Сергей чернышев, виктор криворотов
| Вид материала | Документы |
- Виктор Михайлович Чернышев. Пкк при кдаис су кпл, г. Киев лекция, 1845.06kb.
- Московский государственный институт международных отношений, 1027.57kb.
- Яковлев Василий Иванович, Яковлева Галина Халимовна, Ярковский Сергей Игоревич. Отсутствовали:, 171.14kb.
- Сергей Чернышев Век трансформации власти, 474.06kb.
- Федоров Виктор Васильевич, президент Российской государственной библиотеки (ргб). Ответственный, 70.53kb.
- Тихонов Сергей Сергеевич Тюгашев Тимофей Евгеньевич Фоменко Эварист Максимович Цыренов, 53.22kb.
- Мир высоцкого (1-6) 1 воспоминания виктор Туров, 221.51kb.
- Тенденции рынка Жилищное строительство Сборно-монолитное каркасное домостроение как, 186.41kb.
- Шаубергер Виктор – Энергия воды, 3765.51kb.
- Шаубергер Виктор – Энергия воды, 3745.43kb.
7. Маркс против колбасы?
Чернышев: Нам остается только, доведя до логического конца негативную разрушительную работу, приписать все это Марксу. Все идет именно к этому, никаких других тенденций в нашем обществе пока нет. Возникает вопрос: есть альтернатива или нет?
Криворотов: Была одна попытка Лисичкина оправдать Маркса в этом вопросе, но достаточно робкая. Общественность его не поддержала. Общественности Маркс надоел хуже горькой редьки. Она хочет крови.
Чернышев: Мы видим сегодня, вроде бы, только один путь – полностью отринуть Маркса, расплеваться, забыть, проклясть и начать на ровном месте. В общем-то унылая перспектива. Некоторые новые индустриальные страны, буквально слезшие с дерева, и то уже лет за двадцать вон куда ушли. Это мы куда сразу попадем? Тогда у нас опять ничего нету. Потом, опять же, принципы...
Криворотов: Напоминаю, это уже будет пятый случай отказа от верований, начиная от язычества. Печальные прецеденты уже были.
Чернышев: Существует ли выход из этого? Выход существует, правда, об этом никто не знает. И трагедия общества, в котором мы находимся, состоит именно в этом.
Дело в том, – и именно здесь точка прорыва, – что Маркс-ученый вовсе не призывал в качестве уничтожения частной собственности пускать в расход помещиков и капиталистов. Вообще говоря, это не имеет к нему никакого отношения. Он вовсе не отождествлял экспроприацию с отъемом и делением поровну, – он не был ненормальным. А ведь все, что мы до этого описывали, ведет к тому, что Маркс был просто ненормальным. То есть если предположить, что он просто призывал отнять и разделить, то это нормально, значит, он просто был обывателем, филистером. Но обыватели не садятся и не начинают со стонами и проклятиями, губя свою блестящую карьеру и безусловную философскую гениальность, которую признавали все, не начинают писать всю свою жизнь какую-то громадную неудобоваримую книгу. Если нам всего-то и надо учинить революционное насилие, отнять и разделить, то причем здесь "Капитал"?
Криворотов: Тогда он не просто был обыватель, получается, что он был просто ненормальный. Но это слишком странно, чтобы быть правдой. Поэтому мы можем все это принять на свой счет, но Марксу этого приписывать не надо.
Чернышев: Может быть, мы разберемся все-таки, из любви если не к Марксу, так хотя бы к себе, к тому, что мы так много на него потратили времени, сил, мы его все учили, конспектировали, цитировали в наших трудах, угробили половину отечественной бумаги на издание трудов Маркса и марксистов. Может, перед тем, как в порыве самоуничижения просто все это выкинуть на помойку, не разбираясь, мы в качестве последнего упражнения все-таки попытаемся понять, как это помрачение могло нас постигнуть? Решимся задать себе этот последний вопрос, тем более, как говорят нам публицисты, грядет Страшный Суд. Здесь мы доходим до того пункта, с которого начинал С.Платонов.
МИФ ТРЕТИЙ
1. Доказательство не от противного, а от реального
Обозреватель: Наконец-то мы добрались до сути. Что же все-таки С.Платонов, в отличие от всех нас, смертных, понимал под уничтожением частной собственности?
Чернышев: Только, во-первых, не С.Платонов, а К.Маркс. А во-вторых, С.Платонов начал именно с этого пункта и наглядно доказал на своем примере, что это было ошибкой, начинать с этого было нельзя.
Обозреватель: Но почему непонятно, ведь он же приводит прямые, бесспорные цитаты, он взывает к здравому смыслу читателя?
Криворотов: А Вы полагаете, у нас мог сохраниться здравый смысл среди всей этой хозяйственной и иной бессмыслицы, в царстве "шиворот-навыворот", в экономическом зазеркалье? Понятно, что если нормальный человек читает у Маркса: "Труд уже стал свободным во всех цивилизованных странах; дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить", а потом выходит на улицу и видит лозунг: "Владыкой мира станет труд", то в его душу начинают закрадываться робкие сомнения... Но, во-первых, часто ли вам приходится видеть у нас сегодня человека, который читал бы Маркса? А во-вторых, если такое несчастье раньше и случалось, ему охотно приходили на помощь бесчисленные кафедры общественных наук, которым не привыкать к истолкованию подрывных пассажей из "Ветхого завета" с точностью до наоборот.
Чернышев: Цитаты, даже вопиюще-бесспорные, не могут быть доказательством для догматического, мифологического сознания. Таким доказательством могут стать лишь некие реалии, неопровержимые в своем существовании.
Мы знаем как минимум две таких реальности. Первая – это существование и успешное развитие западного общества, коему, коль скоро это капитализм, давно уже надлежало погибнуть в тисках общего кризиса. А вторая – это сама жизнь Маркса, ее общеизвестные, но совершенно неосмысленные нами факты. С нее и начнем.
Обозреватель: И вы утверждаете, будто эти факты могут служить доказательством того, что Маркс разумел под "уничтожением частной собственности" нечто совершенно иное и что мы по сей день видим весь мир и самих себя в перевернутом изображении?
Криворотов: Мы ничего не утверждаем. Факты свидетельствуют за себя. Пора уже не о перестройке и ускорении, а о душе подумать. А мы все играем в жмурки. Нужно только разуть глаза и взглянуть окрест.
2. Зачем пролетариату “Капитал”?
Чернышев: Давайте честно постараемся ответить на вопрос: насколько жизнь Маркса, известные ее факты соответствуют аксиоме, гласящей, что конечный вывод марксистской мудрости состоит в насильственной экспроприации экспроприаторов. Эта гипотеза является основой официальной биографии Маркса. Официальная биография Маркса гласит, что он баловался философией где-то до 1848 года, писал всякие работы, про которые принято говорить превосходные слова, но заглядывать в них не принято, потом сел и написал "Коммунистический Манифест". В нем он провозгласил, что коммунисты должны уничтожить частную собственность, и в этом заключается вся теория коммунизма. Маркс лично создал Международное товарищество рабочих, "Манифест" же был его программным документом. Потом грянула революция 1848 года. Потом I Интернационал. Еще одна революция грянула в 1871 году. Он во всем этом активно участвовал. В промежутках, в свободное от революционной работы время, он писал "Капитал", чтобы вооружить пролетариат революционным теоретическим оружием. "Капитал", очевидно, был написан для того, чтобы глубоко и всесторонне обосновать ту самую мысль, что основное для коммунизма – это уничтожение частной собственности, т.е., по идее, "Капитал" должен быть большим "Манифестом", где поподробнее объясняется то же самое.
Криворотов: Для чего конкретно нужен "Капитал" в смысле теоретического обеспечения борьбы пролетариата? Что говорится по этому поводу в катехизисе? Там есть два тезиса. Первый тезис состоит в том, что в "Капитале" разоблачена до конца тайна капиталистической эксплуатации. Второй – в том, что в "Капитале" научно доказана неизбежность пролетарской революции и победы коммунизма. Но ведь известно, что указанное разоблачение Маркс совершил почти одновременно с "Манифестом" в лекции 1847 года. Имеется в виду "Наемный труд и капитал". Содержание, которое он сообщал рабочему классу, не превышало нескольких десятков страниц. Конечно, там имелись отдельные неточности, но пролетариат этих нюансов был понять не в силах.
Чернышев: Для нужд политической работы, для полемики это было более чем достаточно. Зачем понадобилось еще несколько тысяч страниц разоблачения, неясно. Для полемики с буржуазными специалистами? Но кто читал эту полемику?
Криворотов: Нельзя ничего, никаких иных функций "Капитала" обнаружить и при более пристальном взгляде на рабочее движение в течение последующих ста тридцати лет. Ничего, кроме этой тайны капиталистического накопления и неизбежности экспроприации собственности. Сам рабочий класс об этом, в общем, не подозревал. Рабочий класс как-то сумел ограничиться следующими двумя утверждениями: а) нас надувают, у нас отбирают, б) надо отнять обратно.
3. Неизбежность самоотрицания капитала не сулит победы коммунистам
Чернышев: Теперь вторая функция, вторая роль "Капитала" в обеспечении пролетариата. Вроде бы, без научного обоснования пролетариат тоже как-то борется, но он не убежден, что его победа закономерна и неизбежна. Странная мысль: если капитал как форма производства гибнет экономически, и если это неизбежно – тогда зачем еще нужен класс экспроприаторов, которые с оружием в руках все это осуществляют? Чтобы ускорить неизбежную гибель? Получается, в принципе, класс может и не очень стараться, все равно ведь гибель неизбежна.
Однако в "Капитале" при самом пристальном внимании не обнаруживается такого математического доказательства неизбежности победы пролетариата в революции. Неизбежность имманентного самоотрицания капитала как формы есть, а неизбежность гибели капитализма как строя в огне пролетарской революции оттуда не совсем усматривается, к тому же если капитал гибнет имманентно, то какая разница, есть огонь революции или его нет?
Криворотов: В рукописях 1857-59 годов Маркс слой за слоем вскрывает, обнаруживает весь механизм того, как капитал самоотрицается.
Чернышев: Самоотрицание, экономическое самоисчерпание капитала как формы, а не капитализма как строя. При этом он может находиться уже не в роли господствующего, а в роли управляемого отношения, в роли одного из укладов. Строго говоря, это самоотрицание может, например, наступить, когда капитализм как строй сто или тысячу лет как перестал существовать... К экспроприации эта неизбежность имеет очень опосредованное отношение.
Криворотов: Рабочий класс, естественно, об этом содержании "Капитала" подозревать не мог. Тем более, что исходя только из основного текста, без рукописей 1857-59 годов в этом почти невозможно было разобраться. Поэтому такое понимание отпадает. Что касается того, что рабочему классу нужно не только победить, но и доказать затоптанному противнику, что все произошло закономерно, то тут возникают некоторые вопросы. Они состоят в том, что любая борьба идет исходя из неких реальных материальных детерминант, потребностей, а не из фанатичного желания послужить орудием гегелевской логической необходимости.
Некоторые вообще рассматривают "Капитал" как своего рода апологию капитализма. Смотрите, какое экономическое совершенство, как все красиво крутится и работает. Если рассматривать положительный пафос книги, то он двойственен. С одной стороны, там раскрывается тайна капиталистического накопления, там содержится идеология. С другой стороны, в принципе, книга объективистская сама по себе, она может быть растолкована как угодно. Это как ситуация с несчастным Фаустом, который в конце книги кричит лемурам, копающим ему могилу: "Ребята, вы там копайте пошибче оросительные каналы, преображайте землю". Он убежден в том, что идут мелиоративные работы, а они роют ему могилу. "Капитал" – нечто в таком роде. Он может быть рассмотрен при желании так, что он пророчит гибель капитализму, а может быть рассмотрен и наоборот.
4. Недописанное и непостижимое введение к никчемной книге
Чернышев: Еще ряд неприятных вопросов по поводу "Капитала", которые обязательно необходимо задать. Представляет ли "Капитал" собой завершенное произведение? Говорят, конечно, что Маркс написал еще второй и третий том. Не дописал немножко. Энгельс поправлял, редактировал, издавал. Как он редактировал – отдельный вопрос. Во-вторых, даже с учетом того, что там есть второй и третий тома, публикации разнообразных вариантов "Плана шести книг" показывают, что с точки зрения логического содержания всей структуры жизненного труда Маркса три написанных тома "Капитала" – это, в свою очередь, лишь одна из четырех частей первой из шести книг, которые он наметил.
Криворотов: "Капитал вообще" – это исходное, очень абстрактное понятие, которое само по себе с жизнью не соотносимо. Он должен был его раскручивать и конкретизировать, получая в процессе этого все необходимые аспекты, например, в отдельном томе рассмотреть уклад, связанный с землепользованием, потом через акционерные формы добраться до реальной экономики, до международной торговли, до мирового рынка. Все это он сделать не успел. Он застрял на 1/24 пути. Поэтому полученный текст страшно абстрактен. Абстрактен, потому что конкретными должны быть его дальнейшие конкретизации. Возможно ли это физически для одного человека – другой вопрос. Но замысел автора был таков.
Чернышев: Это что касается завершенности. Теперь, был ли "Капитал" понят современниками? Когда Энгельс, наконец, получил первый том после долгих лет ожиданий и усилий заработать на жизнь себе и многодетной семье Маркса, его разочарованию не было границ, и его ответ, если сделать поправки на рыцарскую деликатность Энгельса и его безграничную любовь к другу, расшифровывался примерно так: "Дорогой Карл, ни один нормальный человек понять такого никогда не сможет". Сам он осилить "Капитал" тоже не смог. Это было очевидно. Бедный Маркс переделывал всю первую главу по советам друга и соратника. От переделки она стала еще непонятнее. Потом он перенес часть первой главы в приложение. Приложение уже никто решительно не читал, кроме Шкредова. Это была печальная история. Потом, отчаявшись убедить Маркса все это переделать, Энгельс пытался как-то пересказать то, что он смог понять, в "Анти-Дюринге". К счастью, у Маркса не нашлось времени внимательно прочесть "Анти-Дюринг".
Криворотов: Поэтому все так и закончилось убеждением, что, во-первых, надо экспроприировать частную собственность плюс, во-вторых, что рабочих надувают в процессе капиталистического производства. Смысл этот остался нетленным, не был ни поколеблен, ни расширен, ни убавлен, ни прибавлен.
Чернышев: "Капитал" не был понят современниками. Не потому, что они были глупые, а потому, что Маркс не дал им такого шанса. Он начинал во времена младогегельянства и продолжал по инерции писать на этом гегелевском языке. Пока он написал первый том, на дворе миновало два десятилетия, и младогегельянцы, которые и сами-то были неким реликтом, оазисом в культуре, исчезли вообще. Исчезли люди, которые понимали Гегеля. Потом Гегель опять входил в европейскую моду, но это случилось много позднее. Маркс оказался в новом мире, где никто на этом языке не говорит. К тому же, непонятно, зачем вообще было читать эту книгу – никому не известного автора, который годами молчал, как вулкан Везувий, а потом вдруг взорвался. За эти долгие годы он уже исчез из мира науки, исчез и возник в совершенно другой сфере, где никто не знал доктора Маркса.
Криворотов: В сфере экономической тем временем хозяйственная практика вела к совершенно другому типу науки, совершенно другому типу доказательства. Это то, что Маркс называл эпигонами классиков: Адама Смита и т. п. Возникла некая новая линия зарубежной экономической науки, до сих пор являющаяся главенствующей, в которой то, что говорил Маркс, было просто не нужно, поскольку неизвестно было, что с этим делать и как это надо использовать.
5. Никто так и не понял Маркса ни полвека, ни век спустя
Чернышев: Дальше это непонимание успешно продолжалось. История его заботливо хранила и передавала как эстафету. Владимир Ильич в мрачные годы реакции и войны конспектировал "Науку логики" Гегеля – и вдруг его осенило. Так вот, оказывается, на каком языке написан первый том "Капитала"! А там еще какие-то загадочные слова были, а мы-то их пропускали... Так выходит, "никто из коммунистов не понял Маркса полвека спустя!!"
Поскольку такими странными вещами, как чтение "Науки логики", кроме Ильича никто не увлекался, а Иосиф Виссарионович потом для простоты все это вообще прикрыл, вкупе с Гегелем – мудрое ленинское открытие и по сей день остается справедливым. Это можно проследить во множестве примеров на современниках: Маркса никто не понимает, языком, на котором написана книга, никто не владеет. Это совершенно иной мир. Завершил тенденцию Д.И.Розенберг, который заботливо пересказал коммунистический "Ветхий Завет", и теперь мы имеем дело чаще всего не с оригиналом, а только с Мишной и Гемарой, марксистским Талмудом, который с "Капиталом" связан больше по форме, чем по существу. По крайней мере, это касается первой главы. В остальном в книге имеется масса душераздирающих описаний того, как женщины превращаются в проституток, а дети таскают в шахтах вагонетки – это, конечно, можно читать, Гегель для этого не требуется. Но понять, зачем все это именно в данном месте книги – уже чрезмерное требование.
Криворотов: Представление о том, что книга обосновывает, грубо говоря, нашу политическую практику, возникло из естественного желания подогнать все под банальную схему, в которой для каждого уважающего себя движения обязательным является наличие священной книги, толстой и, вероятно, мудрой, поскольку непонятной. Есть своя Библия, читайте, – в ней, как во всякой Библии, ничего не понятно, но мудро невероятно.
Чернышев: Возникает вопрос. Коль скоро книга была недописана, а тем временем вырос марксизм, масса ученых, кафедр, – почему бы им не довести дело до конца? Тем более что все наши общественные науки заклинают, уговаривают друг друга, требуют. "Маркс не оставил нам Логики с большой буквы, – писал Ильич, – но он оставил логику "Капитала..." Так давайте завершим это историческое завещание гения! Почему бы не написать "Капитал акционерный", тем более вроде это очень актуально, почему бы не довести эту книгу до уровня международной торговли, до мирового рынка? Коллективный труд, монография – у нас эта схема отработана. Разделить фронт работ между институтами – Институт марксизма-ленинизма взял бы в этом деле роль головного подрядчика. Почему никто не пытался? "Капитал" как был недостроенным фундаментом, так и лежит в руинах. Почему наши славные общественные науки наперебой убеждают друг друга это делать, но к делу даже не приступают? Ответ понятен: потому что никто толком не понимает даже, в каком смысле эта работа может быть закончена. Если уж люди не в силах понять первую главу первой книги, не в силах уяснить, то ли это начало, то ли это законченный труд, – о каком завершении может идти речь?
Криворотов: В Библии были "Бытие", "Исход" и т.д., потом пророки, потом Евангелия, потом были "Деяния апостолов". Они писали послания, разъясняли, – а здесь ни писания, ни предания, никакого развития нет. Очередной наместник бога пишет шесть томов "Ленинским курсом", но потом, как только истекает мандат неба, – их сдают в утиль, и кроме "Капитала" вроде бы опять ничего нет. В Библии все-таки довольно четко соблюдена хронология. Есть Ветхий Завет, а есть Новый. Во-вторых, там понятно, что к чему. Видно движение доктрины, видно начало и виден конец. Здесь даже непонятно, где начало, а где конец.
Чернышев: Начало – это там, где сказано, что в науке нет торных путей. А конец, по идее, должен бы быть там, где "Бьет час капиталистической эксплуатации..."
6. Автор “Капитала” истратил жизнь впустую
Чернышев: Получается странная картина. Эта книга священна. Маркс ее писал всю жизнь. Но вот, зачем он ее писал – непонятно. Не было задачи, которая бы решалась написанием этой книги. Далее история блистательно подтвердила, что она никому не была нужна, потому что она так и осталась невостребованной, непрочтенной, непонятой, лежащей в стороне. Тогда на что потратил человек всю свою жизнь?
Посмотрим, как выглядела бы жизнь Маркса без книги. Предположим, он ее вообще не писал, просто вместо написания "Капитала" были в его жизни многолетние темные провалы. Рассмотрим оставшуюся жизнь. Вот он гениальный философ, молодой доктор наук, все его уважают, он пишет какие-то труды, покуда гегельянские, и все более вызревает как последовательный коммунист. Пролетариат ничего не понимает в его ранних работах. Потом там появляются отдельные понятные фразы. На 20 зубодробительных страниц – одна человеческая фраза, о том, что "пролетарии могут..." – дальше что-то непонятное, – "только уничтожив капитал". "Философия находит в пролетариате материальное оружие, а пролетариат в ней духовное", – уже вроде полегче. Потом дело доходит до "Манифеста", где уже почти все фразы, кажется, понятны, если убрать кое-что, к примеру, про общность жен, про уничтожение брака (нам не привыкать вычеркивать), – но все остальное очень благостно. "Каждый по способностям", "всестороннее гармоническое"... Про то, что государство надо уничтожить – тут, правда, непонятно, но Владимир Ильич потом по рабоче-крестьянски все разъяснил. Вот он наконец-то провозгласил, что надо уничтожить частную собственность и экспроприировать экспроприаторов. Последнее было сказано, правда, гораздо позднее. Отлично. Будучи всеми уважаемым философом, Маркс, гордо отринув философскую карьеру, забыв про нее, начинает созидать Союз Коммунистов. При этом он пишет "Манифест", достигает больших успехов, создает Международное товарищество рабочих. Пишет замечательные публицистические работы: "18 брюмера" и т.п., иногда печатается в газетах. Они с Энгельсом затевают военную энциклопедию, пишут для нее статьи. Потом руководит Интернационалом, долго борется с уклонами: правыми и левыми. Потом "Критика Готской программы", где написано, что надо рынки позакрывать, – и все польется полным потоком... Без "Капитала" жизнь его более или менее имела бы оправдание.
Криворотов: Вместо этого загубил здоровье, загубил свою семью, испортил карьеру, отошел от практического участия в международном рабочем движении. Помер он не очень-то и в почете, хотя Энгельс и произнес пламенную речь. Получается, что Маркс всю жизнь был одержим каким-то злым демоном, и в результате родилась загадочная книга, которая никому не нужна. Она вообще дискредитирует коммунистическое движение, нас с вами. Другое дело, если бы ее спрятали в спецхран. Так нет, мы провозгласили, что она всем нужна, священна, издавали массовым тиражом.
7. Маркс был маниакально одержим этим бессмысленным трудом
Чернышев: Теперь давайте посмотрим открытыми глазами на его жизнь, как это все выглядело. Человек 40 лет пишет книгу. В 1844 году он работает над рукописью, где через каждую страницу: "капитал", "капитал", "капитал". Садится писать книгу. Через неделю пишет, что ему осталось еще три недели работы, через три недели – что еще два месяца... Через два месяца выясняется, что он ничего не пишет, а только конспектирует. Потом он три года конспектирует, эти конспекты где-то пылятся годами, а он начинает болеть. Энгельс постоянно шлет ему деньги. Самое печальное то, что этот цикл неизменно заканчивается болезнями, довольно долгими. Он покрывается фурункулами, не может сидеть, лежать. В это время он начинает заниматься политикой. Если посмотреть, когда были пики его политической активности, то выясняется, что это было обычно в период болезней. Но едва недуги отпускали – начинался новый виток гибельной спирали, бесконечная ночная работа; и в очередном письме он бросал с досадой: я не поеду на очередное заседание конгресса, потому что моя книга в сто раз важнее всей вашей политики... Жена у него была просто ангел во плоти. Долготерпеливая. Где-то лет через двадцать подобного счастья она все-таки однажды в сердцах прокляла свою жизнь, его самого и его книгу.
Тогда получается, что итоги работы над книгой следующие. Первый и главный – что он загубил свое здоровье и всю свою жизнь. Эта книга физически убивала его, периоды работы все уменьшались, а периоды болезней становились все больше, все глубже. Она последовательно загоняла их семью в нищету. Все силы уходили, как в прорву, в эту книгу. Но все напрасно. Книга так и не была закончена. Она никому не была нужна. Она никем не была понята. У этой титанической работы не нашлось наследников и продолжателей.
Криворотов: Картина, конечно, довольно печальная. Человек нигде не работал, ничем не занимался, писал всю жизнь каббалистическую книгу, а существовал только благодаря тому, что ему помогал приятель, да дядюшка наследство оставил.
Чернышев: Получается, что эта книга была проклятием всей его жизни. Это не наше открытие. Если мы посмотрим его собственные письма друзьям, письма жены, Энгельса, выясняется, что проклятием эту книгу считали все. Она делала всю жизнь цикличной. Циклы всегда были связаны с тем, что сначала, как свет надежды, его озаряла новая идея. Все сложилось, структура видна, сейчас сажусь, пишу, издаю, получаю огромные деньги, расплачиваюсь с долгами, приобретаю большой авторитет в научных кругах, пролетариат со знаменами, с его именем на устах: "Вот он, наш вождь, духовный и идейный". Дальше начинались все эти копания, работа шла вглубь, быстро зарывалась, проваливалась в какие-то пропасти смысла, возникала необходимость читать все новые источники, конспектировать. Три года в библиотеке, конца-края не видно, фурункулы, болезни, проклятия, семейные проблемы, политика, интриги, нищета.
Итак, вся жизнь шла безысходным циклом, причем все время ощущался нарастающий страх перед этой проклятой книгой. Не писать было тоже нельзя. По-видимому, это давно уже была не столько тяга, сколько рабство: ведь он же должен, ведь он же великий ученый. "Капитал" должен потрясти основы, от Маркса все ждут этого. Это не было так явно, скорее это все время подсознательно ощущалось. Эту книгу уже надо было написать во что бы то ни стало: самоутвердиться, оправдаться перед женой, хоть как-то окупить деньги Энгельса, уплатить по векселям и т.д. Он так долго плыл к этому берегу, что позабыл, ради чего, что хотел на нем найти: лишь бы доплыть. А с годами – лишь бы прекратились эти мучения, это проклятье...
Книга организовала всю его жизнь, выстроила ее основные циклы. Тогда возникает вопрос: она стала смыслом жизни – и одновременно проклятием. Получается, что смыслом жизни было проклятие, бессмыслица. Так был он ненормальным или не был?
8. Так все же гений или шизофреник?
Криворотов: Если мы исходим из аксиомы, что уничтожение частной собственности есть насильственная экспроприация – этот вывод неизбежен: он был ненормальный, одержимый... Но стоит лишь предположить, что он знал, зачем писал эту книгу, и все остальное становится понятным. Непонятно только одно, главное – как все это соотносится с коммунизмом? Остальное можно объяснить амбициями, особенностями его теоретической работы, тем, что он не мог писать абстрактно, он должен был влезать в материал. Можно объяснить многое научной генеалогией, тем, что писал на заведомо непонятном языке – он был младогегельянец, не мог с этим расстаться и другого языка не знал. Только не понятна цель. Какое она имеет отношение к коммунизму, к коммунистическому движению, к уничтожению пресловутой собственности?
Чернышев: Он был страшно отрезан от жизни. Он был где-то среди маргиналов. Но все остальное объяснимо. Правда, такие объяснения демистифицируют образ, приземляют его, но, по крайней мере, не требуют гипотезы о шизофрении. Это был, безусловно, гений, настоящий, земной. Это признавали и друзья, и противники. Перед ним преклонялся основоположник философского сионизма Мозес Гесс. Его глубоко чтил до конца дней своих творец экзистенциализма, крупнейший мыслитель первой половины века Николай Бердяев. Но мы-то исходим из аксиомы, что частную собственность надо уничтожить революционной экспроприацией, – а он взял и сел за "Капитал". Беда в том, что когда он обещал написать книгу, когда он выдавал авансы, он должен был людям объяснить, зачем он ее пишет. Издатели считали, что это теоретическое оружие пролетариата, Энгельс – тоже. Пролетариат надо было, с точки зрения Маркса, вооружить для экспроприации экспроприаторов. Почему же Маркс считал, что эта книга необходима для уничтожения частной собственности? Здесь нет другого выхода: или он был ненормальным... Или под уничтожением частной собственности имелось в виду что-то абсолютно другое! Его жизнь демонстрирует это, доказывает.
Пока это доказано негативно, "от противного". Теперь это осталось доказать позитивно. Если мы с новой точки зрения посмотрим на его жизнь, то, может быть, мы поймем тогда, что за этим стояло. Тогда нужно идти от "Манифеста" не вперед, а назад, в более ранние работы, чтобы проверить этот тезис. Как только мы заглядываем туда, мы сразу видим, что под уничтожением частной собственности он действительно имел в виду совершенно другое.
МИФ ЧЕТВЕРТЫЙ
1. Как же отличить капитализм от социализма?
Обозреватель: Ну что ж, вы привели меня, заломавши руки, логичным, красивым и несколько неожиданным путем к тому месту, куда я после чтения С.Платонова рвался с самого начала – к вопросу о том, что же Маркс подразумевал на самом деле под уничтожением частной собственности. Теперь я понял, как важно было проделать весь этот путь, ведущий к вопросу о марксизме и частной собственности. Но пока мы по нему двигались, мне пришло в голову одно возражение в вашем же стиле. Может быть, ну их в болото, все эти теоретические тонкости? Мало ли что он разумел под уничтожением частной собственности! Давайте мы ее лучше уничтожать совсем не будем. У них же там все прекрасно. Мы разобрались, что у нас была распределительная справедливость, что она связана неким образом с уничтожением частной собственности, что в этом и есть корень зла. Так оставим в покое эту справедливость и эту собственность. Вот у них ее не уничтожали – а они цветут и пахнут, и колбасы у них много. Давайте отложим Маркса и займемся конкретным предметом: что сделать, чтобы у нас стало как у них, и как можно быстрее.
Чернышев: Прекрасно, мысль тонкая. Мы так, возможно, и поступим. Только скажите вначале, как это нам с вами пришло в голову, что у них там капитализм, и что частную собственность они не уничтожали?
Обозреватель: А что ж у них, социализм что ли?
Криворотов: Действительно, все же знают без всякой науки, что капитализм – это до революции, а социализм – после. Поэтому, коли революция имела место, как это было в России, – дело яснее ясного: капитализм был до того, потом все у всех отобрали, и стал социализм. Теперь возьмем любую страну на Западе. Все свидетели подтвердят, что никакой революции там не было, экспроприация место не имела, значит, по непрерывности заключаем, что капитализм там был и есть. Логика – великая вещь. Так?
Обозреватель: Так, конечно. А как вы хотите, чтобы все незаметно было, что ли?
Чернышев: Вот тут-то мы и ловим Вас на слове. Это означает, что Вы отделяете капитализм от социализма не какими-то научными критериями, а ровно таким представлением об уничтожении частной собственности, которое, как выяснилось, к Марксу отношения не имеет. Вы думаете, что обязательно должен быть штурм Зимнего, убиение помещиков с капиталистами, после чего и наступает социализм. А если этого не было – значит, продолжается капитализм. Но, извините, это наше с вами личное изобретение. Понимаете, какая штука? Стоит нам признать, что Маркс не то имел в виду под уничтожением собственности, как мы вмиг теряем основания считать современное западное общество капитализмом. Раз мы только сейчас поняли, что Маркс совсем не о том писал, значит, мы про это общество ничего не знаем. У нас нет оснований утверждать, что там не уничтожали частную собственность. А во-вторых, проблематичным становится само употребление термина "капитализм". Расставаясь с Марксом, мы сразу теряем все наши объяснительные схемы. Уничтожают они там что-нибудь или нет, – мы остаемся в теоретическом, концептуальном плане голыми в чистом поле. У нас был Маркс, другой культуры не было. У нас нет западных экономических теорий и терминов, поскольку мы выросли на этой земле и связаны с мировой экономической культурой через пуповину теории Маркса. Долой его? Тогда извольте опять влезть на дерево, начать с нуля, с пустого места. И тогда утверждения, что у них капитализм, что частная собственность там не уничтожается и т.п. не имеют больше никакой цены.
2. Капитал есть. А капитализма нет и в помине
Обозреватель: Как это не капитализм? Ну ладно, бог с ним, с Марксом, а заодно и с собственностью. Но вот же, смотрите, капиталист, вот рабочий в спецовке, стоит у станка. Прибавочная стоимость изымается. Рабочая сила продается. Значит – капитализм?
Чернышев: Да, но в известном смысле. Кто сказал, что если мы обнаруживаем капиталистический уклад, то и все общество в целом – это капитализм? Возьмем, к примеру, торговый капитал и посмотрим на финикийских купцов и менял за 1-2 тысячи лет до нашей эры, потом к евреям обратимся, к генуэзцам, – они все занимались тем, что "делали деньги", так что же это – капитализм? Нет, конечно, но это торговый и банковский капитал как уклад.
Капитализм как уклад может существовать даже в рамках социализма. Ленин писал: "До сих пор сколько-нибудь путные книжки о госкапитализме писались при таких условиях и при том положении, что государственный капитализм есть капитализм. Теперь вышло иначе, и никакой Маркс, никакие марксисты не могли это предвидеть".
Да, капитал есть. Но давайте посмотрим на этот вопрос с другой стороны. Явные признаки капитализма там обнаруживаются скорее по методике школьного учебника. А вот не кажется ли Вам странным, что они, проклятые, колониальных рынков сбыта почти не имеют, империалистический передел мира не ведут, и даже такое впечатление возникает, что практически всю прибыль, как ни страшно это вымолвить, трудящимся отдают. И при всем этом их "капитализм" почему-то не разваливается.
Криворотов: Там же повышается уровень жизни. Каким образом при капитализме может повышаться уровень жизни? Это нонсенс. Если я отдаю прибыль рабочему, то я ее просто из своего кармана вынимаю. Он еще требует – я еще отдаю.
Обозреватель: А если он не требует, если ему и половины хватает на машину, дачу и т.д., что же в этом плохого? Просто такая большая прибыль.
Криворотов: Но ведь капиталисту проще послать его подальше и поехать к туземцам, построить там завод и отнимать не только половину прибыли, а почти всю.
Все именно так и было, и В.И.Ленин это живописал. Он объяснял, что никакой прибыли капиталист ни за что не отдаст. Ему говорили, что капиталист будет повышать уровень жизни рабочих. Он отвечал: ничего подобного, в основах капиталистического способа производства лежит то, что капиталист обдирает рабочего, отнимает у него прибыль. Сколько сможет отнять – столько положит в свой карман. Если организованные рабочие потребуют большую долю прибыли – он вместо этого осуществит экспорт капитала в любую африканскую страну, построит там завод и будет отнимать практически все.
Оказывается, так оно все и происходило. Капиталисты отнимали у рабочих все. Но тем самым оголяли внутренний рынок (продать ничего было нельзя, потому что купить стало не на что). Безудержное развитие средств производства неумолимо вело к инфляции. Вся продукция выбрасывалась на внешние рынки. Первой была Англия. Она заполонила всю Европу товаром. Но не одни же они такие умные. Родилась Франция, потом Германия. Они столкнулись нос к носу...
Чернышев: Мы, конечно, можем увезти все заводы к туземцам, и задешево все это производить, но кому тогда продавать то, что произведут туземцы?
Криворотов: Капитализм классического типа обязательно требует наличия некапиталистической периферии для сбыта. Все, что я говорил, основывается на известных теориях: теории недопотребления, теории некапиталистической периферии, которые были в свое время подвергнуты формальному опровержению на основании того, что якобы можно вкладывать и в средства производства. Жизнь показала, что этот аргумент не выдерживает критики. Суть состоит в том, что классический капитализм требует некапиталистической периферии. За нее возникает борьба. Им становится некуда девать свои деньги. Дальше, поскольку все равно вкладывать куда-то надо, идут вложения в войну. Государство начинает брать на себя все большую роль. И в конце концов капитализм переходит в монополистическую форму. В.И.Ленин в своей книжке про империализм как высшую и последнюю стадию капитализма делает вывод, что ему приходит конец. Этот путь исчерпан полностью, точка.
3. Зарплата в погоне за прибылью: бег в Зазеркалье
Чернышев: Но затем на Западе произошло что-то очень важное, ведь все в корне изменилось. Сегодня, когда в каждую азиатскую или африканскую страну можно поехать и вложить капитал, – нет проблем. Границы открыты. И не надо ни с кем воевать за колонии и рынки сбыта. Весь мир, кроме нас и Албании, – единый рынок.
Криворотов: Как известно, именно мы в свое время порешили, что путь государственной монополии для нас идеально подходит. Границу на замок, в гробу мы их видали с их рынками, – и быстренько подобрали госмонополистический уклад, выброшенный Западом на свалку истории.
Чернышев: И продолжаем летать на птеродактилях.
Криворотов: Мы, именно мы – наследники всего этого. Что же касается Запада, он ушел другим путем. Пошел на повышение уровня жизни. Но, позвольте, возникает вопрос, каким же образом все это получается: вы отдаете рабочему прибыль, и при этом у вас еще что-то остается? Ответ элементарно прост. Если происходит постоянный и стабильный экономический рост, рост эффективности производства, – параллельно с ним может расти и уровень жизни. Предприниматель отдает всю прибыль, но только не сегодняшнюю, а вчерашнюю. Однако поскольку свежая прибыль больше, возникает постоянный уровень прибыльности за счет экономического роста. Уровень заработной платы отстает от роста производства. Но как только экономический рост затухает, – вы закономерно прогораете. Хорошей иллюстрацией может служить кризис семидесятых годов в США, когда темп производства прибавочной стоимости сравнялся с темпами инфляции, и жизненный уровень подогнался под экономический рост.
Чернышев: Таким образом, им совершенно необходимо практически осуществлять заветный закон планомерного и пропорционального развития.
Криворотов: Вот это-то и самое странное. Возникло общество, само существование которого возможно лишь в непрерывном развитии. Только если оно непрерывно бежит, оно существует. Если же гонка прекращается, все немедленно исчезает, поскольку жизненный уровень догоняет эффективность производства. Производство становится нецелесообразным.
Грубо говоря, старый капитализм, который снимал штаны с рабочего, логично привел к империализму. Все столкнулись, сшиблись лбами, начались мировые войны. Большевики на этом сварили нужную им кашу. А "они" пошли другим путем.
4. От общей – к частной
Обозреватель: Все это очень интересная история, только при чем здесь частная собственность? Вы мне намекали, что у них там не капитализм, что уничтожают частную собственность. Но вы же сами говорите, что "капитализм пошел по другому пути" и т.п.?
Криворотов: Зададим вопрос: кто такой капиталист? Толстый, с сигарой, в цилиндре и с мешком долларов. Это все хорошо, но все же капиталист – это тот, кто существует за счет прибыли. Кто такой рабочий? Это тот, кто в кепке и спецовке, зарплату получает. Кто такой рантье? Развалясь в шезлонге, проедает ренту. Закрыли глаза. Приходит к нам человек, который одновременно получает и прибыль, и заработную плату. Кто он такой? А он – "современный рабочий". Ведь он помимо заработной платы получает прошлую прибыль. С ним делятся прибылью. А собственность что такое? Это если мы имеем свою долю, когда делится прибавочный продукт. Оказывается, рабочий стал иметь право на прибавочный продукт. Конечно, это происходит уже и в более простой форме, когда рабочий купил акции. Но на самом деле можно показать, что такое развитие западного общества, постоянное повышение уровня эффективности производства является следствием некоторых шагов и новых механизмов, которые и есть первый шаг к уничтожению частной собственности. Теперь по порядку. Все элементарно просто.
Чернышев: Давай проверим. Нельзя ли объяснить все тем, что частная собственность продолжает развиваться, просто в ее развитии возникла еще одна, неизвестная Марксу ступень, и она стала еще более частной, "частнее" некуда?
Отношения собственности являются следствием дефицита природных благ. Доисторическая общественная собственность – это когда бананы растут сами и наличествуют в избытке. Когда возникает дефицит естественных бананов – мы вынуждены начать производить их искусственно, наладить производство. Вот по этому поводу возникает то или иное распределение ролей, и производители оказываются втянутыми в некие склочные и малоприятные отношения. Это и есть отношения собственности. В чем же частность этих отношений?
Криворотов: Роли в производстве разные, и собственность разделяется по ролям. Если у нас возникает отдельно рабочий и отдельно средства производства, тогда я вхожу со своей собственностью, с рабочей силой, и получаю за это заработную плату, как собственник. Капиталист как собственник, получает воспроизводство своей собственности плюс прибыль. Государство может войти как обеспечивающее какие-то условия производства и брать за это налоги.
Чернышев: То, что собственность частная, означает простую вещь: разные части общества находятся в неодинаковых отношениях к тем или иным производительным силам. Отношения собственности развиваются. По мере того, как производительные силы развиваются, мы по поводу этих сил должны вступать во все более сложные отношения.
Обозреватель: Но зачем понадобилось уничтожать частную собственность? Пусть себе развивается. Больше и больше.
Криворотов: Можно только сказать, что на пути развития этой собственности всегда есть надолбы и ямы. Все вроде бы хорошо: замечательное древнеегипетское государство помогло нам осушить долину Нила. Ведь до этого жили бог весть как, земли не было, крокодилы хватали детей. Теперь все хорошо. Земли полно, но обчищают тебя под ноль. Есть нечего, все отбирают.
Чернышев: Это можно было бы, конечно, еще как-то терпеть, но когда всех сгоняют пирамиды строить...
Криворотов: Собственность состоит в том, что мы одних изгоняем – появляются другие, еще хуже. Прогнали крокодилов – появились начальники (фараоны). Начальников прогнали – появились малообразованные феодалы, которые вечно пьют и дерутся. Прогнали их – появились капиталисты, которые всех ободрали и облапошили, цены повысили. А вроде бы свобода – не подкопаешься. Дальше возникает парадокс – капиталистам, оказывается, тоже не очень здорово. Получается, что все эти частные капиталы устраивают между собой войну за производство. Периодически они выходят за пределы потребления, – они же эксплуатируют собственных покупателей. Поэтому всегда производится больше, чем может потребить несчастный рабочий. Пытаются продать все за границей, но там тоже сбыт ограничен. Они сначала раскручивают производство, потом оказывается, что товар невозможно сбыть. Поэтому периодически возникают опустошительные кризисы. Они просто ужасны. Теряется все: производительные силы, имущество, товары.
Чернышев: Кризис напоминает войну. Помните, Иосиф Виссарионович рекомендовал, отходя, убивать скот, зарывать зерно в землю, молоко выливать, чтобы не досталось врагу. Во время кризисов именно это и осуществляется – перепроизводство же. Спасибо хоть самих не убивают.
Криворотов: Классический капитализм – это эксплуатация. Никакой колбасы, все очень строго. Припомним, что терпимый уровень жизни появляется только тогда, когда этих кризисов нет, а есть постоянный рост. Частные капиталы пожирают друг друга. Такая форма воюющей против всех частной собственности приводит к неконтролируемому развитию. На этом этапе возникает проблема культивации. Это дикий лес, где растут полезные растения, но поскольку их много, они начинают друг друга давить. Растут друг на друге. Происходит их вырождение. И вот тогда-то и возникает мудрая мысль. Если все это взять, пересадить на грядочки, ухаживать за ним и поливать, урожай получается выше. Так как социализировать дикий капитализм? Нужно помочь в момент избытка товаров скупить произведенную продукцию. За счет чего же происходит избыток товаров? За счет бедности потребителя. Значит, нужно ему подбросить деньжат.
Государство в различных формах подбрасывает денежки потребителю и таким образом регулирует поток капитала между производством и потреблением, т.е. внедряется механизм, регулирующий потребление в зависимости от производства.
5. Капитал как общественная собственность
Чернышев: Что-то уж больно благостная картина получается. Жалко стало умным людям молоко в речку сливать и решили они все подрегулировать. Но ведь до того как государство взялось за это дело, видимо, что-то ужасное должно было произойти? Нужна была смертельная угроза на долгий период, осязаемая угроза смерти. Буржуазному государству вовсе не присуща роль Госплана, скорее, ее можно сравнить с ролью ночного сторожа, не влезающего в экономику. И вдруг оно принимается кому-то доплачивать, а чтобы доплатить – надо забрать, ведь денег у него сроду не было. Это только наше государство лезет во все дыры, а государству при капитализме совсем не свойственно заниматься такими делами. Здесь надо говорить о том, что возникает нечто в оболочке государства, или оно приобретает какие-то новые функции, или ему их дают.
Криворотов: Представим красивую картинку. Рабочий и капиталист сидят и делят полученный продукт. При этом подкатывает к ним представитель государства и говорит: “Берите меня в долю. Ты, - капиталисту, - страдаешь от кризисов, я тебе обеспечу сбыт”. “Сбыт обеспечишь? А сколько возьмешь?” “Ну, сам понимаешь, дело серьезное: сорок процентов...”
Государство берет на себя обеспечение сбыта, за это, как участник, вносящий вклад в производство, взимает с капиталиста часть прибыли в форме налога. И вдруг, как ни странно, – сбыт обеспечивается! Капиталисты на седьмом небе от счастья: “Ребята, все, мы дружим, 45%, ежели надо, дадим”. Рабочие тоже не в обиде. Экономический рост. Все закрутилось. Люди покупают. Цифры сглаживаются. Ну да, инфляция небольшая – но так это и лучше, люди от денег избавляются. Проблема решилась.
А теперь начинаем выяснять. Что же мы, братцы-капиталисты, сами дураки? А чего этот чиновник ходит к нам и деньги гребет неизвестно за что? Кто он, собственно, такой? А действительно, кто он такой, что он делает? Да он же посредник! Он берет эти 40% и распределяет. Часть вкладывает, кредитует того же капиталиста, а часть отдает рабочему. Рабочий благодаря посредничеству государства становится причастным к движению всей собственности в стране как потребитель. Государство выступает как собственник рынка, собственник условий воспроизводства капитала. Оно расширяет рынок (отдает рабочему), таким образом, рабочий тоже становится собственником некоей общественной собственности.
Обозреватель: А зачем он дает кредиты капиталисту?
Криворотов: Он также кроме этого и просто платит рабочему (общественные работы). Но если он будет просто платить, эти деньги как производительная сила не заработают. Нужно их сначала кредитовать, пустить в производство. Они там немножко отработают и в виде заработной платы разольются. Эти две формы необходимо варьировать. Если деньги просто отдавать – это сильная нагрузка для экономики, хотя в тяжелые времена так и поступали. А обычно это делается через производство, где разработана очень хитрая механика. Не стоит в нее сейчас вдаваться. Но главный факт именно в том, что государство выступает как некий владелец собственности, обеспечивающий условия сбыта, обеспечивающий рынок. Через него рабочие получают свою долю от участия в производстве. А значит становятся собственниками не только своей рабочей силы, но и еще чего-то, что связано с рынком, со всей экономикой.
Что же это такое? Да это и есть общественный капитал! Государство обеспечивает циркуляцию капитала между сферами производства и потребления. Но одним из собственников этого капитала становится рабочий. Это и есть живая общественная собственность, ее пощупать можно. Прибыли из нее сыплются, развитие получается. Она совсем не та, которую отняли, сложили в кучу, поразломали, поразбрасывали. У нее есть хозяин. Возникает реальный субъект общественной собственности. Государство при этом выступает в роли управителя.
6. Тайная победа социалистической революции
Обозреватель: А в чем состоят функции этого управителя?
Криворотов: Дело в том, что этот чиновник (государство) теперь находится в сложной ситуации. Он должен принимать решения, исходя из баланса экономических интересов всех. Он теперь представляет не только интересы капитала, но и рабочего, в том смысле, что если он обдерет рабочих – рынок сузится. Он как бы директор компании, обеспечивающей циркуляцию капитала между производством и потреблением, грубо говоря, наемный человек, ему за это платят зарплату. Но если компания будет работать плохо и не приносить дивиденды, его уберут, вытолкнут противоположные интересы: то ли взбунтуется капитал, то ли рабочий выйдет на улицы. Таким образом, получается следующее: демократическая система из сословной превращается в подлинную демократию, т.к. подлинная демократия – это не благо, которое с неба падает, а реальный механизм, который позволяет управлять разнообразными интересами, складывать их и получать реальный импульс в сфере хозяйственных решений. Чтобы были соблюдены интересы, чтобы и капитал воспроизводился, и рабочий не сдыхал. Теперь они завязаны, и капитал будет воспроизводиться только тогда, когда потребительский рынок будет достаточно широк. Вот так и возникает общественная собственность – реальная связка интересов рабочего и предпринимателя. Реальный субъект собственности обеспечивает воспроизводство капитала и его циркуляцию между производством и потреблением.
И только за счет этого началось гигантское развитие западной экономики. Ведь, вспомним, для капитализма развитие – вещь не главная, были бы рынки. Как только появляются рынки, все лезет вверх, как на дрожжах. А ведь это регулирование обеспечило рынок! Как только это было сделано, возник гигантский рост, который наблюдался после 30-х годов. Экономика рванулась вверх совершенно невероятным образом, а за ней рванулся и жизненный уровень. Блестящий новый мир на Западе, о котором мы сейчас плачем, возник только за счет появления реального субъекта общественной собственности. Без него капитализм пытался бы урвать свое, шел бы из кризиса в кризис и неизбежно погиб бы в родовых схватках социальных революций, как Маркс с Лениным ему и предписывали. Ведь на рубеже веков все это было реальностью.
Обозреватель: Как же так, выходит, у них общественная собственность есть, а что у нас?
Чернышев: У нас ее нет и не было в помине. Мы ведь даже и не приступали к подлинному обобществлению, с чего ради у нас возникнет общественная собственность? И давайте все-таки перестанем приписывать Марксу собственную дремучесть. Не где-то там в черновиках "Немецкой идеологии" или в "Рукописях 1844 года", а в "Манифесте" простым немецким языком написано, что капитал – это такая производительная сила, которую приводит в действие только множество людей, и в пределе – все общество. Только вот беда: оно приводит капитал в действие таким несовершенным способом, что эта производительная сила работает как разрушительная. Поэтому, если мы обобществляем капитал – а именно с этого должно начинаться уничтожение частной собственности – это вовсе не означает, что у кого-то надо отнимать штаны или дом. Личная собственность при обобществлении капитала не становится общественной. Просто, как объясняет "Манифест", меняется характер капитала, он становится общественной производительной силой, регулируемой, созидательной, а не разрушительной.
Криворотов: Все делается так же. Просто в производство вступает еще один участник, человек в сером. Он все это регулирует. После этого выясняется, что в дальнейшем вся денежная система начинает вести свой отсчет не в золоте, а в облигациях государственного займа. Это и есть, грубо говоря, общественный капитал. И выясняется, что этот субъект собственности сначала вступил в производство, а потом стал главным, доминирующим субъектом.
Чернышев: Размеры так называемого "государственного долга", которые можно принять за грубую оценку масштабов общественного капитала, масштабов обобществления, уже сейчас на порядок больше, чем размеры собственности, которая числится за той или иной конкретной частной группировкой.
Криворотов: Только за счет появления реального субъекта собственности стал возможен рывок современного западного общества, превращение его в качественно новую систему хозяйствования, в которой частные капиталы, капитал в целом играют роль культивируемых кактусов на грядке. В каком-то смысле, как это ни странно звучит, рывок современного западного общества – ярчайшее подтверждение марксизма. Зато наша революция, не создав истинного субъекта собственности, а точнее – просто выбросив эту собственность на помойку, произвела на свет субъекта архаического, в виде государства, царя, вождя, бога. Она создала вместо общественной собственность государственную, архаический вариант, обеспечиваемый только кнутом.
С той же стороны создался субъект истинной общественной собственности. Собственность – великое слово, потому что собственность – то, что обеспечивает интересы собственника. Я имею эту собственность, я с нее получаю реальные доходы. Любая частная собственность обеспечивает интересы частного собственника за счет подавления интересов других собственников. Гигантское достижение современного западного общества состоит в том, что оно создало – наряду с частной собственностью и над ней – реальную общественную, то есть собственность, которая представляет сопряжение интересов всех его членов. Невиданная в истории вещь. Именно поэтому эта система рванулась вперед. Возникло новое качество. Как идет развитие? Государственная собственность – это всеобщее рабство. Наверху царь-батюшка, патронаж, материальный интерес стыдливо отсутствует. Все как-то катится, катится. Капитализм – это высшая форма частной собственности. Капиталисты заинтересованы, но элемент подавления очень велик. Жмут рабочих. Капитализм стимулирует капиталиста, а рабочего он не стимулирует. Система, построенная на подавлении, всегда в конечном счете неэффективна. Капитализм тоже имеет свой элемент неэффективности – экономические кризисы.
Только новый тип собственности – общественная – реально сопрягает интересы тех и других. Это качественный скачок. Подавление постепенно переходит во взаимозависимость тех и других. Существует естественный балансир. Общественную собственность можно использовать по-разному, но как только появляется собственность как реальная система отношений, обеспечивающая не подавление, а завязку интересов, – производство набирает невиданные темпы.
На уровне 30-х – 50-х годов в западном обществе произошла реальная революция, состоящая не в том, что кого-то ограбили и что-то отняли, произошла реальная колоссальная перестройка производственных отношений, всего хозяйственного механизма. Результатом стал этот гигантский старт вверх. Мы же попросту оказались не у дел.
7. Самоэкспроприация экспроприаторов
Чернышев: Мне здесь хочется несколько подкорректировать образовавшуюся идиллию. Получается как у Листа: свободно, еще свободнее, свободно как только можно... В принципе, когда капитализм достигает полноты развития – это означает, что каждый частный собственник получает полную свободу использования всего арсенала форм и превращений своей частной собственности. Пожалуйста, ее можно превратить в недвижимость, в капитал, в станки, можно просто торговать, покупать, продавать и перепродавать, не имея ничего своего. Можно, наконец, продавать и покупать не товар, а бумажки – даже не деньги, а вообще неизвестно что (фиктивный капитал). Проблема только в том, что они – собственники – сталкиваются лбами между собой. Каждый из них начинает менять на своей хозяйственной территории экономический климат, а в результате разражается экономическая буря.
Ты рассказал, как из этого кошмарного положения капитализм после великой депрессии все-таки выполз. Может, однако, возникнуть ошибочное представление, что вроде ничего мы не ограничивали, просто возник еще один собственник. Элемент создания общественной собственности ты подчеркнул, а элемента снятия частной – нет. На самом деле, как ты знаешь, были слегка подрезаны ее верхние формы. Но именно верхние, а не нижние. Экспроприация собственности в том азиатском представлении, которое у нас бытует, означает ровно обратное: уничтожаются, разрушаются нижние, фундаментальные слои, в результате чего вся башенка заваливается, потому что из-под нее выдергивают нижний кубик. Мы хотим немедленно имущество отобрать у кого-то, в то время как до личной собственности процесс дойдет на высшей и последней фазе процесса обобществления собственности, а не сначала. Да и трудно сейчас представить, в какой форме все это может когда-то в будущем происходить. Штаны, а также фабрики, яхты и даже вклады в банках очень долгое время будут оставаться в собственности – священной и неприкосновенной. Подлинная экспроприация начинается лишь в форме ограничений и регулирования в почти эфемерной области высших форм "фиктивного капитала", которой у нас просто нет, и поэтому они для нас неосязаемы.
Криворотов: Эта область связана с тем, что государство берет на себя все денежное хозяйство. Возникает во всей своей красе то, что в Штатах называется Федеральной резервной системой. Она была, как известно, и раньше, но только начиная с этих времен приобретает современные очертания. Имеется в виду, что частные банки выпускают разного рода ценные бумаги, которые играют роль денег – пока не грянет гром и не истощатся наличные под все эти бесчисленные обязательства. Во времена Рузвельта разделили инвестиционные банки и коммерческие, ограничивая им возможность осуществлять неконтролируемую кредитную экспансию, грубо говоря, печатать свои собственные деньги, которые на поверку оказываются неизвестно чем обеспеченными. Это первое, но далеко не самое важное. Второе – это то, что государство в случае нехватки наличных денег само начинает кредитовать промышленность и закачивать денежную массу на рынок, коль скоро имеется их обеспечение в виде товарных запасов, которые нужно пустить в оборот. И наконец, третье: в случае избытка денег, инфляции – подрезается их объем с помощью налогов и дорогого кредита. Таким образом, государство с помощью инфляции и налогов безнаказанно может залезть вам в карман и лишить кровной собственности, – а может и наоборот, облагодетельствовать. "Подрегулировать" собственность в вашем кармане в общественных интересах. Это и означает первые шаги по снятию частной собственности. Но только ее определенной формы: штаны-то на вас остаются, машина вроде в гараже, вот только капиталец вначале малость усыхает... Я не говорю уже о прямых ограничениях пользования собственностью: постепенно возникает социальное, экологическое, антимонополистическое законодательство и др.
Чернышев: Которого, по нашей теории, у них не может быть, потому, что этого не может быть никогда.
Криворотов: Ты, оказывается, уже не имеешь право со своей собственностью чего-то делать. Ограничивают мягко, в интересах всех и тебя самого в частности. Ты как член общества понимаешь, что от этого никуда не денешься. Как и за счет чего все это делается? За счет того, что появляется государство, которое выступает как посредник, – в забастовочном движении и где угодно. В результате ты уже заранее настроен на компромисс – будь ты капиталист или рабочий. Ведь существует социальный контракт и т.д. и т.п. Ты уже понимаешь, что повышать заработную плату надо. Никуда от этого не денешься. Все это тяжелые переговоры, конечно. Но раньше бы ты просто вышвырнул, для начала, рабочих с завода, сказавши им: “Идите на все четыре стороны, ничего я вам давать не буду”. Теперь ты вроде вынужден повышать им заработную плату, свои же деньги отдавать. А тут еще законодательство экологическое – ты вынужден производить это, а не то, и притом – не так. Оказывается, что некоторые виды деятельности тебе запрещены. Тем самым тебя как собственника слегка ограничивают. Но в остальных вещах ты свободен.
8. Освобождение собственников от гнета собственности
Чернышев: По мере того, как государство-посредник будет централизовать, брать на себя все новые и новые экономические функции, ограничения свободы частных собственников распоряжаться своей собственностью будут постепенно нарастать, – в направлении от высших, финансовых форм к низшим. Казалось бы, прощай свобода?
Но ведь свобода делать что угодно со своей собственностью скрывает за собой величайшую несвободу: необходимость с утра до вечера с остервенением возиться с этой собственностью и драться с конкурентами, при этом ощущая себя бумажным корабликом в плену стихийных экономических сил. Подлинная человеческая свобода – в том, чтобы вообще не заниматься "собачьей коммерцией", автоматически получая притом те блага, ради которых собственники пускаются во все авантюры. Конечно, пересаживаясь с "Уралзиса" на современный автомобиль с автоматической коробкой передач, фанатичный водитель может посетовать на утерю чарующей свободы дергать за лязгающий рычаг и налегать на педаль сцепления... Но для любителей ретро грядущее общество может устроить биржевые спортивные тренажеры и экономический диснейленд "Эпоха первоначального накопления", чемпионат мира по корпоративным захватам и тому подобные аттракционы. Маркс недаром писал, что подлинное царство свободы лежит, собственно, по ту сторону материального производства.
Криворотов: Другое дело, что "реальный социализм" избавил своих граждан от плена рыночной стихии таким незатейливым образом, что они освободились в результате от штанов и колбасы, и получили барщину вместо оброка.