Мразь, стр. Мразь сценарий художественного текста

Содержание«лицей города кишинева имени б.п. хаждеу».
«решение для кишинева это кандидат в президенты додон».

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 «ЛИЦЕЙ ГОРОДА КИШИНЕВА ИМЕНИ Б.П. ХАЖДЕУ».

Сбоку — мраморная табличка с золочеными буквами.

«В этом лицее учился с … по … годы выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе, наш знаменитый земляк В. В. Лорченков».

Профиль выдающегося земляка. Кто-то из учеников мелом подрисовал ему сигаретку. Мы скользим по входу камерой, как взглядом, и заходим в школу вместе с ней. Ощущение какой-то.. сиротливости. Зритель должен ощутить себя человеком, который лет 15 не был в школе, а потом вдруг оказался вызван туда за какие-то провинности своего чада. Мраморные стены. Гранитные колонны. Двери кабинетов.

Все это подавляет.

Мы проходим к концу коридора, камера разворачивается, и мы видим, что в школу зашел лейтенант Петреску.

Он выглядит сносно, как если бы выпил днем раньше всего пару литров пива, ну или половину бутылки коньяку. То есть, совсем ничего. Лейтенант выбрит, он в форме. На его лице ссадины, но благодаря им лейтенант выглядит лишь … приличнее и выдержаннее, что ли, как вино. В руках держит папку (папка с двумя чистыми листами, и кобура от оружия с семечками и бутербродом — стандартный набор вооруженного до зубов полицейского — В. Л.). У него деловитое выражение лица. Перед ним — женщина лет 40 в шерстяной юбке, старомодном жакете, минимум косметики. Мы понимаем, что это учительница.

В то время, как ее ровесницы в Западной Европе рожают первого ребенка, вставляют себе искусственные груди и записываются на курсы минета по методу «огненный хлопок», она уже похоронила себя. Об этом говорит ее взгляд.

Да, конечно, - говорит она сочувственно.

За ней, - метрах в двух, стоит Анна-Мария. Она в джинсах, свитера с капюшоном, и кедах, у нее за спиной рюкзак.

Два урока... конечно, - говорит учительница.
До физики свободна, - говорит она девочке.
Вы извините, что я все-таки провери.. . - говорит она.
Иначе никак, - говорит Петреску.
Я бы первый вам замечание сделал, - говорит он.
Матери Обязательно надо было позвонить, - говорит он.
После такого-то... - говорит он.
Ну вот и славно, говорит с облегчением учительница.

Пустой коридор. Тишина. Стоят неловко, явно не знаю, как разойтись (все трое причем — В. Л.). Первой нарушает молчание учительница.

А что у вас... - говорит она.
С лицом? - говорит Петреску.
Работа такая, - говорит он буднично.

Учительница смотрит на него с восхищением.

Возвращается в кабинет — мы мельком успеваем увидеть бардак, который царит в классе во время отсутствия учителя, - и закрывает дверь. Мы видим ее заинтересованный взгляд. Она явно была бы не прочь выйти замуж на лейтенанта Петреску (при условии, конечно, что он будет уделять внимание ее Душе — В. Л.). Лейтенант говорит девочке нарочито усталым голосом.

Ну что, красавица, - говорит он.
Пошли, - говорит он.

Показать лейтенанта и девочку выходящими из школы (спускаются по ступенькам).

А мы долго... - говорит Анна-Мария.
Дом покажешь, - говорит полицейский.
Если помнишь, - говорит он.

Анна-Мария глядит перед собой. Лейтенант поглядывает на нее изредка.

Камера оставляет их и поднимается к чертову колесу. Мы видим общую панораму города без его нынешних недостатков — разрухи и мусора. Мы видим все это, а потом видим профиль Петреску.

Мы открываем для себя красоту Кишинева.

Это красота города, безнадежно проигравшего все.

Это красота лейтенанта Петреску.

ХХХ

Утренний двор Кишинева. Разбитый асфальт, распахнутая дверь с поломанным кодовым замком. Белье сушится на турниках бывшей детской площадки. В глубине двора — большого, на 10-15 домов, виднеется сцена открытого театра. Скамеек нет, они сорваны. На стене театра написано большими черными буквами и, почему-то. по-русски:

«Русские пидарасы проваливайте на хуй в свою Сибирь».

Ниже этого граффити мы видим другое, выполненном красными буквами в, почему-то, готическом стиле.

«Пидарасы мы потому, что вас в жопу ебали, тупые румыны».

Еще ниже — разноцветными буквами в стиле радуги:

«Хватит ссориться, Молдова наш общий дом!!!!»

Еще ниже — и красными буквами в готическом стиле и черными, - две надписи, на румынском и русском, и которые абсолютно идентичны по содержанию.

«Иди на хуй пидор, со своей радугой».

На стену с надписями — прямо на сцене, - мочится породистая собака. Это дог без намордника. Рядом с ним стоит старушка в платочке, которую дог держит на поводке, не давая упасть. Старушка явно дремлет, она выглядит как обычная старушка, которой дали пинка и отправили выгуливать собаку.

Камера разворачивается, показывает дома, окна, полное отсутствие людей... (рабочее утро). Приближается к одному из домов, крупно — подъезд. Бродячая собака, сидя у крыльца, с надеждой глядит в камеру. На ее ошейнике — самодельном, аляповатом, - написано карандашом.

«Собака вакцинирована и стерилизована 12.09.2009 года»

Рядом — шесть попискивающих щенков.

Общий план двора. Там стоит Анна-Мария и Петреску. Лейтенант держит в руках папку. Время от времени поглядывает на грудь Анны-Марии. Потом недоуменно смотрит на собаку. Говорит:

Здесь? - говорит он.
Не знаю, - говорит Анна-Мария.
Кажется, - неуверенно говорит она.
Квартира справа или слева была? - говорит он.
Я не помню, - говорит она.
Пошли, - говорит Петреску.

Проходят в подъезд, поднимаются по лестнице. Облупившаяся краска, окурки, мусор...

… отъезд камеры. Это уже другой подъезд, на лице Анны-Марии легкая усталость, Петреску тоже слегка запыхался. Судя по освещению в подъезде, утро уже не раннее, а около десяти-одиннадцати часов. Петреску смотрит на бюст девочки... Говорит:

Этот еще проверим, и на сегодня все, - говорит он.
Хорошо, - говорит Анна-Мария.

Лейтенант опять бросает взгляды на грудь девушки. Так как Анна-Мария тоже дышит глубоко и неровно, грудь очень хорошо видна, она, можно сказать, Ходит. Туда-сюда, туда-сюда... Крупно — лицо Петреску. Он трясет головой. Анна-Мария смотрит на двери.

Не помню, - говорит она.

Петреску останавливается — это лестничная клетка пятого этажа, - и сгибается. Упирается руками в колени, восстанавливает дыхание. Время от времени смотрит на девушку — показать взгляд с его уровня, - на ее бедра. Анна-Мария стоит, растерянная. Ей очевидно жаль, что она ничем не смогла помочь полицейскому. Лейтенант поднимает голову и глядит вверх — в люк, выходящий на крышу (к нему ведет лестница с лестничной клетки, вертикальная, около 2, 5 метра).

Подымайся, - говорит он.
Зачем? - говорит Анна-Мария.
Подымайся, подымайся, - говорит он.
Сверху глянешь, может так вспомнишь, - говорит он
Да как же я.. - говорит Анна-Мария.
Да глянешь и пойме... - говорит он.
Да я же сверху не... - говорит она.

Все время неловкого разговора Петреску слегка подталкивает Анну-Марию к лестнице, берет ее руку в свою и кладет на перекладину, слегка подталкивает в бок, берет за талию, и снова подталкивает. Анна-Мария, нехотя отнекиваясь, начинает подниматься, - как бы уходя от рук лейтенанта, просто, чтобы он ее не трогал, - растерянно оглядываясь вниз. Петреску тоже начинает подниматься, так что Анна-Мария лезет быстрее, становится на колено наверху, потом встает. Мы видим ее снизу в полный рост. Потом — общий план места над люком — это маленький кирпичный чердачок, что-то вроде лифтерской (только тут лифта нет, это пятиэтажное здание). Лейтенант, зажав в углу Анну-Марию, закрывает ногой — толкнув пяткой, не глядя, - люк. Что-то говорит:

Здесь были? - говорит он, хватая девушку за грудь.
Нет, да я же... говор... - говорит Анна-Мария, отталкивая.
Точно? - говорит лейтенант, задирая ей свитер.
Да при чем тут кры... я же говорю, в квар... - говорит она.
Да ты бля вспомни, - говорит он.
Вспомни хорошенько, может и тут? - говорит он.
Да нет же, - говорит она, на глазах выступают слезы.
Уверена? - говорит он.
Да, - говорит она жалобно.
Точно уверена? - говорит он, запустив под свитер уже обе руки.
… - молчит Анна-Мария.

До нее доходит, что вопросы Петреску задает не для того, чтобы на них ответили. Это просто шумовой фон. Общий план крыши. Снова чердачок. Анна-Мария уже без свитера и без лифчика. У нее очень белая кожа, у нас захватывает дух. Петреску, прижав ее к стене всем телом, шарит по девочке руками. Поначалу она сбрасывает его урки с себя, - руки и его и ее должны при этом жить как бы отдельной жизнью, они как бы не принадлежат ни ему, ни ей, - а потом перестает. Придавив бюст Анны-Марии свой грудью — пуговица мундира царапает девушку, она негромко вскрикивает, тела замирают, потом опять начинают двигаться, - он глядит вниз. Не может оторвать взгляд. Потом, словно очнувшись, делает шаг назад, хватает девушку за джинсы и буквально распахивает — вроде драматического жеста раздирания одежд — ей ширинку. Анна-Мария молча пытается удержать джинсы, но бой уже проигран.

Лейтенант споро раздевает ее, вертит, как неживую, стягивает даже носки. Мы слышим их разговор — если это можно назвать разговором, - который время от времени теряется в звуках города, переходящего от утра к дню (дребезжание троллейбуса, шум машин).

… ачит точно уверена, что... - говорит Петреску.
… - молчит Анна-Мария.
… жет, здесь, а ты забы... ? - говорит Петреску.
… - молчит Анна-Мария.
… ты припомни-то, вся - говорит Петреску.
… - молчит Анна-Мария.
...кх... - кряхтит Петреску.
Я... - говорит Анна-Мария.
Холо... - говорит она.

Петреску бросает свою папку на крышу. Девушка становится на папку босыми ногами. Петреску пристраивается к Анне-Марии спереди, - она стоит спиной к стене, - но из-за разницы в росте поначалу не очень получается. Лейтенант толчком в плечо разворачивает девушку, и, схватив ее за шею, нагибает вперед.

… общий план крыши. На ее краю — несколько голубей. Встревоженные чем-то, они взлетают. Мы видим, как солнце просвечивает сквозь их белоснежное оперение. Мы видим небо, чистое, синее. Ясный, хоть и холодный — мы видим изморозь на проводах на крыше, - день. Голуби, покружив — камера кружится вместе с ними, - улетают. Камера камнем падает сверху на крышу, - словно упав, но не разбившись, - и мы видим чердачок снизу вверх, издалека, не очень отчетливо.

Картинки меняются, как в диафильме.

Петреску трахает Анну-Марию сзади, схватив за волосы.

Петреску трахает Анну-Марию, держа на руках, перед собой.

Анна-Мария стоит на коленях на папке и делает Петреску минет.

Анна-Мария сидит на корточках, и делает Петреску минет.

Анна-Мария стоит на одной ноге — вторую держит Петреску, - спиной к стене и лейтенант трахает ее, стоя спереди.

Каждый раз мы видим ослепительно белое тело Анны-Марии и загорелое — Петреску. Лейтенант не раздет полностью, у него просто спущены штаны, время от времени он задирает рубашку наверх и держит ее подбородком, чтобы насладиться видом внизу, но рубашка периодически опускается.

Каждая картинка длится не более двух-трех секунд — движений мы не видим, только статику, - после чего тает, словно узор на стекле, после чего возникает новая.

Последнее, что мы видим - Анну-Марию, стоящую в углу, она прыгает на одной ноге, засовывая другую в штанину, Петреску заправляет рубашку в брюки, обуваются...

Затемнение.

… темная дверь открывается и нас ослепляет неестественно желтый, электрический свет из глубины квартиры. Зеркало, шкаф для обуви, несколько ложек с лошадиной головой на том конце, который держат... Это прихожая дома Анны-Марии и ее матери. Дверь открыла Анастасия. Она улыбается, и говорит:

Добрый вечер, - говорит она.

Мы видим спину проходящей вперед Анны-Марии (лица не видим), она разувается у зеркала, и проходит в свою комнату, не оборачиваясь.

Ну что, посмотрели с Сергеем Владимировичем все? - говорит Анастасия вслед дочери.
Угу, - невнятно мычит из-за закрываемой двери комнаты Анна-Мария.

Разворот камеры. Мы видим лицо Петреску, который внимательно смотрел вслед Анне-Марии, видим, как напряжение его покидает. Он тоже улыбается.

Отъезд камеры. Мы видим кухню, бутылочку ликера, пачку сигарет «Мо», тонких, дамских, две чашки кофе, бумажный сверток. Мать Анны-Марии в халате, Петреску сидит напротив, улыбается, но уже чуть напряженней, не так непринужденно

Вот, все что собрала, - говорит Анастасия.
Семь тысяч, - говорит она, слегка кивнув на сверток.
Плохо, плохо... - задумчиво говорит Петреску.
Надо десять, я же говорил вам, Анастасия, - говорит он.
Это же на технику, на средства, поймите, - говорит он.
Да-да, я все понимаю, - говорит Анастасия.
И вы поймите, - говорит он.
Да я конечно понимаю, - говорит Петреску.
Я понимаю, что понимаете, - говорит Анастасия.
Это понятно, - говорит Петреску.

Оба задумчиво закуривают.

Вы не беспокойтесь, я оставшиеся три тоже найду, - говорит Анастасия.
Да, хорошо бы, - говорит Петреску.
Поймите правильно, дело-то не в деньгах, - говорит он.

Я же говорил вам, Анастасия, - говорит он.
Это же на технику, на средства, поймите, - говорит он.
Да-да, я понимаю, - говорит Анастасия.
Понятно, - говорит он.

Оба упорно не смотрят на пачку денег, которая между ними, завернутая в листок в клеточку. Но присутствия денег их обоих держит в напряжении.

Я одолжу, - говорит Анастасия.
Конечно, конечно, - говорит Петреску.
Одолжите, - говорит он.
И вы... ? - говорит она.
За нами дело не станет, - говорит он.
Сами видите, уже работаем, - кивает он в закрытую дверь кухни, подразумевая следственные мероприятия, которые вел в этот день с Анной-Марией.
Да-да, - говорит мать Анны-Марии.
Я вижу, вы уже сегодня следственные мероприятия вели, - говорит она.
Конечно, - с грустной, Мудрой, улыбкой, говорит Петреску.

Мать Анны-Марии затягивается.

Дым сигареты...

ХХХ

Клубы дыма в подъезде. Очень темно, мы видим дым только благодаря тому, что он поднимается вверх, и попадает в свет фонаря под потолком (в верхнее окошко попадает свет). Но все что ниже — тьма кромешная.

Мелькает огоньком окурок.

Тишина. Спустя несколько секунд мы слышим — еле-еле — шаги. Это женщина, стук каблуков, очень отдаленный. Мы начинаем слышать также дыхание в темноте. Звук открываемой двери, лязг удара — дверь закрылась сама, - тишина. Внизу вспыхивает свет, это фонарик. Шаги — теперь уже неспешные, - женщины, которая поднимается по лестнице. Женщина бормочет.

.. лядские.. - бормочет она.
...али уже придурки с лампоч.. - бормочет она.
...но, как в жо... - бормочет она.

Это тот тип разговора с самим собой, который ведется, чтобы себя подбодрить.

Свет фонарика появляется на лестничной площадке, где находится камера. Он еще не проник в углы, но это случится вот-вот. Стремительный бросок чего-то темного, слабый вскрик, фонарик падает, мы слышим хруст пластмассы и стекла под подошвой, тяжелое дыхание, мычание жертвы.

Несколько глухих ударов.

После этого картинка проясняется — насколько это вообще возможно в темноте, - и мы видим происходящее как бы в прибор ночного видения (такие обожают извращенцы и военные, что, в принципе, одно и то же — В. Л.). Мы видим, как мужчина избивает женщину, срывая с нее одежду. Всякий раз, когда женщина пытается закричать, он бьет ее в солнечное сплетение — слегка — и зажимает рот рукой. Возня.

Женщина без юбки, с содранными колготками, стоит раком у перил.

Мужчина трахает ее, время от времени бьет по заду.

Но шлепков мы не слышим, потому что он бьет кулаком.

Каждый раз при этом женщина жалобно, - но максимально тихо, насколько это возможно, - взвизгивает.

Замычав, мужчина начинает двигаться все чаще.

Нет-нет-нет-нет-нет, - бормочет женщина, почувствовав, что он собирается сделать.

Она так и бормочет, не делая никаких попыток вырваться, потому что это уже бесполезно.

Замычав, прижимается к бедрам женщины и замирает.

Потом отваливается от своей жертвы, застегивается.

Что, сука блядь, - говорит он.
Понравилось? - говорит он.

Мы узнаем голос Петреску. Он хватает Таню — это она, - за руку и толкает к двери. Таня, полуголая, шарит в сумочке, которая все это время была у нее на сгибе локтя (о женщина, в части аксессуаров имя тебе — постоянство, - В. Л.). Стук ключа о замок. Площадка освещается, когда Таня открывает дверь и щелкает включателем в коридоре. Мы видим Таню, стоящую на пороге с колготками и юбкой, она сморит на лестничную клетку с нетерпением.

Мы видим совершенно пьяного Петреску.

У него причудливо изогнуты пальцы (что-то вроде распальцовки, только безо всякой цели, мозг просто не контролирует конечности. Вот они и принимают какие-то странные формы — В. Л.) и совершенно безумные глаза.

Давай быстрее, - шепчет Таня.
Соседи выпрутся, - говорит она.

Петреску заходит в квартиру, падает на тумбочку для обуви, грохот. Тихо ругаясь, Таня закрывает дверь. Петреску хватает ее снизу за ногу и валит на себя. Таня взвизгивает, снова грохот, лейтенант с усилием переворачивается, прижимает Таню коленом к полу, зависает сверху. Мы видим совершенно дикие глаза Петреску снизу. Видим пластырь на лице.

Что у тебя с лицом, Сережа? - говорит Таня.

Ты пизда блядь, - говорит Петреску негнущимся языком.
Откуда ты, сука, знала, что это блядь я? - говорит он.
Сережа, да я тебя за версту чую, - говорит она.
Не пизди... сука... - говорит он медленно.
Тварь на хуй... - говорит он.

Мычит, сгибается. Его начинает тошнить. Вывернувшись, Таня вскакивает и бросается в ванную. Выскакивает с тазом.

Еб твою мать, Петреску, - говорит она.
Еби свою, - мычит Петреску.
Дешевле будет, - мычит он.

Несколько раз, в спазмах, сгибается почти пополам. Таня становится перед ним на колени, подставляет таз. Общий план Тани и Петреску. Она напоминает грешницу, а он - Иисуса, которому вдруг стало плохо.

Беспорядок в прихожей...

ХХХ

Сумерки, кишиневский двор. Под беседкой сидит группа молодежи.

Вечернее освещение проделывает с Кишиневом примерно то же, что и косметика с женщиной (удачно наложенная косметика — В. Л.). Оно гасит недостатки города, скрывает проблемные зоны. Если не присматриваться внимательно, в сумерках можно решить, что Кишинев — обычный провинциальный городок, не лишенный некоторой прелести. Мы не видим кучи мусора, собранной в углу двора, не видим, что краска на заборе под одним из домов облупилась, не видим...

Мы не видим ничего, кроме группы молодежи в беседке в самом центре двора.

На них внимательно глядит бродячая собака, лежащая в куче палой листвы по соседству с кучей мусора. Мы видим ее, потому что ее глаза блестят. Окна домов светятся (сумерки, не поздняя ночь).

Поют где-то сверчки.

Мы наслаждаемся их пением, пока не понимаем, что поздней осенью сверчки, вообще-то, спят (зимуют? проконсультируйтесь с передачей доброго ведущего Дроздова — В. Л.). Свист становится громче и мы понимаем, что свистела молодежь. Камера берет крупный план беседки. Молодых людей и девушек — от четырнадцати до двадцати, - примерно пятнадцать-двадцать. Они смотрят с печалью и усталостью — невыразимыми, - на парня с гитарой. Тот берет аккорды и печально свистит. .

С-с-с-с-с-с-с-с-с, - свистит он.
С-с-с-с-с-с-с-с-с, - свистит он.

Все грустно вздыхают. Одна из девушек грустно подпирает рукой щеку. Видимо, это условный сигнал к началу песни.

Два слова рука, а шнурок с потолка-а-а-а-а-а-а, - гнусно поет владелец гитары.
Два слова с рука, а шнурок с полка-а-а-а-а-а, - тянет он.

Примечание сценариста: у всех владельцев гитар, играющих во дворах, один голос (видимо, выданный им в специальной лаборатории — В. Л.). Чтобы получше понять, как именно он звучит, откройте окно вечером в мае, или купите кассету с песней «Ковыляй потихонечку». Этот голос — удивительная помесь дребезжания, гнусавости, легкой картавости, и визга.

Два слова рука, а шнурок с потолка-а-а-а-а, - подпевают все.

Лица мужественные, суровые. Это песня о нелегкой доле альтернативного подростка. Исполняет ее в оригинале, как водится, мужчина лет 45 (солист отвратительной группы «Пилот» - В. Л.) - потому что именно в таком возрасте все правильно понимаешь в плане извлечения прибыли из подростков .

А-а-а-а-а, - тянут медленно и печально все.

Парни поглядывают на девушек, девушки поглядывают на парней. Кое-кто из парней кладут руку на плечо девушке по соседству. Мы видим парочки. Степень их близости можно определить по выражению лица девушки: чем оно незаинтересованнее, тем роман свежее.

Бреньк, - бренькает напоследок исполнитель по струнам и замолкает.

Глядит перед собой, как собака, которая гадит («знаю, знаю, но ничего поделать не могу» - В. Л.). Откидывает назад челку. Она, конечно, снова падает на лоб. Молчание. Шепот. Вздохи. Гитару берет одна из девочек — лет 14-и, волосы черные, как у эмо, - белокожая, задастая, с маленькой грудью... на ней фирменная майка и кожаная куртка.

Молча играет песню «Металлики» «Анфогивен».

Восторженные взгляды.

Один из пацанов (нет, не так, Пацанов — В. Л.) говорит:

А наша Тонька еще и стихи умеет, - говорит он.

Все смотрят на эту же девушку. Она показно смущается, но — причем безо всяких просьб, - вытаскивает из кармана джинсов клетчатый листочек и расправляет его на колене. Крупно — дрожащие руки. Сейчас она ничем не отличается от поэтессы, пишущей верлибры и читающей их в московском кафе «Пироги» - это Тоже ее Звездный час (более того, для обитателей двора их подруга, несомненно, на более высшей ступени поэтической иерархии — она ведь, в отличие от верблибристки, пишет в Рифму - В. Л.) Кто-то смотрит на нее с привычным восхищением. Кто-то — с непривычным (зритель должен понять, что мы присутствуем на встрече обитателей двух дворов — В. Л).

Девочка читает волнуясь, ее руки слегка дрожат:

Я, пацаны, девчонки, вам скажу, - читает она.
Что в этом мире подлости и пьянки, - читает она.
Нет ничего, что стоило бы лжи, - читает она.
Противной, как замашки лесбиянки, - читает она.
Я знаю, будем мы с тобой, любимый, - читает она.
Когда ты явишься пред мной в сияньи дня, - читает она.
И мы с тобой, счастливы и любимы, - читает она.
Подружимся, не сможешь без меня, - читает она.
И пусть весь мир для нас расставит сети, - читает она.
Пусть козни и ловушки ставит век, - читает она.
Ты никогда не бросишь на рассвете, - читает она.
Меня, ты мой любимый человек, - читает она.
Ты мой родной, любимый человечек, - читает она.
Ты мой, ты мой, а я — твоя, - читает она.
Ну так пойди же ты навстречу, - читает она.
Любви нашей восстала здесь заря, - читает она.

Молча складывает листочек сует в карман, глядит в сторону. Молчание, которое длится несколько секунд. Потом — взрыв. Крупно — говорящие, взбудораженные лица.

Бля охуительно Тонька! - говорит кто-то.
Пиздец бля бу... - говорит кто-то.
Супер, дай переписа... - говорит кто-то.
Тоня, бля, - говорит кто-то.
Мега пизде... - говорит кто-то.

Девочка привычно купается в лучах славы. Изредка бросает взгляды на статного парня, симпатичного, широкоплечего. Под два метра ростом. Он одет, как продвинутый молодой человек: кеды, джинсы а-ля турецкие штаны (с очень низко расположенной мотней), кофту «Адидас», пальто серое (нарочито небрежно скроенное)... Уже одного наряда достаточно, чтобы ему дало примерно 30 процентов обитательниц кишиневских дворов.

Как ты там... - говорит он задумчиво.
Ты никогда не бросишь на рассвете, - говорит он.
Меня, ты мой любимый человек, - говорит Тоня.

Улыбаются, глядя друг другу в глаза. Отъезд камеры. Мы видим, что красавец и Тоня стоят в подъезде, у ее дверей. Целуются, парень тискает девочку. Время от времени делает шаг назад, картинно глядит ей в глаза, потом снова страстно набрасывается. Бедная дурочка тает, молодой человек атакует все активнее. Шарит под кофтой свободно. Сует руку в джинсы. Тоня слабо сопротивляется, держит его руку двумя своими.

Ну что же ты, малыш, - говорит он.

Наклоняется (он значительно выше ростом) и слегка прикусывает ушко девушки. Шепчет:

Ты мой родной, любимый человечек, - шепчет он.
Моя ты, моя ты, а я — твой, - шепчет он.
Ну так пойди ж ты мне навстречу, - шепчет он.

Камера идет вниз. Рука парня — в джинсах Тони, и она не сопротивляется. Шевеление ткани. Вцепившись в плечи соблазнителя, девушка несколько раз неровно вздыхает, кусает ворот его пальто, тело Тони идет волной. Она кончила. Смотрит вверх. Желтая лампочка...

… свет из подъезда. Темная фигура у подъезда. Из прямоугольника света выходит темная фигура, это наш соблазнитель.

Ну че? - спрашивает его товарищ.

Красавец сует ему под нос растопыренную пятерню.

Понюхай, как пахнет девочка, - говорит он.

Товарищ глубоко вдыхает, смеется.

Бля буду, в субботу родаки на дачу уедут, - говорит красавец.
Выебу ее по самые гогошары, - говорит он.
Она ж еще девочка, - говорит товарищ.
Ну так не будет, - говорит самоуверенно красавец.

Отходят чуть в сторону. Видна группка кучкующейся молодежи, это уже ночные посиделки, девушек среди них нет, одни парни.

А чего собрались? - говорит красавец, подходя.
Телку из пятнадцатой в подвале зажали, - говорит кто-то.
Которую летом на хор поставили? - спрашивает красавец.
Ага, - говорит кто-то.

Смех, шутки.

Пойдешь? - спрашивает кто-то Красавца.
Не, пацаны, - говорит он.
Девчонка должна дать сама, - говорит он многозначительно (мы понимаем, что облагороженная версия этой фразы - один из его статусов в социальной сети «Вконтакте» - В. Л.)

Уходят с товарищем, камера опускается на асфальт, мы видим подошвы... Потом камера опускается вниз, и в окошко на уровне ног показывает подвал. Он освещен, мы видим в помещении стол для бильярда, несколько кресел старых, диван продавленный. В общем, типичный советский подвал для молодежи, который ей оборудуют уставшие от пьянок отцы, чтобы «культурно развлекались, а не бухали в подворотнях», и который обычно закрывают после групповых изнасилований, драк и бытовухи (происходящих в таких подвалах регулярно — В. Л.). У стены подвала — несколько молодых людей. Камера спускается в подвал — через окошко — и показывает уже всю обстановку крупным планом.

Лицо Анны-Марии.

Она стоит у стены, перед ней — полукольцо из парней. Анна-Мария не плачет, ей не страшно. Девочка уже привыкла. Она молча смотрит — убрать звук — на лица, гипертрофированно увеличенные (мы видим их глазами уставшей от издевательств Анны-Марии — В. Л.) улыбающиеся, смеющиеся.

Общий план. Анна-Мария резко поднимает юбку до пояса, и держит ее так.

Разумеется, это не производит на насильников никакого впечатления — им хочется не секса, а издеваться (а правильнее — им хочется вдоволь поиздеваться перед сексом). Это даже расстраивает кого-то из них, мы видим руку, которая щиплет Аню за живот, другая — за грудь. Девушка молчит, но на глазах у нее появляются слезы.

Не ной, пизда, - насмешливо и торжествующе говорит кто-то.
Бля, я хочу ее в сиськи, - говорит кто-то.

Фигуры вокруг Анны-Марии сплачиваются. Это уже просто стена.

Мы слышим легкий кашель.

Разворот камеры. Мы видим лейтенанта Петреску, который стоит в дверях подвала, у него в руках папка, в нагрудном кармане — бумажный сверток (то есть, он заходил к матери Анны-Марии за деньгами — В. Л.). Лейтенант еще раз кашляет, видно, что он делал это специально, чтобы привлечь к себе внимание, так как не придумал Красивую Фразу. Петреску — довольно крепкий мужчина, но в подвале почти с два десятка физически развитых юношей. Они смотрят на него... неодобрительно и не трогаются с места. Видимо, решив, что пауза затянулась, Петреску вынимает из-за ремня пистолет и тычет им в сторону юношей.

Те бегут, - устроив маленькую давку в дверях, - из подвала.

Лейтенант задерживает одного из них стволом — крупно показать испуганное до смерти лицо подростка, - и молча вынимает у него из рук ключи от подвала. Потом делает жест уркой.

Подросток убегает.

Топот ног с улицы. Две пары глаз в углу окошка. Анна-Мария с задранной юбкой. Петреску, молча, подходит к ней. Анна-Мария, глядя ему в глаза, разводит руки в сторону. Юбка падает на бедра. Петреску, все еще держа пистолет в правой руке, поднимает им юбку, сует ствол между ног, и давит снизу вверх.

.. рил же блядь, не заряже... - слышен шепот из окошка.

Петреску вынимает пистолет из ляжек Анны-Марии, и, не глядя, стреляет к стену над окошком. Звук рикошета, пыль, тишина. Абсолютная тишина. Петреску сует пистолет за пояс. Расстегивается. Кивком показывает девушке поднять юбку. Анна-Мария подчиняется. Петреску приближается к Анне-Марии. Камера берет крупным планом только верх пары.

Мы видим их лица, приближенные вплотную.

Несколько минут они — безо всякого сомнения (но мы видим ТОЛЬКО лица) — трахаются. Потом Петреску прикрывает глаза и, постанывая, прикусывает ухо Анны-Марии. Он, совершенно очевидно, кончает в нее.

… тот же двор, но уже — днем. Спина уходящего со двора лейтенанта. Он одет чуть по-другому, чем вечером в подвале (то есть, прошло некоторое время уже — В. Л.). Кучка молодежи в беседке. Магии сумерек нет, мы видим, что это группа спермотоксикозных дурачков на груде мусора. Из подвала, вслед за лейтенантом, выходит Анна-Мария. Идет с каменным лицом через двор к своему дому. Проходит мимо компании в беседке.

Каменные лица подростков и их подружек.

(прим. сценариста - это лица молодежи, которой до усрачки охота кого-то задеть, но после короткой и жестокой разборки с покровителем задетой (-ого), они не могут себе позволить прямого наезда, и до усрачки боятся. В то же время, они до усрачки боятся показать, что до усрачки боятся)

Это дилемма и ее нужно решить быстро.

… Мы видим Анну-Марию заходящей в подъезд. Она уже прикрывает дверь, - мы видим девушку из глубины подъезда, - когда раздается фраза. Кто-то из подростков говорит Анне-Марии в спину.

Ментовская шлюха, - говорит он.

ХХХ

Мы видим массив леса.

Камера снижается с высоты птичьего полета, и мы видим, что это не лес, а Кишинев.

Город утопает в зелени, и она — как сумерки, - облагораживает его. Сейчас Кишинев выглядит приветливым, уютным, очень зеленым, городком. Мы видим прохожих в шортах, воздух, дрожащий от жары, девушек в ОЧЕНЬ коротких шортах. Это уже лето.

Камера проезжает по одной из улиц Кишинева, - вдоль парка, - вместе с троллейбусом. Мы видим на нам гигантский портрет человека в костюме. Подпись красными буквами.

«РЕШЕНИЕ ДЛЯ КИШИНЕВА ЭТО КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ ДОДОН».

Чуть ниже — краской для граффити, полустертыми буквами, - написано:

«Гандон!!!»

Камера покидает троллейбус — и от, с улыбающимся кандидатом в президенты, уезжает в никуда.

Мы попадаем в знакомый нам двор.

На лавочке, вместе с подружкой, сидит поэтесса Тоня.

Она в халатике, и тапочках на босу ногу. Это не выглядит эротично из-за некоторых изменений в ее фигуре.

У Антонины огромный — примерно седьмой месяц, - живот. Она ласково гладит его и улыбается задумчиво. Подружка смотрит на нее с легкой жалостью, завистью, восхищением и интересом. Обычная смесь чувств, которые испытывают к беременной однокласснице малолетки. Тоня разговаривает с подругой о чем-то.

.. ну да, поэтому и брали шерстяной... - говорит она.
… итала, хлопок намного экологи... - говорит подружка.

Мимо проходит, не глядя на них, мать Анны-Марии. У нее трясется голова, невидящий взгляд, в руках — пустое мусорное ведро. Волосы женщины спутаны, они белые, - это седина, - она почти старуха. Она шевелит губами, как будто говорит сама с собой.

Тоня и подружка разговаривают, не обращая на Анастасию внимания.

... от и стали на седьмой километр езди... - говорит подружка.
… я думаю, там же все в два раза дешев... - говорит Тоня, поглаживая живот.

Вдруг замолкают обе, как по команде.

По дорожке мимо дом- в компании нескольких приятелей - идет молодой Красавец, с которым Таня лапалась зимой в подъезде. Он в рубашке поло и продвинутых джинсах, в руке — правой, - держит айфон, причем так, чтобы его все видели. Левой рукой молодой человек обнимает за плечи девушку лет 19-и — в сравнении с Тоней настоящая Женщина, - с длинными волосами, в стильном мини-платье, на каблуках.

Она выглядит ослепительно.

Антонина смотрит на молодого человека, как умирающий от жажды — на кружку воды. Красавец, преувеличенно громко смеясь, еще крепче прижимает свою новую девушку к себе, оборачивается, что-то говорит другу. Тоня вытягивает шею, смотрит, как загипнотизированная, видно, что она по щелчку пальцев сейчас вскочит и побежит...

Подружка смотрит на нее с жалостью.

Красавец, так и не глядя на Тоню, проходит мимо с компанией.

... в супермаркете на мосте тоже все дешев... - пытается продолжить разговор подружка, но осекается.

Тоня начинает горько плакать.

… парк, осенние листья, тишина, в пустом небе летают вороны.

Мы видим коляску на боковой дорожке (ребенка не видим, просто коляска — В. Л.). рядом стоит Антонина, у нее круги под глазами, она Повзрослела. Девушка покачивает коляску, и говорит что-то, задрав голову в небо.

Она декламирует.

И пусть с тобой малыш мой, мы остались, - говорит она.
Без папы, подло предавшего нас, - говорит она.
Я никогда с тобою не расстанусь, - говорит она.
А папа твой... ну что ж, не осуждаю вас! - говорит она.
Пускай живете вы как сердце вЕлит, - говорит она.
Пусть Вы тащИте в койку юбки все, - говорит она.
Но это жизни вашей вовсе не изменит, - говорит она.
Закончите Вы дни все в пустоте... - говорит она.
А ты малыш, живи, расти, влюбляйся! - говорит она.
Открой всем чувствам двери сердца своего! - говорит она.
Обману никогда не поддавайся! - говорит она.
Пусть даже ради счастья твоего! - говорит она.

… Умолкает. Кружатся листья. Порыв ветра.

Тоня разворачивает коляску, заглядывает туда. Камера поднимается над ними и мы теряем из виду их всех: ребенка, обманутую мать, парк, дорожки. Деревья, Кишинев.

Мы видим только небо.

Там ничего нет.

Blog

Мразь, стр. Мразь сценарий художественного текста