Муратов н е р е а л ь н о е к и н офантазии взбунтовавшегося киномана

Вид материалаДокументы

Содержание


"Ложная вина"
"Макияж по-японски"
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   52

"ЛОЖНАЯ ВИНА"


Россия-Украина, 1993 , 1.43, реж. Роман Балаян, в ролях: Николай Еременко-мл., Ирина Муравьева, Николай Дроздовский, Любовь Руднева, Павел Белозеров, Андрей Дубовский


"Пейте, ешьте, гости дорогие - за упокой моей души", - кислые лица собравшихся дали ему ясно понять, что он спутал свадьбу с поминками.


Быть тамадой-ведущим на собственных поминках, даже ему, с его эксцентричным поведением, не могло бы прийти в голову - но так получилось.


Гости видели перед собой пышущего здоровьем мужика - и им не было дела до его погибшей души, которую они знали плохо, да и особо не старались узнать.


Через пару часов застолье приняло свой обычный, разгульный характер. "Горько", - неожиданно выдал самый слабый на выпивку гость, на которого тут же зашикали соседи по столу, желающие по полной насладиться халявным угощением - до того, как вечер закончится неминуемым скандалом.


"Где же усопший?" - стали возмущаться припозднившиеся гости, которым не терпелось выпить, а предъявленный повод был зловещ и неясен.


Разгорающаяся буза как воронка стала втягивать в себя всё новых, еще способных передвигаться участников, которые ощущали себя уязвлённо-одураченными и готовы были разойтись по домам с расквашенными носами, чем забрать с собой необъяснимую тоску, с которой нельзя ни договориться, ни поладить.


"МАЗАРИ-ШАРИФ"


СССР, 1986, 1.57, реж. Станислав Говорухин, в ролях: Андрей Соколов, Людмила Зайцева, Иван Бортник, Валерий Сторожик, Ирина Малышева, Евгений Дворжецкий, Михаил Брылкин, Владимир Симонов, Игорь Бочкин


«Висит груша, нельзя скушать», "пыхтелки, сопелки, кричалки, свистелки", "мама мыла раму", - прохладный ветерок разлетевшихся обрывков детских воспоминаний безуспешно пытался остудить сознание, расплавляющееся под зноем Южных Каракум.


Неловко подволакивая раненую ногу, он полз и шел на северо-запад, наяву представляя себе, как он нырнет с головой в парное течение рукотворного канала, купаясь в живительном обмане собственных иллюзий, - без труда прокладывающих нереально длинный путь в сто километров.


На этом пути он падал и снова вставал - сгибаясь под тяжестью безжалостной памяти, затаскивая её на собственную Голгофу.


Путь лежал через железнодорожный вокзал в Краснодаре, где билась в истерике, рыдала без слез его мать - будто хоронила заживо - с неподвижным, окаменевшим лицом в черных очках.


"Мама, сними очки, я не вижу твоих глаз", - он пожалел о том, что она выполнила его просьбу.


В него вонзился полный ненависти ледяной взгляд другой женщины, четверых детей которой он только что расстрелял из калашникова.


Существовала ли вообще грань между приказом о зачистке кишлака афганских таджиков и собственным остервенением?


Он не хотел об этом думать, как и о том, что делал в этой чужой стране, вражду к которой он искал и не находил в своем сердце.


"МАКИЯЖ ПО-ЯПОНСКИ"


США, 2001, 2.05, реж. Джонатан Демми, в ролях: Кристиан Бейл, Дензел Вашингтон, Мэри Стинберген, Хезер Донахью, Мишель Уильямс, Джошуа Леонард, Нэнси Стивенс, Роджер Корман


Времени он не жалел: массаж лица, как его учили специалисты Shiseido, должен продолжаться не менее двадцати минут, потом увлажнение. В качестве тона - рассыпчатая пудра, которую он наносил на выбритое до синевы лицо с помощью спонжа. Обмакнув его в пудру, он скидывал излишки, проводя спонжем по своей руке. Яркая розовая помада, заметные румяна, ярко-голубые тени - минут через сорок на него из зеркала смотрела кукольно-прелестная гейша, скромная, кроткая, готовая выполнить любые желания.


Покорность, смиренность - это самый важный момент перевоплощения, без него последующее выглядит не таким рельефным - и не таким омерзительным.


Пора задействовать арсенал грим-уборной Пекинской оперы: густые белила, жирную черную тушь, фосфорирующие розовые румяна, ярко-красную помаду с почти зеркальным отблеском.


Носферату, этот неспокойный охотник ночи, был бледным подобием того разрисованного чудовища, которое заворачивалось в три слоя кимоно и набрасывало на себя черный плащ до пят с широким капюшоном.


Студенческий городок чуть притих, но еще не спал. Деловито-безмятежные студенты перемещались от корпуса к корпусу всё более разреженными стайками, пока не остались самые непоседливые индивидуумы.


Он выжидал, пока до погруженного в свои мысли одиночки оставалось шагов десять, и, сбросив плащ в кусты, перегораживал ему дорогу.


Последовательные ступени эмоций, как переливающееся из фужера в фужер шампанское, пробегали по лицу будущей жертвы: оторопь, изумление, улыбка, усмешка, тревога, испуг, страх и, наконец, ужас.


Обычно узкое жало сверкающего стилета расслабляло волю к сопротивлению, а самых непокорных успокаивал кастет.


Находящееся в состоянии шока, притихшее существо на коленях, с заклеенным скотчем ртом и накрест связанными за спиной руками и ногами - любимая модель для его парикмахерских издевательств.


Он превращал девушек в ощипанных воробышков или в седых неприбранных старух, юношей - в жалких котят или в загибающихся наркоманов. В нем умирал талант великого визажиста, которого не интересовало мнение других, а только лишь своя собственная оценка.


Унижение растоптанной страхом и позором модели, её покорность навязанному искусству заменяли ему аплодисменты ликующей публики.


В конце сеанса он делал ножом два вертикальных надреза за ушами - фирменное клеймо мастера, последний штрих, заключительный аккорд таинства.


С каждым разом становилось всё труднее сдерживать потребность услышать мольбу о пощаде, о сохранении жизни - его клятва, его уговор с самим собой, его желание откреститься от классического маньяка слабело и таяло: пьеса без развязки, без финального катарсиса вызывает лишь скучающую зевоту у искушённого, пресыщенного зрителя.