Отъезд из Портсмута

Вид материалаДокументы

Содержание


Помяните Катарину: ветвь вереска с дальних седых холмов принесите к морю. Считайте, что здесь могила моя.
А время вовсе не лечит. Напротив. Впрочем, если считать небытие исцелением... Не плачьте, милые... Да вы и не будете.
Меня звали Катариной. Помяните меня, милые. Я была. Мне так немного надо – плеснуть в ночь можжевеловой настойкой, когда вереск
Помяните меня в полночь на обрыве у моря, когда под вашими ногами безжалостно бьются волны. Меня звали...»
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   21
«…сколько еще хранить в памяти этот холод? Страшный холод безысходности. Такой же холодный, как блики солнца на белой стене моей комнаты – выжженные, бесцветные... Потом облетит яблоневый сад, и на мгновение вернется ощущение белой январской вьюги. Тогда я снова буду стоять, кутаясь в шаль, и устало смотреть на эту ненастоящую метель.

Как уметь не помнить, не верить?.. Когда-нибудь меня не станет. Какими днями мне срок считать? Чего же ждать, когда звать некого. Мне ли молчать о расплате? Заметает метель мои следы. Меня всегда окружали только белые стены, залитые выцветшим светом. Когда я вернусь, я буду другой. Вернусь ли? Что будет в самом конце моего бытия? А ты, мой милый… вернешься ли? Прикоснешься ли рукою к моей холодной руке?

Меня звали Катариной. Я была. Помяни меня. Я всего лишь искра в ветреной ночи, блеклый отблеск свечей, соскобленная с пергамента руна. Я всего лишь тень осени, оставлявшей на дорогах безумное кровавое золото опавших листьев. Плакать ли мне? Молиться ли, или просто прижаться к холодному сырому камню, довериться ему. Призраки огромных кораблей, мучительно спокойные улицы старого города – таким мне запомнится, наверное, этот мир. И я никогда не буду о нем писать. Помяни меня...

Когда-нибудь меня не станет. Только ветер над бурлящим морем взвихрит горстку пепла и швырнет ее в яростно клокочущий простор. Так простятся со мною. Если, конечно, будет кому прощаться. Скоро уже, совсем скоро...

Чем платить? И за что? Выдержать можно все, если знать зачем. Верить ли мне в те обрывки иллюзорных теней, бессмысленные суеверия воспаленного сознания? Плакать ли мне, петь ли, выть ли? Скажите мне, мои милые...

Помяните Катарину: ветвь вереска с дальних седых холмов принесите к морю. Считайте, что здесь могила моя.

Помяните Катарину: гроздь черных ягод можжевельника бросьте в огонь. Нет мне ни дома, ни покоя. Помяните меня – метель на крови... Я все видела, все знаю.

А время вовсе не лечит. Напротив. Впрочем, если считать небытие исцелением... Не плачьте, милые... Да вы и не будете.

Я шла своими дорогами – от черных гор до серого неба. И не заметила, как прибрежная тропинка превратилась в море. Далекие холмы, пряные травы, белые цветы... Вереск под луной. Хотела бы я навсегда заснуть в тех мягких шелковых травах – да не сбудется. Черные горы, свирепые ущелья, заросшие чертополохом, алые ядовитые ягоды... Не надо. Я помню. Я вижу. Так было. Это память того, чему уже не бывать.

Меня звали Катариной. Встретят ли? Проводят ли? Помянут ли? Я вернусь. Надеюсь. Верю. Ждите меня. Скоро меня не станет. Останусь только блеклой тенью холодной ночи, проливным октябрьским дождем, туманной моросью, памятью несбывшегося, явью забытой легенды. Кто станет звать в закат, наполнять чашу вином? Кто умел молча провожать в рассвет? Скоро меня не станет, скоро. Терпите. Сама уйду.

Меня звали Катариной. Помяните меня, милые. Я была. Мне так немного надо – плеснуть в ночь можжевеловой настойкой, когда вереск зацветет, а яблони облетят. Меня

уже давно нет, милые мои... Верните да проводите. Я – искра на ветру. Я – тень от его корабля. Я так же, как и они, не хотела умирать. Да мало ли, кто чего не хотел… Остались только темные сны. Осталась тень мольбы к ним. Сын мой, друг мой! Вернитесь! Ради вас ходила по дорогам усталых миров. Вас искала, звала, узнавала по оттиску ладоней в раскаленной пыли бесконечных запутанных дорог. Узнавала по блеклым следам, по лихорадочному шепоту, по вздрагиванию рук... узнавала. Где же вы?..

Выцвели, выцвели блики тусклого солнца на темной воде. Только руки леденеют. Закутаться в шаль и стоять молча. Мои портреты дано написать только слепым художникам. Когда меня не станет, разумеется. То есть, совсем скоро. С каждой строчкой этот конец приближается… Кто умел не верить, не помнить? Кому нужно это светлое милосердие?

Помяните меня в полночь на обрыве у моря, когда под вашими ногами безжалостно бьются волны. Меня звали...»

...Прошло не более нескольких мгновений с тех пор, как она погибла. За то, что была не такой. За то, что совсем не искала собственного счастья. За то, что всегда была одной и той же, одинаковой: с умиротворенной спокойной улыбкой, тихим бархатным голосом и проницательным взглядом.

Она кричала только раз. Когда убивали ее сына. Кричала неистово, безумно, словно ее саму медленно и беспощадно разрезали на кусочки. Хотя, возможно, тогда бы она была спокойнее…

А после ей сообщили, что и тот, кто был ее последней надеждой, покинул эту землю. Она знала лишь одно – его останки обрели покой где-то на недоступном острове, и никто не придет, чтобы попрощаться с ним.

А потом она ушла. Уходила куда-то, сама не зная. Она брела по темным улицам ночного города, через черный лес, не останавливаясь, не видя пред собой дороги. Брела, словно в тумане, не думая, где окажется. Ей не оборачивались вслед, ведь не могли ее узнать – ее, вечно спокойную и милую.

…Она дошла до края, к обрыву скалы и долго плакала, упав на холодный камень и прижавшись к нему всем своим телом. А потом села на мягкую траву, еще влажную от ночной росы и огляделась. Вниз круто уходили два берега, с отвесных скал валились камни, а там, внизу, грозно шумя, разбивались о берег волны. Она ступила на самый край обрыва.

…Светало. Лучи солнца мягко озаряли все вокруг, создавая ощущение сказки. Ей было радостно на душе, потому что она знала, что будет дальше. Она уходила к ним. В последний миг на ее лице сияла улыбка…