Сергей чернышев, виктор криворотов
| Вид материала | Документы |
- Виктор Михайлович Чернышев. Пкк при кдаис су кпл, г. Киев лекция, 1845.06kb.
- Московский государственный институт международных отношений, 1027.57kb.
- Яковлев Василий Иванович, Яковлева Галина Халимовна, Ярковский Сергей Игоревич. Отсутствовали:, 171.14kb.
- Сергей Чернышев Век трансформации власти, 474.06kb.
- Федоров Виктор Васильевич, президент Российской государственной библиотеки (ргб). Ответственный, 70.53kb.
- Тихонов Сергей Сергеевич Тюгашев Тимофей Евгеньевич Фоменко Эварист Максимович Цыренов, 53.22kb.
- Мир высоцкого (1-6) 1 воспоминания виктор Туров, 221.51kb.
- Тенденции рынка Жилищное строительство Сборно-монолитное каркасное домостроение как, 186.41kb.
- Шаубергер Виктор – Энергия воды, 3765.51kb.
- Шаубергер Виктор – Энергия воды, 3745.43kb.
МИФ ПЯТЫЙ
1. Чудесное явление антимонопольного законодателя
Обозреватель: Рассмотрим этот ваш конкретный пример с антимонополистическим законодательством. Ну, положим, контролирует "Юнайтед стейтс стил" 52% рынка. Все хорошо. Остановить их никто не может. Но вдруг является некто и "по закону" запрещает иметь долю больше 25% на национальном рынке. Как это может быть?
Чернышев: Действительно, кто сей доблестный муж и чьи интересы он отстаивает? Проще всего сказать: “Как это чьи? Общие интересы класса капиталистов!” Но, во-первых, давно ли у класса капиталистов возник общий интерес? Во-вторых, если в некотором абстрактном смысле он у него и был, каждый конкретный капиталист ничего не знал про этот общий интерес и в гробу его видал. Общий интерес моего класса – это абстракция. А потом – хорош общий интерес, если ради него конкретно у меня одного требуют свернуть производство. В такой ситуации для любого капиталиста его личный интерес будет гораздо весомее, чем абстракция.
Возникает вопрос: интерес какого собственника заставляет ограничить производство? интерес какого собственника мешает Айвэну (то бишь Ивану) Бойскому заниматься своими легендарными махинациями с корпоративными захватами? кто конкретно преследует и штрафует его? откуда взялась Комиссия по бирже и ценным бумагам и чьи интересы она отстаивает? Выраженный такими способами "общий интерес класса капиталистов" изобрел не Маркс.
Можно, по аналогии с Марксом, представить следующую вполне реальную, "живую" абстракцию: общий интерес класса может возникнуть только тогда, когда это объединение людей, у которых нет ничего, кроме своих цепей, и потом кто-то им нашепчет на ухо, что надо делать, разъяснив при этом, что они в любом случае ничего не теряют. Пока дележ экспроприированного не совершился – они могут быть таким способом объединены. Но когда существует громадный частный капитал, а мне говорят: “Ты ущеми свой кровный интерес во имя интересов класса собственников”, – то как-то непонятно.
Криворотов: “Еще чего захотели! Я борюсь до конца...”
Чернышев: Мне говорят: “Если ты этого не сделаешь, то будет кризис”. “Извините, будет или нет, – это еще вилами на воде писано, а почему вы именно меня грабите? Вон Морган, он побогаче будет, вот вы лучше его обдерите как липку во имя общего классового интереса”.
Криворотов: Так оно и выходит. Тут возникает уравниловка. Во времена тяжелых ситуаций в экономике принимается антимонопольное законодательство, а в дальнейшем, если кто-то оказывается крайним, нарушителем, – тогда начинают его урезать. Все в общем-то не против, чтобы кое-кого урезали. Все "за", это святое дело. Главное – не меня. Поэтому каждый нарушитель законодательства оказывается одиноким. Все остальные благожелательно взирают, как с него снимают штаны. А законодательство с бухты-барахты не делается, – со всеми проконсультировались, все понимают, что действительно "надо".
2. Сознание внести не удалось
Чернышев: Тогда в свойственной нашему разговору прыгучей манере переформулируем вопрос. Позвольте, ну хорошо, вот доказано невероятное: будто "там" частную собственность начали изничтожать и будто это безобразие невероятным образом происходит якобы в полном соответствии с Марксом. Но извините, за кого вы нас принимаете? Маркс писал, что это будут делать пролетарии. А у вас там что творится? Где пролетарии? Хорош "Маркс"! Все по нему, но как-то вроде не совсем...
Ответ существует, но он не прост. Да, Марксу очень хотелось преодолеть отчуждение. Но он понимал, что его не может снять святой дух, должна быть материальная сила.
Криворотов: Должен быть субъект.
Чернышев: Он взглянул окрест. Душа его, как говорится, уязвлена стала. Увидел замечательный класс, который ему страшно понравился, увидел, что ему нечего терять, и поэтому именно ему стоит рискнуть.
Криворотов: Он шел от некоторой логики. Он понимал, что снимать собственность можно только другой собственностью. Должен быть реальный субъект собственности, каковой и снимет отчуждение. Но он был человек своего времени. Все это было связано с реальностью. Итак, он оглядывается вокруг и говорит: “Кто же будет этот замечательный субъект снятия частной собственности?” А ответ-то напрашивается. Единственная реальная сила, которая заинтересована в этом, – только рабочий класс. Ибо представить себе, что в этом заинтересованы капиталисты, довольно сложно. Теоретически Маркс понимал, что от отчуждения страдают два класса, и даже писал об этом. Конечно, имеется слепая стихия кризисов и все прочее... С какой стати, однако, во имя избавления от абстракции собственники будут сами себе портить всю малину?
Чернышев: Интересный момент. Маркс ведь понимал, что пролетариат заинтересован только в том, чтобы отнять и разделить. Понимал и то, что этого делать не следует, а надо уничтожать отчуждение. Поэтому был вынужден в "Святом семействе" говорить: важно не то, что пролетариат про себя думает в настоящее время, а то, что он должен сделать на самом деле; и мы заставим его это сделать, мы ему все объясним, внесем сознание...
Криворотов: Маркс стремился создать субъекта снятия отношений частной собственности. Однако, рабочий класс, не будучи владельцем собственности, имел негативную установку – сакраментальное "отнять и разделить".
Чернышев: В то время как нужно было не отнимать и делить, а капитал обобществлять, – а это довольно хитрая задача.
Криворотов: Другое дело, что рабочий класс рабочему классу – рознь. Если говорить о настоящем рабочем классе, каким он был на Западе, то элемент негативизма не был превалирующим. Наоборот, конструктивный элемент был огромен. Достаточно посмотреть на австромарксизм, на европейскую социал-демократию, на мировое социалистическое движение, связанное с Социнтерном... Эти рабочие не хотели идти на разрушение своего собственного, относительно приличного существования – были очень осторожны, особенно после России, когда там все развалилось. В классическом – западноевропейском – рабочем классе элемент негативизма был значительно меньше, чем в тех слоях, которые заняли это место у нас – во время революции и гражданской войны.
Чернышев: Сформировавшаяся в результате всех происходивших перетрясок пестрая людская масса рабочим классом не могла считаться ни по каким критериям – разве что в качестве незаслуженного комплимента. Впрочем, Ленин это прекрасно понимал.
Криворотов: Это были разношерстные маргинальные элементы города и деревни, своего рода "восточный" пролетариат из бывших обездоленных, униженных, деклассированных, обладающий огромной взрывчатой силой разрушительной направленности. Это настроение и возобладало. В дальнейшем этот восточный пролетариат, в который веками угнетения и бесправия была вбита молчаливая покорность, соединенная с цезаристскими настроениями, послужил питательной почвой сталинизма. Именно его интересы выражал Великий Вождь, с помощью молота репрессий освобождая ему жизненное пространство для движения вверх по социальной лестнице.
Ну, а что касается времен "Манифеста" – тогда все это будущее еще не созрело, и странно было бы по этому поводу чего-то предполагать: будет ли такой субъект или эдакий. Единственной реальной задачей в те времена была только сама проблема создания субъекта этого движения. Давайте все-таки не будем здесь слишком строги к Марксу – он был всего лишь человеком своего времени, со всеми присущими этому времени иллюзиями. Мне думается, что нужно провести жесткий водораздел между марксизмом как наукой, теорией и историческим, "реальным" марксизмом. Что касается последнего – в нем сейчас накопилось слишком много всего разнородного, связанного с не совсем красивой историей: совокупность различных мнений, точек зрения, политических позиций, возникших по поводу и без оного, предубеждений, иллюзий, включая пресловутую "пятичленку" способов производства, казарменный социализм и т.д. – все то, что нам досталось по наследству.
Что же касается классического пролетариата в качестве субъекта обобществления – его место в российской реальности заняла совершенно иная социальная сила. И таких дров наломала... В марксистской оболочке выступало и, наверное, будет выступать еще много разных политических сил, которые в другом месте и в другое время клялись бы господом Богом и царем батюшкой, а не Марксом.
3. Коммунистическое пугало на службе прогресса
Чернышев: Кое в чем существенном он, конечно, не ошибся. Да, он промахнулся с созидательной миссией класса, – и то не совсем. Но понимание того, что реальное обобществление, преодоление отчуждения может начаться только в странах с развитым капиталом, – здесь он попал в самую точку. Оно там естественным образом и началось.
Криворотов: Как выглядит все это с точки зрения исторической перспективы? На мой взгляд, мы недооцениваем, что качественное предвидение Маркса, исходящее из теории, оказалось на самом деле очень действенным. Степень совпадения с реальностью оказалась на самом деле очень велика, я бы сказал, неправдоподобно велика. Мы не в силах оценить ее просто потому, что не понимаем самое реальность.
Мы на самом деле сильно недооцениваем, что, находясь еще у истоков, он гениально предугадал мировое развитие. Предугадал за счет того, что была реальная, мощная, потенциально исключительно гибкая теория. Фактически не имея и в помине достаточного материала, он предугадал то, что возникнет субъект обобществления собственности, и то какой будет эта собственность, и что именно за счет этого начнется новый взлет производительности труда, а вместе с ней и мировой хозяйственной системы, связанной с теми странами, которые эту тенденцию уловили. Он увидел существеннейшие черты будущего, и в этом был действительно одним из крупнейших мыслителей нового времени. Но он, естественно, не знал, не представлял во всех деталях "наполнения" теории реалиями: кто, что, когда. В этом он путался, заблуждался, иногда даже в принципиальных вещах – одним словом, был обыкновенным человеком и политиком своего времени.
Чернышев: Здесь можно сделать некую маленькую ремарку относительно того, с чего начинал С.Платонов. Он говорил, что новое развитие начнется с превращения в производительную силу, – чего бы вы думали? – отношений собственности. Эти отношения давили человека, управляли им, и вдруг – производительная сила. Маркс это по-своему понял. Правда, С.Платонов выразил точнее.
Криворотов: С.Платонов просто читал Маркса. Ему было легче.
Чернышев: Почему он ошибся именно с субъектом? Это можно объяснить. Идет слом типов развития, громадный, надформационный переворот, и исторический субъект так задешево не рождается. Можно высказать даже предположение, что субъект в момент выхода из лона "предыстории" вообще возникает в две ступени – сначала негативный и только потом позитивный. Негативный субъект консолидируется на почве того, что надо кого-то ограбить и что-то отобрать. Он возникает из объединения людей, коим решительно нечего терять. Они озлоблены, хотят кого-то побить, а их еще на это подталкивают, науськивают.
Новорожденный, негативный субъект имел центр: Коминтерн – инфраструктура, опора во всех странах. Никакого отчуждения он снимать, очевидно, не собирался, поскольку не знал, что это такое и с чем его едят. Он считал, что его функция – это отнять, разделить и экспроприировать по этому поводу всех уже в глобальном масштабе. Вот тогда только и возникает классовый интерес капиталистов как некая материальная вещь. Во-первых, тебя грабят, ставят к стенке, а тот, кто собирается это сделать, тебе непрерывно талдычит, что ты капиталист и представитель единого класса, хотя ты можешь клясться, что ни сном, ни духом... И вот тут-то, когда начинают тебя раздевать и убивать по-серьезному, да еще в пору великого экономического кризиса, все и начинается... Экспроприировать собираются куда уж как предметно – инфраструктура для этого дела налицо, пропаганда поставлена на широкую ногу и непрерывно вещает про то, что у капиталистов – помимо гнусной эксплуататорской сущности – еще и тайные масонские ложи, даже всемирная имеется. Вот тогда-то классовый интерес капиталистов и материализуется в авральном порядке. Структура субъекта здесь как бы индуцируется, "наводится" со стороны в рамках логики конфронтации. Коль скоро один противник консолидирован, ощущает себя субъектом, то и второму соображения выживания диктуют то же самое. Другое дело, что один из субъектов – пока негативный, "пустой" в плане позитивного содержания, и кроме как рушить, отнимать и делить, ничего другого не умеет. Зато второй – умеет, и даже очень. Так возникает класс собственников, который сформирован как субъект не только извне, но и изнутри – то есть знает, что делать с собственностью и как всем этим управлять.
Криворотов: Действительно, в реальности структура негативного субъекта на капиталистов была наведена. Ведь когда это все происходило в США, социалистическая партия там насчитывала десятки тысяч человек – цифра того же порядка, что у большевиков перед революцией. Положение было угрожающим. Его нужно было гасить, и его погасили...
Чернышев: Вспомни, ведь когда возник Коминтерн, империалистические дела поначалу вообще пошли плохо. Агентурная сеть, коммунистические шпионы, враг здесь, в ближайшем окружении, а центр – в Москве. Запад охвачен единой подпольной организацией. Мировая революция поставлена в повестку дня. Сказано, что капиталисты – единый класс. Их объединяют единые скобки и собираются всех разом похоронить. Могильщик налицо и не скрывает серьезности своих намерений. Ну, раз так, – придется консолидироваться, временно погасить свои внутренние проблемы.
4. Капиталисты вняли призыву, обращенному к пролетариям
Чернышев: Именно в этом пункте возникает вопрос экономического регулирования. Просто задача выживания решалась как экономическая. Если с коммунистической стороны она решалась как "шашки в руки, по коням – и через океан", то с другой было ясно, на чем океан надо переплывать на самом деле, коль вышла такая надобность.
Рассуждения здесь простые. Реальной угрозой является экономический крах. Но если его избежать, то тогда всех можно просто купить. Из этого и возникает система регулирования экономики, которая обеспечивает непрерывный рост национального дохода, и тем самым дает возможность повышения жизненного уровня. Но для этого государство, которое блюдет вновь обретенный классовый интерес, вынуждено заняться экономикой. Правящая элита ясно понимает, что недостаточно просто хватать подрывные элементы, ловить большевистскую агентуру. Ежели который год есть нечего, тогда лови ее, не лови – она саморазмножаться начинает.
Криворотов: Очевидно, в этом случае лучше действовать конструктивно и обеспечить средства, на которые можно всех купить.
Чернышев: Но для того чтобы действовать конструктивно, мало быть тем, кто не имеет ничего, кроме своих цепей, и в добавок еще не имеет навыков управления собственностью, не говоря уже о навыках ее снятия. Есть только навык продажи рабочей силы – этого, увы, мало.
Криворотов: Фактически пролетариат, обладая структурой субъекта, но не обладая его содержанием, породил, индуцировал структуру субъекта в классе капиталистов, который обладал содержанием, но не имел нужной структуры.
Чернышев: Трагедия Маркса в том, что он действительно понимал под частной собственностью нечто совершенно иное, совсем не это хотел вложить в голову пролетариату. Пролетариат, может быть, хочет отнять и разделить, но его историческое предназначение, по Марксу, состоит в том, чтобы стать субъектом снятия отчуждения. Сознание, необходимое для конструктивных действий, должно быть привнесено марксизмом – как его классики понимали – и поддерживаться пролетарской партией и т.д. Это-то и оказалось на поверку одной из главных иллюзий. Пролетариям ничего не удалось объяснить. Писание "Капитала" было безадресным. Не удавалось даже активно влиять на своих же друзей, на германскую социал-демократию. Рабочее движение развивалось по своим собственным законам, сознание его вожаков вращалось в мире понятных всем лозунгов, прагматических политических блоков и т.д.
Однако то, что им надо все отнять и разделить, пролетарии поняли очень хорошо, ибо это было у них в крови. Они объединились на этой почве. Проигнорировали Маркса, дружно вышли на баррикады и начали громить помещиков и капиталистов. Выход пролетариата на политическую арену происходил в основном под знаком идеологии нетоварного уравнительного социализма, идеологии негативного субъекта. И только шок русской революции, "русского апокалипсиса" повернул западный рабочий класс в сторону реформизма.
Криворотов: Вероятно, в этом есть какая-то историческая необходимость, потому что реальные революции всегда раньше происходили как консервативные – с субъектом собственности в центре, а не наоборот. Если экономически революция состоит просто в том, что с кого-то снимают штаны – кончается обычно тем, что их так никто уже толком и не использует. Ибо в понятии собственности объединены как представления о владении, принадлежности, так и о навыках распоряжаться с толком, управлять. В этом смысле свершившиеся революции имели положительную программу действий, отличную от бесконечных попыток хоть как-нибудь научиться, наконец, хозяйствовать. Но коль скоро собственник уже был у власти и не был достаточно заинтересован кардинально все менять, возник негативный субъект, сконцентрировавший в себе угрозу всеобщего разрушения системы, а вместе с нею и общества. В этой ситуации собственник у власти, почувствовав вызов, начал шевелиться.
Известно, что всегда post factum возникает представление о неизбежности того, что уже случилось. И тем не менее я склонен считать итог довольно-таки закономерным: конструктивный субъект здесь действительно возникает под влиянием негативного. Во времена Маркса, однако, вся эта довольно хитрая логика, очевидно, не просматривалась.
5. Обыватель международного рабочего движения
Чернышев: А потом ведь Маркс не занимался конкретно этим. Как ученый он все-таки, прежде всего, теоретик преодоления отчуждения. Он вообще не занимался теорией субъекта социального действия. Это отдельная, другая теория. Он был специалистом, и его предметом была структура частной собственности. Но он, очевидно, не видел массы других важных вещей, например, теории субъекта. Он этим не занимался как теоретик. В этой области он был просто обывателем.
Криворотов: Обывателем международного рабочего движения. Поскольку оно в лице Энгельса его кормило.
Чернышев: Точно так же он не занимался многоукладностью, представлял себе снятие частной собственности как правильное, поэтапное движение. Все формы частной собственности обязаны сначала развиться до конца, а затем только возникает возможность их снятия, единообразного и повсеместного. Здесь ощутимо влияние германского "орднунга".
Криворотов: Он разделял иллюзии эпохи. Ибо любой нормальный человек является, прежде всего, человеком своей эпохи. Если он гениален в какой-то своей части, это не означает, что он не обладает массой всякого рода предрассудков и не делает глупостей.
Чернышев: А еще было предвзятое, даже несколько "чистоплюйское" отношение к вопросу идеалов. Он не занимался идеологией, потому что противопоставлял ее теории. Он был пурист. Что такое идеалы? Это что-то ненаучное, субъективное, отчужденное. Вот когда мы начнем снимать отчуждение – доберемся рано или поздно до идеалов, до религии... Все, что было надстроечными структурами, было для него прежде всего отчуждением, а потому подлежало преодолению, снятию, очищению. Поэтому он не занимался идеалами. Сама крамольная мысль о том, что общественный идеал двоякий и субъект преодоления отчуждения двойственен, не может просто ни с того ни с сего прийти в голову. Он не занимался этими вопросами систематически, он был здесь пленником житейского "здравого смысла".
Насколько он был высоко теоретичен в области преодоления частной собственности, настолько он был эмпиричен в вопросе о том, кто, собственно, будет этим заниматься. Просто взглянул окрест, душа его уязвлена стала страданиями угнетенных... Он в некотором смысле искал заказчика: кому бы вручить жезл уничтожения частной собственности? А потому считал, что пролетариат обязан признать себя не только дубиной народной войны, но и носителем высокой теории, позитивного содержания. Пролетариат этому "внесению сознания" сопротивлялся отчаянно. Под конец Маркс махнул на него рукой и капитально засел изучать русскую общину. А ведь до этого всю жизнь считал Россию черным реакционным пугалом. Однако, когда внезапно из России донеслись слабые революционные звуки, Маркс настолько был готов вручить жезл кому угодно, что тут же переориентировался... А ведь помнишь, писал раньше в одном письме, что русские – бездельники и баричи, у них масса свободного времени, только поэтому они им и интересуются, первыми перевели "Капитал".
6. Маркс: торжество теории, крах идеологии
Криворотов: Хорошо. Допустим, все это реальность, и в 30-х годах в западном мире общественная собственность возникла одновременно со своим субъектом, сформировался хозяйственный механизм, который заставил эту систему стартовать чуть ли не вертикально вверх. Давай с этой точки зрения попытаемся оценить прогностическую силу того, что сделал бородатый классик. Можно ли назвать другую теорию, которая была бы способна уловить основные тенденции мирового развития чуть ли не за столетие до самого их возникновения?
Чернышев: Его вклад уникален, это понятно.
Криворотов: Ладно, он ошибся, предсказав субъекта с точностью до наоборот. Ладно, где-то был обывателем. Все это ничуть не отменяет ни уникальности фигуры, ни беспрецедентности предсказания мирового развития на сто лет вперед.
Чернышев: По существу, он один впервые соединяет с жизнью, с практикой великую философскую идею преодоления отчуждения, которая ведет свою родословную в каком-то смысле еще от библейских и эллинских времен. Явно ее выразил только Гегель. Но Маркс впервые соединил ее с чем-то реальным, воплотил в гениальной концепции "действительного коммунистического действия".
Криворотов: То есть Маркс конструктивен. Он выдвинул идею, что снятие отчуждения ведет к уничтожению частной собственности в пользу общественной. Отсюда только и можно понять, что это такое – общественная собственность. Другое дело – реальное содержание этого понятия вырабатывается только сейчас. И не у нас. Оно оделось содержанием на той стороне, но теперь это содержание – перед нами. Его нужно присвоить, взять себе. От этого никуда не уйдешь. Другое дело, в чьих интересах общественная собственность используется и насколько она в этом смысле общественная, а не, скажем, корпоративная... Ведь ее можно использовать по-разному в интересах двух противостоящих общественных идеалов.
Чернышев: Если бы дядюшка Филипп, от которого Маркс получил наследство, внезапно обратившись в веру племянника, сказал бы, что он собирается уничтожать частную собственность, вряд ли Маркс стал бы спорить, особенно, в последние годы. Он делал всю свою теоретическую работу на деньги Энгельса, который был в тот период отнюдь не пролетарием, а самым настоящим капиталистом, т.е. эксплуатировал, конкурировал и пр. Почему бы, собственно, Марксу не вручить свою теорию просвещенным представителям класса капиталистов типа Саввы Морозова, если бы такие нашлись?
Криворотов: В принципе все это соответствует позиции, которая состоит в том, что действительную революцию совершает класс, который несет реальную ответственность за собственность, осуществляет господствующую форму деятельности. Его могут стимулировать угнетенные классы и играть тем самым гигантскую конструктивную роль, показывая своим давлением, своим бунтом, что деваться некуда. Радикальные революции угнетенных конструктивны в особом смысле, но только, увы, не там, не в тех странах, где они происходят. Они показывают, что надо жить, надо действовать, заставляют имущих идти на компромисс, реформировать систему. Именно это подразумевал в свое время Кропоткин, когда писал о французской революции. Ну а сегодня тезис о консервативной "революции сверху" можно сформулировать так: реформирование системы самими ее хозяевами сверху под давлением нарастающих проблем снизу. Тезис, как ты понимаешь, весьма актуальный с точки зрения будущей судьбы перестройки.
Чернышев: А ты припоминаешь теорию двойной революции из раннего С.Платонова, еще не опубликованную? Она состояла в том, что в экономической революции побеждает новый класс собственников, который является носителем отношений собственности более высокого типа. Социальная же революция, состоящая в том, что потерявшие терпение низы грабят и экспроприируют экспроприаторов, играет при этом роль запала, рычага для политического переворота. Класс, который буянит, всегда используют, но в результате побеждают отнюдь не мятежные рабы и бунтующие крепостные крестьяне, побеждают новые собственники – феодалы и буржуазия.
Криворотов: С.Платонов был мудр. Я его просто переформулировал с точки зрения известных теорий и понятий, до которых он порою, из марксистского высокомерия, не снисходил. Социальная пирамида не перевертывается. Просто надстраивается верхушка.
7. Финансовая элита под знаменем марксизма
Чернышев: Отсюда следует, что в ситуации с современным западным обществом консервативная революция Рузвельта производилась силами представителей принципиально новой формы деятельности, превращающей в свой предмет само воспроизводство капитала как таковое. Вернемся к первому вопросу беседы. Кто они, эти загадочные люди, изменившие облик современного западного общества? Подсказка для ответа на этот вопрос имеется еще у Ленина. Помнишь его догадки про империализм, финансовый капитал, сращенность интересов и т.д.? Это, очевидно, представители высших форм финансовой деятельности, превращающих саму собственность, отношения собственности в предмет регулирования и переделки. Эти люди выросли из таких капиталистов, которые еще раньше превращали других капиталистов в свою производительную силу, но не в масштабах всего государства, а в каких-то более ограниченных. Торговцы эксплуатируют промышленный капитал? – Да, эксплуатируют. Ну а банкиры в свою очередь – уже и торговый, и промышленный и т.д.
Криворотов: Финансовая элита, которая как господствующая сила сформировалась еще в империалистический период, сделала последний шаг с этой самой последней, по словам Ленина, ступеньки капиталистической системы хозяйства и, вступив в новое общество, стала субъектом снятия отчуждения, снятия капитала. В полном, так сказать, соответствии с теорией, только с точностью до наоборот. Ну, а в реальности, в Штатах, например, все было предельно конкретно и ясно без всякой теории. Выходу из депрессии препятствовал очевидный затор – низкая заработная плата рабочих. Это было ясно любому хорошо подготовленному специалисту, сознание которого было не замутнено классовой идеологией. А к тому времени в США сложилась мощная финансовая элита, исключительно высоко образованная и практически подготовленная. Я не останавливаюсь на том, что работы Кейнса, заложившие теоретические основы этого поворота, были уже в этот момент опубликованы.
Чернышев: Важно и то, что к этому времени управляли уже, скорее, не сами капиталисты, а наемные менеджеры. Это люди, у которых имеется самосознание, рефлексия, т.е. взгляд на систему и на управление системой как бы со стороны.
Криворотов: Следует отметить и высокий уровень экономической культуры, и мощнейшую банковскую систему. Зародыш сегодняшней Федеральной резервной системы, таким образом, уже возник. Они уже задолго до Великого кризиса пытались регулировать экономику, правда, не всегда удачно. Великий кризис, в частности, "срегулировали" наоборот. Там, где нужно было увеличить объем денежной массы, они его заморозили или даже уменьшили. Это была не первая попытка регулирования, все это выросло не на пустом месте. Сформировалось на основе естественной деятельности финансового капитала, регулирующей капиталистическое воспроизводство.
8. Красная угроза в зеркале
Чернышев: И все-таки конструктивная роль пролетариата здесь налицо – негативный субъект должен быть первым. Кто-то должен быть первым. Для того чтобы нарыв вскрыть, надо сначала ускорить процессы, даже обострить, и проявить ситуацию до ее полного созревания. Вскрыть, – а потом уже лечиться. Иначе неизбежно длительное гниение.
Криворотов: Красная опасность присутствовала в явной форме. Опасность революции была, ее учитывали. Яркими примерами, как известно, были Венгрия, Германия, ну и, конечно, мы...
Чернышев: Лидеры Коминтерна могли даже ничего не делать, только провозглашать, что сеют по всему миру семена коммунизма, что руки у них длинные, и они сделают мировую революцию. Они вообще могли бы пить чай, не выезжая из Москвы, и никакой агентуры не засылать, – образ все равно действовал, образ могучий. Он был как пугало, наводил почти мистический ужас...
Криворотов: Во время гражданской войны, после того, как красные конники подошли к Варшаве, до Берлина оставалось всего-то несколько переходов. Дорога в Европу была открыта, революцию несли на штыках. Да и в последующие годы это действительно было исключительно серьезно. Если ты возьмешь растущую угрозу социалистической революции в Германии, затем войну в Испании...
Чернышев: А Троцкого достали и убили неведомо где, на краю света. И не только его одного. Это значит, что де-факто сеть, по крайней мере террористическая, существовала. Потом ситуация начала становиться зеркальной. Поскольку у нас все это было, мы были твердо убеждены, что у них тоже все это должно быть. Капиталистические агенты должны были тройками, пятерками шнырять по улице Горького. С ними, естественно, связаны и троцкисты, подсыпающие битое стекло коровам в пойло...
Теперь пришла пора поменяться ролями. Если раньше мы влияли, наводили на них форму субъекта, то сейчас в этой форме выросло содержание: нам преподносят на блюдечке экономическую суть снятия отчуждения. Осталось только осознать: то, что мы делали, не имеет никакого отношения к тому, что мы провозгласили.
9. То, что мы делали, не имеет никакого отношения к тому, что мы провозгласили
Криворотов: Мы провозглашаем, что социализм – это отсутствие частной собственности, а тут выясняется, что у нас одна только частная собственность и имеется. Ничего помимо частной собственности государства. Да еще не только на вещи, но вдобавок и на человека – слугу и раба высшей власти, пред которой он в вечном долгу. Парадокс. До самого последнего момента мы считали, что у нас все непосредственно-общественное, просто потому, что все хорошие, и прежде всего – революционный авангард. А венец всему – Иосиф Виссарионович, царь-батюшка, уж он-то совсем невероятно, даже до неприличия хороший. А поэтому он заботится обо всех. Все принадлежит ему, то бишь народу, а он как бы управляет и все всем бесплатно раздает. Теперь выясняется, что нас надули. Это вовсе не так, все добро казенное, а не народное, а эта самая казна все делает так, как хочет – ради своей, а вовсе не народной прибыли. Просто мы унаследовали от классического капитализма форму военной экономики, связанной с государственной монополией – так называемый государственно-монополистический капитализм. Пересадив его на свою почву из Германии, мы получили в конце концов нечто свое, родимое – диктатуру пролетариата, реализуемую средствами государственной монополии. Или наоборот, я не знаю, что правильней. В конце концов сейчас уже непонятно, то ли диктатура – цель, а монополия – средство, то ли телега уже стала вертеть лошадью. Так возник государственно-монополистический социализм, воплощающий в себе тупиковую, нисходящую ветвь капиталистического производства. Ну, а восходящая ветвь, как мы видим, строилась на базе снятия отчуждения. Нам остается вернуться к тому, что, собственно, составляет марксизм.
Чернышев: Нам вовсе не надо отказываться от того, что мы провозгласили, – нужно отказаться от того, что мы делали. Тогда ситуация становится ясной. В противном случае, выходит, что, отказываясь от сегодняшней системы, мы отказываемся от социализма. Или уж, по крайней мере, делаем доктринально крайне подозрительный шаг. Как показывает опыт, ортодоксальные коммунисты все это именно так и воспринимают.
10. Колбаса как пробный камень
Криворотов: Я думаю, что сейчас мы, наконец, приходим к финалу наших бесед. Тайна колбасы, наконец, разгадана. Мне кажется, что разгадка стоит тех усилий, которые нужно было приложить. Но, увы, ответ парадоксален, а в какой-то своей части даже выглядит как насмешка и обида.
Чернышев: Получается, именно за счет того, что появилась общественная собственность, – появилась и колбаса. Все именно так, как и предсказывали классики – только почему-то не у нас. И теперь понятно почему. Опять же, в соответствии с классиками, по причине отсутствия оной общественной собственности. На этот раз, к сожалению, – у нас. Приходится разочаровать и поклонников уравнительной, а потому доподлинной справедливости. Колбаса, как бы того ни хотелось, получается вовсе не в результате упоительного единообразия и молодцеватости общества, а как раз наоборот. И это придется пережить, как пережили в свое время ревнители нравственности страшное открытие, состоящее в том, что детей, оказывается, находят не в капусте.
Ну, а если захочется узнать, наконец, как получить колбасу у нас, тогда придется набраться терпения и еще кое в чем разобраться.
Kриворотов: Я думаю, есть закономерность в том, что мы пришли к этому итогу. Наша история дает блестящий в своем роде пример реализации прямолинейного мышления, когда замыслы исполняются, причем последовательно и полно, – но только с точностью до наоборот. Общественная собственность обернулась частной, изобилие – нищетой. Замкнулся цикл, в котором наша сегодняшняя катастрофа выглядит, пожалуй, одной из наиболее крупных прогностических удач правильно понятого марксизма. Ярчайшим подтверждением полуторавековой давности пророчества об общественной собственности как основе существования формаций, следующих по эволюционной лестнице за капитализмом. А на данный момент мы выполнили свое обязательствО: мы проутюжили классиков, испытав их учение на прочность колбасой в качестве пробного камня. Быть может, это было несколько непочтительно к их авторитету, зато проявились в них те самые грани истины, которые нам сейчас так нужны в неспокойном, меняющемся мире, связывающие, наконец, идею совершенствования общества с его материальным изобилием.
Остается только один вопрос. В конце концов, мы можем согласится, что там у них общественная собственность, что там все по Марксу делалось. Ладно, мы это все переживем. Однако, переживем только в том случае, если все-таки узнаем, как быть нам, как сделать человеческим наше общество и чем нам поможет здесь опыт других. И желательно не через 800 лет самостийного существования на обочине истории. Итак, чем же может нам здесь помочь философ и политик Карл Маркс из немецкого города Трира?