А. П. Груцо воспоминания и размышления о прожитом и пережитом

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Глава V. В родном пединституте.

Предвзятое отношение ко мне со стороны администрации Института языкознания меня не устраивало, а потому я решил принять предложение моего учителя, профессора Гурского Н.И. и перешел как избранный по конкурсу на должность профессора на его кафедру истории русского языка Минского государственного педагогического института имения А.М. Горького. При этом я числился исполнителем двух вышеназванных фундаментальных тем. Однако через пару дней выяснилось, что получать зарплату профессора я смогу только после утверждения в ученом звании профессора. Пришлось смириться с неизбежным, так как о возвращении на прежнее место работы не могло быть и речи. Так начался заключительный этап моей трудовой деятельности. Мне пришлось разрабатывать и читать курсы «Исторической грамматики русского языка», «Истории русского литературного языка» на филологическом факультете, «Введения в языкознание» на факультете педагогики и методики начального обучения, а также на дефектологическом факультете. Кроме того, я разработал и читал курс «Старославянский язык».

В научно-теоретическом отношении занятия удовлетворяли предъявляемым требованиям. Некоторые замечания, высказываемые рафинированными русистами, в основном касались произношения, что раздувалось Ф.М. Янковским, который в связи с переходом на чтение лингвистических дисциплин по русистике считал меня изменником «беларускай справе». Что он при этом имел в виду, одному Богу известно.

Положение осложнялось тем, что у Юзефы Станиславовны в связи с аневризмой правосторонней мозговой артерии произошло кровоизлияние в области межмозговых оболочек. После постановки диагноза ее перевезли для операции в нейро-хирургическую клинику на Подлесной улице. Лечащим врачом был Олешкевич Ф.В., а возглавлял клинику профессор Злотник Е.И., живший, как оказалось, в соседнем доме. Накануне операции я зашел к Евраиму Исааковичу и сказал, что надеюсь на его знания, умения и золотые руки хирурга. Он мне ответил, что надо надеяться и на Бога. Назавтра меньший сын Игорек позвонил мне на работу и сказал, что операцию отменили. После сделанной ангиографии выяснилось, что отверстие закупорилось, но для выздоровления понадобится около двух месяцев стационарного лечения. Это было наилучшим исходом, потому что после операции с трепанацией черепа и прочими действиями по заживлению прохудившейся артерии человек в лучшем случае оставался инвалидом. По решению соответствующей комиссии жена считалась инвалидом второй группы. Как мы установили потом, во время отдыха по семейной путевке в санатории на озере Нарочь Юзя сильно простудилась. Отсасывая слизистые выделения из полости носа, врачи задели правостороннюю мозговую артерию, которая прорвалась не сразу, а через несколько месяцев.

В связи с вышеизложенным я в течение года был лишен возможности заниматься научно-исследовательской работой, ограничивался выполнением только учебной нагрузки, а потому стали звучать нарекания. Так, доцент Новопокровская заявила, что это, мол, за профессор, год прошел, а у него ни одной публикации. Еще не успели заглохнуть отголоски этой сентенции, как вышла в свет моя монография «Развiцце складаназалежнага сказа ў беларускай мове» (Минск, 1970), объемом свыше 14 печатных листов. Кроме того, в переводе на украинский язык появилась статья по белорусской диалектологии. Недоброжелатели и на этот раз прикусили язык. По части проведения научно-исследовательской работы по двум вышеназванным фундаментальным темам нареканий больше не было, ибо публикации составляли примерно пять печатных листов ежегодно, что соответствовало норме старшего научного сотрудника, доктора наук гуманитарного профиля академических научно-исследовательских институтов.

Как известно одни завистники умирают, другие появляются, так что зависть процветает у всех народов независимо от времени и пространства. В моей жизни это отразилось следующим образом. Представление к присвоению ученого звания профессора было отклонено из-за ограниченности стажа по учебной работе. Не теряя времени, я запасся архивной справкой о том, что в течение двух лет читал лекции по русскому языку на заочном отделении Института иностранных языков. С этой справкой и повторным ходатайством направился в ВАК выяснять отношения. Буквально за десять минут до заседания комиссии в коридоре я встретил моего оппонента по докторской диссертации профессора Стеценко А.Н., которому изложил суть дела. После заседания он сообщил мне, что вопрос решен положительно.

Однако слово к делу не пришьешь. В расписании занятий рядом с наименованием курса значилось, что читает его не исполняющий обязанности профессора, а доцент Груцо. Я обращал внимание декана Наливайко А., что доцентом не был и быть не могу, так как являюсь старшим научным сотрудником, но он не посчитал нужным с этим считаться. Однако пришлось. В постановлении Центрального комитета КПСС и Совета министров Союза ССР от 5 ноября 1971 года черным по белому было написано, что доктору филологических наук профессору Груцо А.П. в числе других присуждена Государственная премия СССР за комплекс работ по белорусской лингвогеографии и выдан диплом № 01938 за подписью академика М. Келдыша. Я специально задержался у расписания, чтобы посмотреть как посрамленный декан вносит соответствующее исправление. Кстати, ссора его с профессором Янковским Ф.М. дорого обошлась ему. Его сначала уволили с должности декана, а затем с должности заведующего подготовительным отделением. Отсюда мораль – не возносись.

Аттестат (МПР № 17572) об утверждении в ученом звании профессора решением ВАК (протокол № 41/П от 8 сентября 1971 года) по кафедре «История русского языка» я получил несколько позже.

После смерти заведующего нашей кафедрой профессора Гурского Н.И., последовавшей 5 июля 1972 года, мне пришлось занять его место. Вместе с моим сокурсником доцентом Бордовичем А.М., заведовавшим кафедрой общего и русского языкознания, летом этого года по распоряжению Министерства высшего образования Союза я был вызван на заседание заведующих кафедр русского языка, которое проводилось в г. Рязань. Для его участников была организована поездка на родину С. Есенина. Мы побывали в его доме-музее, полюбовались воспетым им кленом и панорамой, открывающейся с крутого берега Оки.

Еще до наступления очередного учебного года в связи с реорганизацией кафедра истории русского языка была упразднена. Вместо нее на факультете педагогики и методики начального обучения была открыта кафедра русского языка, которую рекомендовал мне возглавить проректор по учебной работе профессор Лазарук М.А. Мотивировалось это тем, что не следует мешать А.М. Бордовичу, претендовавшему на избрание заведующим кафедрой общего и русского языкознания на филфаке. Вызванный в этой связи к ректору профессору Шмыгову Ф.П. я согласился с условием, что разработанные мною курсы по исторической грамматике и истории русского литературного языка останутся за мной.

Возвратившись из отпуска, я обнаружил, что мои друзья, бывшие сокурсники оставили меня с носом. Читаемые мною курсы без моего ведома были переданы избранному по конкурсу профессору Козыреву И.С. Возмущенный таким вероломством, прихватив конспекты лекций по вышеназванным курсам, я отправился к Лазаруку и спросил, почему вопрос, непосредственно касающийся меня, был решен без моего согласия. Он обосновал это принятое за моей спиной решение тем, что заведующему кафедрой лучше иметь нагрузку на том факультете, где находится возглавляемая им кафедра. Так как разрабатывать еще один курс было накладно, я отправился к ректору и попросил объяснить мне случившееся. Оказалось, что все было состряпано без его ведома. В результате вести кафедру общего и русского языкознания было поручено профессору Козыреву И.С., а товарищ Бордович был направлен на работу по повышению уровня подготовки преподавателей русского языка польской общеобразовательной школы при Ягеллонском университете в г. Кракове. Мне же ничего не оставалось, как разработать курс по введению в языкознание, читаемый на дефектологическом, дошкольном факультетах и факультете начальных классов. Позже я разработал курс по старославянскому языку, предусмотренный изменившимся учебным планом по дефектологическому факультету.

В основу разработанного мною курса по введению в языкознание была положена общепринятая, всесторонне обоснованная точка зрения, согласно которой человечество в процессе своего исторического развития использовало органы дыхательного аппарата, а также некоторые другие органы полости рта и носа для производства членораздельных звуков, используемых в качестве второй сигнальной системы, то есть как средства коммуникации. Муссируемую ныне теорию божественного происхождения языка нельзя признать достаточно аргументированной. Она в основном базируется на зафиксированном в Библии материале, представленном мифами и догматами еврейской и христианской религий. Один из первых фрагментов Ветхого завета относится к 13 ст. до нашей эры, и в нем говорится, что «первым было слово Бога».

Я стал практиковать проведение открытых лекций с сотрудниками кафедры с последующим их обсуждением. С учетом пожеланий сотрудников на каждый год составлялся план, в котором указывалась тема лекции и срок ее проведения. Посещая занятия, я обращал внимание на то, чтобы излагаемый материал отвечал предъявляемым требованиям в научно-теоретическом и методическом отношении, а также был доступен для понимания обучающихся. По трудоемким темам проводил показательные лекции сам. Одним из трудно воспринимаемых вопросов на уровне фонетики является понимание фонемы как смыслоразличителя в отличие от обычного звука речи с его параметрами. В своей лекции я на примере слов и словоформ типа мил, мыл, мул, мел, мол, мал, первый и третий компоненты которых одинаковы, показал, что носителями значения, то есть фонемами являются гласные [и], [ы], [у], [о], [а]. В словах милиция и ему подобных фонема [и] как эталон звука, находится под ударением, тогда как ее варианты в первом и третьем слогах, хотя и передаются на письме одной и той же буквой, звучат по-разному в зависимости от положения по отношению к ударению и от соседства согласных звуков, их мягкости или твердости и других присущих им артикуляционных особенностей. Трудности в основном были связаны с перестановкой занятий в связи с мнимыми болезнями некоторых преподавательниц, одну из которых студенты называли «умирающим лебедем».

Изрядно донимали абсурдные требования педагога-демагога, декана факультета, бывшего старшего политрука Нефедова, из кожи лезшего вон, чтобы добиться стопроцентной успеваемости по русскому языку. На разных заседаниях меня терзали в этой связи. Чтобы избавиться от таких домогательств я написал и поместил в институтской малотиражке статью в четыре полосы на всю страницу о специфике преподавания русского языка будущим преподавателям начальных классов. Меня оставили в покое не смотря на то, что проректор по учебной работе Лазарук М.А. получил замечание, так как научную статью такого объёма не следовало публиковать в институтской малотиражке. На обучение русскому языку отрицательно сказывался и практиковавшийся в пику мне и преподавателям кафедры субъективно произвольный подход к подведению итогов соцсоревнования между кафедрами факультета. С согласия декана его подручные разные голуби от педагогики, Боровые и Сизые, из года в год незаслуженно, без достаточных оснований первое место отдавали ведущей кафедре педагогики, второе – кафедре белорусского языка. Кафедре русского языка стабильно отводилось третье место даже в тех случаях, когда это явно не соответствовало действительности. Так, если у сотрудников кафедры и меня имелось по нескольку публикаций, то у отмеченных дутых передовиков показатели по научно-исследовательской работе равнялись нулю. Такая профанация хоть кого выведет из себя. Сотрудники кафедры потребовали от меня положить конец такому надувательству. Как заместитель по науке руководителя группы народного контроля, я написал и опубликовал опять-таки в институтской малотиражке статью по подведению итогов сотрудничества нашего педфака с соответствующими подразделениями Полтавского пединститута. Однако наделавшее много шума отмеченное сотрудничество в итоге свелось к тому, что заведующая кафедрой педагогики начального обучения, доцент Боровая перевела изрядное количество бумаги на прожектерские планы, а по подлежащей исследованию теме не было написано ни строчки.

Как известно, сор из избы не выносят, а потому, кроме непосредственных виновников отмеченного прожектерства, и мне досталось на орехи. Ректор даже потребовал от проректора по науке доцента Цедрика увольнения его по собственному желанию, как допустившего публикацию такой моей статьи. Дальше события развивались по пословице – куда конь с копытом, туда и рак с клешней.

Прежде всего до крайности обострились отношения с заведующим кафедрой белорусского языка Клочко А.М. Началось все с того, что я оказался невольным свидетелем проводившихся им занятий в кабинете моей кафедры. Поскольку занятия ни в научно-теоретическом, ни в методическом отношении не соответствовали предъявляемым требованиям, я после их окончания спросил его, как определить статус таких занятий: считать их практическими, лабораторными или консультациями то ли по языку, то ли по белоруской литературе. Чтобы получить положительную оценку студентки даже декламировали стихотворения. На мой вопрос последовал ответ смущенного преподавателя: «Усяго патрошку».

На одном из партийных собраний, которое в отсутствие секретаря партячейки и декана проводил Алексей Мартинович, на мое замечание он ответил: «Профессор Груцо в пике мне спросил, чем я занимался летом? Когда он грел пузо на озере Селява, я принимал вступительные экзамены». Используя свое право на замечание по ходу ведения собрания, я перед его окончанием решил постоять за чистоту русского языка и заявил следующее: «Выступающий товарищ Клочко в пику мне вошел в пике и спикировал пузом». В результате последовал непродолжительный гогот присутствовавших. В итоге я нажил заклятого врага, который в отместку сфабриковал фельетон и решил опубликовать его. Перед этим он с помощью своих сообщников, опубликовав фельетон, добился увольнения завкафедрой музыки Загороднева. В связи с разгоревшимся скандалом меня вызвали на заседание парткома института. Партийное руководство доподлинно знало подоплеку шитых белыми нитками облыжных обвинений и состряпанному фельетону не суждено было появиться в печати. Но на этом гонения не окончились. Уже во время заседания парткома три сотрудницы, недовольные замечаниями в связи с упущениями по работе, предвкушая, как им казалось, мое неминуемое поражение, пытались в мое отсутствие организовать заседание кафедры с одобрением принятого парткомом решения. Мое появление повергло их в недоумение. В дальнейшем я стал именовать эту троицу «толстомясой Антантой». Приехавшая на факультет секретарь парткома доцент Шульга Л.А. заявила хулителям, что вместо третирования честного коммуниста (вопрос ставился об исключении меня из партии) им следует по-настоящему заняться воспитательной работой на факультете. Пристыженные Клочко и компания (Адамович, Бекиш и Костян) для виду поджали хвост, но стали действовать тихой сапой. Доцент Рязанов, который был в курсе всех подспудных дел, предупредил, что против меня замышляются другие гонения. По линии народного контроля меня понизили в должности, перевели на должность заместителя председателя по науке педагогического факультета. Начались гонения по линии администрации с разбирательством на кафедре и факультете. Все это мне осточертело и, не ожидая переизбрания по конкурсу в сентябре, я подал заявление в июле с просьбой перевести меня на филологический факультет. Меня поддержал в этой связи профессор Булахов М.Г. сменивший на должности заведующего кафедрой теории и истории языка профессора Козырева И.С. Правда, в этой связи мне пришлось провести около ста часов лишних занятий с заочниками по исторической грамматике и истории русского литературного языка.

Мое решение, связанное с переходом на филфак оказалось для администрации педагогического факультета неожиданным. Даже доцент Нефедов, уволенный с должности декана, уговаривал меня остаться. Он ставил себя в пример, мол, не взирая на обиду, остался на педфаке. Доцент Костевич, исполнявший обязанности председателя группы народного контроля, просил меня вернуться на должность его заместителя по науке. Назначенный вместо меня профессор Киселев А.И. не справился со своими обязанностями. Я согласился при условии, что передо мною публично извинятся за допущенные по отношению ко мне оскорбления. Кстати, как потом оказалось, Игорь Алексеевич Киселев, которому я обеспечил защиту его докторской диссертации, заручившись поддержкой моих учителей академика Борковского В.И. и профессора Стеценко А.Н., как безропотный исполнитель больше всего устраивал ректора. Именно по этому ему и отдали предпочтение. Знающих и строптивых, умеющих постоять за себя и отстаивать свои убеждения, начальство, как правило, недолюбливает, не считаясь с пользой для дела. Уходя я предупредил И.А. Киселева, что не с его здоровьем лезть в осиное гнездо. Вышеназванная «толстомясая Антанта» довольно быстро спровадила его на тот свет. Примерно за год до его смерти мы встретились на остановке трамвая у вокзала. Я сидел на скамейке у окна трамвая, который остановился рядом со стоящим на остановке Игорем Алексеевичем. Заметив меня, он опустил глаза и не поднимал их, пока трамвай не тронулся. В течение одиннадцати лет, пока заведовал кафедрой, я, распределяя учебные поручения, старался учитывать его слабое здоровье и инвалидность. Пленные немцы, которых он пристрастился будучи подростком дразнить, подстроили ему ловушку. Он попал в лунку с кипящей смолой и лишился ступни правой ноги. Инвалидность сработала в его пользу при защите докторской диссертации. Как писал мне В.И. Борковский, ее не хотели признать соответствующей требованиям, так как его кандидатская диссертация была включена в докторскую. Учебник по русскому языку для студентов начальных классов по разработанному мною проспекту был написан и опубликован под его руководством.

Положение мое в это время усугубилось серьезной болезнью жены. Расположенный выше пупка желвак, который врачи в свое время побоялись удалить, оказался раковой опухолью, проросшей внутрь в связи с чем произошла закупорка фатерова отсоска, то есть протока желчного пузыря. Половинчатая операция свелась к тому, что проток вывели в другое место толстой кишки. Удаление закупорившегося фатерова отсоска у нас практиковалось только для социально значимых лиц на уровне первых секретарей и председателей обкомов. Как мне объяснили, операция была нецелесообразна, ибо кроме отсоска, необходимо было удалять желчный пузырь и часть поджелудочной железы. После одиннадцати месяцев лечения наша любимая Юзефа Станиславовна умерла 5 ноября 1983 года. За три дня до смерти я забрал ее домой. Вместе с сыновьями и ее старшим братом Людвигом Станиславовичем мы дежурили у ее постели. В сознание она пришла лишь ночью накануне смерти. Стала смотреть по сторонам. Я сказал ей, что она у себя дома. На это она ответила: «Ясно, а я думала…». Это были ее последние слова. Она надеялась на повторную операцию, которую предполагалось провести. Поскольку такая операция лишь могла подтвердить первоначальный диагноз, мы сочли ее нецелесообразной.

Как уже отмечалось, жизненный путь Юзефы Станиславовны не был усеян розами. Трагическая гибель безосновательно репрессированного отца Станислава Викентьевича, уход в течение девяти месяцев за парализованной матерью Марией Францевной и прочие перенесенные невзгоды не могли не сказаться на состоянии её здоровья.

Кстати, к сведению потомков, Мария Францевна, умершая в 1943, похоронена у тыльной стороны костёла на Кальварии, а на её памятнике значится, что рядом с ней покоится и Станислав Викентьевич, место захоронения которого как репрессированного неустановленно. Любил я свою Юзефу больше, нежели она меня. К сожалению, только после защиты мною докторской диссертации она по-настоящему стала ценить меня.

Летом 1982 года поженились наши сыновья Сергей и Игорь. Сноха старшего сына Татьяна привела нам внука Дмитрия, а у младшей Аллы родилась дочь Екатерина, по комплекции и красоте многое унаследовавшая от бабушки. Юзефа Станиславовна любовалась ими, особенно внучкой. Внуки Алексей Сергеевич и Андрей Игоревич родились в июле с разницей в десять лет (первый в 1984, а второй в 1994 году). На радость деду и родителям растут, слава Всевышнему, настоящими людьми. К сожалению, старший сын Сергей Алексеевич, защитивший кандидатскую диссертацию по физике полупроводников и прозябавший с безработной женой на нищенскую зарплату младшего научного сотрудника одного из академических институтов, отчаявшись эмигрировал в Новую Зеландию, где успешно занялся программированием. Татьяна Викторовна, уволенная из Института порошковой металлургии по сокращению штатов, поскольку ее специальность оказалась дефицитной, с распростертыми объятиями была принята на работу в Оклендский университет.

В средствах массовой информации время от времени политические деятели и корреспонденты сокрушаясь проливают крокодиловы слезы об утечке мозгов. За советское время была решена в основном проблема подготовки высококвалифицированных специалистов различной специализации. Многие из них, оказавшись после развала Советского Союза, как и мой старший сын у разбитого корыта, эмигрировали и сейчас работают на чужого дядю за приличную плату. Последнее время и у нас наступило запоздалое прозрение в этом отношении. Поговаривают о значительном увеличении зарплаты прежде всего научным сотрудникам и вузовским преподавателям с учеными степенями кандидата и доктора наук. Дай Бог, говоря по-белоруски, «чутае бачыць». Пока (весна 2007 года) дальше разговоров дело не дошло.

Младший сын Игорь Алексеевич пошел по моим стопам с той лишь разницей, что вместо филологии занялся историей. После защиты кандидатской диссертации по крестьянскому хозяйству Белоруссии в первой половине 19 века он занялся изучением истории московских трофеев Наполеона, преимущественно исследованием их судьбы на базе документальных отечественных и зарубежных, а также вещественных источников. В двух опубликованных монографиях (третья объемом около 500 страниц машинописи, сдана для опубликования в издательство) прослеживается путь московских трофеев Наполеона вплоть до сражения при переправе Великой армии через Березину. После нее след трофеев теряется, хотя общеизвестно, что за пределы страны они не попали, если не считать вынесенного в ранцах четырех тысяч полуживых завоевателей. В процессе исследования установлен состав московских трофеев Наполеона, с использованием обнаруженных при помощи миноискателя вещественных источников определено местоположение мостов через Березину, по которым переправлялись остатки деморализованной наполеоновской армии, а также памятников, возведенных в местах переправы и разрушенных впоследствии.

Много внимания уделяется в его исследованиях судьбе не только ценностей, но и вывезенных воинских реликвий как во время отступления завоевателей до реки Березины, так и после переправы через нее до границы Российской империи. Игорь Алексеевич продолжает исследования по отмеченной тематике, актуальность которой возрастает по мере приближения двухсотлетнего юбилея событий Отечественной войны 1812 года. Как отец я, естественно, искренне желаю ему больших творческих свершений не только в этом отношении.

Несколько слов о моем единственном племяннике, Конькове Владимире Михайловиче, которого я почитаю за сына. В 1975 году он окончил физический факультет нашего педагогического института в числе лучших выпускников. Занимался в драмкружке и мечтал о карьере артиста. При распределении отчасти из-за ложно понимаемого чувства патриотизма, скорее всего, как обозленный тяжелой судьбой вдовьего сына (вырос без отца), не стал настаивать на трудоустройстве в городе, согласился поехать туда, куда пошлют. Ну его и послали в такую глушь, где «Макар телят не пасвил». Съездив на место предстоящей работы, он разочарованный явился ко мне и подробно рассказал о своих злоключениях. Присутствовавший при этом доцент Витебского педагогического института Прищепа, который был мне кое-чем обязан, пообещал устроить племянника у себя на кафедре. Через пару дней я с Володей на мотоцикле отправились в Витебск с заездом по дороге к его матери и моей сестре Валентине. Накануне племянник после третьей попытки получил права на вождение мотоцикла. Первый раз экзаменатора, офицера милиции, не устраивала осторожность вождения, по второму разу – излишняя «лихость», мол, «лихачи нам не нужны». По третьему разу, убедившись, что «на лапу не получит», он поставил удовлетворительную оценку.

Доцент Прищепа своего обещания не сдержал, его слова оказались «пустым звуком в мертвом пространстве». Возвращаясь из Витебска мы попали в аварию. Остановившийся на обочине микроавтобус был подбит следовавшей за ним грузовой автомашиной. Как ни странно, но из всех пассажиров пострадали только мы двое. Трое суток пришлось провести в больнице Витебска. Сосед по палате примерно таких же лет, что и Володя, подговорил его прокатиться на стоявшей в коридоре каталке для транспортировки лежачих больных. С невероятным грохотом они съехали на пол этажа вниз и вовремя успели унести ноги. После столь удачно проведенного мероприятия, напарник полез к Володе целоваться и укусил его в щеку. На этом дружба с душевнобольным закончилась.

Но нет худа без добра. В больнице Володя познакомился с тяжело больным учителем физики вечерней школы из Орши, предложившим ему свое рабочее место. Так племянник оказался трудоустроенным. Около года до призыва в армию он проработал в этой школе учителем физики и одновременно заведовал кабинетом. Часть приборов и оборудования, наиболее подходящих для хозяйственных нужд, постепенно перекочевала в мастерскую отчима Егора Минаевича.

Летом 1978 года группе сотрудников института, в том числе и мне с Юзефой Станиславовной, представилась возможность в качестве туристов побывать в Болгарии. В Софии я прежде всего обратил внимание на величественный памятник царю-освободителю Александру II, которого на родине по тем временам не очень жаловали. Поражал своим великолепием и храм-памятник Александра Невского. Ознакомление с достопримечательностями и историей страны по пути из Софии в Бургос несколько смазалось тем, что в качестве гида при нашей группе выступала студентка второго курса Софийского университета, недостаточно подготовленная по русскому языку и истории своей страны. Мои вопросы ставили ее в тупик и доводили до слез. Ярче других запечатлелся в сознании Шипкинский перевал, на который я поднялся с остановками, считая ступеньки лестницы. Обозревая противоположный крутой склон горы, я не удивился тому, что атаковавшим туркам никак не удавалось овладеть им, отбивать их атаки в значительной мере помогала крутизна склонов. Запомнилось ознакомление с памятником советскому солдату. Предварительно нам раздали по машинописному экземпляру песни «Стоит под горою Алеша, Болгарии русский солдат». Мы с удовольствием исполнили ее вместе с болгарами. В то время память о подвиге русского народа, пожертвовавшего жизнью двухсот тысяч своих сыновей на освобождение Болгарии от пятисотлетнего турецкого ига еще крепко жила в сознании болгар. Полагаю, что такое не забывается и сейчас, после вхождения Болгарии в НАТО. Людская память священна, и об этом не следует забывать продающимся за чечевичную похлебку. В этой связи не может не вызывать заслуженного осуждения затеянное эстонскими холуями по указанию из Вашингтона осквернение захоронения советских солдат в Таллине, по надгробному памятнику получившее название «Бронзового солдата». Осуществленный под надуманным предлогом перенос его из центра города в специально отведенное для этого место на военном кладбище, наделал много шума в средствах массовой информации. Представьте себе, какой вой раздался бы в Европе и Америке, если бы это касалось американского «бронзового солдата».

Летом 1979 года вместе с женой мы были приглашены слупским воеводой Яном Стемпенем посетить его семью. По долгу службы ещё в 1975 году мне пришлось представлять к защите кандидатскую диссертацию его жены, Стемпень Х.К. «Развитие русской речи учащихся 5-6 классов школ Польской Народной Республики (на материале простого предложения)». Заодно довелось выступить в качестве первого официального оппонента. Отказаться от приглашения было бы невежливо. Кроме того, меня потянуло побывать в местах, где прошла моя служба молодым солдатом, а Юзефа Станиславовна рассчитывала встретиться со своими двоюродными братьями и сестрами, в свое время эмигрировавшими из Ракова и Воложина. Принимали нас надлежащим образом. Особенно импонировало полякам имя и отчество супруги, которую принимали за советскую польку. Был организован ряд поездок по ближним окрестностям, а именно: в этнографический музей под открытым небом одного из вымирающих племен западных славян, проживавших на побережье Балтики в районе Слупска. Неизгладимое впечатление оставило посещение движущихся под воздействием северных ветров в глубь материка горы сыпучих песков. У кромки моря в этой связи обнажились остатки поселений, ранее похороненных этой стихией. Не менее познавательным в этом отношении оказалось посещение музея-крепости Мальборк, как бывшей столицы Тевтонского ордена, а также художественного музея с его картинной галереей в Варшаве.

Надо отдать должное патриотизму поляков, прежде всего толстосумов из эмигрантов, которые жертвовали миллионы на восстановление разрушенных фашистами до фундамента дворцов, костелов и прочих строений, представляющих собой историческую ценность. Нашим нынешним олигархам взять бы с них пример. По части восстановления разрушенного во время войны и пришедшего в упадок под воздействием природных факторов у нас работы непочатый край. Досадно сознавать, что награбленное в результате так называемой прихватизации и нажитое «семьей» (автор имеет в виду Ельцина и его соратников) с ее приспешниками разных мастей за счет хищнической эксплуатации природных богатств, пускается в распыл и проматывается ими. Земля, ее недра, леса и воды принадлежат всему народу, а потому давно пора навести порядок по части использования дарованного природой с учетом от каждого по способности, каждому по труду.

Хулители советского прошлого предпочитают этого не вспоминать, а ведь худо-бедно неукоснительно соблюдались права граждан на труд и отдых, бесплатное образование и лечение, получение квартир. Страшно подумать до чего дошла эксплуатация трудового человека, если сплошь и рядом целые трудовые коллективы вынуждены устраивать голодовки, чтобы получить ими заработанное. Взяточничество, воровство, мздоимство, коррупция, проституция и прочие порочные язвы капитализма в пределах бывшего Союза ССР расцвели маковым цветом. И никто с ними по настоящему не борется, за исключением разве что белорусского президента А.Г. Лукашенко. Во время ельцинского беспредела он воспрепятствовал приватизации за бесценок государственных предприятий как объектов всенародной собственности и тем самым заслужил уважение народа. Недаром в пику опростоволосившемуся Ельцину по российским просторам как требование к правящим кругам гуляла поголоска: «уберите алкаша (алкоголика) и поставьте Лукаша».

К сожалению, в настоящее время наблюдается выборочная приватизация с учетом рыночной стоимости. Народу от этого не легче, так как самопожертвование его, обусловленное галопирующей инфляцией и двойной деноминацией, сбрасывается со счетов.

Неоспоримой заслугой Лукашенко перед народом является газификация Мозырского и Пинского Полесья и северных районов Витебщины, а также стремление наладить торгово-экономические отношения со странами как ближнего, так и дальнего зарубежья. Опять-таки палка о двух концах. Неумеренный экспорт не всегда дает ожидаемый положительный эффект. Цены на продукты питания на внутреннем рынке неукоснительно ползут вверх и в итоге не за горами третья деноминация.

Вызывает нарекания особенно за рубежом авторитарный стиль управления. Обведя в свое время вокруг пальца руководство парламента (небезызвестную мордастую, горластую, заикастую и кособрюхую оппозицию), президент Лукашенко предпочитает издавать декреты и указы, которые затем подлежат утверждению парламентом. Большинство народа, потерявшего каждого четвертого в минувшей войне, такой стиль руководства (лишь бы не было войны) вполне устраивает. При этом по отношению к властям придержащим народ не может не учитывать того, что во всех сферах жизни в Белоруссии ныне и в перспективе положение гораздо лучшее, нежели у наших соседей с их хваленой демократией.

Импонирует народу его отношение к явным и тайным врагам, от нелицеприятной критики Буша и иже с ним, до отечественных олигархов и их покровителей. Правда, лишняя невоздержанность мешает достижению поставленной цели по воссозданию союзного государства в прежних границах на новой рыночной основе. Одной дружбы народов в качестве цементирующего фактора, как выяснилось, недостаточно (дружба дружбой, а табачок врозь). Кроме того, критика не в бровь, а в глаз не всегда срабатывает. Нельзя не учитывать и роль оскорбленной личности в истории. Не делает ему чести и наблюдаемая непоследовательность, имеющие место метания и колебания. Конечно, Запад готов принять Белоруссию в свои объятья, но без Лукашенко. Простой народ не может также не учитывать того, что независимость от России пагубна, а потому неприемлема, ибо её, а равно так называемый суверенитет, нельзя использовать вместо бензина для заправки автомобилей.

Идея добывать газ и нефть в Венесуэле и Иране с реализацией добытого на месте выгодна и потому вполне приемлема, но ввозить углеводородное сырьё через Прибалтику и Украину из источников, находящихся за тридевять земель от страны для внутреннего потребления и переработки – это чистой воды утопия. Так что, как ни верти, с Россией нужно объединяться на приемлемых условиях, и чем раньше, тем лучше.

На Западе в средствах массовой информации белорусов и в хвост и в гриву поносят за безразличие к правам человека. При этом не учитывается, что к разным правам у нас относятся по-разному. Невысоко котируется, например, отношение к свободе слова даже в печати. Ведь такое хваленое право вместо масла на хлеб не намажешь. В ряде случаев такую свободу и поношение всего и вся трудно разграничить. Иное дело продолжающееся с помощью карманного парламента лишение ряда людей заслуженных льгот. Они использовались предшествующим руководством страны, как средство поощрения трудящихся: производить больше и делать лучше. Лишение этого стимула, подрывающего вековые устои отношений хозяина и его работника, а если брать шире, государства и народа, может дорого аукнуться в дальнейшем. Новоявленные националисты в угоду своим хозяевам из-за бугра называют наше государство полицейским, утверждая, что у нас участковый милиционер получает зарплату больше дипломированного профессора.

Несколько строк в дополнение к сказанному о поездке в Польшу. Во время одного из разговоров я спросил у пана Яна, можно ли что-либо узнать о судьбе Стефана Марчинского, с которым я работал на хозяйстве бауэра во время войны. Он заявил, что попытается навести справки. Однако это оказалось связанным с рядом неприятностей и ему, и мне. Он организовал нам круиз по Польше на легковом автомобиле с заездом к двоюродным сестрам жены, Евгении проживавшей в Торуне и Ромуальде в Быгдоще с ночевкой у каждой из них. По пути в Варшаву мы прихватили, гостивших у Ромуальды двоюродного брата супруги Феликса с его женой. Отобедов у них, направились к проживавшему в Варшаве двоюродному брату Вацеку Лукашевичу, полковнику в отставке. Вместе с Ярузельским они служили в одном полку и командовали ротами. Карьера его преждевременно закончилась в связи со следующими обстоятельствами.

Их отцом, уроженцем Ракова, была вывезена часть накопленного золота. Вторая часть была закопана возле дома, в котором они проживали. Его старший брат Янек Лукашевич несколько раз приезжал в Минск, но не ради того, чтобы погостить у нас. Однако, поскольку откопать спрятанное не представлялось возможным, он поручил это дело своим двоюродным братьям по линии матери, которые успешно справились с поручением. Обосновавшись в Польше и разбогатев, они вместо золота показали Янеку комбинацию из трех пальцев. После смерти отца встал вопрос о разделе припасенного между братьями и сестрой Марысей. Мать, которая благоволила старшему сыну и недолюбливала вышедшего в люди меньшего, заявила, что точно не знает, где муж спрятал золото. Пришлось Вацеку взять в воинской части миноискатель. Проверяя указанный матерью участок, он ничего не обнаружил.

По его рассказу брат Янек сидел неподалеку на пеньке, а мать находилась возле него. Ничего не подозревая, Вацек случайно включил миноискатель именно у пенька. Тайное стало явным. Это взбесило старшего брата, который набросился на младшего с кулаками. Пришлось делиться наследством. Жадность фраера сгубила. Вскоре от переживаний Янек упал лицом ниц и не поднялся. Вацек при сестре Марысе высказал предположение, что часть драгоценностей была при умирающей в больнице матери. Однако его сестра заверяла Юзю, что если что и было, то воспользовалась им не она, а сиделки у постели умирающей. Золотые монеты русской чеканки Вацлав затем поменял у еврея на золотую цепь и другие предметы из сусального золота. Весь этот солидный набор драгоценностей он держал в руке, видимо, в расчете на то, что мы заинтересуемся ими. Но вопреки его ожиданиям, мы остались равнодушными.

Чтобы сгладить неприятную ситуацию, я обратил внимание присутствующих на орден Виртути-Милитари (отставной полковник был при орденах). На лицевой поверхности этого ордена, которым награждали только за военные заслуги, выгравировано два меча. Я заметил, что это знак памяти о тех двух мечах, которые магистр Тевтонского ордена Ульрих фон Юнгинген через парламентеров передал Ягайло и Витовту, вызывая их на бой. Внимательно выслушав, Вацлав назвал меня эрудитом, а напряженная ситуация разрядилась.

Предполагалось посещение двоюродного брата супруги Казимира (Казика), проживавшего в окрестностях города Зелена-Гура. Следовало также отвезти домой гостившую у брата Марысю и заодно ознакомиться с Краковом, побывать в его музеях. Но учитывая обострившиеся после нашего визита отношения в семье Лукашевичей, а также брожение умов и всплеск антисоветских высказываний, началом которому послужил визит папы Иоанна-Павла II на родину, мы решили прямо из Варшавы направиться домой. Чужая страна – потемки, и Польша в этом отношении не исключение. В корне ошибочным является расхожее у белорусов утверждение, что курица не птица, а Польша – не заграница. По возвращении Юзя, как нельзя больше довольная поездкой, рассказала братьям Людвигу и Викентию о своих впечатлениях, о встречах с двоюродными братьями и сестрами по женской линии (два брата и три сестры).

В конце следующего 1980 года мне, как высокооплачиваемому специалисту предложили принять участие в морском круизе по странам Юго-Восточной Азии. Вместе со мной в путешествии из преподавателей института приняла участие доцент Завадская и ее муж. Путевка стоила 1550 рублей, но она оправдалась дважды. До Москвы мы добирались поездом. С Москвы до Хабаровска – самолетом, при этом перелет оказался сокращенным на пару часов, так как летели навстречу движущемуся на запад солнцу. Из Хабаровска до Владивостока опять-таки ехали на поезде.

Круиз с советскими туристами (пять групп, включавших около трехсот человек, в том числе и 42 белоруса) по странам Юго-Восточной Азии на теплоходе «Феликс Дзержинский» начался в 21.00 27 ноября по выходе из Находки через Сангарский пролив с первой остановкой в Токио. Из экскурсий по городу больше всего запомнилось посещение в парке Уэно японских храмов с предварительным обкуриванием, посещение «Кокуей театр» с актрисами в трико (у нас такое еще не практиковалось), а также пивзавода, работавшего на привозном хмеле и ячмене. Удивил токийский рыбный рынок с его разнообразием даров океана, а равно обед в ресторане «Темпура». К некоторым блюдам, неизвестного происхождения, многие из нас так и не притронулись. Подаренные нашими женщинами японкам вышивки и поделки с восторгом рассматривались и обсуждались ими, не взирая на наше присутствие. Вечером 2 декабря мы оставили Токио.

В каюте на четверых, которая находилась на середине корабля, а потому амплитуда колебаний при килевой качке по сравнению с носом и кормой его была сравнительно небольшой, кроме меня, помещались Ильин Н.М. – декан одного из факультетов нархоза (мой ученик – выпускник 1954 года), его заместитель Бесман В.А. и Кузнецов А.А. – массовик, попутно исполнявший и некоторые другие обязанности. С грустью покидая Токио, мы на ночь глядя приложились к бутылке, но распили не всю. Так как во время качки бутылка с остатками водки упала, мы потом шутили, что хоть на время ублажили океанскую стихию.

После Токио зимнюю одежонку пришлось на время упаковать. Я еще во время перехода по Японскому морю облюбовал самую верхнюю нежилую палубу, на которой обнаружил гимнастические снаряды, а потому не без удовольствия стал заниматься гимнастикой с гантелями. Создавалось впечатление, что ты один среди безбрежных просторов океана. Наши досужие женщины разыскали меня и стали туда наведываться. Но претенденток было несколько, а потому ничего из ряда вон выходящего не могло получиться, так как они мешали друг другу. К тому же сосед массовик поделился новостью, что белянка «дала врачу», а потому я решил держаться подальше от греха.

Жизнь во время круиза протекала в соответствии с требованиями того времени. Кроме руководителя, бывшего полковника, был избран парторг, были определены группы по шесть человек каждая с тем, чтобы, присматривая друг за другом, не затерялись, а также распределены обязанности каждого по подготовке художественной самодеятельности. В этой связи я заявил, что не собирался ехать за тридевять земель, чтобы играть роль горохового шута. Чтобы отвязаться от назойливых уговоров, согласился по памяти рассказать о Белоруссии и Цусиме. Сообщения транслировались по корабельной радиосети.

Не обошлось и без курьезов. Три одессита, оказавшиеся возле автомата с напитком, решили испытать его. Вместо жетона сунули в прорезь двадцатикопеечную монету. Автомат, пожужжав некоторое время, выбросил ее к разочарованию незадачливых мошенников и на потеху японке, наблюдавшей за таким предприятием. Используя жетон, она решила угостить понравившихся ей предприимчивых парней, которые, поблагодарив за любезность, ногтем разметили на бутылке, сколько кому выпить. И опять-таки на потеху японке, придерживаясь размеченного по очереди опорожнили бутылку. Не смотря на скрупулезность по отбору желающих для поездки за границу, всего все равно предусмотреть нельзя, хоть что-нибудь да вылезет наружу.

По пути в Манилу пересекли тропик Рака. По корабельному радио было объявлено, что легче всего его наблюдать по правому борту. Некоторые наши женщины клюнули на такую затравку. Интересно, чему их учили в школе? Во время автобусной экскурсии по Маниле мы были озадачены сообщением, что красивая женщина за проезд не платит (изящность местных женщин объясняется изрядным поеданием незрелых фруктов манго), некрасивая платит двойную цену, а толстая – в три раза больше. Непонятно, почему такое оригинальное новшество борьбы с ожирением до сих пор не получило широкого распространения.

Конечно, из окна автобуса трудно судить об экономическом уровне страны. Когда об этом спрашивали обитателей ее, некоторые из них со смехом отвечали, что у них на одного раба (работающего), три прораба и все при деле. Полевые работы по посадке риса ведутся вручную. Однако это не мешает снимать на низинных полях по три урожая в год. Капитальных строений даже в столице не много. В провинции преобладают ветхие строения из дерева, белого и серого камня, а также хижины из бамбука. Если японцы выдержаны и невозмутимы, то филиппинцы доброжелательны и подобострастны. Как в Китае, у всех косы.

Во время поездки по острову Лаусону, поразила роскошная, воистину райская природа. Трехъярусный тропический лес, даже отвесные скалы покрыты произрастающим зеленым мхом. Неизгладимое впечатление оставила поездка на лодках типа каноэ по порожистой реке к ее истоку, огромному по размерам и силе фонтану. Некоторые женщины визжали от страха, чем не преминули воспользоваться сопровождавшие их мужчины, поддерживая их за проблемные места или около того. Усевшись на носу лодки, я, естественно, был лишен такой возможности.

Из достопримечательностей Манилы больше других запомнился памятник вождю дикарей Лапу-Лапу, слопавшему Магеллана, памятника которому, если он есть, нам не показали.

По мере приближения к экватору температура морской воды, а равно воздуха при плотно затянутом облаками небе была примерно одинакова. В районе Кучинга (порт на южной оконечности острова Борнео, ныне Калимантан) она равнялась соответственно 27 и 26 градусов выше нуля по Цельсию. За время полусуточного пребывания (с 8.00 до 14.00 11 декабря) по-настоящему ознакомиться с городом и его окрестностями практически было невозможно. Кучинг – город чистый и благоустроенный. Посетили китайский ресторан, затем осмотрели национальный этнографический музей, мусульманскую мечеть и китайский буддистский храм. Поездка в глубь острова заняла примерно час с четвертью. Дорога все время петляла по горам вдоль русла реки. Длинные дома аборигенов, построены на высоких сваях. Вместо лестниц использовалось бревно с вырезанными ступеньками как предохранение, исключающее проникновение змей. Жаркий и влажный климат обуславливал особенности жизни и быта. Практически не было нужды в капитальных постройках для жилья и теплой одежде, а также заготавливать впрок продукты и корм для скота.

У аборигенов был вплоть до окончания Второй мировой войны варварский обычай носить привязанные за волосы к поясу черепа убитых врагов. Женщины предпочитали тех из мужчин, у которых таких трофеев было больше. По видимому, это одно из проявлений естественного отбора, как процесса развития живой природы. В качестве сувениров туристам предлагали купить высушенные и сморщенные человеческие головы величиной с теннисный мяч с искусно извлеченными костями черепа. Смотреть на такие сувениры без содрогания было вряд ли возможно. Я не мог не обратить внимания на то, что две переводчицы, наша и местная, приставленная к нашей группе, разговаривая по-английски с трудом понимают друг друга. Потехи ради, я стал задавать им разные каверзные вопросы, выясняя которые, они, кроме английского литературного и его местного диалекта, использовали язык жестов как добавочное средство обмена информацией.

По пути следования в Сингапур проводился связанный с символическим пересечением экватора (на самом деле мы до него не добрались) праздник Нептуна. По сравнению с надоевшей и низкопробной балаганной самодеятельностью он был организован с размахом и проведен оригинально. По велению владыки морей, выступавшего с трезубцем в руках, и его дочери Кикиморы разные подручные им пираты, черти и прочая нечисть подурачились всласть. Это особенно нравилось женщинам, которых хлебом не корми, а дай повозиться с мужчинами. Их хватали за руки, за ноги и прочие места, мазали краской, тестом и бросали в бассейн. Я еле отбился, заявив, что, начиная с Токио, регулярно, спасаясь от жары, по нескольку раз в день, окунаюсь в корабельный бассейн. Испачканную рубашку вечером пришлось мыть.

После захода солнца мы приплыли в расположенный на острове город-государство Сингапур. С утра в силу того, что тринадцатое число не годилось для совершения покупок, отправились на экскурсию по городу с посещением сада тигрового бальзама. Заснять ничего не удалось, так как фотоаппарат, которым меня снабдил сын Сергей, вышел из строя в связи с выпадением какого-то винтика. Посетили также Сингапурский ботанический сад, в котором как вкрапления сохранились уголки первозданной природы, аквариум с более чем четырьмя с половиной тысячами тропических рыб. В зоопарке я впервые увидел белого медведя, носорога, пантеру, пуму, барса, ягуара, леопарда, розового фламинго, разных антилоп, винторога и ряд других животных и птиц.

При посещении театра определенный интерес вызвали исполнение индийского танца, отрывка китайской оперы с рядом стилизованных движений, а также танец заклинателя змей. День 14 декабря, по мнению корабельного комментатора, должен был стать решающим. От него зависело связанное с реализацией валюты настроение каждого из нас вплоть до конца круиза. С утра нам поменяли 45 американских долларов на 90 сингапурских, за которые я приобрел ковер, стоимостью примерно в шестьсот советских рублей, два мужских и два женских складных зонтика, солнечные очки и кое-какую другую мелочь. При посещении магазина не обошлось без неприятностей, так как профсоюзный деятель из Запорожья вместе со своей подружкой занялись воровством. Она держала прислоненный к прилавку открытый ридикюль, а он сбрасывал в него разложенные на прилавке очки. Заметивший это хозяин вызвал полицейского, но до скандала связанного с обыском, дело не дошло. Таким проходимцам следует воздавать должное и после возвращения домой.

Примерно через сутки после оставления Сингапура утром 16 декабря мы вошли в реку Сайгон, в 50 милях от устья которой находится город того же наименования, переименованный в Хошимин. Не учитывая того, что до 1976 года здесь господствовали американцы, мы приветствовали вьетнамцев. В ответ на наше приветствие с берега и проплывавших джонок что-то кричали, скорее всего ругательства, и показывали кулаки. По берегам крайне бедная растительность, так как вся пойма время от времени затапливается. Сайгон – город велосипедов. Наши львовские автобусы использовались без кондиционеров.

Как результат войны и долгого присутствия американцев в Сайгоне карточная система. В четырехмиллионном городе четыреста тысяч безработных, пятьдесят тысяч наркоманов, шестьдесят тысяч проституток и около двухсот тысяч беспризорных детей. Родители не хотят отдавать детей в школу, заставляют их подрабатывать, самим содержать себя. Нам организовали экскурсию в пионерский лагерь, который с учетом истинного состояния заботы о детях расценивался нами как явная и неприкрытая показуха. Десятки тысяч детей, отличающихся цветом кожи и высоким ростом, от оккупантов.

Как память о них остался построенный ими президентский дворец из материалов, привезенных из штатов. 30 апреля 1975 года сайгонское правительство было арестовано в этом дворце, а президент, подписавший акт о безоговорочной капитуляции, с крыши дворца на вертолете отбыл в Америку. Переименованный сначала в дворец независимости, а затем единства он используется как место собраний. В ожидании начала экскурсии по осмотру мы втроем сидели у входа на его ступеньках. Три женщины вьетнамки, прогуливавшихся по прилегающему парку, неожиданно направились к нам, демонстративно разглаживая складки одежды на округлых частях тела. Когда же также неожиданно выскочивший из-за куста вооруженный вьетнамский солдат что-то крикнул им, они бросились в разные стороны.

Из других событий, достойных упоминания, следует отметить посещение пальмовой плантации. Каждому туристу выдавали по одному кокосовому ореху. Но поскольку в образовавшейся толчее наши бессовестные бабенки умудрились отхватить по нескольку плодов, многим, в том числе и мне, пришлось ожидать, пока подбросят следующую партию. Кроме отмеченного, и ранее упоминавшихся случаев такого недостойного поведения участниками круиза за пределами страны, следует отметить смахивание туристками из Куйбышевской группы бананов в ресторане Кучинга, передачу некоторыми, сговорившимися женщинами, по конвейеру незаметно прихваченных вещей женского и детского трикотажа в Сингапуре. Выходит, что тщательный отбор отъезжающих за бугор туристов с тройными подписями ответственных лиц по административной, партийной и профсоюзной линии, это бесполезная трата усилий и времени. Думали как лучше, а получилось как всегда.

Осмысливая прискорбное поведения во время круиза наших советских туристов, я пришел к выводу, что отчасти оно объяснялось нехваткой продуктов питания. В первую очередь это относится к периферии, где у стесненного в денежных средствах руководства не было возможности наладить их массовое производство. Не случайно приезжающие к нам иностранцы удивлялись, что при пустых полках в магазинах холодильники жителей заполнены до отказа салом, мясом, сливочным маслом, творогом и так далее. В районных центрах Белоруссии, несмотря на перекупщиков, взвинчивающих цены, мясные и молочные продукты можно было приобрести дешевле, нежели в минском магазине.

В этом я неоднократно убеждался, посещая своих сватов Марию Иосифовну и Сергея Яковлевича Блиновых, проживающих в городе Несвиже. На картошке с приусадебного участка и отрубях, а также на бесчисленных буханках черного хлеба, каждая их которых стоила 14 копеек, при средней зарплате 120-150 рублей в месяц, они в советское время выкармливали ежегодно двух свиней на сало весом не менее центнера каждая. К салу была баранина, так как на год случалось резать по две-три овцы, а потому в мясных продуктах не было недостатка не только у них, но и в семьях их сына Михаила и дочери Аллы, моей младшей снохи. Кое-что перепадало и мне, за что я искренне благодарен поныне.

В дореволюционной России работающий профессор в течение года мог посетить Париж, отдохнуть месяц в Крыму и содержать кучера и кухарку. Для нас такой уровень жизни пока недосягаем. В этой связи закономерно встает вопрос, нужна ли была народу хваленая революция со всеми вытекающими последствиями. Стоит также задуматься над тем, что государство, в котором интеллектуальный труд оплачивается ниже физического, рано или поздно обречено.

Бесспорно, производство продуктов потребления в Белоруссии наладилось и увеличилось. Беда в том, что мы по дешевке вынуждены поставлять их в Россию в уплату за углеводородное сырье, а вместо благодарности наши русские друзья привередничают, мол, белорусский сахар не сладкий и т.д. и, вставляя подобные палки в колеса, подрывают основы хозяйственной деятельности в нашей республике. Скорее всего, это делается в отместку за то, что Белоруссия не желает войти в состав России на правах Татарстана. Смех сквозь незримые миру слезы.

Для улучшения плачевного состояния вьетнамкой экономики нам пришлось поменять около ста рублей на местные донги, которые следовало истратить на покупку вьетнамских сувениров. Я приобрел несколько безделушек из серебра, а мои соседи по каюте Бесман В. и Ильин Н. – полуметровые по высоте вазы из обожженной глины. Первый из них, чтобы сохранить вазу, положил ее к стенке, а сам лег с краю. Наутро некоторые остряки потешались, мол, Бесман переспал с вазой. Страдая от морской болезни, голодный он пролежал так на левом боку около недели вплоть до Находки.

При изрядной качке, которая ощущалась на реке еще до выхода в океан, наша белорусская группа демонстрировала подготовленную ей так называемую художественную, скорее от слова «худо», самодеятельность. Мой рассказ о Белоруссии, ее истории, природе, жизни и быте народа, записанный на пленку, транслировался по корабельной радиосети. Штормы, четырежды сменявшиеся, сопровождали нас на обратном пути. Особенно тяжелый длительный шторм настиг нас на выходе из Тайванского пролива. При таком шторме корабль должен двигаться на встречу набегающей волне, соизмеряя свою скорость с ее скоростью. Пришлось поменять направление с северного на западное, вместо Японии в направлении на Китай, с которым в то время обострились отношения. Бортовая качка грозила перевернуть корабль. Так как ветер менял направление с северного на северо-западное, а потом опять на северное, соответственно менялся и курс корабля. В связи с отмеченными осложнениями мы потеряли в море целые сутки, а потому наше место на рейде в Нагасаки, в основном для ознакомления с результатами ядерной бомбардировки города, было занято. Нам в этой связи приказали через Цусимский пролив возвращаться в Находку. Запланированное девятичасовое пребывание в Нагасаки не состоялось.

В течение почти десяти дней обратного пути три четверти туристов и некоторые члены команды страдали от морской болезни. Эти несчастные голодали, так как стоило проглотить кусочек чего-нибудь, начиналась тяжелая рвота, человека буквально выворачивало наизнанку. Для не страдающих от морской болезни, в том числе и меня, в отношении питания, как говорится, была лафа. Передвижение по мокрой палубе, естественно, было ограничено, ибо поскользнувшись можно было загреметь к акулам.

Особо следует отметить, что при повороте корабля, чтобы избежать бортовой качки, ударившей волной было выбито стекло из иллюминатора каюты, в которой находились белорусские женщины. Когда мы прибежали на звон разбитого стекла, команда уже задраила иллюминаторы по левому борту. Наши перепуганные женщины стояли в ночных рубашках, не замечая того, что находятся в присутствии мужчин. После прохождения таможенного досмотра мы поездом отправились в Хабаровск. Попытка, предпринятая проводницей с ведома руководителя группы сорвать с каждого из туристов по рублю якобы за проезд была пресечена. Всем осточертело его беспробудное пьянство. Из Хабаровска, погрузившись в самолет после захода солнца, летели вслед за ним по северному маршруту, и прилетели в Москву в середине ночи, которая по продолжительности оказалась равна суткам. В поезде на Минск делились впечатлениями и переживаниями. По мнению большинства, это был круиз на выживание, а в отношении меня, кроме того, это был, бесспорно, положительный ответ решившим проверить меня как патриота и гражданина своего отечества. По приблизительным подсчетам приобретенные вещи, бесплатное питание в течение месяца, стоимость проезда и перелета в два конца, а равно масса полученных впечатлений по меньшей мере в два раза превысили затраты на путевку. Я только сожалел, о чем телеграфировал домой, что со мной не было моей любимой жены.

В следующем 1981 году я решил проверить, чем так прельщают преподавательниц кафедры заграничные поездки, связанные с повышением уровня подготовки по русскому языку преподавателей местных общеобразовательных школ. Материальная выгода от таких поездок превратилась в яблоко раздора между претендующими на них преподавательницами кафедры. Что касается поездок со студентами на работу в колхоз по уборке картофеля, все отказывались наотрез, ссылаясь на болезни. Пришлось ехать самому. Когда весной меня стали справшивать, кого решено командировать в этом году для работы на курсах, я ответил, что впредь будут ездить только те, кто не отказывается сопровождать студентов на сельхозработы. За границу я решил поехать сам. Мотивировалось это мое стремление необходимостью ознакомления с опытом такой работы с последующим использованием его при подготовке учителей начальных классов.

Прикомандированный к группе сотрудников разных кафедр я в течение месяца работал в качестве рядового учителя по специально разработанной программе в г. Комарно (Чехословакия). По каждой теме я советовался с поднаторевшими в этом деле преподавательницами, но ничего принципиально нового ни в научно-теоретическом ни в методическом отношении не обнаружил. Моя лекция на тему «А.С. Пушкин как основоположник русского литературного языка», прочитанная по памяти для всех участников курсов (обучающихся и преподавателей), была ими одобрена. Кроме того, ознакомившись с учебником по русскому языку для 5-го класса основной школы ЧССР, я написал рецензию «Удачного старта в мир русского слова» и заодно оставил в издательстве «Slavia» две статьи по славистике, опубликованные несколько позже. По мнению моих соучастниц, я оказался компетентнее их по части реализации вознаграждения за работу в местной валюте. Я купил люстру с девятью лампочками, расположенными в два яруса (шесть в нижнем и три в верхнем) и висюльками из богемского стекла, а также джинсы для сына и кое-что из мелочей. Благодарные ученицы подарили в запечатанной коробке набор бокалов (всего шесть штук). Я решил везти коробку нераспечатанной, но не тут-то было. За сутки до отъезда ко мне, проживавшему в отдельной комнате, зашла одна «гарна украинска жинка» и то ли по личной инициативе, то ли по поручению свыше, не спросив моего согласия, распечатала коробку. При этом она заявила, что мне крупно повезло, так как из преподавательниц никто ничего более ценного в подарок не получил. Я ответил, что «даренному коню в зубы не смотрят». Не довольствуясь произведенным осмотром, она схватила джинсы и принялась перед зеркалом их примерять. Дело окончилось тем, что я оказался в ее объятиях со всеми вытекающими последствиями. Назавтра я улетел в Москву самолетом, а она поездом, так как проездной билет был куплен заранее. Не знаю, каким образом, но о случившемся стало известно сопровождавшему нас сотруднику госбезопасности. На моих заграничных поездках был поставлен жирный крест и не менее внушительная точка.

Из экскурсий запомнилось посещение музея А.С. Пушкина в имении сестры Натальи Николаевны, жены австрийского посла в Петербурге. Одна из москвичек восторгалась преданностью Натальи Николаевны, что, учитывая ее заявление «как мне надоели твои стихи», весьма сомнительно. Я подвел восторгавшуюся сотрудницу, а с ней и некоторых других к стенду. На одной из помещенных на нем фотографий жена поэта вместе со своей сестрой и другими родственниками запечатлена в компании Дантеса. Наступившее разочарование трудно передать словами. На государственных экзаменах в БГУ обсуждалось дипломное сочинение на схожую тематику. При его обсуждении как председатель ГЭК я обратил внимание доцента Лапидуса на эту фотографию. Он отнесся к сказанному мной с недоверием. Как говорится, доверяя – проверяй, учитывай не только фамилию, но и инициалы. Занявшись проверкой, вышеназванный преподаватель установил, что в запечатленной на фотографии компании находился не Жорж Дантес, а его брат. Справедливость восторжествовала, не могла любимая поэтом жена находиться в одной кампании с его убийцей.

Оказавшись на одной кафедре с моим учителем, профессором Булаховым, мы сработались, понимали друг друга и помогали один одному. Кроме учебной работы, я продолжал заниматься разработкой двух вышеназванных фундаментальных тем, в целом выполняя две годовые нормы при одной зарплате. Лишённый возможности выступать на симпозиумах по лингвистике за пределами страны, я, стремясь наверстать упущенное, по максимуму стремился использовать возможности внутри её. Участвовал в работе научных конференций разного уровня по различным проблемам русистики, белорусистики и славистики в сравнительно-сопоставительном плане, проходивших в Москве, Рязани, Иваново, Волгограде, Смоленске, Киеве, Днепропетровске, Житомире, Минске, Витебске и Гродно. К более значительным по обсуждаемой тематике следует отнести такие из них, как Словообразование и номинативная деривация в славянских языках (Гродно, 1982 и 1989), Совещание по общим вопросам диалектологии и истории языка, посвящённое 60-летию образования СССР и 40-летию победы под Сталинградом (Волгоград, 1982), Актуальные проблемы исторической лексикологии и лексикографии в восточнославянских языках (Днепропетровск, 1985).

В 1992 г. мне и сопровождавшей меня преподавательнице Менжинской А.В. с трудом удалось получить оплачиваемые командировки, как приглашённым на конференцию в связи с чествованием проф. Собинниковой В.И. Чтобы не клянчить и не кленчить, пришлось ограничиться участием в конференциях, проводимых непосредственно в Минске, что практикуется мною и ныне. Всего в отечественных и зарубежных изданиях мною опубликовано свыше 150 работ разного профиля и объёма (монография, учебники и учебные пособия, научные статьи, рецензии и др.). Одиннадцать из моих аспирантов подготовили и успешно защитили свои кандидатские диссертации.

Свыше тридцати раз выступал в качестве первого официального оппонента, являлся членом ученых советов по защите при Минском пединституте и Институте иностранных языков, а также членом экспертного совета в Белорусском государственном университете им. Максима Танка.

Попутно в течение больше десяти лет по приказу министра просвещения республики работал поочередно председателем Государственной экзаменационной комиссии на стационаре, заочном и вечернем отделениях филфака БГУ. На вечернем отделении по специальности белорусский язык обучались официанты, повара, секретари и прочие, которые не собирались работать в школе. По заявлению члена комиссии профессора Гилевича Н.С., некоторые из таких выпускников до поступления в университет знали больше, чем при его окончании. В своем отчете я отметил, что обучение таких специалистов следует продолжить повторно, начиная с первого курса. Вызванные в министерство для объяснения представители администрации факультета обиделись и больше меня на государственные экзамены не приглашали. Выходит, я наказал сам себя. Однако нельзя поступаться принципами.

В 1998 году вышел в свет последний, пятый том «Лексiчнага атласа беларускiх народных гаворак», а в 2000 году некоторые составители этого фундаментального труда были удостоены присуждения Государственной премии Республики Беларусь. Премию получили только шесть сотрудников Института языкознания им. Якуба Коласа Национальной академии наук. Из четырех сотрудников нашего университета, в течение ряда лет работавших по составлению этого труда (кроме меня, участвовали доценты Михайлов П.Н., Кравченко З.Ф. и профессор Стариченок В.Д.) никто премии не получил. При этом не было принято во внимание, что в отличие от своих академических коллег, получавших зарплату и премии за выполненную работу, мы по сути дела работали даром, без дополнительной компенсации, так как платили нам за обучение и воспитание студентов. Получилось как всегда: одним бублик, другим дырка от бублика. Нас, вузовских работников, только настойчиво призывали заниматься фундаментальными исследованиями, а в итоге наше непосредственное начальство палец о палец не ударило, чтобы отстоять наши интересы. Ссылались на инструкцию, согласно которой из авторского коллектива премии удостаивались только шесть основных исполнителей. При желании отстоять права своих сотрудников, а заодно и вузовской фундаментальной науки наше руководство могло сослаться на прецедент. За участие в составлении комплекса работ по белорусской лингвогеографии, не шесть, а все одиннадцать составителей были удостоены присуждения Государственной премии СССР. В итоге нам ничего не оставалось, как утешаться, вспоминая высказывание А.С. Грибоедова, что «чины и звания людьми даются, а люди могут обмануться», а орденоносцами становятся орденопросцы. Похоже, что такая участь ожидает меня и по «Гiстарычнаму слоунiку беларускай мовы», в составлении 20 из 27 опубликованных выпусков которого доля моего участия составляет 52,5 печатных листа. Как дальше развивались события в этой связи будет изложено позже.

Припоминается забавный разговор с одним из моих непосредственных начальников. Ранее уже говорилось о моем конфликте с белорусскими нацдемами старой закалки, предками современных бенеэфов, а потому при Шушкевиче, когда звание профессора давали без защиты докторской диссертации, а заслуженного за пару часов пребывания в чернобыльской зоне, меня обошли молчанием. Через год я спросил у моего непосредственного начальника, как заслужить заслуженного, имея в виду свой солидный вклад в белорусскую лингвистику. Удивленный он спросил: «А тебе зачем, ведь ты и так лауреат Государственной премии». Я парировал выпад, констатировав, что при наличии Соросовской премии он заслужил звание Заслуженного деятеля высшей школы. Неслучайно студенты прозвали его «Здыхлик Бессмяротный» (т.е. Кащей Бессмертный).

Две законные жены, как было сказано выше, раньше времени ушли из жизни. Первая, Юзефа Станиславовна, считала, что слова из поэмы М.Ю. Лермонтова «Демон» «прекрасна как ангел небесный», относятся и к ней. Любимой ее песней была «А неужели это я, это алая заря светит, разливается». По отношению ко второй больше подходит продолжение процитированной строки «как демон коварна и зла», и к тому же сверх меры жадна. На мое замечание, что любовь ведь бескорыстна, она презрительно заметила: «Яшчэ чаго захацеў, любi яго без карысцi». Как в результате второй женитьбы «высокообразованный лопух из милосердия попух», в общих чертах будет сказано ниже. Распространяться в этой связи не положено. Ещё древние римляне считали, что об усопших следует сообщать только хорошее или ничего не говорить.

Оставшись вдовцом, я, естественно, не остался без женской ласки. Из претендующих только с тремя отношения были более-менее продолжительными. Одну из них отшил Игорь, встречая нас, возвратившихся из Крыма, он задал мне риторический вопрос: «Ты что, постарше не мог найти?» Вторая, нравившаяся мне больше других, переусердствовала в своих претензиях, а когда одумалась, было уже поздно. С третьей расставание мотивировалось тем, что в моем возрасте лучше держаться от греха подальше, с чем я не мог не согласиться. Правда, пока я получал солидную профессорскую зарплату, этот вопрос в такой плоскости не ставился.

В своей дальнейшей жизни я, к сожалению, оказался на поводу у старшего сына Сергея, его жены и особенно тещи. Когда речь шла о женитьбе сына, я заявил сватам, что сыновей у меня двое, а квартира одна. После женитьбы каждый из них с женами и детьми занимал по одной из расположенных через коридор совершенно одинаковых комнат. Я обосновался в третьей, меньшей по размеру. Гостиная (26 кв.м), кухня, ванна, туалет, коридор, две лоджии и балкон при кухне были общими. Предполагалось, что, став на очередь, каждый из сыновей получит собственную квартиру.

Человек предполагает, а Бог располагает. Сват Виктор Софронович, руководивший республиканским проектным институтом по землеустройству (Белгипрозем) получил двухкомнатную квартиру, а старую трехкомнатную оставил замужним дочерям. Они разменяли ее. Моя старшая невестка Татьяна заимела отдельную двухкомнатную квартиру. Сын Сергей, оказавшись фактически на положении примака, подзуживаемый женой и особенно тещей, потребовал, как прописанный у меня, выделить причитающуюся ему однокомнатную квартиру. Я не хотел, чтобы он считал себя обиженным, но не мог решиться на размен своей четырехкомнатной квартиры. Выход, как оказалось отнюдь не лучший, свелся к следующему. Меня ознакомили с преподавательницей психологии нашего университета Федкевич Татьяной Владимировной, проживавшей по улице Асаналиева. В квартире она занимала одну комнату с лоджией (27 кв. м.), а в соседней проживала семья преподавательницы из университета с семьей из четырех человек на 14 кв. метрах. Женившись по второму разу, я прописал жену у себя, а на ее площадь прописался Сергей. Так как его соседи вскоре получили отдельную квартиру, вместо полуторки ему выделили отдельную однокомнатную квартиру, которую он одно время сдавал в наем за доллары.

Казалось, что был найден лучший выход из положения, но он оказался не продолжительным. Два медведя в одной берлоге ужиться не могут, равно как и две строптивые хозяйки на одной кухне. Четырехкомнатную мы разменяли на две трехкомнатные квартиры. Игорь пошел в трехкомнатную хрущевку с балконом, отдельной ванной и туалетом крохотных размеров по улице Плеханова. Я обосновался на девятом этаже панельного дома, построенного по чешскому проекту, в трехкомнатной квартире с лоджией.

Моя вторая жена, величаясь профессоршей, на первых порах, пока это соответствовало ее далеко идущим планам, была от меня «без ума» во всех отношениях, о чем раструбила всем своим знакомым. Некоторые из них предупреждали меня о ее непорядочности. Ранее других об этом сообщила моим родственникам ее свекровь, утверждая, что она досрочно свела в могилу ее сына, с которым они расписались за месяц до его смерти. Оба пристрастились к алкоголю и перед зарплатой жили за счет выручки от сданных пустых бутылок, накопившихся за месяц. Это, а равно и другие нелицеприятные сведения, к сожалению, стали мне известны после свадьбы, состоявшейся 27 мая 1989 года. О многом из подноготной моей спутницы я догадывался, так как взял ее в «брезентовой робе на рыбьем меху». Находясь в Браславе в связи с юбилеем ее мачехи, она с ходу приобрела плащевое демисезонное пальто, блузку и ботики, подбитые мехом. На большее денег у меня не хватило. Я понял, что ждет меня впереди и потому попросил кассира мою зарплату ей не выдавать, что было расценено как серьезное оскорбление. Стараясь перековать меня на свой копыл, она стала вести разговоры, что «наша семья это ты да я», а твои дети не в счет. В надлежащей форме я попросил ее заткнуться и больше не возникать, так как отношения с детьми это мое, а не ее собачье дело. После этого она стала донимать меня письменными посланиями, в которых обосновывала и оправдывала свою линию поведения. Ознакомившись с некоторыми из них я посчитал их «бредом сивой кобылы» и больше, не читая, выбрасывал в корзину, сохранив только некоторые как образцы словоблудия. Задавшись маниакальной целью облагодетельствовать во что бы то ни стало свою племянницу за счет передачи ей посмертно нашей квартиры, она стала писать облыжные заявления в разные инстанции, обвиняя моих сыновей в том, что они, мол, мешают нам жить. Особенно досталось в этом отношении младшему сыну Игорю, которого в этой связи даже вызывали на допрос в милицию. Как отец, я, конечно, не мог не помогать своим сыновьям, оказавшимся после развала Союза в незавидном, если не сказать хуже, положении. Не случайно, старший сын Сергей в декабре 1996 года, вынужден был эмигрировать в Новую Зеландию.

Отношения со второй женой осложнялись и в связи с прогрессирующим плазмоцитом (раковое заболевание крови). Проведенная в 9-ой клинической больнице операция по своим результатам оказалась половинчатой. Освободили только спинной мозг, на три четверти пережатый в области девятого грудного позвонка. Остатки опухоли удалять побоялись из опасения прободения грудной клетки в неоперабельной области сплетения лимфатических узлов и кровеносных сосудов. После операции я несколько дней провел в больнице, ночевал на скамейке возле ее кровати. В больнице я стал свои человеком, шутки ради меня обещали зачислить на пол ставки. Лечение было решено продолжать путем облучения, практиковавшегося дважды, и сеансами химеотерапии через каждые полтора месяца. После каждого сеанса в течение более двух недель ей вводили лекарство для удаления результатов химеотерапии.

После операции Татьяне Владимировне была назначена пожизненная пенсия, как неработающему инвалиду первой группы, которую она расходовала по своему усмотрению. Утопающий хватается за соломинку, а потому вся ее пенсия уходила на приобретение разных лекарств, которые покупались, перепродавались и обменивались между страдающими от одинаковой болезни. Кроме того, регулярно обновлялся её гардероб. При этом вполне добротные и почти не ношенные вещи задаром отдавались разным злыдням из голодранцев из числа родственников и приближенных. Питание во время пребывания ее дома, а равно оплата за коммунальные услуги оплачивалась мною. Лишь один раз, вернувшись из санатория, я отказался платить за телефон значительную сумму, мотивируя тем, что «любишь кататься, люби и саночки возить». Ее разговоры с разными абонентами независимо от времени суток назло мне продолжались часами. Поскольку телефон был записан на ее имя, а неуплата грозила его отключением, Татьяне Владимировне, скрепя сердцем, пришлось уплатить требуемую сумму. Меня же, недостойного, по ее мнению, звания профессора, поносила на чем свет стоит. Принадлежавшую ей Большую советскую энциклопедию, сведения из которой использовались в моей научно-исследовательской работе, она в пику мне продала за доллары, несмотря на мои просьбы не делать этого.

Дома я был виноват уже тем, что отказывался прописать племянницу больной жены, вопреки ее желанию. Я согласен был и на эту авантюру, если заодно прописал бы и одного из своих внуков и внучку. Это ее не устраивало, так как мои внуки по сравнению с ее племянницей имели преимущества при получении моей квартиры. Стоя перед закрытой дверью моей комнаты, она часами поносила меня на чем свет стоит. Во время телефонного разговора жены с ее подругой Черновой Г. я, подняв потихоньку трубку параллельно подключенного аппарата, подслушал, как меня собираются обчистить и «голым в Африку пустить». Для этого меня нужно было вынудить подать на развод, и только потом с помощью влиятельных друзей хлопотать о передаче квартиры ее племяннице. На домогательство в этой связи я отвечал, что «если тебе нравится, и я тебя как муж не устраиваю, то ты и подавай на развод». В начале июля 2003 года я, возвратившись из дачи, которую Татьяна Владимировна также безуспешно пыталась заполучить, не мог зайти в квартиру, так как входная дверь была заблокирована раскрывшейся дверью ванны. В коридоре горел свет, а на просьбу открыть дверь никто не отзывался. Пришлось пойти в милицию и просить, чтобы мне помогли проникнуть в квартиру. Отряженный лейтенант через лоджию расположенной этажом ниже соседской квартиры проник сначала в нашу лоджию, а затем, поскольку форточка оказалась открытой, открыл окно и залез в комнату. Когда он открыл заблокированную входную дверь, вместе со мной зашла и соседка. На столе стояли три недопитые бутылки со спиртными напитками, а жена сидела на полу возле своей постели. Мои и милиционера попытки поднять и уложить ее с бранью были отвергнуты. Я позвонил в лечкомиссию и вызвал неотложку. Приехавшая бригада медработников, оказала необходимую помощь и уложила Татьяну Владимировну в кровать. Учитывая ситуацию, я попросил решить вопрос о ее госпитализации. Назавтра нам позвонили и спросили, нужны ли при доставке носилки. На мой вопрос в этой связи жена в присутствии своей сестры и ее мужа обрушилась на меня с очередной порцией брани. Я сообщил в лечкомиссию, что можно обойтись без носилок. При выходе из квартиры жена замахнулась на меня тростью, на которую опиралась при ходьбе. Если бы не перехватившая ее руку сестра, раздробила бы мне череп. Сначала ее поместили в терапевтическое отделение, а затем перевели в реанимационное. Пропуск на посещение ее вплоть до 19 июля 2003 года, выписанный заведующим отделения, сохранился у меня. Однако она скончалась 15 июля в 15 часов сразу после моего ухода и за несколько минут до прихода сестры, которая должна была меня сменить. Явившись ко мне за ее паспортом, сестра в сопровождении мужа, попросили разрешения взять ручную швейную машинку. Заодно без моего ведома прихватили висевший на стене барометр-анероид и стоявший в углу спиннинг.

Заместитель ректора по социальным вопросам И. Карпенко помог мне организовать похороны с доставкой тела умершей на девятый этаж дома. Отпевание организовала моя бывшая аспирантка Бунцевич Л.М., муж которой готовился стать священником. Все расходы на похороны в том числе и заупокойный ужин на пятьдесят персон я взял на себя, тогда как ее родственники (сестра и племянница с мужьями) не соизволили уходя сказать даже спасибо. Я напомнил им об этом, когда через год с меня потребовали 200 долларов на установку памятника. Я согласился на уплату пятой части.

На следующий день после похорон сестра и племянница с мужьями за несколько рейсов увезли все имущество усопшей. Печально, но факт, я ошибся в выборе подруги жизни и тем самым основательно наказал себя из-за самоотверженной отцовской любви.

Выше уже говорилось, что нет худа без добра. Оказавшись волею судеб вдовцом по второму разу, а, следовательно, перед дилеммой, как быть «цi пасцiць, цi любiць», я, вопреки советам «доброжелателей» не решился в третий раз жениться на молодой, чтобы иметь детей как связующее звено семьи. Такая возможность не исключалась, но я не мог даже в мыслях допустить, чтобы повзрослевшие внуки, оказались старше малолетних моих детей, называя их дядями или тетями. Обретя душевный покой, я в основном переключился на подготовку учебников и учебных пособий. На основании переработанного учебного пособия «Старославянский язык», изданного ротапринтом БГПУ им. М. Танка в 1999 году в количестве трехсот экземпляров исключительно для внутреннего пользования, я подготовил его переиздание. В 2004 году в издательстве «ТетраСистемс» в количестве 3100 экземпляров оно было опубликовано под тем же названием, как учебное пособие для студентов вузов. Годом раньше вышло в свет ротапринтное издание учебного пособия «Сборник заданий и упражнений по старославянскому языку» тиражом 150 экземпляров. На его основе в 2005 году было подготовлено дополненное рядом материалов учебное пособие «Старославянский язык» (практический курс), опять-таки опубликованное издательством «ТетраСистемс» тиражом 2000 экземпляров. Мною подготовлено второе дополненное издание их с учетом особенностей преподавания старославянского языка в условиях Белоруссии. Прежде всего имеется ввиду закрепление его особенностей не только в русском, но и в белорусском языке в процессе их исторического развития. По долгу службы, наряду с преподавательской и научно-исследовательской работой по языковедческим дисциплинам исторического цикла, мне попутно приходилось заниматься вопросами, связанными с совершенствованием методов их преподавания, учитывая специализацию преподавателей русского языка и учителей начальных классов. Прежде всего на лекциях и практических занятиях по русскому языку для иллюстрации рассматриваемых категорий и форм разных уровней его системы я использовал фактический материал выдающихся произведений русской классики. Например, при изучении повелительного наклонения глагола лучше всего надлежало использовать цитату из стихотворения А.С. Пушкина «Пророк»: Как труп, в пустыне я лежал, И Бога глас ко мне воззвал:

Blog

А. П. Груцо воспоминания и размышления о прожитом и пережитом