Ii том (рабочие материалы)

Вид материала

Документы

Содержание Мизулин Михаил Юрьевич Мрост Андрей Юрьевич

Подобный материал:

• Рабочие материалы, 15.93kb.
• Методическое пособие и рабочие материалы для деятельности психолого-медико-педагогических, 1931.78kb.
• Учебные проекты. Диск №1 Курсовые работы, выполненные в рамках реализации федерального, 29.29kb.
• Рабочие материалы к сочинению по картине К. Ф. Юона «Конец зимы. Полдень», 21.49kb.
• Рабочие процессы в современных машинах характеризуются высокими значениями температур,, 58.13kb.
• Материалы лекций; материалы в прилагаемом файле Materials. Материалы на английском, 92.34kb.
• Литература Английский, 30.02kb.
• Решение логарифмических уравнений и неравенств, 26.74kb.
• Учебный курс по обж (2) Основы делопроизводства, 25.73kb.
• О подготовке курсовых проектов(рабочие материалы) по курсу «Проектирование асоиу», 78.25kb.

- Ты знаешь, у меня тоже было похожее разочарование. Над текстами ГП я просто засыпал.

- Ну, Вы были признанным географом…

- Для географии тогда я был ничто, отрезанный и потерянный ломоть. Я работал в СоюзМорНИИпроекте, интенсивно и добросовестно спивался: ежедневная норма, если пить, 800 граммов в пересчете на водку. Меня спасало то, что я много писал. А когда попал к методологам, сразу понял – не писатели, говорят прекрасно, даже в косноязычии, а писать – не умеют.

- Я знаю про себя, что говорить не умею, что несу белиберду, что ГП по сравнению со мной – ангел небесный, но тогда эта разница в письменном и устном языках была шоком.

В моем уходе все искали логическое или методологическое объяснение. Мне даже Сережа Попов предложил отрефлексировать на семинаре мой уход, на что я: «Сережа, ты что – обалдел? Я ухожу, чтобы никогда больше этим не заниматься, а ты мне предлагаешь провести семинар на тему, почему я ухожу!». Ну, ку!

Ку!


* Роман Максишко отказался написать текст, но согласился ответить на вопросы Александра Левинтова


Мизулин Михаил Юрьевич (1955 г.р.)

Меня и Елену Мизулину давно воспринимают как единое целое, что, в общем, правильно. Однако наш путь и участие в движении методологов были разными.

В начале 80-х годов, теперь уже прошлого века, я обучался в философской аспирантуре. Занимался методологическим анализом. Занимался потому, что тема была такая: «Методологический анализ категории «свобода», потому что кафедра занималась этой проблематикой, потому что интересно было. Однако я и кафедра этим делом занимались на основе опубликованных и публикуемых текстов. Тексты были разные, интересные и не очень. И, честно говоря, различения философии как всеобщего метода познания и преобразования действительности и собственно методологии в рамках официальных философских структур тогда не было. Как, собственно, нет этого и сейчас.

Однако кафедра была маститая, настоящая, философская, а не идеологическая. По разным каналам к нам приходили кассеты сначала с лекциями М.К. Мамардашвили, а затем, для особо узкого круга,– и Г.П. Щедровицкого.

Свою аспирантскую роль я успешно выполнил, защитившись у В.С. Готта. В это время Лена поступила в юридическую аспирантуру по специальности «уголовный процесс», быстро защитила диссертацию по теме «Надзорное производство». Я наращивал свой педагогический и исследовательский темп. Лена преспокойно работала в Ярославском областном суде.

Однажды она сказала, что пришло приглашение принять участие в научной конференции. Показала программу. В конце программы конференции, организованной Институтом государства и права АН СССР, размещалась информация о том, что каждый вечер, с 20 часов, Сергей Попов и Петр Щедровицкий проводят методологический семинар по вопросам права. Среагировав на известную мне фамилию, я сказал: если будет время, то обязательно постарайся участвовать в этом семинаре. Она так и сделала.

Через неделю, приехав с конференции, Лена сказала: «Нам в университете преподавали не право. Право – это…». И началось…

Лена расшифровала полную стенограмму всех раундов семинара. Мы издали эту работу. Лена активно включилась в движение, организованное С.В. Поповым, связанное с проведением многочисленных выездных заседаний юридической школы. Все это кончилось тем, что стало ясно – появилась новая модель власти, права, суда и правосудия.

Я же после повышения квалификации на философском факультете Ленинградского университета с осени 87-го «залетел» в политику и быстро обосновался на неидеологической должности (без подписи) заведующего сектором идеологического обкома КПСС Ярославской области. С этой позиции удалось «пробить» для Елены место старшего научного сотрудника для написания докторской диссертации, что собственно Лена блестяще сделала уже в 91-м году. Ее монографию «Уголовный процесс: концепция самоограничений государства» профинансировал С.В. Попов, а издал Тартуский университет. Так началась двухгодичная битва с «советской уголовно-процессуальной наукой», завершившейся успешной защитой докторской диссертации в… Институте государства и права в феврале 1993 года.

Во времена тотального взрыва отечественного, инквизиционного советского уголовного процесса, проводимого Еленой на теоретико-методологическом уровне, я не дремал и организовал совместно с С.В. Поповым цикл обучения по проблемам приватизации, а затем совместно с П.Г. Щедровицким – большую недельную игру по проблемам образования. Игра проходила в Кремле Ростова-Великого. Интересно, что многие разработки этого проекта сегодня последовательно и попеременно используются Министерством образования и модераторами Национального проекта «Образование».

Потом пошли раунды обсуждения новой Конституции, многочисленные проекты, завершившиеся победными избирательными кампаниями в Совет Федерации и Государственную Думу.

Мы с Еленой вошли в новую политическую эпоху уже не юристами, хотя правоведами оставались и остаемся по сей день. Мы вошли на плацдарм высшей законодательной власти и представительной политики и в полной мере использовали методологический ресурс.

Что сделали и что получилось – не нам судить. Но, будучи 10 лет в публичной политике, смею заверить, что каждый из нас, особенно Елена, будучи Депутатом Государственной Думы и Членом Совета Федерации, не раз применяли наработанные методологами приемы и способы организации и трансляции собственного мышления и деятельности.

Одно можно сказать, что страна живет по новым, не инквизиционным уголовно-процессуальным технологиям, а я «штурмую» новый проект – «Политология права», идея которого зародилась на игре С.В. Попова летом 2002 года.

Что-то еще будет, я не сомневаюсь, как не сомневаюсь в успехах тех методологов, с кем мы знакомы и сотрудничаем постоянно.

В заключение позволю себе высказаться о значимости вклада методологии, как ее выстраивал ГП с соратниками по ММК, в культуру.

Если одной из граней методологии считать схематизацию, то это – новый-старый прием идеализации, работающий «поверх» понятий. Фрагмент учения И. Канта о схемах и схематизации не только не снят с повестки дня, но требует своего продолжения и разработки. В этом смысле вклад ММК предельно значимый и важный.

Второй момент. ММК – это постоянно развивающаяся инновационность. Я не склонен преувеличивать роль инноваций как таковых, но на определенном этапе они крайне необходимы.

Таким образом, схемы и инновации – вот тот тренд, который в моем понимании
выражает значимость методологии и методологической работы.


Мрост Андрей Юрьевич (1953 г.р.)

Мой путь в сообщество начался, когда я как эколог работал в Багдаде на контракте «Генеральная схема использования земельных и водных ресурсов Ирака». Фантастически интересная работа: мы должны были «нарисовать» план, согласно которому страна через 20 лет сможет накормить себя сама без импорта! Для этого надо было выяснить, какова емкость природных пастбищ для развития животноводства и каковы запасы подземных вод, где и сколько есть земель, пригодных для орошения; на сколько из них хватит воды из Тигра и Евфрата с учетом строительства новых водохранилищ, эффективного многолетнего регулирования стока, развития водного хозяйства в Сирии и Иране (выше по течению). И как при этом обеспечить развитие судоходства и гидроэнергетики – эти и 1000 других вопросов, на которые пыталась ответить мульти-дисциплинарная команда (150 специалистов, из них 10 докторов и 30 кандидатов наук) из гидротехников, гидрологов, гидрогеологов, почвоведов, геоботаников, агротехников, мелиораторов, рыбников, строителей, энергетиков, программистов и т.д.

Именно там я впервые и столкнулся с методологическими проблемами. В частности, практически все методики оценки степени эрозии почв (российские, французские, немецкие и т.д.) построены на сравнении профилей поврежденных почв с эталонными нетронутыми профилями. А в Месопотамии, где орошаемое земледелие за 4000 лет практически полностью изменило всю естественную природную среду, найти эталоны оказалось невозможно, надо было оценивать явления по шкале без нуля. А где поставить ноль (а контрактные сроки жмут)? Наука со всей ее сединой, заслугами и методологией ответа не давала. Тогда сели вместе те, кто хоть что-то в этом понимал, подумали, поговорили и сказали себе: мы – эксперты – ставим здесь точку и работаем дальше (я до сих пор не знаю, насколько достоверно была составлена карта эрозионной опасности Ирака, но это действующий рабочий материал).

Я написал и защитил диссертацию по реконструкции истории экологических катастроф Месопотамии, начиная с шумеров и заканчивая Саддамом Хусейном, и потом ушел из науки. Но ощущение методологического бессилия традиционной науки, испытанное в Багдаде, осталось и жило где-то глубоко занозой неразрешенного сомнения до тех пор, пока я не попал совершенно случайно на Байкальскую социально-экологическую экспертизу. В тот момент я был главным редактором международного СЭВовского журнала по водному хозяйству и охране окружающей среды и решил посвятить очередной номер проблематике Байкала. Позвонил, как тогда водилось, в Иркутский обком КПСС, попросил содействия – а мне и говорят: как Вы вовремя, у нас тут через неделю собираются все светила, мы Вас аккредитуем как прессу.

Уже к концу первого дня мне надоело сидеть на пресс-конференциях и молчаливо наблюдать за работой в группах, я сказал об этом Сергею Попову, он ответил: «У Вас есть какая-нибудь специальность? Эколог? Ну и отлично. Отказывайтесь от статуса прессы, выбирайте группу – и вперед». И началось...

Моральная подоплека старой занозы была вытащена навсегда уже на той игре. Мне сразу понравились и формат, и содержание, резало ухо только безапелляционно-уничижительное отношение к личности и достоинству как своих, так и чужих, переходившее порой в откровенное хамство. Не то чтобы я не умел постоять за себя или лично был оскорблен (иногда полезно, когда содержательно возят физиономией об стол) – просто большую часть жизни и тогда, и потом я работал в международных организациях или командах, а там действовали европейские правила общения. В конце экспертизы мы крупно поспорили по этой теме с Поповым и Петром Щедровицким. Финал звучал примерно так: «Вы просто не были в другой культуре и не можете этого понять»! – «Тоже мне бином Ньютона: нам не надо никуда ехать, мы читаем их книги, журналы, смотрим кино и все про них знаем и так». – «Хорошо, я сделаю программу, вывезу вас в цивилизованный мир, вы там поживете и потом признаетесь, что были неправы». Так у меня родилась идея внедрения бытовой культуры в СМД пространство, которая предполагала экспортно-импортный подход. Я стал ездить на игры, экологические школы, ходить на семинары на Цветной бульвар.

Первый импортный элемент появился на Оренбургской ОДИ: я пригласил своего давнего американского друга-советолога Крейга Зумбруннена (он специализировался на экономике и экономической географии СССР) и американскую «методологиню» Конни Миллер, работавшую с гуманитарными технологиями (разрешение конфликтов, обучение искусству ведения переговоров и т.д.).

Мыслилось, что Крейг поможет Конни понимать содержательную часть дискуссий, а Конни объяснит Крейгу что-то про методологические ходы. Не знаю, насколько это сработало, но американцы были искренне захвачены силовым полем игры и впоследствии приезжали не раз. И именно они стали первым эшелоном моих «агентов влияния» при подготовке экспортной составляющей моего плана.

Первый «вывоз» С. Попова и П. Щедровицкого в США намечался в связи с Играми Доброй Воли в Сиэтле, где параллельно со спортом была организована мини-конференция «Планируемые социальные изменения» (planned social change). Однако ко времени поездки кандидаты охладели друг к другу, в результате чего поехал один Попов.

На конференции выступали признанные официозом корифеи советской социологии: американцам стало ясно, что оттуда ждать нечего, в то время как «поповщина» была неожиданна и практически перспективна. Именно там появилась афро-американка Дарел Фанчес, директор NTL Institute – содружества ведущих американских профессионалов в межкультурных и межэтнических гуманитарных технологиях. Дарел впоследствии переименовала себя в Дарью, а до этого удивляла экстравагантной фигурой, черной кожей и нарядами жителей только что открытого для иностранцев и посторонних россиян Омска на знаменитой Омской ОДИ. Дарел стала серьезным вашингтонским, столичным, восточно-побережным американским союзником в организации «экспортной» составляющей моего плана.

Я завершил его подготовку к началу 1991 г.: лекционный тур Попова и Мроста по ведущим научным и общественным центрам США, поставляющим политическую экспертизу высшему руководству страны. Сергей рассказывал об устройстве и способах реформирования СССР, о школе СМД методологии, я переводил его лекции, дерзал высказывать свои мысли по всем темам и рассказывал об экологической ситуации и политике СССР и об НГО (иное наименование НПО – неправительственные организации). Мы вылетели из Москвы одновременно со взлетом второго эшелона НАТОвской союзной авиации, направлявшейся бомбить Ирак – «Буря в пустыне».

Не буду останавливаться на подробностях тура, перечислю лишь точки и отдельные значимые позиции. Институт Федеральных Чиновников (Fedеral Executive Institute, Шарлоттесвиль, Вирджиния); Школа (по-нашему, факультет) Коммерции университета Вирджинии (School of Commerce, University of Virginia); Департамент политических исследований Университета Джонс Хопкинс (Department of Political Studies, John's Hopkins University, Балтимор, Мэриленд); Школа политических исследований Джорджтаунского университета в Вашингтоне (School of Political Studies, Georgetown University); Фонд свободного конгресса в Вашингтоне (Free Congress Foundation); Школа Правительства им. Дж. Кеннеди и Высшая школа обучения при Гарвардском университете (Harward University: JFK School of Government, Graduate School of Education); Школа славянских исследований в университете штата Вашингтон (School of Slavic Studies, University of Washington). К деталям следует добавить, что John's Hopkins – это ведущий политологический центр США; что президентом Free Congress Foundation был Поль Вайрик – основатель знаменитого Фонда Наследия (Heritage Foundation) – главный «вашингтонский ястреб» и разработчик внешнеполитической стратегии США. Что на лекции в Джорджтаунском университете (Сергея не было, он встречался с Боссартом) меня представляла аудитории не очень тогда известная широким неполитологическим кругам профессор Мадлен Олбрайт...

Другой и не менее важной составляющей поездки была тема сравнения гуманитарных технологий, разработанных в СМД сообществе, практически в условиях советского «зазеркалья», с технологиями в стране, где их применение давным-давно считается неотъемлемым элементом развития и принятия эффективных решений, как в бизнесе, так и жизни гражданского общества.

Важнейшими мероприятиями нашей поездки были: 6-часовая беседа и презентация СМД технологий для групп HR (human resources – человеческий ресурс) и OD (organization development – организационное развитие) в штаб-квартире одного из крупнейших производителей компьютерного «железа» Digital Corporation; встречи в офисах районной прокуратуры Бостона (Boston District Attorney); с руководством двух крупнейших экологических организаций: Друзья Земли (Friends of the Earth) и Аудобанское общество любителей птиц (Audubon Society – многомиллионные бюджеты и влиятельнейшее политическое лобби по всей территории США); беседы с заведующим юридическим факультетом Нью-Йоркского университета (School of Law, University of New York), Секретарем Смитсонианского института (Smithsonian Institution – в США нет министров, там Секретари – как в большевистской России комиссары, а потому Secretary of Smithsonian Institution – это фактически министр по науке); беседа с руководством отдела по Восточной Европе Департамента Торговли США (US Department of Commerce). Особняком стоит наше 2-дневное участие в ежегодной встрече NTL Institute в Вашингтоне, где собрались профессионалы в практическом использовании гуманитарных технологий как в бизнесе (OD, HR, planned social change), так и в общественной жизни (разрешение межкультурных и межэтнических конфликтов, diversity – разнообразие, развитие лидерства, переговоры и т.д.). На этой встрече было наиболее полное (и понимаемое) представление достижений СМД технологий, мы вели работу одной из групп от начала и до конца.

Думаю, ни одна из презентаций не прошла незамеченной. Мы увозили из Америки солидный пакет предложений о сотрудничестве и протоколов о намерениях:

– предложение от Института Федеральных Чиновников о создании совместной школы государственных чиновников США-РСФСР;

– предложение о постоянном политологическом консультировании Heritage Foundation и John’s Hopkins Institution;

– предложение о создании юридической школы нового направления совместно с юрфаком Нью-Йоркского университета и прокуратурой Бостона;

– предложение о создании школы/факультета по разрешению конфликтов и обучения переговорным технологиям и посредничеству (Б. Линкольн и National Center Associates);

– предложение по созданию школы бизнеса совместно с университетом штата Вирджиния и университетом штата Вашингтон в г. Пулман (последний предложил конкретную программу обмена с ММАС двумя студентами на два года: хотели изучать СМД методологию и предлагали в обмен изучать организацию малого и среднего бизнеса);

– предложение создать совместную компанию по внедрению гуманитарных технологий с Дарьей Фанчес (NTL Institute) в СССР и США.

Это был, напомню, 1991 г., и если бы такая программа была бы хоть частично задействована, то пресловутая социализация методологического сообщества, вероятно, осуществилась бы на совершенно ином уровне – лидирующие позиции во всех областях консалтинга (и не пришлось бы обкусывать червонцы по углам). Да и адаптация новых технологий в российской и СНГ-шной культуре, политике и бизнесе прошла бы более содержательно. Наверное, это был упущенный исторический шанс.

Но все случилось как случилось: по возвращении из Америки Попов заявил, что ни он, ни ММАС участвовать в реализации договоренностей не будут. Это не могло не сказаться на наших личных отношениях, поскольку все переговоры с американцами вел я, и оправдываться пришлось мне.

И все заглохло, оставив в душе другую занозу: нереализованных возможностей развития.

Заглох и другой проект: создание новых «Вех». В те времена напечататься было трудно, а я был гл. редактором международного журнала. СЭВ уже потихоньку разваливался, цензура ослабла, я пользовался большим доверием – короче говоря, была возможность издать один номер журнала со статьями ведущих членов СМД сообщества на разные интересные темы. Конечно, после издания тиража был бы скандал и меня выперли бы из журнала – но уже дули свежие ветры и маячили новые горизонты.

Я начал собирать статьи и интервью: С. Попова (об ОДИ и экологии), П. Щедровицкого, В. Глазычева (роскошнейшее часовое интервью о ближнем пространстве в проектировании), статьи Г. Копылова, моя статья о Месопотамии и т.д. Все это не состоялось – было принесено в жертву личным счетам и конфликтам, поводы которых давно забыты за ничтожностью.

В какой-то момент я начал реализовывать собственный долгосрочный проект – реформирование профсоюзного движения в СССР через участие в деятельности International Trade Secretariat (со столетней историей). Попал я туда случайно – познакомился с Генсеком на встрече в Амстердаме по поводу обсуждения Уругвайского Протокола к Глобальному Соглашению по Тарифам и Торговле (GATT) и пригласил его без всякой задней мысли на ОДИ в Сосновому Бору. По окончании он довольно неожиданно предложил мне работать у них консультантом. На ответ, что я ничего не знаю о профсоюзах, он сказал: «Вот и хорошо! В рыночной экономике нужны совсем другие профсоюзы»…

Это был период активной социализации членов методологического сообщества: вспоминаю бурные дискуссии на эти темы в «Кентавре» – кто рванул в кино, кто читать лекции плывущим за подержанными японскими машинами… короче, в бизнес. А я, в силу своего авантюрного характера и категорического нежелания ходить строем и в одном направлении, подумал: раз так, то пойду в профсоюзы.

ICEM – международная федерация профсоюзов в энергетике (традиционная, атомная, нефть, газ), химии (резина, бумага, строительные материалы, удобрения, фармацевтика), горного дела (уголь, уран, алмазы, золото и т.д.) – насчитывала 460 членских организаций из 120 стран мира и представляла интересы более 20 млн. индивидуальных членов; штаб-квартира в Брюсселе и 5 региональных офисов на всех континентах. Одним их них (по б. СССР) я руководил 14 лет. В отрасли действовали крупнейшие в мире ТНК: Exxon/Mobile, Shell, BP, Chevron, Texaco, Dupont, Statoil, Bridgestone, Michelin, De Biers и т.д., руководство которых периодически появлялось на наших отраслевых глобальных конференциях. Я был одним из немногих в методологическом сообществе, кто работал в этой сфере; поначалу это меня расстраивало, но потом я успокоился: передо мной лежало огромное пространство, я не был институционально зависим ни от ММАС, ни от кого другого; у меня была масса мыслей по использованию идей и технологий СМД сообщества и определенные финансовые и организационные ресурсы, независимые от госструктур РФ или иного другого государства. В зону моей политической ответственности входило 46 членских организаций из 12 стран.

Не буду перечислять подробно все направления деятельности, программы и проекты, остановлюсь лишь на наиболее значимых: создание систем активного обучения как инструмента реформирования; внедрение техник и навыков стратегического планирования в высшие органы управления; молодежные программы и развитие лидеров.

Были и значимые удачи: реальная социальная защита населения и персонала Чернобыльской АЭС после ее закрытия; отмена Конституционным судом Украины антидемократического законодательства, утвержденного парламентом и президентом (немыслимая ситуация в современной России); полная выплата задолженности по зарплате в секторе атомной энергетики Украины, где запрещены любые забастовки; разрешение конфликта по антидемпинговым санкциям ЕС против экспорта калийных удобрений из России и Белоруссии; вовлечение Электропрофсоюза в содержательный процесс реформирования РАО ЕЭС; подписание Глобального Соглашения ICEM с первым ТНК из бывшего СССР (Лукойл) и т.д.

Во все эти проекты были вложены некоторые усвоенные мною идеи ММК и технологии ОДИ. Иногда удавалось поработать с коллегами по сообществу: В. Зубакиным, В. Синюгиным, Б. Островским. Помогали «тусовки» и семинары в ШКП и на «семейках» у П. Щедровицкого. Сейчас часто работаю над совместными проектами с О. Алексеевым, О. Генисаретским, И. Друговым.

В плане карьеры – перешел на новый уровень работы в международной профсоюзной иерархии: руковожу московским офисом Международной Федерации Профсоюзов (объединяет 304 национальных профцентра в 153 странах мира и представляет 168 млн. индивидуальных членов; штаб квартира в Брюсселе, региональные офисы в Аммане, Женеве, Нью-Йорке, Вашингтоне, Сараево, Вильнюсе и Москве). МФП образовалась лишь в ноябре 2006 г. путем слияния двух крупнейших международных объединений, живших раздельно почти век со времен раскола, устроенного Лениным и Троцким. Время объединяться...

Меня все же не оставляет мысль о том, что миссия СМД сообщества не ограничивается выращиванием смены для «Единой России», реформированием компаний, отраслей, регионов и выборами всяких во всякие. Уйдя из масштабной ОДИ-практики, методологи со временем утратили инструмент для построения уникальных онтологий и получения уникальной экспертизы. Поторопились встать в один ряд с прочими консультантами, компенсировавшими недостаток содержания внешней экстравагантностью. При этом не просчитали, что заказчики, идя вдоль длинной шеренги консультантов, могут просто не дойти до умного, а остановятся на диковинном. Так же и в плане международного консалтинга: когда упал «железный занавес» и возник реальный интерес к советской науке, тем более в сфере гуманитарных технологий, тем более официозом не признанной («гуманитарные инсургенты»!), то вместо налаживания экспортного потока и содержательного «окультуривания» встречного потока был допущен импорт дешевых, по большей части выборных западных политтехнологий (деньги «здесь и сейчас»). Групповое обособление – создание команды гуру – не состоялось, и теперь приходится стоять в шеренге не первыми номерами.

Глобализация – время объединения. Диковатая, как всегда, Россия, прежде всего в своем внутреннем устройстве… Время объединяться, может быть, и для СМД сообщества: сделать что-нибудь значимое в смене культурно-исторической парадигмы страны... (думаю, что на Петре Щедровицком лежит особая ответственность или инициатива: это его личная семейная и культурная тема).

Я не понимаю и не знаю многого в СМД философии и не считаю себя методологом в дефиниции постоянных и «истинных» членов сообщества, но я нашел в нем свой интерес и свою траекторию.