Пять лекций по истории россии ХХ века (Дополнения к курсу История России ХХ века)

Вид материала

Лекция

Содержание Православная Церковь, государство и общество в начале XX в. Церковь и Февральская революции. Антицерковная политика Временного правительства. Поместный собор. Церковь и Гражданская война. Основы советской антицерковной политики Политика и религия Формы и методы антирелигиозной и антицерковной борьбы якобинцев по книге Олара Большевики и Церковь в годы гражданской войны. Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви Воззвании большевиков к населению Москвы по поводу Декрета

Подобный материал:

• Курс лекций по истории россии Часть IV история россии, 1231.5kb.
• Тематическое планирование По истории Класс, 673.59kb.
• Тематические планы лекций и практических занятий 1 курс план лекций по истории фармации, 679.07kb.
• Тематические планы лекций и практических занятий. 1 курс план лекций по истории фармации, 424.2kb.
• Рабочая программа история Мауляшевой И. И., первая квалификационная категория по Всеобщей, 638.68kb.
• Литература к курсу лекций «История русской философии» (вторая половина XIX века), 59.23kb.
• Программа история России. XX начало XXI века. 9 класс (68, 529.1kb.
• Боханов А. Н., Горинов М. М. История России с древнейших времен до конца XX века оглавление, 6455.77kb.
• Лекция 12. Эволюция Российского государства и общества в первой половине XIX века проф., 93.6kb.
• Примерная программа курса «история россии с древнейших времен до конца xvi века», 156.54kb.

Православная Церковь, государство и общество в начале XX в.¹

Начало советского периода в своей истории Православная Церковь встретила, считая своими чадами (т.е. крещеными) 117 млн. человек, или свыше 70% всего населения империи. В 64 епархиях России насчитывалось ок. 50 тысяч приходов, свыше 80 тысяч храмов, 1025 мужских и женских монастырей, с почти 50 тысячами монашествующих. Высшую иерархию составляли 130 митрополитов, архиепископов и епископов. Численность белого духовенства (священников и диаконов) составляла около 100 тысяч человек. Церкви принадлежало ок. 40 тысяч начальных школ (ок. 215 тысяч учащихся) и примерно столько же библиотек. Церковные кадры готовили ок. 200 епархиальных и духовных училищ, 60 семинарий и 4 духовные академии (700 студентов).Православная Церковь была церковью государственной. Это означало, что ее интересы трактовались как совпадающие с интересами империи. До 1905 г. переход из православия в какое-либо другое исповедание был с точки зрения закона государственным преступлением. Но «господствующая» не означала отсутствия у нее проблем в отношениях с государственной властью и обществом. Страна была многонациональная и многоконфессиональная и во имя социального мира в империи центральные, но чаще всего местные власти сдерживали миссионерскую деятельность Православной Церкви на окраинах государства. Изменения этой политики в конце XIX в. в пользу политики русификации (ее идеологом был К.П. Победоносцев) обострили национальный вопрос и ухудшили отношения к Церкви в нерусских районах империи.

Ликвидировав патриаршество, Петр I включил Церковь в систему государственных учреждений². С формальной точки зрения, Она управлялась состоящим из духовенства Святейшим Синодом – высшим судебно-административным органом Русской Православной Церкви, персональный состав которого определялся «к присутствию в Синоде Высочайшей властью». При нем состоял в качестве «ока государя» (представителя императора) в ранге министра – обер-прокурор Святейшего Синода, мирянин. Согласно Законам Российской империи (ст. 42) царь был верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, а также блюстителем правоверия и благочиния.

По мнению авторитетных епископов³, иго государственной власти деформировало внутреннюю жизнь Церкви . К концу XIХ в. ее моральный авторитет в обществе был подорван. В канун революции либеральная интеллигенция обвиняла Церковь в том, что обязанности духовенства были сведены к исправлению треб (т.е. крещению, венчанию, отпеванию) и поискам нравственного оправдания для любых шагов правительства.

В большинстве своем материально плохо обеспеченные, бесправные в отношениях с местными властями и малообразованные сельские священники с трудом выполняли свои обязанности духовных наставников паствы. Н. Зернов (в книге Русское религиозное возрождение XX века) пишет о "культурной и социаль­ной изоляции» провинциального духовенства. При этом он, частично признавая справедливость тех обвинений, с которыми в адрес провинциального духовенства выступали либеральные круги общества, следующими словами завершает его характеристику:

«Имелись, безусловно, священники, недостой­ные своего высокого звания; тягчайшим пороком духовенства оставалось пьянство, вызванное тяжелыми условиями сущест­вования, но общий нравственный уровень духовенства был вы­сок».

О положении сельского духовенства существуют горькие воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского) "Путь моей жизни" (см. Приложение I).

По-своему тягостным было и положе­ние русского епископата. Выходцы из низов (представители дворянства в русском епископате скорее исключение, чем пра­вило), они не стали частью правящего класса и были «пешка­ми в руках всесильного прокурора». Последний, дейст­вуя через Синод, мог перемещать епископов из одной епархии в другую в виде наказания или поощрения и мог также добить­ся удаления на покой, т.е. ссылки в монастырь любого иерар­ха, вызвавшего его неудовольствие⁴.

Серьезным испытанием для Церкви стала революция 1905-1907 гг. Источники свидетельствуют, пишет в монографии «Русская Православная Церковь и государство: синодальный период» В.А. Федоров, что в годы революции 1905-1907 гг. в Синод поступали «тревожные сведения из епархий об отходе, особенно рабо­чего люда, от Церкви. Тогда с горечью констатировали, что поч­ти все семинаристы, студенты и школьники старших классов, причем даже воспитывавшиеся в духовных семьях были на сто­роне революционеров, а в земских школах учителя вели пропа­ганду против Церкви».

Принятые в 1905 г. законы о веротерпимости (он уравнивал в правах все вероисповедания и церкви) и свобода печати поставили Церковь в оборонительное положение. А к этому всей предшествующей историей она (как институт) была плохо подготовлена. Новые времена потребовали от Церкви непривычных для нее средств и форм взаимоотношения с миром. В частности, она совершенно не была подготовлена к столкновению с идеями социализма, не умела пользоваться прессой.

В условиях быстрой модернизации страны и общества ни приходов, ни духовенства, ни школ и библиотек, ни семинарий и академий было совершенно недостаточно для окормления и духовного воспитания миллионов православных. А отсутствие организованной вокруг храма и священника приходской жизни⁵ сводило всю церковную жизнь к пассивному посещению богослужения и делало Церковь совершенно беззащитной от многочисленных врагов. В предреволюционные годы Церкви приходилось обороняться не только от наступления антихристианских конфессий и распространения атеизма, но и от создания в обществе антиклерикальной и даже антихристианской атмосферы.

С конца XIХ в. в духовном климате страны развивались противоположные тенденции. С одной стороны, модернизация страны стимулировала процесс секуляризации. Значительная часть образованного и активного населения (окончившие университеты и учащаяся молодежь) рассматривали христианство как пережиток прошлого, а Православную церковь только как оплот самодержавия. За отделение церкви от государства, а школы от церкви высказались в своих программах все социалистические и либеральные партии России. Провинциальные семинарии в канун революции нередко пустовали. Их выпускники отказывались принимать сан⁶. По воспоминаниям митрополита Евлогия (Георгиевского), Благовещенская семинария за 10 лет не выпустила ни одного священника; … молодёжь устремлялась на гражданскую службу, на прииски, про­мышленные предприятия".

Неудивительно, в этой связи, и сообщение обер-прокурора Св. Синода, относящееся к 1912 году о том, что "общим почти для всех епархий печальным явлением следует признать понижение образовательного уровня (духовенства) за последний 20-25-летий период времен, хотя и в неодинаковой везде степени» (С. Фирсов).

Да и сами семинарии стали превращаться в рассадники атеизма и неверия⁷. Больше того, в самих семинариях стали проявляться бунтарские настроения (забастовки), а семинаристы становится участниками революционного движения (см. Т.Г. Леонтьева, Д.В. Поспеловский). Не случайно два бывших семинариста (Сталин и Микоян) впоследствии станут членами высшего органа власти в России – политбюро ВКП(б). Гораздо меньше известна роль детей духовенства («поповичей») в революционном движении, где они составляли вторую (после евреев) социальную категорию. По словам митрополита Евлогия, «забитость и униженное положение отцов сказывалось бунтарским протестом в детях»⁸. Среди руководителей партии социалистов-революционеров (эсеров) «поповичи» составляли 9,4% (в том числе лидер энесов А.В. Пешехонов), среди руководителей партии большевиков – 3,7%, кадетов – 1,6%⁹.

Следует отметить, что период с 1860-х годов до Первой мировой войны оказался непростым и для дру­гих христианских конфессий во многих европейских странах. Так, падал уровень подготовки англиканских священников, нечто подобное наблюдалось в лютеран­ской церкви Швеции и Норвегии. Но наибольшие трудности ис­пытывала католическая церковь во Франции (Т. Леонтьева).


Война ослабила связь с Церковью одетых в солдатские шинели крестьян. После освобождения Временным правительством православных солдат от обязательного соблюдения церковных таинств доля причащающихся среди них сократилась со 100% в 1916 г. до 10 % в 1917 году¹⁰.

С другой стороны, это тревожное и смутное время перемен породило настоящее религиозное пробуждение русского народа, центрами которого в России стали знаменитые монастыри: Оптина пустынь, Саров, Валаам, Соловки, Зосимова пустынь. В стране по инициативе императора Николая II открылись (возродились древние) монастыри. По инициативе императора Николая II и императрицы Александры Федоровны был прославлен великий русский старец Серафим Саровский. Всего за время правления Николая II (т.е. с 1894 по 1917) было канонизировано 7 русских святых, в то время как за предшествующие почти 200 лет синодального периода состоялось только 5 прославлений.

К началу ХХ в. постепенно у части творческой интеллигенции возрождается интерес к религии, прежде всего к Православию. Результатом было рождение русской религиозной философии и богословия мирового уровня (Л. Шестов, С.Н. Булгаков, Н. Бердяев, Е. Трубецкой, С. Франк, П. Струве, священник Павел Флоренский). Под влиянием возросшего в интеллектуальной и творческой среде интереса (хотя не все из них стали верующими) к религии (иногда, впрочем, внимание интеллигенции привлекали не традиционные ее формы, а их мистическое переосмысление) и национальной традиции развивается отечественная культура (музыка, поэзия, живопись) начала века (Зернов).

Религиозное движение в народной среде, по словам Н. Зернова, характеризовались появлением новых святых, бок о бок с которыми "стояли лжепророки, темные мистики, основатели и последователи странных и сомнительных вероучений". Наиболее значительными фигурами этого религиозного возрождения стали в дальнейшем канонизированные Православной Церковью священники Иоанн Кронштадский (Иоанн Сергеев, 1828-1909) и Алексий Мячев (1860-1923). На другом полюсе стояли Григорий Распутин и Илиодор Труфанов (1880-1958).

Но это оживление в духовной жизни нашего общества принесло разные плоды. Как писал в своих воспоминаниях протоиерей Глеб Каледа (1922-1994):

«В первые десятилетия XX в. в Русской Церкви были не только светочи горячей чистой православной веры и мало ак­тивная масса духовенства и мирян, но и реформаторы по свое­му духу и стремлениям. Они пытались переосмыслить всю ис­торию Церкви, желали изменить каноны и иерархическую структуру церковной организации, некоторые отрицали мона­шество. Благоприятные условия для их деятельности создались уже после Февральской и Октябрьской революций. Часть из них ушла впоследствии к обновленцам и в другие расколы; а кто-то впал в прелесть — неизбежный результат отрыва от цер­ковного единства, гордости и честолюбия человеческого¹¹. Некоторые из них, идя на контакты с философствующей околоцерковной интеллигенцией, сами иногда пропитывались неправославным духом. Показательно название книги В. В. Ро­занова "Около церковных стен". Этой книгой очень увлекалась часть дореволюционного так называемого "образованного об­щества", по сути своей не православного, а именно околоцер­ковного. В моде была критика Церкви, церковной иерархии. Некоторые около- и нецерковные интеллигенты стремились, по словам одного автора тех лет, "спасать Церковь, вместо то­го, чтобы самим спасаться в Церкви".

Таким образом, народ России, и, прежде всего русский, по­дошел к революции духовно-нравственно разнородным и раз­дробленным.

Святая Русь была вокруг отдельных, может быть и много­численных, пастырей, вокруг отдельных духовных центров. Приближалась эпоха гонений. Оглядываясь на ее опыт и всматриваясь в жизнь последующих десятилетий, можно ска­зать:

Духовно-пастырский труд и катехизаторская работа предре­волюционных лет не прошли втуне для поколений, выросших в годы советской власти. Старшие поколения сумели передать нам преемственность Священного Предания, благодатность православного священства, христианские таинства, веру во Святую Троицу и Господа Нашего Иисуса Христа, готовность стоять за Православную веру…».


Проницательные государственные деятели (например, С. Ю. Витте) и практически весь епископат видели единственный шанс на пути укрепления Православия и возвращения ему роли в духовной жизни общества (в том числе и как опоры государственного порядка) в созыве Поместного собора. Собор должен был восстановить патриаршество и осуществить реформу Церкви. Прежде всего, речь шла о возрождении приходской жизни Церкви. Но Николай II колебался и медлил.


Церковь и Февральская революции. Антицерковная политика Временного правительства.

«Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути»¹².


В канун Февральской революции 1917 г. в Церкви распространились антимонархические настроения, охватившие не только заметную часть приходского духовенства, но и епископат. Когда Николай II отрекся от престола, обер-прокурор Н.П. Раев (27 февраля) «призвал Синод выступить в защиту монар­хии и осудить «предателей-бунтовщиков», то последовал ответ: еще неизвестно, откуда идет измена — сверху или снизу. Большинство епископов считало, что Распутин дискреди­тирует веру, а власть губит страну» (см. Жевахов, Т.Г. Леонтьева). Вместо поддержки самодержавия Синодом¹³ (6 марта) был издан указ, предписывающий духовенству читать в храмах манифесты об отречении Николая и Михаила Романовых, и возглашать "многолетие Богохранимой державе Российской и Временному правительству ее"¹⁴.

Синодальные послания (от 9, 17 марта и 26 июля 1917 г.) содержали призыв довериться Временному правительству. Аналогично выступало и побуждаемое Синодом и иерархами приходское духовенство. Особенно активно в поддержку правительства выступало духовенство армии и флота, а также городское духовенство. 5 мая 1917 г. опреде­лением Святейшего синода РПЦ всему российскому духовенству было дано официальное разрешение на проведение на местах различных съездов с уча­стием представителей духовно-учебных заведений и прихожан. На этих съез­дах обсуждению подлежали не только вопросы, касающиеся местных дел, но и проблемы, вызванные происшедшими переменами в политической жизни страны. Решения съездов по каждому вопросу принимались в виде отдель­ных резолюций (М.А. Бабкин)¹⁵.

«Эти призывы, прозвучавшие с церковных амвонов и со страниц епархиальных изданий, побуж­дали народ к повиновению новой власти, способствовали формированию у него положительного отношения к свержению династии Романовых и, тем самым, фактически узаконивали Февральскую революцию. По словам товарища обер-прокурора Св. Синода князя Жевахова российская «революция явила всему миру портретную галерею революционе­ров, облеченных высоким саном пастырей и архипастырей Церкви». Только откровенно антицерковная политика Временного правительства и выступления паствы против духовенства отрезвили его и вернули на консервативные позиции.

Революция сопровождалась осквернением храмов осквернением право­славных святынь, разграблением церквей и монастырей. 4 марта 1917 г. подверглась ограблению Александро-Невская лавра. В апреле в Киево-Печерской лавре группа нетрезвых солдат совер­шила кощунство над мощами преподобного Паисия – свято­му разрезали ножом голову. Церковь начинает предупреждать верующих об угрозе гражданской войны, призывая «возродить пошатнувшуюся мощь государства» не на поле междоусобия, а на пути «всенародного единения».

Уже в марте 1917 г. священники – сторонники церковных реформ – создают «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян». Из него в будущем выйдут знаменитые «обновленцы». Союз получает поддержку со стороны Временного правительства. В атмосфере революции, следуя призывам к демократизации, Синод, принимает решение о «восстановлении в Церкви древней традиции» – выборности епископов и о созыве Поместного собора. Среди избранных духовенством и мирянами епископов были будущие патриархи Тихон (Беллавин) и Сергий (Страгородский), а также будущий глава Зарубежной Русской Православной Церкви митрополит Антоний (Храповицкий).

Надежды епископов на освобождение Церкви от опеки со стороны государства быстро угасли. Контроль над Церковью не только не ослабили, но и ужесточили. Новый обер-прокурор Синода В.Н. Львов был символом старого светского всевластия в церковных делах, правда, прояв­ляемого в новых революцион­ных условиях. Временное правительство видело в духовенстве оплот монархистов¹⁶. Львов разослал секретарям духовных консисторий распоряжение следить за архиереями и доносить об их поведении (см. Вострышев). Замеченных в монархических симпатиях епископов увольняли на покой. Указом Временного правительства (14 апр.) были произведены изменения в составе Синода.

14 июля 1917 г. Временное правительство приняло постановление о свободе совес­ти. Этим постановлением про­возглашалась неподсудность религиозных убеждений. С 14-летнего возраста разрешалось менять вероисповедание или же заявлять о непринадлежности ни к какой вере. Еще раньше, 20 июня 1917 г., было отменено обязательное преподавание Закона Божия в школе, а принадлежащие Православной Церкви церковно-приходские школы передавались Министерству народного просвещения. Конфессиональные школы дру­гих вероисповеданий этим постановлением не затрагивались. Таким образом новые власти пытались исправить прежнее неравенство. Тем не менее, современные историки видят в политике Временного правительства всего лишь стремление «европеизировать» церковно-государственные отношения. А то, что при этом применялись старые административные средства воздействия на Церковь, то просто потому, что по-другому русские либералы не умели.

Отношения несколько смягчились после назначения обер-прокурором Синода известного церковного историка А.В. Карташева (8 августа 1917 г. по н.ст.). По его инициативе должность обер-прокурора была ликвидирована и образовано Министерство исповеданий (28 августа). В то же время Временное правительство не препятствовало созыву Поместного собора и избранию патриарха.


Поместный собор. Церковь и Гражданская война.

Всероссийский церковно-поместный собор начал свою работу 15(28) августа 1917 года в храме Христа Спасителя в Москве. Работа Собора продолжалась и после захвата власти большевиками и завершилась 20 сентября 1918 г. 18 ноября 1917 года состоялись выборы патриарха. Выбор пал на митрополита Тихона (Белавина).

После захвата власти большевиками Собор (2 и 11 ноября 1917 г. по ст. ст.) выступил с призывами к "победителям в гражданской войне" щадить жизни побежденных и обузды­вать кровожадное стремление тех, кто слишком упивается бра­тоубийственной победой:

"...довольно братской крови, доволь­но злобы и мести... Мести не должно быть нигде и никогда» (2 ноября).

Обращаясь "Ко всем чадам Право­славной Российской Церкви" (11 ноября), Собор призвал весь православный на­род покаяться за грех братоубийства, оставив безумную и не­честивую мечту «лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия» и вернуться на истинно христианский путь. Говоря о всеобщей «затемненности совести и разума», Собор настаивал на том, что держава погибнет, распадется на части от внутренних распрей и партийных раздоров, и подчеркивал, что никакое земное царство не может держаться на безбожии.

Большинство членов Собора, как и многие верующие, считало большевиков "немецкими агентами и возмутившимися инородцами", «нашествием антихриста и беснующимся безбожием». Отцы Собора не верили в долговременность новой власти. Большинство членов Собора выступило с заявлением о незаконности захвата большевиками власти на­кануне созыва Учредительного собрания. Одновременно Собор призвал верующих встать на защиту своих церквей. В Воззвании Собора (от 25 января 1918 г.) говорилось:

«Объединяйтесь же, православные, около своих храмов и пастырей, объединяйтесь все, и мужчины и женщины, и старые и малые, составляйте союзы для защиты своих заветных святынь… Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православным врагам на поругание. Мужайся же, Русь Святая! Иди на свою Голгофу».


Патриарх категорически отказался послать даже тайное благословение Белым армиям, поскольку Церковь не может благословлять братоубийственную войну. Но он направил благословение находящимся под арестом царю и его семье¹⁷. Не побоялся Св. Патриарх Тихон публично осудить расстрел царской семьи. Выступая после литургии в Казанском соборе (21 июля 1918) Патриарх сказал:

«На днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший Государь Николай Александрович… и высшее наше правительство – Исполнительный комитет – одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководясь словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его… Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть… ».

Выступил Патриарх и против подписания Брестского мира (18 марта 1918 г.), пророчески заявив:

"Этот мир, подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нем зародыши новых войн и зол для всего человечества".


Самым значительным из документов обличающих большевиков было Послание Патриарха Советскому правительству в годовщину революции (см. Документ 1). Позиция Патриарха в гражданской войне выражена в Послании Св. Патриарха Тихона от 8 (21) июля 1919 г. (см. Документ 2).

Становление прагматичного курса Церкви в отношениях с новой властью началось лишь с конца 1919 г.: воззванием от 25 сентября патриарх Тихон обязал духовенство воздерживаться от каких бы то ни было политических акций. Верующим предписывалась лояльность новому режиму постольку, поскольку политика того не противоречила свободе совести. Что касается гражданской войны, то провозглашенный принцип свободы от политических обязательств позволял каждому (в том числе и священнослужителю) занимать политическую позицию по своему усмотрению. Казалось, что тем самым Церковь освобождалась от какой бы то ни было "институциональной ответственности" за тех священников, которые поддерживали белых¹⁸.

С этого воззвания и до начала Великой Отечественной войны (1941-1945) епископат будет безуспешно искать пути лояльного взаимодействия с властью ("Нет власти не от Бога"). Но это изменение позиции руководства Церкви не оказало никакого влияния на политику советского правительства.

Развитие событий исключало возможность нормального развития отношений епископата с новой властью. Поэтому на случай возникновения экстраординарной ситуации (например, невозможности созвать Собор, или хотя бы Св. Синод) Собор предоставляет Патриарху Тихону право управлять Церковью едино­лично. Более того, на случай всевозможных непредвиденных си­туаций 25 января (7 февраля) 1918 г. Патриарху было поруче­но определить кандидатуры (в порядке предпочтения) несколь­ких местоблюстителей патриаршего престола (без оглашения), кото­рые замещали бы Св. Патриарха Тихона (на случай ареста, болезни) или «преемствовали Высшую церковную власть» (на случай смерти Патриарха). Этот механизм вступал в действие только при том усло­вии, что собрать Собор для канонического решения вопросов о власти не представлялось возможности.

Гражданская война расколола страну на несколько частей, связь между которыми была нарушена. Вследствие этого «до восстановления отношений с Патриархом» на местах были созданы временные Высшие Церковные Управления в Сибири (в Томске в 1918) и на Юге России (в Ставрополе в 1919).

В обстановке Гражданской войны проявилась солидарность представителей разных конфессий. Еврейские общины столиц протестовали против преследования Православной церкви, Патриарх выступал против еврейских погромов (см Документы: Послание Св. Патриарха Тихона 8 (21) июля 1919 г.) и взятия в заложники представителей духовенства. В письме в Совет Народных Комиссаров Св. Патриарх Тихон (5 сентября 1919) просил проверить истинность сообщений, пришедших из Могилева, о взятии там в качестве заложников всех ксендзов. "Если это так — заявлял он,— прошу облегчить их участь и дать возможность исполнять свой долг... напутствовать умирающих". Как пишет М.Ю. Крапивин, «Патриарх проводил в письме мысль о недопустимости и бесцельности взятия заложников, особенно из числа служителей культа».


Основы советской антицерковной политики

«Коммунизм начинается с атеизма»

К. Маркс


Три фактора оказали влияние на формирование основ политики большевиков по отношению к религии и Русской Православной Церкви. Первым был общий враждебный религии духовный и интеллектуальный климат в Европе (прежде всего Западной) конца Х1Х - начала ХХ в., в котором проходило становление большевистского мировоззрения.

Вторым фактором был, марксизм, под знаком которого развивалось рабочее движение. Но это был очень поверхностный марксизм, почерпнутый из вторых и даже третьих рук. Авторитетами для российских социал-демократов в этой области были вождь партии германских социал-демократов А. Бебель и ее идеолог К. Каутский. Некоторым из российских социал-демократов ближе показался хранитель марксова наследия Каутский, большинству – пропагандист упрощенного марксизма Бебель. Именно из брошюры Бебеля Христианство и социализм были почерпнуты и внедрялись в большевистскую публицистику и сознание населения примитивные тезисы о том, религия есть порождение невежестваневежества, а ее роль в обществе лишь "быть орудием классового господства".

Особую карьеру сделал тезис Бебеля о том, что "так называемое доброе зерно... в христианстве, есть зерно не христианское, а общечеловеческое. То же, что принадлежит собственно христианству – его учение и догмы – враждебно человечеству". От Бебеля руководство партии большевиков восприняло идею о вредности лобовых и административных средств борьбы с религией и большей результативности "мирных", косвенных средств. При этом Бебель ссылался на неудачный опыт культуркампфа (1871-1878) – борьбы правительства Германии с католицизмом, который лишь укрепил позиции католицизма.. И хотя этот неудачный опыт Бисмарка не удержал большевиков от использования репрессивных методов борьбы с церковью, они об этом помнили.

Для Каутского (за которым последовала лишь малая часть большевистской интеллигенции), как и для его учителей К. Маркса и Ф. Энгельса, христианство не было "придумано какими-нибудь лукавыми священниками с целью дурачить и привлекать народ; в такой наивной форме не возникают великие социальные явления, продолжающиеся целыми тысячелетиями". Он писал: "церковь представляет собою не только орудие классового господства: проповедуемая религия и теперь еще отвечает настоятельным нуждам широких масс". В силу этих причин, по его мнению, социал-демократия должна оставаться нейтральной по отношению к церкви (как религиозному учреждению) и нетерпимой "как к орудию классового господства".

Каутский излагал здесь известную и разделяемую образованной антиклерикальной интеллигенцией Западного мира точку зрения на религию как частное дело гражданина и церковь как "обыкновенный союз", в дела которого государство вмешивается лишь в случае крайней необходимости.

Большевики с этой оппортунистической точкой зрения согласиться не могли. Они видели своей целью строительство нового общества, главными препятствиям на пути к которому были, в их представлении, религия и церковь. От Маркса им было известно, что религия отомрет лишь в условиях построения этого нового общества. Именно по этому успехи на пути «отмирания» религии (любой, а не только христианства) рассматривались партийными идеологами и "верующими марксистами" как важнейший критерий построения нового общества. Но дожидаться, когда религия сама отомрет, они не хотели.

В качестве третьего фактора, оказавшего влияние на формирование принципов советской антирелигиозной политики, выступал полуторовековой опыт радикальной борьбы европейский буржуазии с религией. Необходимость этой борьбы была аксиомой для европейских революционеров. В их глазах церковь была опорой монархии и препятствием на пути прогресса человечества. Ликвидация церкви выступала таким же непременным условием в борьбе за власть, как и гражданская война.

Мировоззрение людей, пришедших в 1917 г. к власти, формировалось под влиянием господствовавшего в левых кругах враждебного религии и церкви интеллектуального климата. За образец борьбы с религией и Православной Церковью русские революционеры любого толка брали опыт Франции. В 1905 г. Церковь в этой стране была отделена от государства. Левые всей Европы встретили антицерковную репрессивную политику французских радикалов с одобрением. После 1905 г. все левые (социалистические) и центристские (буржуазные) партии России включили в свои программы антиклерикальные требования об отделении церкви от государства и от школы. Наиболее радикальными в своей ненависти к религии и Церкви были левые эсеры.

Следует отметить, что понятие «отделение церкви от государства» во французском (западноевропейском) и большевистском понимании не совпадали. В советской лексике это был синоним для определения антицерковной политики государства. Ни о каком правовом обеспечении отделения церкви от государства в советских условиях не было речи.

Особое место в формировании большевистского мировоззрения занимала Великая французская революция XVIII в. Книги о ней были "любимым чтением" образованных большевиков (по случаю столетия революции в 1889 г. в конце XIX начале XX вв. было издано много серьезных исследований в русских переводах). Французская революция стала для отечественных революционеров своеобразным эталоном, которым они проверяли свою деятельность, позиции своих друзей и врагов, свои достижения и неудачи и которую они искренне желали превзойти. В суровые и голодные 1917-1919 гг. ими были изданы (на плохой бумаге и в бумажных переплетах) "Французская буржуазная революция" П. Кропоткина, "Борьба классов и партий в Великой Французской революции" Г. Кунова, "Политическая история Французской революции" А. Олара и один том "Социалистической истории Французской революции" Ж. Жореса.

Главными идеями воспринятыми большевиками на Западе были: построение «нового общества» и создание "нового человека". В этом новом (социалистическом) обществе не было места ни религиям, ни церквам и религиозным объединениям. Именно поэтому весь период существования советской власти в России успехи в деле борьбы с любой религией рассматривались партийными идеологами и марксистами как важнейший критерий построения нового социалистического общества. Большевистские лидеры не верили и в своей практической деятельности не учитывали религиозности российского населения, отрицательно относились к результатам проведенных в 20-е гг. социологических исследований. Более того, исследования религиозности населения были надолго запрещены.

Идеологом формирования «нового человека» в руководстве РКП(б) был непримиримый борец с религией Н. Бухарин. Он (как и его коллеги) воспринимал взрослое, воспитанное при «старом режиме» население страны как строительный материал для «светлого будущего». Идеи такого рода составили программу культурной революции. Она предполагала не только достижение всеобщей грамотности и обслуживание потребностей индустриализации, но и изоляцию от культурной традиции (при помощи отрыва детей от родителей), и борьбу с религией.

"Освобождение детей от реакционных влияний их родителей составляет важную задачу пролетарского государства. Радикальное средство – общественное воспитание детей, проведенное в полном объеме... Только при такой массовой переделке людей, только при такой установке строительных кадров, мы можем в наиболее короткие сроки выполнить всемирно-исторические задачи" - писал Бухарин. (см. Н. Бухарин "Реконструкционный период и борьба с религией").


С западным опытом связана и проблема выбора большевиками средств формирования нового человека. Французская революция XVIII в. заявила о насилии как действенном средстве борьбы не только с политическими противниками, но и с человеческим сознанием. Большевики считали себя наследниками якобинцев. "Великие буржуазные революционеры Франции 125 лет тому назад сделали свою революцию великой посредством террора против всех угнетателей помещиков и капиталистов», - писал в 1917 году Ленин. Террор стал основным средством утверждения и удержания власти в период революции и гражданской войны. В дальнейшем он сопровождал реализацию всех народно-хозяйственных планов. Он же превратился в основной метод борьбы с любой религией и церковью. Аналогично думали и Сталин, и Троцкий, и Бухарин.

"Очистительный", в их терминологии, террор был направлен против всех эксплуататоров, в том числе и против духовенства. Но из истории французской революции лидерам большевиков было известно, что антицерковный террор лишь укрепляет Церковь. Поэтому высшие советские руководители периодически одергивали антицерковных радикалов в своих рядах. Порой даже запрещали их журналы (например, издававшийся в 1918-1919 гг. первый антирелигиозный сатирический журнал "Красный дьявол"), иногда делали для духовенства исключение из правила, по которому расстреливались только за принадлежность к эксплуататорскому классу.

Нарком просвещения А. Луначарский писал в этой связи в статье « Политика и религия»:

«…Религия, как гвоздь: если бить ее по шляпке, то она входит все глубже, и можно, на конец, так забить её в стену, что потом нельзя даже подхватить её клещами, чтобы выдернуть… ".

Конкретный опыт антирелигиозной и антицерковной борьбы был заимствован из "Политической истории Французской революции" французского историка А. Олара. (глава 9). В 1919 г. вышло третье, а в 1937 г. четвертое русское издание этой книги. Она была в библиотеке ссыльных в Туруханском крае, где ее прочли и И. Сталин, и Я. Свердлов.

Формы и методы антирелигиозной и антицерковной борьбы якобинцев по книге Олара¹⁹:

- провозглашение свободы всех культов как путь изживания религии (1917);

- отмена церковной регистрации актов гражданского состояния (1918);

- прекращение оплаты духовенства из государственного бюджета (1918);

- изгнание религии из школы (1917);

- противопоставление в пропаганде епископов (монашества) приходскому духовенству (1917);

- изъятие церковных ценностей (1918-1919, 1922-1923);

- вскрытие мощей с составлением протоколов (1919-1920);

- пародии на религиозные торжества (комсомольские "пасхи и рождества", 1922);

- закрытие церквей и превращение их в клубы (1929-1933);

- поощрение священников, снявших сан и заявивших о себе как об обманщиках (1922);

- отношение ко всякому священнику как к контрреволюционеру (1917);

- зачисление в категорию "подозрительный" (в советских условиях - признание "врагом народа") не только любого представителя духовенства, но и всякого, кто выступит за открытие храмов (список врагов народа, опубликованный в “Известиях” 28 марта 1922 г., открывал Патриарх Тихон "со всем своим церковным собором");

- введение культа революционных мучеников (1918) (Е. Ярославский выступал за замену икон – портретами пролетарских вождей, а не за голые стены или произведения конструктивистов);

- переименование городов (1919);

- отмена григорианского календаря и введение революционного календаря. Новый стиль был введен с 1918. С 1929 г. отмена празднования Рождества, Пасхи, Нового Года, замена их торжествами, носящими антихристианский характер. В отличие от декады у якобинцев (десятидневки) у большевиков была введена пятидневка (т.е. 1 выходной в 5 дней) и скользящий выходной, с целью «уничтожить воскресенье»;

- запрет богослужения вне храмов (1918);

- уничтожение религиозных сооружений и символов при дорогах (кресты, часовни), на площадях и "вообще во всех общественных местах" (1918);

- запрещение духовенству "показываться вне храмов в одежде, присвоенной их культу" (1929).


По мнению Олара, наиболее существенными антирелигиозными мероприятиями якобинцев были: провозглашение свободы вероисповеданий, вскрытие мощей, попытка раскола Церкви и введение нового революционного календаря.

Для истории формирования антирелигиозной политики показательны две опубликованные в конце 1919 г. на страницах "Известий" статьи. Можно сказать, что это была единственная попытка публичного (на страницах газеты) обсуждения основ советской антицерковной политики. Их авторы: М.Я. Лацис²⁰ (в тот момент заместитель Председателя ВЧК) и П. Красиков (начальник V "ликвидационного" отдела Наркомата Юстиции и одновременно один из идеологов антирелигиозной политики) представляли две возможных точки зрения на политику по отношению к Православной церкви.

По мнению прагматика Лациса, советская власть должна быть политически заинтересована в появлении в недрах старой Церкви "прогрессивных", выступающих в ее (власти) поддержку священников. Лацис заканчивает свою статью следующими словами:

«Недавний опыт нас учит быть предусмотрительными и поддерживать в духовенстве течение, которое следует за духом вре­мени и идет на поддержку Советской Власти. Это течение намечено - довольно ясно и было бы непростительно не обра­тить внимания на эти новые веяния в православной церкви.— Прогрес­сивное духовенство имеет право рассчитывать на поддержку Советского Государства".


Его оппонент Красиков представлял ту часть партийного и советского аппарата, для которого в новом обществе не было места ни для лояльных, ни для контрреволюционных священников (см. Приложение II). Красиков не был случайным человеком в организации и проведении антирелигиозной политики и давно был известен своей ненавистью к религии и Церкви. О нем еще на II съезде РСДРП (1903) будущий лидер меньшевиков Ю. Мартов бросил реплику: «Ваш атеистический авантюризм мне претит».

«Все, что можно гарантировать в советском государстве, и не только православной, а любой церкви, пишет в заключении своей статьи П. Красиков, – это свободу ре­лигиозного культа, определяемую нашей конституцией и нашими декретами, поскольку этот культ не изжит еще отсталыми элементами трудящихся. Ссориться с ними из за их предрассудков было бы нецелесообразно, но ста­раться заменить их другими буржуазными, хотя и более тонкими и усовершенствованными, и поддерживать или создавать новую организацию религиозного затмения соз­нания трудящихся, было бы не только нелепо со стороны пролетарской власти, но было бы актом, противоречащим самым основным задачам пролетарской диктатуры».


Когда сегодня ряд историков пишет, что своими «заявлениями руководство РПЦ сделало первый шаг к конфронтации с новой революционной властью», то они тем самым возлагают ответственность за конфронтацию на саму Церковь и создают иллюзию возможности иного варианта развития событий. А такого неконфрантационного варианта не было. Первоначально сдержанная по отношению к мусульманам, иудеям, старообрядцам и сектантам политика большевиков в конце концов завершилась все тем же кровавым преследованием духовенства и верующих. В коммунистическом будущем не было места ни для лояльного, ни тем более нелояльного духовенства. И от поведения этого духовенства ничего не зависело. Понадобилось принципиальное изменение внешний условий (Отечественная война), чтобы власть проявила заинтересованность в лояльности духовенства и верующих.

Большевики и Церковь в годы гражданской войны.

«Воспользовавшись нашим опытом, вы не шли, подобно нам, ощупью, у вас не было ни наших колебаний, ни наших противоречий, ни наших промедлений. Что мы совершили в три года, вы совершили в три дня».

А. Олар²¹


Уже 11 декабря 1917 г. новое правительство постановило (п. 12) «выработать план действий по ускорению процесса отделения церкви от государства»²². Не дожидаясь окончания этой работы, оно довершило дело Временного правительства, передав школы из рук Церкви в ведение Народного комиссариата по просвещению (Нарокомпрос), и Декретом о гражданском браке признало юридически недействительным церковный брак. Начинается пропагандистская обработка населения.

27 января (9 февраля) 1918 г. с лекцией о задачах правительства выступил сотрудник наркомата юстиции²³, И.А. Шпицберг²⁴, который сказал:

«Мы свергли земного царя, но нам предстоит свергнуть и Небесного. Предстоит издание декрета о том, что запрещается совершение таинства Причащения, как колдовского действия, а затем, во вторых, предстоит декрет о закрытии всех храмов. Это жестоко, но мы должны к этому прибегнуть. Французская революция пришла к этой мысли на четвертом году, а мы пришли к этому на первый год революции. Будет запрещено богослужение и будут отобраны церковные сосуды, как средства для колдовства; духовенство будет объявлено подозрительным. Все духовные учреждения должны быть реквизированы. Что касается школы, то она должна быть светской».

Некоторое время при помощи пропаганды большевики пытались вызвать раскол в Церкви; в духе французского опыта они пытались противопоставить «хорошее» белое (приходское) «эксплуатируемое» духовенство – «эксплуататорам», черному (монашескому) епископату. Но довольно скоро от этой идеи отказались; видимо, решив, что игра не стоит свеч.


Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви был принят 2 февраля 1918 г. (опубликован 5 февраля)²⁵. В его основу был положен закон, принятый во Франции в 1905 г., с некоторыми заимствованиями из американского законодательства. Главное отличие советского декрета от иностранных образцов заключалось в лишении религиозных общин прав юридического лица. Ничего подобного демократическое законодательство не предусматривало.

В Воззвании большевиков к населению Москвы по поводу Декрета в частности говорилось:

«...Церковь владела не только человеческими душами, но и большими капиталами. Церковные власти н монахи наживали свои богатства не на небе, а на земле; огромные народные богатства отнимали у бедных и нуждающихся, чтобы создать удобную и сытую жизнь духовным властям, церковным служа­щим и многочисленным тунеядцам... Народные комиссары все это отныне отняли у церковников и возвратили народу. Пусть церковное имущество принадлежит тем,