереотипизируемого оригинала.

Бесконечно муссируемая проблема истинности стереотипов — также дань классическому когнитивизму. Казалось бы, 80-ти лет исследований должно было быть достаточно для того, чтобы убедиться, что социальный стереотип — не моментальная фотография собственной или чужой группы, главным достоинством которой служит точное воспроизведение внешнего облика, и уж, тем более, не рентгеновский снимок «сущностных» костных тканей. Стереотип — исторически созданный социально разделяемый образ «своих» и «чужих», функция которого — не столько отрегулировать отношения между «нами» и «ими», сколько построить упорядоченную и предсказуемую картину социального мира и найти свое место в ней. Если уж пользоваться «фотоаналогиями», социальный стереотип следовало бы сравнить со старинным дагерротипом, на котором медленно проступает зыбкое изображение не объекта, а субъекта восприятия.

Странно, но на протяжении долгих десятилетий никто не задался вопросом, а зачем нужны стереотипы — эти настойчиво воспроизво-

92

дящиеся, утрированные и даже «безнравственные», по терминологии Г. Оллпорта, «картинки в голове» группы? Результаты многолетних исследований позволяют с уверенностью предположить: их предназначение — наладить отношения группы не с кем-то, а с собой, создав образ, позволяющий ей идентифицировать себя в водовороте истории. Вспомним классическое: «мы — не рабы, рабы — не мы». С этой точки зрения, «сверхзадача» социальных стереотипов — обеспечить пусть символическую, но целостность социальной общности.

Что же касается взаимосвязи стереотипов и поведения, интересно было бы узнать, повлияли ли на буйство погромщиков после проигрыша российской сборной японской команде на чемпионате мира по футболу 2002 г. достоверные, но скудные сведения о том, что Япония расположена на островах, производит качественную электронику и претендует на некогда отвоеванную Россией Курильскую гряду? И что в силу этих-то стереотипов были избиты несколько японских (а заодно и китайских) граждан, подвернувшихся под руку хулиганам? Как-то совсем по другому поводу выдающийся французский социолог Пьер Бурдье заметил: «Коммуникация сознаний предполагает общность «бессознаний»» [Бурдье, 2001. С. ИЗ]. События на Манежной площади в Москве заставляют думать, что обратное не верно: общность «бессознаний» не требует коммуникации сознаний.

В 2000 г., подводя итоги исследований стереотипов и намечая их перспективы, С. Фиск пошутила, что «предсказания — удел дураков», но если уж предаваться этой интеллектуальной забаве, то в качестве главных направлений изучения стереотипов можно назвать анализ их влияния на поведение и исследование культурной детерминации этого имплицитного знания, задающей исходные параметры «мы» и «они» [Fiske, 2000. Р. 311]. Если поведение интерпретировать как исторически складывающуюся практику социального дискурса, а культуру — как производное самой группы, а не нечто, извне влияющее на нее, можно полностью принять названные направления «главного удара». Учитывая отменное здоровье феномена, к ним, полагаем, можно добавить и третье — не иссякающие попытки найти средства воздействия на стереотипы, позволяющие если не истребить, то нивелировать их негативные аспекты.

Литература

Агеев В. С. Межгрупповое взаимодействие: социально-психологические

проблемы. М., 1990. Бурдье П. Практический смысл. СПб., 2001.

93

Донцов А. И., Стефаненко Т. Г., Уталиева Ж. Т. Язык как фактор этнической идентичности//Вопросы психологии. 1997. № 4. С. 75—86. Стефаненко Т. Г. Этническая идентичность в ситуации социальной неста-

бильности//Этническая психология и общество/Под ред. Н. М. Лебедевой. М., 1997. С. 97-104. Шихирев П. Н. Современная социальная психология. М., 1999. Эмир Е. Контакт и изменение в межгрупповых взаимоотношениях//Ино-

странная психология. Т. 2.1994. № 2(4). С. 32—37. Abric J.-С. Vetude experimental des representations sociales//Les representations

sociales/Sous ladir. de D. Jodelet. Paris: PUF, 1989. P. 187-203. Allport G. W. The nature of prejudice. Reading (Mas.): Addison-Wesley, 1954. Brigham J. S. Ethnic stereotypes//Psychological Bulletin. 1971. Vol. 76. P. 15-38. Devine P. G Stereotypes and prejudice: Their automatic and controlled components/

/Journal of Personality and Social Psychology. 1989. Vol. 56. P. 5-18. Dovidio J. F., Brigham J. C, Johnson В. Т., Gaertner S. L. Stereotyping, prejudice

and discrimination: Another look//Stereotypes and stereotyping/Ed. by

С N. Macrae, С Stantor, M. Hewstone. N.Y.; L., 1996. P. 276-319. Duckitt J. The social psychology of prejudice. N.Y., 1992. Fiske S. T. Stereotyping, prejudice, and discrimination at the seam between the

centuries: evolution, culture, mind, and brain//European Journal of Social

Psychology. 2000. Vol. 30. P. 299-322. Fiske S. Т., Taylor S. E. Social cognition. N.Y, 1991. Hamilton D. L., Stroessner S. J., Driscoll D. M. Social cognition and the study of

stereotyping//Social cognition: Contributions to classic issues in social

psychology/Ed. by P. G. Devine et al. N.Y, 1994. P. 291-321. Haslam S. A., Turner J. C., Oakes P. J., McGarty C., Reynolds K. J. The group as

a basis for stereotype consensus//European Review of Social Psychology/

Ed. by W. Stroebe, M. Hewstone. Chichester (UK), 1998. Vol. 8. P. 203-239. Hewstone M. Contact and categorization: social psychological interventions to

change intergroup relations//Stereotypes and stereotyping / Ed. by С N.

Macrae, С Stantor, M. Hewstone. N.Y; L., 1996. P. 323-360. Hewstone M., Jaspars J. M. F. Social dimensions of attribution//The social

dimension: European developments in social psychology/Ed. by H. Tajfel.

Cambridge; P., 1984. Vol. 2. P. 379-404. Iwao S., Triandis H. С Validity of auto- and heterostereotypes among Japanese

and American students//Journal of Cross-Cultural Psychology. 1993. Vol. 24.

P. 428-444. Katz D., Braly K. W. Racial stereotypes of one hundred college students//Journal

of Abnormal and Social Psychology. 1933. Vol. 28. P. 280-290. Kawakami K., Young H., Dovidio J. F. Automatic stereotyping: category, trait,

and behavioral activations//Personality and Social Psychology Bulletin. 2002.

Vol. 28. P. 3-15. Madon S., Guill M., Aboufadel K., Jussim L. Ethnic and national stereotypes: The

Princeton trilogy revisited and revised//Personality and Social Psychology

bulletin. 2001. Vol. 27. P. 996-1010.

94

McCauley C, Stitt С L., Segal M. Stereotyping: from prejudice to prediction// Psychological Bulletin. 1980. Vol. 87. P. 195-208.

Mlicki P. P., Ellemers N. Being different or being better? National stereotypes and identifications of Polish and Dutch students//European Journal of Social Psychology. 1996. Vol. 26. P. 97-114.

Nolan M. A., Haslam S. A., Spears R., Oakes P. J. An examination of resource-based and fit-based theories of stereotyping under cognitive load and fit// European Journal of Social Psychology. 1999. Vol. 29. P. 641-663.

Oakes P. J. The categorization process: Cognition and the group in the social psychology of stereotyping//Social groups and identities: Developing the legacy of Henri Tajfel / Ed. by W. R. Robinson. Oxford, 1996. P. 95-119.

Oakes P. J., Haslam S. A., Turner J. C. Stereotyping and social reality. Oxford, 1994.

Stangor C, Lange J. E. Mental representations of social groups: understanding stereotypes and stereotyping emotions as determinants of intergroup attitudes//Advances in experimental social psychology/Ed. by M. P. Zanna. San Diego (Cal), 1994. Vol. 26. P. 357-416.

Stephan W. G. Intergroup relations//The handbook of social psychology/Ed. by G. Lindzey, E. Aronson. N.Y, 1985. Vol. 2. P. 599-658.

Stephan W. G, Ageev V. S., Stephan C. W., Abalakina M., Stefanenko Т., Coates-Shrider L. Measuring stereotypes: A comparison of methods using Russian and American samples//Social Psychology Quarterly. 1993. Vol. 56. P. 54-64.

Stroebe W., Insko C. A. Stereotype, prejudice and discrimination: Changing conceptions in theory and research//Stereotyping and prejudice: Changing conceptions/Ed. by D. Bar-Tal et al. N.Y, 1989. P. 3-34.

Stroebe W., LenkertA., Jonas K. Familiarity may breed contempt: The impact of student exchange on national stereotypes and attitudes//The social psychology of intergroup conflict: Theory, research and application/Ed. by W. Stroebe et al. Berlin, 1988. P. 167-187.

Tajfel H. Social stereotypes and social groups//Intergroup behaviour/Ed. by J. С Turner, H. Giles. Oxford, 1981. P. 144-167.

Blog

Cols=2 gutter=483> удк 316. 6 Ббк 88. 5 С 69