Тема чтений

Вид материалаПрезентация

Содержание


Должиков В.А.
Должиков В.А.
Плясова-Бакунина И.А.
Сапон В.П.
Рябов П.В.
Должиков В.А.
Рябов П.В.
Корнилов С.Г.
Выступление Талерова П.И.
Корнилов С.Г.
Рябов П.В.
Талеров П.И.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Цирг Г.Н. Вот вы сказали: свобода образования партий. Значит, это оправдано, что сегодня в России больше шестидесяти партий?


Должиков В.А. Я как последователь Бакунина считаю, что в России должно быть три партии. Бог любит троицу. Партия - ведь это условность. Кружки, организации, имеющие влияние внутри Садового кольца - это тоже партии?! На самом деле партии - это выразители направлений. Три партии - это слева, справа и центр. И все!


Цирг Г.Н. Ну, значит, эта свобода образования партий не нужна! Есть свобода, вот они и создали 60 партий.


Должиков В.А. Эти партии создаются в Москве, а нам в Барнауле не разрешают. Вы, наверное, слышали, что у нас в Барнауле революция произошла. Старой администрации нет. Вы думаете, почему я сюда приехал! (Смех). В 96-ом году у нас произошел коммунистический реванш. Восемь лет у нас была коммунистическая реакция. И на моей шкуре это сильно отразилось. И только когда та власть рухнула, я смог приехать. До этого не было возможности! Я, так сказать, бакунинец! Гнобили на всех уровнях!


Плясова-Бакунина И.А. Как же это удалось?


Должиков В.А. Вот спасибо нашему великому артисту Евдокимову... Путин его поддержал, естественно, приезжал, гостил у него летом и... Это партия власти!


Сапон В.П. Есть понятие “либертаризм”. Можно ли его считать “освобожденчеством”?


Должиков В.А. Я не думаю. Хотя, может быть, и можно. Я всего лишь за русификацию. Русский термин лучше передаст смысл. Социализм, капитализм - их тоже можно перевести на русский язык. Социализм - общественничество. Когда общество станет главным, первенствующим субъектом в политическом процессе, а не государство, вот тогда пойдет процесс в сторону анархии. Общество политизируется, государство - социализируется. Пожалуйста.


Рябов П.В. У меня есть несколько вопросов. Вы сконцентрировались в основном на трудах Бакунина конца 50-х-начала 60-х годов, когда действительно можно проводить параллели между Бакуниным и либералами. Но насколько корректно переносить эти выводы на 70-е годы, на период классического анархизма Бакунина? Когда он говорит, что лучшее освобождение для народа - это уничтожение государства, когда он отрицал частную собственность? Это главный вопрос. И к нему два небольших. Насколько, на ваш взгляд, случайно, что Александр Второй не отменил самодержавие? Вы думаете, что это в принципе было возможно? Может ли царь сам себя ограничить? И, наконец, вы сказали, может быть, оговорились, что анархизм - это объективно буржуазное течение.... Однако Бакунин и Прудон были воинствующими критиками частной собственности, конкуренции, буржуазного индивидуализма...


Должиков В.А. Спасибо за вопрос. Я начну с последнего - почему “объективно буржуазное”. Вот недалекий пример - “Солидарность”... За что боролись они? Польский анархо-синдикализм привел к реставрации капитализма в Польше. Объективно. Западные анархисты, по-моему, сторонники нормального процесса демократизации государственной системы, ее гуманизации. Можно, конечно, на словах выступать против капитализма, а на деле... Понятно, что в этом случае повлияла и наша тоталитарная система - в Польше в основном была реакция на нее. В 17-ом году была осуществлена преждевременная ликвидация капитализма, и все запуталось... Что касается Александра Второго, то очевидно, что реформы, проведенные им, были недостаточны для России, иначе все развивалось бы по-другому. Разумеется, добровольно власть себя не ограничит, это вряд ли. Но если бы общественное движение было сильнее, допустим, Бакунин жил не в Томске и не в Иркутске, а здесь - в центре - в Петербурге, то, может быть, и по-другому удалось повлиять на Александра Второго. Ну, и, наконец, должен возразить. Конечно, в 70-е годы Бакунин уже был разочарован в прежних своих убеждениях, он их воспринимал как крайности - он признавал это. А то, что публичные заявления - одно, а дела - другое, это факт. Бакунин же был не только теоретик, но был и практик. Как практик он искал союзников в своем деле. Почему он сотрудничал с Марксом? - Потому что не было других. Русских же там почти не было! Настоящие союзники Бакунина были здесь, в России - вот, в чем беда. Маркс, Энгельс - старые его друзья, но не единомышленники.


Рябов П.В. А как же Испания, Италия...


Должиков В.А. Это успех тактики Бакунина. Он же стал лидером Интернационала. У Маркса было мало сторонников. Бакунин объективно привлек на свою сторону союзников, понимая, что со временем народ обуржуазится. А настоящий союзник его был в России, и здесь бы он, я уверен, действовал по-другому. Есть русский Бакунин, а есть немецкий, французский, голландский, итальянский... И это не одно и то же.


Корнилов С.Г. Есть ли еще вопросы? Нет. Ну, спасибо, Вячеслав Александрович. Я очень рад, что связи “Прямухинских чтений” с Барнаулом крепнут и развиваются. Теперь предоставляю слово Павлу Ивановичу Талерову, кандидату исторических наук, Санкт-Петербургский Морской технический университет. Тема его доклада: “Личность Михаила Бакунина -революционера и анархиста - в оценке его современников”. Пожалуйста.


Выступление Талерова П.И.

Доклад большой, но я сделаю выжимку. Честно говоря, я даже не представлял, что материал на эту тему столь велик - печатный лист, и работа еще не завершена.


Корнилов С.Г. Не будем пугать людей...


Талеров П.И. Да. И тем не менее. Взяты источником мемуарное наследие современников Бакунина, эпистолярное наследие и так далее. Во многом источник известен - эти материалы пересказывались Пирумовой, Стекловым и другими. Но лучше всегда обратиться к подлинникам, потому что в пересказах бывают недостатки, назовем их условно, гиперболы... В качестве прелюдии к этой теме хочется процитировать Герцена - цитат будет много, доклад будет в виде этакого цитатника. Эта оценка Бакунина в качестве эпиграфа. “Его (Бакунина) рельефная личность, его эксцентрическое и сильное проявление делают из него одну из тех индивидуальностей, мимо которых не проходит ни современный мир, ни история”. Интересная фраза, которая говорит о том, что перспектива изучения наследия и жизни Михаила Александровича Бакунина - тема неисчерпаемая и к сегодняшнему дню имеющая непосредственное отношение.


Я хотел себя ограничить характеристикой Бакунина как революционера и анархиста, убрать отсюда его юношеские годы, становление его как личности. Во многих высказываниях отражается личность самого говорящего. Чтобы составить психологический портрет Бакунина, требуется гораздо большего. Нужно посмотреть другие источники. Субъективность оценок, оценка момента - надо принимать в расчет, так как они накладывают отпечаток на эти высказывания.


В частности, высказывание Белинского. Это тоже, по-видимому, не истина. Это было в момент, когда у них были размолвки. Возникают соответствующие оценки, которые дает “неистовый Виссарион”. Когда они познакомились в 1836 году, Белинский был “пленен кипением жизни, беспокойным духом, живым стремление к истине” будущего бунтаря, который стал для него явлением интересным и прекрасным. В начале была дана им такая характеристика. Спустя некоторое время, когда возникли конфликты на почве изучения Фихте, потом Гегеля, Белинский уже говорил по-другому. В своем прощальном письме он писал так: “ Как горько и тяжело мне слушать нападки на тебя людей прекрасных, но не знающих тебя и судящих о тебе по твоей внешности, которая точно очень не хороша, а не по сущности твоей, которая прекрасна”. Интересное сравнение внешности Бакунина и его нутра. “Я всегда признавал в тебе и теперь признаю, - говорил Белинский, - благородную львиную породу, дух могучий и глубокий, необыкновенное движение духа, превосходные дарования, бесконечное чувство, огромный ум. Но в то же время признавал и признаю чудовищное самолюбие, мелкость в отношении с друзьями и ребячество, легкость, недостаток душевности и нежности - словом, высокое мнение о себе насчет других, желание покорять, властвовать, охота говорить другим правду и отвращение слушать ее от других. Для меня эти противоречия представляют единое целое, одного человека. Ты - богатое соединение самых прекрасных элементов, которые еще находятся в брожении и требуют большой разработки”.


Это - молодость, начало жизни. Это - определенные сложности взаимоотношений между друзьями. Рассорились они достаточно серьезно, помирились позже, но прежней дружбы уже не было. И, в конце концов, когда Бакунин уезжал в Германию, его провожал лишь один Герцен.


Интересная характеристика Бакунину была дана Анненковым. Он, в частности, говорил, что Бакунин господствовал над кружком философствующих, сообщая ему настроение, которое являлось результатом “сластолюбивых упражнений в философии”. И дальше известная фраза: “Страсть к витийству, врожденная изворотливость мысли, ищущая и находящая беспрестанно случаи к торжествам и победам, и, наконец, пышная, всегда какая-то праздничная по своей форме, шумная, хотя и несколько холодная, мало образная и искусственная речь. Однако же эта праздничная речь и представляла того самого Бакунина, его силу и подчинявшая ему сверстников, свет и блеск ее увлекали и тех, которые были равнодушны к самим идеям, ею возвещаемым”.


Кстати, интересный момент. К Бакунину в течение жизни присоединялись люди, зачастую не понимающие его идеи и тем не менее называющие себя его соратниками. Более того, даже не углубляясь в эти идеи и потом критикующие их, если что-то по-своему понимали.


На Грановского поначалу Михаил Бакунин произвел сильное впечатление теми чертами своей натуры, которые пленяли многих. Он писал: “Попал под неизбежное почти обаяние его индивидуальной мощности, несравненной способности к абстрактному мышлению”. Писал в письме к Станкевичу, что высоко ценит приязнь Мишеля: “...широкая, полетистая и в высшей степени благородная и крепкая натура”. Но с другой стороны, упоминал о нетерпимости Бакунина, абсолютизме, резкости. “В науке, - писал Грановский, - Бакунин может совершить великое, но в сферах деятельности жизни он никуда не годится. Для него нет субъектов, а все - объекты. Чудная натура! Что из него будет? Дай Бог, ему скорее попасть в Берлин, а оттуда в определенный круг деятельности, иначе его убьет внутренняя работа. Разлады с собою и с миром у него каждый день сильнее”.


В другом письме, к Неверову, Грановский продолжает рисовать портрет Бакунина: “Странный человек этот Бакунин! Умен, как немногие, с глубоким интересом к науке и без всяких нравственных убеждений. В первый раз встречаю такое чудовищное создание. Пока его не знаешь вблизи, с ним приятно и даже полезно говорить. Ну, а при более коротком знакомстве становится тяжело. Я откровенно высказал свое мнение ему в глаза, и мы не сходились более, чем нужно”.


Проводы Бакунина в Германию не совсем верно описаны у Пирумовой. Она писала, что Герцен проводил его до Кронштадта. Этого сделать в действительности не удалось. Разыгралась буря, пришлось повернуть назад. Фактически они расстались на пристани в Петербурге. В своей статье о Бакунине Герцен писал, что еще долго перед его глазами маячила эта фигура под проливным дождем, в плаще. “Помню, как он стоял на передней палубе парохода и последний раз приветствовал, махая мне шляпой”.


В Берлине Бакунин окунулся в изучение философии.


Арнольд Руге отмечал, что Бакунин очень образованный человек, “обладает крупным философским талантом”. Их знакомство переросло в дружбу, и они взаимно влияли друг на друга, на формирование характера того и другого и на взгляды, которые потом отражались в их работах.


Герцен довольно долго принимает участие в жизни Михаила Александровича Бакунина. Его высказывания о нем порою очень хлесткие, резкие, с определенной степенью иронии имеют тоже для нас большое значение.


Особое значение в парижский период жизни Бакунина имело знакомство с Прудоном. Их встречи были насыщены философскими рассуждениями, спорами, о чем свидетельствовал Герцен со слов Карла Фогта. По-видимому, у Прудона Бакунин заимствовал идею федерализма. Русского революционера привлекал во французском анархисте призыв: “Разбить скрижали старого завета” и разрушить современные государственные формы.


Французская революция 1848 года, быстро охватившая весь Старый свет, стала новым этапом в развитии личности Бакунина, сформировав в нем характер пламенного революционера. Именно здесь он впервые проявил себя наиболее страстно, рельефно, сильно. Он принял непосредственное участие в революционных действиях.


Уже приводилось сегодня высказывание Марка Косидьера о том, что Бакунин “в первый день союзник, а на другой день его надобно расстрелять”. Тем не менее колоссальная организаторская деятельность Бакунина сделала его одной из центральных фигур революционной борьбы, которая развернулась весной 1849 года в Богемии и Саксонии. Опасаясь ареста, преследуемый австрийским правительством, Бакунин нелегально отправился в Дрезден и там поселился у издателя “Народного листка” Карла Августа Рейхеля, директора Саксонской музыкальной капеллы. Рейхель писал: “Как человеку редкой силы духа и твердости характера, соединенных с импонирующей внешностью и увлекательным красноречием, ему везде удавалось поднимать настроение молодежи до энтузиазма, увлекая за собою даже более зрелых людей, тем более что его воззрения, свободные от национальной ограниченности, проникнуты были благороднейшим и широчайшим гуманизмом. Именно его пылкая фантазия в соединении с бессознательным честолюбием богато одаренной натуры, чувствовавшей себя призванной к тому, чтобы руководить и повелевать, часто толкала его к самообману насчет действительного положения вещей”.


Об этом же говорил не только Рейхель, но и Герцен и другие современники, которые так или иначе сталкивались с революционной деятельностью Бакунина того периода.


Энгельс интересно написал, говоря о событиях в Германии 1849 года. “Рабочие окрестных промышленных районов Дрездена нашли способного и хладнокровного командира в лице русского эмигранта Михаила Бакунина”.


Рихард Вагнер познакомился с Бакуниным у Рейхеля и был поражен необыкновенно импозантной внешностью этого человека, находившегося в расцвете тридцатилетнего возраста. “Все в нем было колоссально, все веяло первобытной свежестью”. Их отношения складывались весьма сложно, что и отразилось на впечатлении Вагнера от Бакунина. Они постоянно колебались между “невольным ужасом и непреодолимой симпатией”. Он считал, что в этом человеке “антикультурная дикость сочеталась с чистейшим идеализмом человечности”. “Людей, живущими интересами духа, - как считал композитор, - Бакунин ставил не высоко, ища натур, способных отдаться делу с безоглядной активностью”. Впоследствии Вагнер убедился, что “это, скорее, теоретическое построение его ума, чем живое личное чувство - чересчур много он говорил об этом”. В спорах, по словам Вагнера, “Бакунин держался метода Сократа. Среди... аргументов, не останавливающихся ни перед какими затруднениями, выражаемых притом с необычайной уверенностью, справиться было невозможно”. Особенно отмечал Вагнер необыкновенную общительность Бакунина. В первый же день знакомства он начал рассказывать всю свою подноготную, всю свою историю, свое происхождение. Человек, открытый для контактов.


Вагнер наблюдал события со своей точки зрения, с высоты своего понимания и соответственно мог оценить ту роль, которую сыграл Бакунин в осажденном Дрездене. Он часто встречал его в самом городе, всегда в черном фраке, с неизменной сигарой во рту, бродящего открыто по городу среди запруженных улиц.... В тот момент революционных событий полиция не успевала преследовать всех нарушителей. Бакунин, по воспоминаниям Вагнера, был обеспокоен событиями, в частности, тем, что технические вопросы не решаются, то есть нет движения, нет развития событий . Потом, возглавив оборону города, он проявил себя как бывший военный, артиллерист, что и повлекло впоследствии арест, тюрьмы, смертные приговоры и т.д.


В тюрьмах и ссылке Бакунин провел более двенадцати лет, бежав, в конце концов, из ссылки, из Сибири. Переплыв океан, он пересек Америку и вновь вернулся в Старый свет и в Лондоне снова предстал перед Герценом и Огаревым. “Пышная фигура Бакунина, - писал Герцен об этой встрече в “Былом и Думах”, - оказалась в объятиях друзей в канун 1862 года. Он был тот же, он состарился только телом, дух его был молод и восторжен, он был так же предан одной идее, так же способен увлекаться, видеть во всем исполнение своих желаний и идеалов и еще больше готов на всякий опыт, на всякую жертву, чувствуя, что его жизни впереди не так много и что, следственно, надобно торопиться и не пропустить ни одного случая”. И далее: “Он привез в целости фантазии и идеалы, с которыми его заперли в Кенигштейне в 1849 году, даже язык его сохранился без изменений”. На примере Бакунина Герцен утвердился в мысли, что тюрьма и ссылка необыкновенно сохраняют сильных людей, если не тотчас их губят. Они выходят из нее, как из обморока, продолжая то, на чем лишились сознания”.


Герцен высказывался о Бакунине часто иронично, подтрунивая над другом. В частности над стремлением Бакунина революционизировать “Колокол”, над его стремлением перевести борьбу из плоскости пропаганды в плоскость действия.


Я буду закругляться. Остановлюсь лишь на последнем периоде его жизни. Об этом периоде есть немало воспоминаний и впечатлений людей, его знавших.


Василий Иванович Модестов встречался с Бакуниным во Флоренции в середине 60-х годов. Между ними возник тогда вполне нешуточный спор, дошедший до весьма громких нот. Бакунин доказывал необходимость раздробления России на много частей, в результате которого не только Финляндия, Прибалтийские провинции, Царство Польское, Бессарабия и Кавказ совсем отделялись от России, но и Малороссия и Сибирь и даже Новгородская губерния составляли, по его плану, независимые части, связанные, впрочем, между собою федеративными узами. Это шокировало Модестова, и он “указывал собеседнику на то, что, рассуждая таким образом, он идет, очевидно, против хода русской истории, которая тысячу лет стремилась к единству, к возможному сплочению своих частей, а не к разделению, и что, идя таким путем, он обрекает свою деятельность на бесплодие”. В итоге публицист Модестов укрепился во мнении, что “Бакунин революционер не столько по убеждению, сколько по ремеслу и что он не может внушить к себе сочувствия ни в одном спокойном и сколько-нибудь зрело рассуждающем человеке”.


Интересные воспоминания о Бакунине оставил Николай Николаевич Ге, познакомившийся с Бакуниным в этот же период. Его впечатления совершенно противоположны воспоминаниям Модестова. Ге был увлечен этой натурой, между ними возникли добрые и даже сердечные отношения. “Он производит впечатление большого корабля без мачт, - писал Ге, - без руля, двигающегося по ветру, не зная куда и зачем. Громадный толстый человек с курчавой черной головой, крупные части лица его очень похожи на его дядю, известного Муравьева Виленского. С отдышкой, с аппетитом невообразимым, наделавшим кучу анекдотов - такова его внешность. Обращение Бакунина с окружающим полунасмешливое, полупрезрительное”.


И заключая, - не знаю, на чем остановиться, - ну, вот хотя бы это. Перед самой смертью Бакунина его навестил бакунист Дебагорий-Мокриевич и так описал свои впечатления от знакомства со своим кумиром. “Бакунин был необычайно высок и массивен, хотя его полнота была, очевидно, болезненная. Его лицо было обрюзглое, под светло-серыми или голубыми глазами висели мешки, огромная голова заканчивалась большим лбом, по сторонам которого торчали вьющимися клоками редкие полуседые волосы. Он одевался, сопел и от времени до времени уставлял на меня свои светлые глаза. Но вот он согнулся, чтобы обуть ноги, и в эту минуту я услыхал, как его дыхание сперлось. Когда он выпрямился, то засопел страшно тяжело, он задыхался, его обрюзглое лицо посинело. Все это указывало на то, что болезнь, сведшая его три года спустя в могилу, уже была развита в сильной степени. Когда Бакунин оделся, мы вошли в беседку, где продолжали беседу.”


Есть воспоминания Сажина. Их уже цитировали. Не буду повторяться.


Укажу в заключение на воспоминания его друга Адольфа Рейхеля. Бакунин, по воспоминаниям Рейхеля, приехал в Берн в июне 1876 года и сказал своим старым друзьям Фогту и Рейхелю, у которых остановился, “что приехал умирать”. И хотя в продолжение почти сорока дней беспокойный дух Бакунина был все время живым и деятельным и до последнего разговора они сохраняли некоторый характер прошлых годов, друзья быстро оставили надежду на его выздоровление. Он умер 1 июля после короткой, но сильной агонии. “В нем мы схоронили, - писал Рейхель, - глубокую страстную натуру, которая вся выразилась в пламенной ненависти против всего, что без права ставило препятствия человеческой свободе насилием или по преданию”.


Я еще раз обращаю ваше внимание на важный интересный источник - воспоминания. Было предложение подготовить сборник “Бакунин в воспоминаниях современников”. Была в прошлом такая серия. И, может быть, лет через десять мы будем презентовать такой сборник. Спасибо за внимание.


Рябов П.В. Хорошо бы. Необходимы будут очень большие усилия.


Корнилов С.Г. Есть ли вопросы?


Суворов В.П. В разговоре с литераторами я узнал, что Чернышевский в “Что делать” отобразил Бакунина в образе Рахметова. Так ли это?


Талеров П.И. Я слышал об этом. Правда, услышал здесь, в музее, позавчера. Мне более известны воспоминания Чернышевского о том, как писался Рудин. Он критиковал то, как Тургенев отобразил характер Бакунина в образе Рудина. Это прозвучало в разговоре Боткина, Некрасова, Тургенева и Чернышевского. На основании этих воспоминаний можно сделать вывод, что художественные произведения далеко уходят от оригинала, прототипа. Если посмотреть “Бесы” - Ставрогина - если посмотреть “На ножах” Лескова, там тоже есть персонаж, прототипом которого был Бакунин. И тоже далеко. Почему Тургенев испортил Рудина? Потому что посчитал, что апофеоз Бакунина повлиял бы на его, Тургенева, репутацию. И посчитал, что нужно было добавить к образу Бакунина несколько черных мазков. Стал добавлять. Каждый раз, общаясь со своими друзьями, - с теми же Боткиным, Некрасовым, Чернышевским, - он вносил еще и еще... Получился в результате совершенный антипод тому, чем был на самом деле Бакунин...