Geum.ru

Книга принадлежит перу духовной писательницы А. Ф. Платоновой, с творчеством которой читатель уже хорошо знаком по изданиям настоящей серии.

Вид материалаКнига

Содержание


Глава XIII
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Глава XII

Свет с Востока

содержание

— Ты знаешь, как это было? О, если бы ты была тогда с нами, если бы ты видела, если бы пережила!.. — Рогдай не знал, с чего начать свой рассказ жене: так много было всего на душе, так хотелось рассказывать обо всем с самого начала: как они подъезжали к Царьграду, как они плыли этим великолепным морем и еще издали увидели город, залитый ослепительно яркими лучами солнца, город, в котором такие роскошные дворцы, такие роскошные храмы; хотелось рассказать подробно, как привели их в собор святой Софии, провели вперед, и встали они перед раскрытым сияющим алтарем, и видели всю службу, совершаемую самим Патриархом Греческим... Хотелось сказать, как смешались тогда мысли и чувства в их душе, как показалось, что земля словно тает под их ногами и невидимые крылья уносят их в иной, совсем иной мир... Хотелось рассказать и о том, как он заболел и как затем поправился, как попал в Корсунь, где соединился с товарищами-дружинниками, что видел и пережил под Корсунью.

И обо всем этом Рогдай рассказывал как-то вдруг, спешно и разбросанно. А Светлана не столько слушала его, сколько смотрела на него, радостная, счастливая, почти не верящая тому, что Рогдай опять с ней и Рогдай — христианин.

Они сидели на крыльце их маленького домика. Лучи заката золотили верхушки деревьев, и все кругом было полно тишины и мира.

— Но как же случилось то, что ты вдруг уверовал и крестился? — вновь спрашивала Светлана, берясь за полотенце, которое вышивала новой княгине...

— Случилось... как случилось? — переспрашивал в свою очередь Рогдай. — Для этого надо было быть под Корсунью, видеть и знать, как взяли Корсунь... Никакие силы человеческие не могли бы овладеть городом, если бы Бог, Которому князь молился, не помог ему... И я почувствовал, что в письме Анастаса, о котором я тебе говорил, — рука Божия... И потом... потом, — он ласково взглянул на жену, — я так молился Ему, чтобы мне остаться в живых, чтобы мне увидеть тебя... и вот — ни одна стрела не задела меня... Как же мне было не верить!.. — Тихая, глубокая радость звучала в каждом слове Рогдая.

— Но какое чудо было с князем! Он взял Корсунь... послал сказать греческим императорам, чтобы они выдали за него свою сестру, царевну Анну... Они отвечали, что не могут христианку выдать за язычника. Тогда князь наш послал им сказать, что сам примет Христову веру. Стали ждать мы царевну... И вдруг разболелись глаза у князя... День за днем все хуже и хуже... Совсем видеть перестал... Под руки водили его, а приехала царевна, тихая, ласковая такая, как ты, — улыбаясь заметил он, — стала уговаривать князя скорей креститься... и как только погрузился князь в священную воду, точно чешуя спала с его глаз... Увидел он снова свет, всех увидел, и точно солнцем озарилось его лицо! Никогда не забыть мне, как громко воскликнул он: “Теперь я увидел Бога Истинного!..” И радовались мы в тот день такой радостью, какой никогда еще душа не знала. Оба помолчали.

— А княгиня и впрямь ласковая? — тихо спросила Светлана.

— Ласковая, добрая, да вот сама увидишь; князь хочет, чтобы ты у нее в тереме была. Говорит: у христианки княгини должны быть и прислужницы христианки.

— А слышно, князь день назначил, когда всему народу на Днепр идти креститься.

— Не назначил еще, а назначит... то-то радость в Киеве будет... А кто не пойдет, тот враг князю будет.

— Жаль, что батюшка до такого дня не дожил, — задумчиво проговорила Светлана, и тень грусти пробежала по ее лицу.— Он оттуда увидит все и порадуется, — тихо отвечал Рогдай.

— Свет с Востока идет... — раздельно и тоже тихо произнесла Светлана, вдруг вспомнив слова боярина Феодора.

Рогдай прижал к своей груди головку жены.

— Пойдем на могилку к батюшке, — сказала она.

— Пойдем...

И они оба пошли на дорогую могилку, обложенную свежим зеленым дерном, над которой возвышался маленький деревянный крест.

Вдруг странный гул донесся откуда-то, а потом послышалось отдаленное пение.

— Чу!.. Слушай... — остановился Рогдай. Они остановились, прислушались.

— Это священники, приехавшие из Корсуни, учат народ Христовой вере и поют с народом церковные песни. Слушай, слушай!..

По ветру ясно доносились теперь слова: “Слава в вышних Богу, и на земли мир... в человецех благоволение!”

— Слава в вышних Богу!.. Как хорошо это! Какое в этом счастье, Светлана! Счастье в том, что мы вместе, что мы оба молимся одному Истинному Богу! — Опять лицо его сияло радостью, и Светлана тоже испытывала счастье. Они постояли несколько минут, прислушиваясь к нестройным, но за сердце хватающим звукам, и пошли дальше.

Мирно проходил этот вечер и в тереме князя Владимира. Сидел он вдвоем с молодой женой, говорили они о новой жизни, какая наступит скоро для всего народа русского, и эту новую жизнь князь чувствовал уже в себе.

Если другие помнили его чудесное исцеление от слепоты, то разве он сам мог забыть?

— И все ты... ты сделала это... торопила меня... — говорил он жене и называл ее своим солнышком, называл Ангелом Хранителем, называл своей радостью на земле.

— Все теперь по-новому будет... Много у меня жен язычниц было, всех их оставлю ради тебя... Много я крови руками своими пролил, теперь буду молить Христа Владыку, да будет мир в земле нашей... Боюсь и виновных наказать, как бы не погрешить пред Господом... Горяч был я нравом, теперь буду тих и кроток... только любовь чувствую к людям, к самым злейшим врагам любовь чувствую... Весь Божий мир хотел бы обнять... Такая любовь в душе моей... И тебя принимаю как дар Божий! Верю, что ты мне помощницей будешь, и дом мой устроишь, и детей, и слуг ко Христу приведешь.

Прекрасно в эти минуты было лицо князя, так же прекрасно, как тогда, когда под звездным небом Кор-суни молился он Христу Богу о даровании победы.

И юная княгиня уже не жалела, что доверила ему свою жизнь, свою судьбу.

А ведь недавно еще она боялась его. Когда первый раз братья передали ей предложение русского князя быть его невестой, испугалась и горько заплакала она. — Жестокий и дикий народ руссы... выйти замуж за русского князя?! Лучше умереть мне, несчастной! — заливалась она слезами. И не могла без ужаса помыслить, что придется ей расстаться с родиной, придется расстаться с этим богатым, роскошным дворцом, в котором, как в сказке, прошло ее безоблачно-счастливое детство; придется расстаться с этим синим небом, с этим лазурным морем, с этими святыми храмами, со всем, со всем, что так дорого сердцу!

Старичок-духовник, братья-государи да и другие духовные лица и многие из придворной знати говорили ей, что если пойдет она в Корсунь, согласится стать женой князя руссов, то два великих дела сделает этим: избавит родину свою от нашествия вражия, потому что грозится русский князь и с Царь-градом сделать то же, что с Корсунью; а потом — и князь ради нее крещение примет, значит — быть ей для него и для всего народа киевского как бы женой-мироносицей. Все это сознавала царевна Анна, а сердце ее все-таки болело и ныло. Заливалась она слезами, когда прощалась с родными и подругами, и говорила им: “Все равно, что в полон иду!”

Так было, пока она не доехала до Корсуни. Впрочем, еще на пути услыхала она о болезни князя, и сжалось ее сердце острой болью: тотчас послала она к князю сказать ему, чтобы он крестился.

— Крестись, и тогда прозреешь, так говорит царевна, — донесли князю. А когда она сама увидела своего жениха, больного, беспомощного, сердце ее окончательно к нему привязалось: так жаль, так бесконечно жаль стало ей его. А когда совершилось чудо, когда князь вышел из купели здоровым, прозревшим и в восторге благодарящим Бога, все ее существо охватила какая-то новая, никогда прежде не испытанная радость: она почувствовала, что все, что было ей близко и дорого до сих пор, теперь умерло для нее навсегда, а неведомая земля Киевская сделается ее родиной, и этот князь, суровый и страшный, теперь станет для нее бесконечно дорогим и заменит ей всех родных.

— День назначу, — говорил князь, обнимая жену, — придут все киевляне на Днепр и примут крещение... Какое это будет великое торжество на Руси... потом священникам велю в домах своих детей собирать, грамоте учить... не все из греков, пусть и из наших детей свои священники будут... так ли говорю, радость моя?

— Так, господин мой, и пусть благословит Бог намерения твои... — отвечала Анна.

— Посылал я сказать Рогнеде, что свободна она теперь... и, какую веру хочет, такую и может держать. Она послала сказать, что тоже примет христианскую веру.

— И за это слава Богу, господин мой! — отвечала княгиня.

Кто-то постучал в дверь.

— Войди, — проговорил Владимир, — кто там? — Он встал и сам пошел к двери.

Дверь тихо и робко скрипнула, и на пороге показалась худая согбенная фигура Люта.Лицо кудесника было мрачно, глаза сверкали недобрым огнем.

— Добрый вечер, княже! — проговорил он, низко кланяясь.

— Добро пожаловать, Лют, — сказал князь, внимательно глядя на него, — с чем пожаловал?

Кудесник отвечал не сразу. Взгляд его скользнул по лицу молодой княгини и опять, мрачный и злобный, остановился на князе.

— Князь, ведомо ли тебе, что твои люди делают? — наконец заговорил он, вызывающе глядя на Владимира. — Целые толпы ходят за греками, хулят наших богов, оскверняют воздух пением христианских песен, разбивают изображения богов, навлекают гнев Перуна на нашу землю. С твоего ли повеления это так повелось, князь? Не к добру это будет...

Он не договорил, потому что Владимир остановился перед ним и тоже смотрел на него каким-то особенным загоревшимся взором.

— По моему повелению, Лют, сделают еще другое: вот этот самый идол Перуна, — он обернулся и рукой указал на огромное изваяние Перуна перед окнами дворца, — киевляне привяжут к конскому хвосту и с позором дотащат до волн Днепра. А там потопят. И увидишь, что он не сумеет защитить себя. На том месте, где теперь стоит он, я построю церковь в честь святого Василия, имя которого ношу со дня крещения, а там, где Феодор-варяг и его сын кровь свою за Христа пролили, заложу храм в честь Пресвятой Богородицы... — Он на минуту замолк, прошелся погриднице и заговорил снова: — Неужели ты сам не видишь, Лют, что нет Перуна, нет никаких богов твоих? Один есть Истинный Бог, за Которого варяг умер, в Которого Дулеб уверовал, Которого теперь и я познал! И уж близок тот день, когда все мои люди познают Его... Все прозреют, как я прозрел. И напрасно ты упорствуешь, Лют! Много зла ты совершил: Дулеба, воеводу моего любимого, со света из мести сжил, невинных варяга и сына его погубил, беззащитную девушку едва не сгубил, — сбрось все это с души, крестись, и новая жизнь для тебя начнется...

— Никогда, — проскрежетал зубами кудесник и, не поклонившись князю, вышел из терема.

— Прокляты будьте вы, прокляты!.. — погрозил он в темноту ночи, обернувшись к дворцу. Но холод леденил его душу, и страшное заклятие словно обрушилось на него самого.

Среди ночи багровое зарево охватило южный край неба... А к утру вместо христианской церкви было черное пепелище.

Это стало последней местью Люта.

Глава XIII

Великий день

содержание

Прошло около недели.

Яркий солнечный день загорелся над Киевом. И необычайный, великий это был день. Со всех концовгорода в белых, ярких, темных, пестрых одеждах шли толпы народа... Матери вели за руку детей; другие несли на руках грудных младенцев. Сюда же ползли, едва передвигая ноги, старики и старухи... И вся эта масса живым потоком устремлялась к берегу Днепра, к тому месту, где река Почайна впадает в Днепр, Сюда же шли и наши знакомые: Рогдай, Светлана, Всеслав, Вахрамеевна. Они не дошли до самого берега, а остались на одном из холмов, чтобы наблюдать за развернувшейся перед ними великолепной картиной.

— Что намедни-то было здесь, батюшки-светы! — охала Вахрамеевна, разводя руками.

— Перуна топили? — спрашивали ее кругом.

— Топили, родные, топили!.. Да и тащили-то его, такую глыбищу, к дикому коню привязали... до самого Днепра тащили... И палками, и прутьями били, потом в реку сдвинули... так он и рухнул в воду-то... ну выплыл потом... видим: к берегу пристает... баграми его опять оттолкнули... А шуму-то было, крику... И Господи, Господи... А и реву тоже... а по берегу бежала толпа да кричала: “Выдыбай (* выплывай (ред.)), Перуне! Выдыбай, Перуне!” И Лют тоже бежал...

— И Лют бежал? — переспросил Рогдай, не слыхавший об этом.

— И Лют, и Лют тоже... бежит, как безумный, волосы развеваются, и так дико, дико, не своим голосом кричит: “Вы...ды...бай, Перуне!..”

— Потом-то народ поотстал, — прибавил стоявший рядом какой-то киевлянин, — а он все бежал... Слышно даже, что сам в Днепр кинулся.

— И утонул? — невольно ужаснулась Светлана.

— Утонул, надо думать... Никто его больше не видал...

Между тем на берегу собирались необозримые толпы, и тут же стояли в золотых, блестящих ризах священники, стоял прибывший из Греции митрополит Михаил, сверкали на солнце кресты и хоругви, а отдельно, тоже на холме, стоял в расшитой золотом и драгоценными каменьями одежде князь Владимир. С ним была и молодая княгиня, и вся семья... Он стоял, словно озаренный необычайным светом, вдохновенный, прекрасный.

— Что он чувствует, что он переживает? — глядя на его лицо, проговорил Всеслав.

— Только он один и знает это, — тоже не отрывая глаз от лица князя, сказал Рогдай.

В это время голубой воздух точно всколыхнулся, и мощное церковное пение понеслось над зеркальной поверхностью Днепра.

Прошло меньше часа, и таинство совершилось.

Из волн Днепра выходила новая Киевская Русь, и к голосам священников примкнули тысячи ликующих голосов, певших хвалебные песни.

И нельзя было без умиления смотреть на это зрелище... По лицу князя текли слезы, светлые, благодатные... Едва замолкли песнопения, как раздался его восторженный голос. Он молился, подняв глаза к небу:— Боже великий, сотворивший небо и землю! Призри на новыя люди сия и даждь им, Господи, узнать Тебя, Истиннаго Бога, как узнали уже страны христианские. Утверди в них веру истинную, и мне помоги, Господи, на врага спасения рода человеческого!..

И едва замолк князь, как опять раздалось торжественное, мощное, хвалебное пение. Присоединились к нему и те, кто давно уже крестился, присоединились и Рогдай со Светланой, и Всеслав, и старая Вахрамеевна... Все, как один, пели чудесную благодарственную песнь:

— Тебе Бога хвалим, Тебе Господа исповедуем...

Весь день прошел в непередаваемой радости. На дворе князя Владимира стояли столы, крытые браными скатертями, и, кажется, весь город перебывал за этими столами в течение дня. А кто по болезни не мог прийти на княжеский двор, тем отроки княжеские развозили по домам хлеб, мясо, рыбу, мед, квас.

Под вечер разнесся слух, что нашли тело кудесника: оно выплыло у берега в камышах. Об этом донесли князю.

— Похороните его по обычаю его предков... вместе с ним умерла старая вера... — сказал Владимир.

И Люта похоронили далеко в лесу на заглохшей и дикой дорожке...

— На том месте, где он хотел Перуну храм построить, заложить часовню... — приказал в тот же день князь...Ночь спустилась над Киевом какая-то особенная: словно ярче, чем всегда, горели звезды на небе, ароматнее был воздух, тише и величавее гладь Днепра.

И казалось, не в сон, а в тихую, безмолвную молитву погружен город, и реют над ним небесные силы, и вырисовывается на горах Киевских и над курганами Днепровскими фигура старца-апостола... Осеняет он крестом великий город, и, как шелест ветра, звучат в ночной тишине святые слова:

“Благодать Божия воссияет на этих горах... Много церквей тут Господь воздвигнет...”

И чувствовалось благословение апостольское над обновленной Русью...

Крещение Руси совершилось в 988 году... Теперь на месте этого великого события стоит памятник — колонна, увенчанная крестом, а недалеко от него, на гористом берегу Днепра, возвышается другой памятник — князю Владимиру. Святой князь изображен стоящим на колонне. В правой руке он держит крест, точно благословляя им купель Руси — волны Днепра.

Ночью крест вспыхивает огнями, и напоминает это русским людям о том, как разогнал святой князь тьму язычества светом Христовым.

С благоговением хранит русский народ в своем сердце память о князе-апостоле, величает его и Святая Церковь святым и равноапостольным, а русские песни поют ему славу, как любимому князю, Красному Солнышку.