Geum.ru

Сергей чернышев, виктор криворотов

Вид материалаДокументы

Содержание


3. Конверсионные утюги и марксизм
4. Чей там лазер в космосе?
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   26

3. Конверсионные утюги и марксизм


Разуваев: Легко сказать “Перекачать часть железа”. Вот мы пытаемся сейчас это сделать, но не получается. Если вспомнить, что источник перестройки, по вашим словам, находится вне нас, то какой должна быть перестройка конверсии? Ведь сейчас она не просто буксует, сейчас, на мой взгляд, реакция просто обратная. Вы обратили внимание, наверное, на последнюю тенденцию: руководители предприятий, которые пытались совершить конверсию, и которым это не удалось, перешли в контрнаступление, заявляя, по сути дела, что конверсия не нужна. Гораздо проще продать наши танки, самолеты, ракеты за рубежом, а на эти деньги закупить, скажем, холодильники, джинсы, модную одежду.

Чернышев: Это какая-то трагедия нашей неграмотности, дремучести: то, что у нас принято называть конверсией, никакого отношения к ней не имеет. Конверсия – это, прежде всего, конверсия военной экономики, а не конверсия военной технологии. Есть три уровня производительных сил – экономика, верхний уровень, под ней организация, и под ней технология. Мы не подозреваем о верхнем уровне вообще, мы кое-что знаем про организацию и уперты в основном в технологию. Поэтому мы думаем, что если вместо танков делать утюги, то это и есть конверсия. Но я сейчас говорю совершенно о другом. В громадной части нашей экономики сейчас кругооборот совокупного капитала связан с тем, что производится военная продукция. А надо сделать так, чтобы кругооборот в смысле расширенного воспроизводства стоимости как минимум сохранялся, но при этом чтобы производилась какая-то другая потребительная стоимость. То есть в экономике – главная проблема конверсии. Но естественно, при этом надо, чтобы по-прежнему производилась high-tech, чтобы сохранилась необходимая для этого организация. То есть надо заменить одну высокую технологию на другую. Утюги и скороварки не являются высокой технологией. Всем совершенно понятно, что авианосец в принципе не сильно отличается от супертанкера, а геофизическая ракета не очень отличается от военной. Мы же понимаем конверсию как то, что мы немедля начинаем производить товары народного потребления прямо на том предприятии, где производились ракеты. Это просто некая дремучесть. По-другому это никак не обозначить, это есть уничтожение той единственной сферы нашей экономики, где технологически мы находимся во многом на уровне мировых стандартов.

Если бы мы были марксистами, мы бы подходили к этому вопросу совсем с другого конца. Я уже сталкивался с недоразумениями по поводу Маркса. Публикации наши восприняли с одной стороны как апологетику ненавистного марксизма, чем они ни в коей мере не являются, с другой стороны – как подрыв устоев и глумление над классиками: Марксу, мол, в бороду вцепились. Но нам ни то, ни другое не интересно. А важно, что Маркс для нашего общества – это кратчайший путь вхождения в культуру. Потом можно перейти на Шопенгауэра, Кьеркегора...

Вот что получается, если с точки зрения Маркса посмотреть на конверсию. Главная проблема того типа развития, с которым боролся Маркс, – а он чреват кризисами, взрывами, мировой нестабильностью, – состоит в том, что, как он пишет, "производительные силы превращаются в силы разрушительные". Это в чистом виде проявляется в том, что наивысшая технология, наиболее совершенная организация и значительные куски экономики оказываются связанными с производством военной техники. Так было всегда. Маркс долгое время занимался армией, они с Энгельсом писали статьи для военной энциклопедии, и он отметил, что многие экономические формы впервые возникли в именно армии, например, сама форма зарплаты. Самое главное, что новые технологии чащи всего возникали именно там. И производительные силы, кстати, развивались именно потому, что из природы брались различные силы природы, превращались в производительные силы, а дальше два племени брали каждое свою силу и сравнивали простым методом, – они начинали дубасить друг друга, и побеждало то, которое изловчилось вынести из природы наиболее мощные производительные силы. Потом уже это племя начинало использовать свои потенции не только в борьбе с другими, но и на вспашке земли. Так вот, современный военно-промышленный комплекс, и квинтэссенция его – система лазерно-космических вооружений – в чистом виде сущность этого процесса, которая, по Гегелю, является. Что и означает: развитие данного процесса близко к концу. Вот нам явилась сущность идеи о том, что производительные силы в современной экономике становятся разрушительными. Они крушат все на своем пути, и поставили наше существование под вопрос.

4. Чей там лазер в космосе?


Чернышев: Рассмотрим простой вопрос. Кто является собственником, скажем, лазерно-космических вооружений на орбите? Вот запустил некто систему, она висит в пространстве, лазеры нацелены на какие-то объекты на земле и в космосе. Чья она? То есть как это чья? Подлетаем, смотрим: вот флаг нарисован, США или СССР. Мы можем по параметрам орбиты выяснить, с чьей территории запускали. В конце концов, на земле есть человек, который с кнопкой сидит и управляет. На самом деле это все не более, чем иллюзии, и лазерно-космическая система не может быть собственностью кого бы то ни было, по очень простой, понятной всем, не только экономистам, причине. Я должен как-то подтверждать, что это моя собственность, – если это автомобиль, то у меня есть ключ от него, я могу открыть дверцу и сесть, а другой не может, нет ключа. Если на орбите ракеты или станции, я могу управлять ими с земли, а другой не может, у него нет кодов, шифров связи, он не может послать управляющий сигнал, а я могу.

Но если на орбите размещена не одна, а две системы, которые нацелены друг на друга лазерными пушками, возникает совершенно новый и весьма странный феномен.

Всегда в истории развития вооружений скорость оповещения опережала скорость нападения. Идет фаланга, а впереди уже разведчики на башнях жгут костры, и ясно, что она идет и нужно пустить боевых слонов. Когда летит ракета, то спутник оповещения со скоростью света посылает сигнал, и имеется временной лаг (для ракеты средней дальности типа “Першинга” – восемь минут, для межконтинентальной – полчаса), и можно принять за это время какие-то решения. Если же нападение совершается лазерным оружием со скоростью света, то скорость нападения равна скорости оповещения. Единственный способ добиться, чтобы эта система работала, – выключить человека из управленческого цикла и поставить все на автомат, запрограммировать компьютерную систему, чтобы она, как только на нее нападают, автоматически начинала отбиваться. Нету времени, нету, исчез временной лаг между нападением и оповещением.

Раушенбах даже подобную математическую задачку рассмотрел в книжке "Breakthrough" – "Прорыв". Он показал, что если имеются две системы, включающие как компонент лазерное оружие, если обе они совершенно честно, искренне настроены на оборонительную стратегию, – алгоритм повелевает только защищаться, ни в коем случае не нападать, – то логика развития взаимодействия в борьбе между двумя системами такова, что неизбежно разгорается самоубийственный конфликт. Это понятно. Человек не включен ни туда, ни сюда, мы не можем подтвердить права собственника на нашу лазерную платформу, они не могут на свою. Она ничья. Тем самым, как только мы вывели на орбиту нечто, которое стреляет лазерным лучом, отношение собственности на это нечто исчезло. То есть весь земной шар, мы все являемся коллективными собственниками этой гадости, а эта гадость запрограммирована на то, чтобы нас убить. Это не шутка, это в высшей степени серьезная вещь. Таким образом, возник тип производительных сил, на которые невозможен иной тип собственности, чем общеземной. Частная – недопустима. Если кто-то является собственником части, то все погибло, потому что эта часть запрограммирована им, а другая запрограммирована другим, а вся система в целом идет вразнос. Ничего не поделаешь.