Литературный альманах сф пгу. Выпуск 3
| Вид материала | Документы |
- Весы 2009 -№39 Альманах гуманитарных кафедр Балашовского института Саратовского государственного, 1662.41kb.
- Вконкурсе стенгазет «К штыку приравняем перо» ( литературный выпуск) и «Великая битва, 19.51kb.
- Название: литературный альманах, 3037kb.
- Название: литературный альманах, 2178.31kb.
- Приднестровской Молдавской Республики. Роль пгу отчет, 121.23kb.
- Альманах Центра общественных экспертиз Выпуск Апрель 2008 г. Альманах Центра общественных, 12730.35kb.
- Альманах Центра общественных экспертиз Выпуск Декабрь 2008 г. Альманах Центра общественных, 10211.22kb.
- Морского Флота Советского Союза, когда резко возросла потребность не только во флотских, 206.62kb.
- Альманах военной контрразведки (Серия «Спецслужбы России»)/ Выпуск I: «Морской» (Продолжение), 163.92kb.
- Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь» Выпуск 5 Содержание, 1789.56kb.
(сказочка)
– Андрюша, тебе придется немного посидеть одному! Мне нужно сходить к тете Марине.
– Мам, ну что я буду делать, мне скучно…
– Возьми цветную бумагу, малыш, вот тебе ножницы, только осторожнее с ними, ты ведь у меня уже взрослый мальчик? – Елена ласково коснулась рукой щеки малыша… Рыжеволосое чудо скорчило недовольную гримасу…
– Ну ма-а-ам… Ну что делать с цветной бумагой? Мне будет скучно!
– А вот и нет, малыш! Можно вырезать целый мир, где ты будешь самым главным, мудрым и справедливым… Попробуй!..
Андрюша задумался… Увидев, что мальчик озадачен, Лена чмокнула сына и тихонько вышла из комнаты.
Андрейка медленно перебирал разноцветные листы… Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный… Руки схватили ножницы и… Стал рождаться Новый Мир... Удивительный Мир…
***
В одном из Миров Заветная Половинка очень грустила… Она никак не могла найти пару к своим зазубренным, узорчатым краям… Она бродила по многополовинчатым улицам холодного города, украдкой заглядываясь на полноценных уже не половинок, а душ… Цельных… Их края были прочно и неразделимо скреплены… И они были счастливы…
Заветная Половинка грустила…
***
Андрейка вырезал из золотистой бумаги необыкновенную фигуру… Её края были узорчатыми и зазубренными… «Ей обязательно нужна пара», – решил малыш… Аккуратно приложив фигуру к листу фиолетовой бумаги, мальчик тщательно обвел узорчатые зазубренные края… Вырезал… Две половинки сошлись в одну душу, нежно скрепляя свои уголки лаской… «Нет! – вдруг подумал Андрей. – Эта половинка не подходит! Она слишком скупа. Сейчас я найду другую…» И заметался в поисках «достойного» цвета. «Нашёл! Вот он, серебряный, цвет лунного света, Вы будете самой прекрасной душой!» – и он разделил уже сложившуюся душу…
Андрей вновь аккуратно обвёл все узоры и зазубринки, вырезал, приложил… «Теперь очень хорошо… Сейчас вырежу новую улицу и пару скамеек. Не забыть облака и грибной дождь…» – и малыш увлечённо принялся вырезать цветные фасады домов… А фиолетовая половинка осталась одинокой…
***
Заветная Половинка брела по ночной улице с разноцветными фасадами домов… Было холодно. Глубже закутавшись в шаль, она присела на скамейку и устремила взор вдаль, где шумел прибой…
«Почему Вы одна, ведь здесь так холодно и уныло?» – прозвучало за спиной…
Она обернулась и инстинктивно прикрыла глаза рукой. Солнцем в ночи блистал незнакомец.
Потеряв дар речи, она взглянула на его узорчатые, зазубренные края и… ужаснулась… От счастья перехватило дыхание… От слез всё плыло перед глазами… Нельзя было Его не узнать, как собственное отражение в зеркале…
«Я провожу Вас, уже поздно».
Не помня себя, Заветная подала руку, и они пошли по маленькой улочке с разноцветными фасадами домов. Это было Тихое Счастье. Оно шло рядом, неслышно ступая и касаясь её волос прохладным морским воздухом… На пороге её дома они расстались.
«Завтра. В шесть. На площади».
<Я упивалась его взглядом, голосом, походкой… Мои руки ласкали его густые непослушные волосы… его широкие плечи, нежную шею, руки… Я шептала ему о любви… тихо, медленно. Мелодично… Моя чувственность обрела материальную оболочку…
Закрой глаза, милый… Хочу нежно обнять тебя… Прикоснуться кончиками губ к щекам…>
***
– Мама! Мама! Посмотри, у меня есть Мир! Всё, как ты говорила!
– Вот видишь, сынок…
– Мама, ну посмотри же! – Андрюша взахлеб рассказывал и показывал маме свой Мир. Созданный только им. Им самим.
***
6:30. Дворцовая Площадь. Маленькая беседка.
Они ждали её... Заветная Половинка увидела Их издалека. И сердце её перестало дышать. Он был ещё ярче, ещё блистательнее, чем ночью… А Она… Она оттеняла его вызывающий свет лаской и лунной печалью… Их зазубринки и уголки были скреплены беззаветной любовью… Ей, Заветной, нечего было Им сказать…
Она долго бежала, продираясь сквозь колючий кустарник, бежала к Морю… к Её Морю…
<Боли не было конца… Она вгрызалась голодной волчицей, выедая сердцевину Завета… Я летела в темноту… Холодные мрачные цепи оковали мои запястья… Я увидела вспышку – молния перерезала моё небо напополам… Слёз больше не было… Была боль… и тепло…>
***
– Ты просто волшебник, сынуля! Мне очень нравится Твой Мир! Давай теперь уберём лишнее и пойдем ужинать. Тетя Марина послала тебе к чаю пирожки!
– Тогда пойдем скорее есть!
– Нет, милый, сначала мы немного приберёмся, ну же, помоги мне…
Мама с сыном стали сгребать бумажные полоски, обрезки, кусочки... Получилась большая разноцветная куча… «А что это?» – спросила Лена, недоуменно рассматривая на ладони маленькую фиолетовую фигурку. «Это, мама, ненужная Половинка. Я с ней ошибся, мам... Её можно тоже в кучу», – рассмеялся Андрейка. Лена вздохнула. Тяжело быть чьей-то ошибкой. Однако ужин остывал, следовало поторопиться. Лена смахнула фиолетовую бабочку в разноцветную кучу, аккуратно сгребла всё в пакет и вынесла на улицу…
– А теперь ужинать, сынуля!
И они ушли, счастливые сын и мать, придумавшие Новый Свой Мир…
***
«Я люблю Тебя», – тихо прошептала Заветная Половинка Морю…
Море шумело – оно было взволнованно…
«У меня больше никого нет», – прошептала она вновь…
Море горестно вздохнуло…
«Я нашла Его, Море… Я чувствовала Его тепло, Море…», – вновь шепнула Половинка.
Море заколыхалось, вспенилось и ударилось волнами в каменистый берег…
«Я люблю Его, Море…».
Заветная Половинка разулась и по колено вошла в воду…
«Я чья-то ошибка, Море.. Возьми меня к себе, ведь кроме Него у меня ещё есть Ты… Я дарю тебе себя, возьми…»
Море испуганно отшатнулось, спрятало волны и затаилось в тишине…
«Море, – прошептала Заветная, глотая слёзы, – пойми и прости… Я Люблю Его…».
Огромной волной смыло маленькую одинокую фигурку через секунду… На камнях остались маленькие чёрные туфли… И нарисованное на песке, разорванное пополам сердце…
***
Разноцветный пакет привлек внимание компании озорных ребятишек. Они разорвали его и рассматривали причудливые кусочки бумаги…
– А давай сделаем кораблик, здесь недалеко есть ручей?
– Давай!
Через полчаса они смастерили чудесный разноцветный кораблик и пустили его вниз по ручью… Кораблик плыл навстречу солнцу, весело покачивая своими фиолетовыми парусами… И вдруг начался дождь. Ребятишки с визгом побежали прятаться. А кораблик плыл, борясь с неожиданной стихией, но… Ведь он был бумажный…
Фиолетовые паруса разорвались на части и расплылись по ручью, словно сотни маленьких капель…
И никто… ничего… не заметил…
<Мои поиски закончены. Теперь только жизнь. С маленьким кусочком… Его тепла… Я сохраню Его…>
***
С кем ты, Моя-Чужая Половинка?..
| | КИЁВА ЕЛЕНА Год рождения: 1987 Образование: филологический факультет СФ ПГУ, специальность – «русский язык и литература» (5 курс ОДО) Интересы, увлечения: классическая музыка, писательство, непознанное, душа, мироустройство Жизненный девиз: Я знаю, кто я и зачем пришла в этот мир Мобильный: 89600050927 |
* * *
Без боли плыть в существованье
Не удавалось никому.
Пусть жизнь не строит глазки ланьи:
Ведь мы-то знаем, что к чему.
* * *
Я – дитя надломленной эпохи
И прихода неогосударства.
Я – свидетель страшной суматохи
И развала совести и братства.
* * *
Не играй же со мной в кошки-мышки.
Вновь оскален в улыбке рот,
И в уме назревают мыслишки
Из сердитых и плачущих нот.
Я любила тебя всей душою,
И мгновением, и долгим сном…
И зачем ты остался со мною,
Словно брошка под воротником?
Ты блестишь, но всё так же фальшиво,
Будто медь под скупою слезой.
И напомнил из сказки огниво,
Что лишь дразнит горячей искрой.
Не играй со мной. Я – это кошка.
Прогоняю тебя. Уходи.
И затушит лишь ночь из окошка
Жар в моей неостывшей груди.
* * *
И глупость печатью легла на сознанье –
Пустому уму не дано понимать.
Но странно, как часто он жаждет признанья,
Способный лишь только в тени увядать.
Так многих красавиц прекрасные лица –
Лишь глупости тень или пошлости штрих.
Мужьям их – одно на роду – застрелиться.
(Уж если умнее избранниц своих!)
Немало достойных идей созревает
В умах предприимчивых мира сего.
Одно лишь печально, что мало кто знает
О денежной цели «идейства» того.
Как много амбиций в умах неразумных,
Их тяга к наживе сильней и сильней,
А истинно мудрым – улыбок беззубых
Да долгих и нищих, задумчивых дней…
* * *
Мой взор венчался с высотой,
Где небо Богом постижимо,
И злом людей непогрешимо,
Лишь шепчет им: «Господь с тобой».
И с ними Бог всегда. Незримо.
Мне виден жар в закате солнца,
Меж туч зияют полыньи,
Меж них – горящие ручьи,
Под тенью их летает птица,
Кормящая огнём птенца.
Темно нам лишь под крышкой гроба.
Что жизнь без света и тепла?
И не огонь нас жжёт дотла,
А наши зависть, страсть и злоба.
Любите птиц – пусть сгинет мгла!..
* * *
Сойдут снега с моей земли,
И небо, огрубев,
Прольёт весенние дожди
Под громогласный гнев!
Сойдёт всё сонное с высот.
Взойдёт в высокий дон
Златое солнце, что несёт
Тепла задорный звон.
Огонь ударит о листву,
Наполнив соком цвет,
И устремится в синеву
Живительный обет.
И скоро мир совсем иной
Предстанет красотой.
Об этом под прохладный зной
Поёт земля весной.
* * *
Я вижу, как рушатся стены,
В руинах мои города,
И улиц пустынные вены
Заполнила кровь, как вода.
Осыпались стёкла в осколки,
Как острый, убийственный град,
Чьи зёрна зеркальны и колки.
А враг всему этому рад.
Но он, улыбаясь, не знает,
Что так же его города
Разруха войны пожирает.
Так было и будет всегда.
Ведь жизни законы суровы:
Напакостил – робу крои.
Вопрос лишь один: все ль готовы
Платить за ошибки свои?
* * *
Жизнь – полотно. Разорву на повязки.
Буду пестрить в кружевах бинтовых.
Что жуткий страх, что бездумные сказки,
Что мне побег от напрасно живых?
Рвите, кусайте мои оболочки!
Что мне та плоть, что сгниёт через век!
Что эта боль, что пугливые строчки,
Если во мне говорит Человек!
Если глаза не слепы от бездушья!
Если в чутье восторгается ум!
Что мне уколы, обиды удушья,
Что побледненье от тягостных дум?
Жизнь полотном развиваться хотела,
Судеб рисунок списав с суеты.
Мне ли жалеть её тонкое тело?..
Мне – растрепавшей её на бинты?..
* * *
Плачу на ахматовских строках,
Ощущая болью вдохновенье…
Мне б пронзить стрелою тень-виденье
И зажать, убитое, в руках…
Тают вдохновения истоки,
Превращаясь в тоненький мотив.
Мне родны ахматовские строки.
Тень вспорхнула прочь из рук, ожив…
* * *
Выжимать слова – искусственно, вымученно – к чёрту, господа. Душа тогда становится ртутной богиней, склеивающей своим отравленным языком слова, которые через миг вянут, словно нежные цветы от палящего жара.
Пустословие, облачённое в красивую обманку-мишуру, опасно своей бессмысленностью и безответственностью перед Слышащим её. Оно легко и коварно сокрушает умы своей прелестью, как хитрая девица хмельного мужика. И ничего, кроме порочного, пустого союза, не рождает.
ПТИЦА
«Мы плюём в свой колодец».
Марк поглядел на мёртвую птицу, лежавшую у его ног. Это был голубь. Кем-то или чем-то убитый. Его крылья были разжаты и безвольно лежали вдоль тела. Из раскрытого клюва на асфальт натекла небольшая лужица крови. Мёртвые глаза были открыты, как будто птица не ожидала смерти.
«Что его убило? – с грустью подумал мальчик, склонившись над голубем. Серые перья непослушно подрагивали от лёгкого ветра и отливали серебром. – Глянец. Это всё глянец…»
Марк прикоснулся к тельцу. Оно не было холодным. Напротив, казалось, в нём ещё билась жизнь, но… Он крепко прижал к птице ладони и не ощутил биения сердца.
«Она мертва, как и сотни других птиц. Похоронил бы ты её, дружок?» – промелькнуло у Марка в голове, и он осторожно поднял птицу с асфальта.
«Она сейчас зашевелится, ударит тебя крыльями, вырвется и улетит!»
Мальчик пожелал, чтоб это случилось, но… Он же всего лишь маленький мальчик, а не Бог. Он не может просто взять и оживить эту птицу.
Марк беспомощно огляделся по сторонам.
Никого.
Может быть, это даже хорошо. Ему нужно кое-что сделать.
Он крепко зажал в руках безжизненное тельце птицы и зашагал к тонкой умирающей берёзе, одиноко росшей посреди пустого двора. Удивительно: серые дома, серый песок, серые пыльные ботинки и… желтеющие листья берёзки. Удивительно.
Подойдя к деревцу, мальчик нагнулся, разглядывая песок, потом сел на камни. Рядом положил мертвую птицу.
Достав из кармана небольшой кусочек стекла, он посмотрел сквозь него на небо. Через стекло небо казалось белоснежным, молочным… Мальчик вздохнул и чиркнул стеклом по земле. На сером песке осталась неглубокая царапина.
«Для тебя это не смертельно», – обратился Марк к земле и, вздохнув, принялся копать.
Минут через пятнадцать ямка была готова. Она была достаточно глубокой, чтобы вместить птицу. Съесть её…
Марк погладил птичьи перья, и по его лицу пробежала печаль. Недетская печаль. Красивые кудрявые волосы упали ему на лоб, губы плотно сжались. В голубых глазах застыли слёзы.
Эти слёзы не были слезами жалости или испуга, они не были следствием первой встречи со смертью. Это были слёзы БЕССИЛИЯ. Это вам о чём-нибудь говорит?..
«Прощай, – прошептали губы мальчика, и ветер ударил по ним прохладой, – прощай, голубь. Я не в силах тебе помочь».
Вскоре Марк брёл к своему дому, к своему подъезду. В мальчике что-то изменилось, что-то… сломалось. Навсегда. Он не смог воскресить птицу, он не в силах изменить это серое небо и эти угрюмые однообразные дома. Он – всего лишь маленький человек, такой одинокий и бесправный. С золотыми кудряшками.
Он медленно поднялся по ступенькам крыльца, взялся за ручку двери. И обернулся.
Берёзка всё так же махала своими редкими ветвями, беспомощно раскачиваясь от ветра. Ничего не изменилось.
Под её корнями покоится свобода с маленьким клювом и безвольными крыльями.
Мальчик отвернулся от серого мира к тёмной и грязной двери подъезда.
Когда завтра он проснётся и откроет глаза, когда он выпьет безвкусный чай и выглянет в серый двор, то он удивится: листья берёзки позеленели.
Оказывается, он кое-что может.
Кто знает, может быть, через много-много лет этот человек сможет изменить мир.
Кто знает.
ВОСКРЕСНАЯ ПТИЦА
«Колодец высыхает, когда ему некого поить».
Марк поглядел на подросшую берёзку, в его глазах отразился отблеск времени. За несколько лет деревце окрепло и подтянуло свои тонкие ветви ближе к дымчатому небу.
– Ну, здравствуй, – на его губах появился свет улыбки. – Давно не виделись мы с тобой… Два года уже прошло…
Ветер ударил мальчика по лицу, пытаясь сорвать, затушить это тёплое сияние. Тёмный двор, освещённый жёлто-бледным мерцанием из призрачных окон, натужно заскрежетал. Он не мог поглотить одинокое деревце, растущее в сердцевине увядающего мира. Утонувший в безразличии двор не мог затенить, высушить и исковеркать яркую зелень серебряных листьев, плывущих в небесном молчании.
– Всё безмолвствуешь, но побеждаешь? – Марк задумчиво сощурился. Он вспомнил своё блуждание по Городу. По бесконечному Двору глупости, одиночества и безнадёжности, по которому бегут, вращаются тысячи людей, не подозревая о том, что заперты в безвыходной ловушке.
Размышляющий взгляд мальчика упал на белый ствол берёзки, испещрённый крохотными темнеющими ранками. След от ударов равнодушия.
– Ты – сильная… – Марк прикоснулся к коре. Его замерзающие в холодном воздухе пальцы ощутили нежное тепло. – Знаешь, ты… – лицо его дрогнуло. Голубые глаза сверкнули грустной синевой. – Ты знаешь, что такое отчаяние?
Ветви деревца тихо дрогнули.
Их тени суетливо заплясали по траве, превращаясь в смущённую волну из чёрно-зелёной воды.
Мальчик погладил деревце и, сложив руки на груди, присел на холодную землю. В его глазах затаились слёзы.
– Ты не забыла ту птицу? – он облизнул сухие губы, укутываясь в пальто.
Деревце снова зазвенело шепчущим звоном.
– Конечно же, не забыла, – Марк погладил стебельки травы, вспоминая мягкость птичьих перьев. Ему вспомнились безвольные крылья, размякшие и податливые. Крохотное разбитое сердце, замёрзшее в груди. Приоткрытый клюв. Безжизненный взгляд остекленевших глаз, выражающий... Милосердие. Мальчик понял это только сейчас. Милосердие.
– Боже… – он помолчал. Слова давались ему с трудом. – Это же я убил её...
Эхо произнесённого ударились о корку свинца, покрывшего высоту.
Марк долго молчал, задыхаясь от тяжести, сдавившей горло с безжалостной силой. Молчала и берёзка, внимая его боли.
Тусклые окна с хищным торжеством глядели в центр двора, на погребённую свободу.
На свободу, затаившуюся в берёзовых корнях.
– Я убил её своим страхом. Страхом перед этими безликими домами, перед безрадостным, переставшим дарить надежду небом. Страхом перед людьми. Страхом перед самим собой.
Он ковырнул дрожащими пальцами землю, под которой уснула птица. Время и неустанно разрастающиеся корни пронзили её тельце своим стремлением, впитали соки, запахи, краски погибшего существа.
– Я боюсь даже сейчас, – мальчик по-детски закусил губу. Золотистые кудряшки забарабанили по его лбу, купаясь в нахлынувшем потоке ветра. – Мне страшно. И что самое смешное, я не могу из этого выбраться. Он, – Марк обвёл взглядом темнеющий двор, – вездесущ. Он повсюду. Мне не убежать из плена этих глупых каменных построек…
Тишина.
Только зелёный шелест серебра.
«Ты сдался?»
– Нет, я не сдался, – Марк вытер слёзы, струившиеся по щекам, и слабо улыбнулся. – Просто я не могу победить в одиночку. Я помню, помню, как мир уничтожил голубя: исподтишка, подло, трусливо и коварно! И что могу изменить я? Я – простой мальчишка?!
«Не можешь или боишься?»
– Один я бессилен. Бессилен.
Помоги мне.
Деревце усмехнулось игристой дрожью. Воздух наполнился соком смятой травы.
– Что такое?.. – мальчик ощутил дрожь земли и, поднявшись на ноги, удивлённо поглядел на сотрясающийся ствол берёзы. Ошмётки вывороченной земли, смешивающиеся с клочьями растерзанной травы, танцевали в странном танце, подпрыгивая и обнажая берёзовые корни. В этом скомканном движении что-то рождалось, пробуждаясь ото сна. – Что же это?..
Марк с изумлением наблюдал над тем, как ствол деревца горбится, срастаясь в месте изгиба. Хрупкие ветви неумолимо сплетались друг с другом, приобретая силу и мощь. Тонкие листки изгибались, выпячивая свои гладкие спины и животы, превращаясь в зелёные прочные перья. Берёзка двигалась конвульсивными рывками, преображаясь в зелёное тело. В тело птицы.
К основанию острого клюва из окостеневших листьев скатились капли дождя, не успевшие высохнуть в сонной тени, они сливались в огромные мигающие глаза, похожие на оживший, наполнившийся животным дыханием хрусталь.
На мгновение всё замерло. Только что родившееся существо впитывало животворящие потоки, роящиеся в космическом блеске ярких созвездий, горящих в оголившемся кусочке синеющего неба.
– Боже мой! Ты жива?.. – воскликнул Марк. Он застыл от потрясения, и лишь последняя слезинка усталости и бессилия упрямо заскользила по его щеке. Невидимая сила подхватила её и метнула в блестящий хрустальный глаз.
Мальчик протянул к существу руки в немом вопросе.
Птица повернула голову, проворковав что-то на своём волшебном языке. Голодный двор замер, испугано подглядывая за происходящим. Внезапный птичий крик ударил по блёклым стёклам, разбивая их на мелкие осколки. Ослепшие стены беспомощно заколебались, теряя свой мёртвый покой. Птица гордо расправила свои крылья, стряхивая с себя земной прах. Её цепкие лапы безжалостно втоптали в скомканную пыль остатки былой беспомощности и сна. В птице билась невероятная сила. Марк слышал это биение.
– Я люблю тебя, слышишь?.. – осознание чуда медленно нахлынуло на него, смывая все детские страхи и несчастья.
Птица обернула к нему свой внимательный глаз. Её свежее дыхание смеялось счастьем.
«И я люблю тебя, мой маленький мальчик».
Она подошла к нему и прижалась грудью к его плечу. Огромная, благородная и живая. Марк услышал пение отважного сердца. Пение оглушало и звало. Этот зов напомнил мальчику пение его матери. Она пела ему, когда он был совсем крошкой… Красивым, любящим голосом…
Птица ласково толкнула мальчика в бок. Сделала несколько уверенных шагов в сторону серой стены, огибавшей дома высокой ломаной линией. Приблизившись к стене вплотную, она задумалась на миг, спрятав свои мысли под красивыми веками, и, гордо выгнув шею в сторону полумрака, сочившегося с неба, легонько ударила клювом по бесцветному бетонному нерву. Раздался осторожный треск. Стена напряглась, озадаченно вслушиваясь в бегущие по себе разломы, тяжело осела и внезапно рухнула, вывалив на асфальт своё никчёмное величие, орошая безвкусный воздух обломками поверженного гнёта.
Птица клюнула один из обломков. Он раскрошился в песочный пепел, словно печенье. Ветер подхватил его, унося к светлой полосе горизонта, открывшейся взору Марка.
Мальчик улыбнулся горизонту. Ветер раскидал золотые локоны по его светлому лбу. Птица прощально мигнула ему и, поджав лапы, воспарила к свободе. Сочные крылья грозно ударили о твердь пространства, поглощая стремление ветра.
Марк долго глядел на золотистую линию горизонта, упрямо выпрыгивающую из-под побеждённых домов. В ней величественно утопала прекрасная свобода с большими крыльями и огненным сердцем.
Мальчик повернул своё лицо к глубине угрюмого двора. Он уже не казался таким устрашающим и довлеющим.
– Я принесу тебе свет, – Марк улыбнулся. Искренней чистой улыбкой.
Он давно так не улыбался.
Беззаботная радость охватила его. Простое детское чувство, но такое бесценное…
– Свет! – Марк вскинул к небу руки. В ладони вспыхнуло нежное, млеющее сияние любви. – Свет!..
Первые хлопья снега медленно закружились в воздушном водовороте, падая на его лоб, щеки, ресницы…
Два долгих-долгих года.
Птица, покорившаяся корням чахлой берёзки.
Всё в прошлом.
Мир пришёл в движение. Мир очнулся.
Марк послал воздушный поцелуй вслед зелёному чуду и зашагал домой. Впервые за долгое время он не зажмурился от скорбящего, ноющего страха, прикоснувшись к ручке подъездной двери.
Широко распахнутые глаза птицы оглядывали мир с бездонной высоты, с высоты птичьего крыла.
ХРУСТАЛЬ
– Мама, ты где?! – Макс искал её уже целую вечность.
Достаточно долго, чтобы уже найти.
– Мамочка! – он снова заплакал, кружа в темноте и бормоча себе под нос ободряющую чепуху. – Где же ты?..
В ответ – тишина.
И быстрые приближающиеся шаги.
– Ну что ты опять кричишь?! – недовольный голос воспитательницы. Звонкий хлопок по щеке. По его щеке.
– Где моя мамочка? – Макс приоткрыл глаза и понял, что проснулся.
– Где-где… Нет больше твоей мамочки! Сколько раз ещё говорить? – усталое лицо женщины вынырнуло из ночной темноты в полоску света, бьющего из приоткрытой двери. Нервно дёрнулось и усмехнулось. – Хочешь снова ночевать в коридоре?
– Нет, пожалуйста, – он вжался в подушку и умоляюще посмотрел на неё своими испуганными глазами.
Об этой воспитательнице ему не раз рассказывали старшие ребята. Говорили, что она – ведьма и ест на завтрак вкусненьких маленьких мальчиков. Римма Родионовна и вправду походила на ведьму: вспыльчивая, злая, она не любила детей. Максиму казалось, что она действительно мечтала съесть кого-нибудь из своих воспитанников.
Но Римма Родионовна не могла быть настоящей ведьмой, знал мальчик. Во-первых, она боялась тараканов, лягушек и змей, которые просто необходимы для колдовства. Во-вторых (и это был самый веский аргумент), у неё было высшее образование. Ведьмы не учатся в институтах. Макс это знал наверняка. В свои без месяца семь лет, он был уже достаточно взрослым, чтобы отличать сказку от правды. Правда была в том, что воспиталке доставляет удовольствие видеть, как Максим, или какой-нибудь другой провинившийся по её мнению мальчишка, стоит в тёмном коридоре и дремлет, прижавшись плечиком к холодной стене. А ещё у неё был безжалостный взгляд. И этот взгляд был сейчас устремлён на него…
Максим натянул на лицо одеяло и замер. Тёмный силуэт воспитательницы колыхнулся и отпрянул.
Мальчик жалобно пискнул, и этот писк разлетелся осколками эха по всем углам спальни.
– Не кричи! Не хватало, чтобы кто-нибудь проснулся! – Римма Родионовна стянула с Макса худое казенное одеяльце и, схватив за руку, сдёрнула мальчика с постели.
– Не надо, пожалуйста! – он жалобно захныкал. Ещё совсем недавно за руку его держала мать, но бережно и лаково. А от хватки этой безжалостной женщины было больно и… совсем не хотелось жить.
– Надо! – скрипуче отозвалась она и поволокла Макса, словно куклу. Он попытался вырваться, но безуспешно. Ему показалось, что сейчас воспиталка снова ударит его, и крепко зажмурился.
Открыв глаза, он увидел себя у стены. Холодной, мрачной, почти чёрной в темноте. В ночной тени затанцевали полупрозрачные видения, образы, лица. Мальчик спешно отогнал их. Его полуголое тельце задрожало от холода и страха.
– Уходите! Пошли вон! Кыш… – зашептал он в пустоту.
Вдруг перед ним возник образ матери. Мать приветливо улыбалась и качала ему головой. Губы Макса растянулись в плаксивой гримасе – он попытался улыбнуться в ответ. Но в итоге расплакался. Присев на корточки, сиротка обхватил себя рукам.
Он один в этом мире. Совсем один.
Темнота никак не смягчила его горе. Она была безучастна.
* * *
Римма Родионовна спокойно спала в своей постели, когда Максим крался в спальню и искал свою одёжку. Она не проснулась и тогда, когда он, стоя на цыпочках, отпирал засов тяжёлой железной двери и выскальзывал из детского дома на свободу. Лишь утром женщина поймёт, что её воспитанников стало на одного меньше. Меньше ровно на одного несносного мальчишку, который никак не желает спать по ночам в своей постели.
* * *
– Господи, скорее бы он уже нашёлся, – она уронила телефонную трубку на рычаг. Разговор с милицией не принёс ожидаемых результатов. – Только таких проблем нам не хватало.
– Как же вы его упустили, Римма Родионовна? – немолодой круглолицый мужчина с маленькими усиками и трёхдневной щетиной был явно недоволен происходящим. Ему, директору дома, не хотелось привлекать к своему заведению ненужного внимания. – Вы мне ответьте, где этот щенок смог раздобыть ключи?
– Мы на замок дверь не запираем. Только на засов… – она виновато опустила глаза. Потом улыбнулась. – Может быть, чаю, Андрей Вадимович?
– Чаю, чаю… Давайте! – он задумчиво потёр щеку. – Найдётся – в карцер его! И связывать на ночь! Пусть знает…
Женщина тут же поднялась и засуетилась вокруг стола. Вскоре в кабинете директора запахло мятой и свежим печеньем.
– Я вот вам травки в чай заварила, – она услужливо поднесла ему чашку. – Чтоб нервишки не шалили…
– Пошалят уж тут! – прикрикнул он и смягчился. – Колбаски бы ещё. А то я не позавтракал...
Макс шёл по дороге, поглядывая на проезжающие мимо машины. Любая из них могла быть милицейской. За ночь он успел очутиться на другом конце города. Но зачем началось его бессмысленное бегство и куда оно приведет, он не знал.
В лицо снова ударил безжалостный поток холодного ветра. Тонкая мальчишеская куртка продувалась насквозь при его малейшем порыве. В желудке снова заурчало. Максим беспомощно поглядел по сторонам, приняв очередную неприятность – голод – как должную. Равнодушные, вечно спешащие прохожие отворачивали от него свои лица, пряча их в серой тени безразличия. Никто из них не остановится, чтобы помочь, понял мальчик. Моя беда – это моя беда. Он огорчённо всхлипнул и присел на край тротуара. И вспомнил о маме.
В тот день, когда её не стало, она подарила ему хрустальный шарик, сказав, что он приносит счастье. А через час погибла. Вдрызг пьяный парень сбил её на пешеходном перекрёстке… Врачи не смогли спасти мать. В тот же день Максим со всей силы метнул шарик в стену. Хрусталь разлетелся мгновенно и вдребезги. Как и его жизнь.
В тот день мальчик перестал верить в чудеса. А верить людям хотелось…
– Чего тут сидишь? – Макс услышал над головой старый дребезжащий голос.
– Просто так, – мальчик поднял голову и увидел тощего старика, который сердито хмурил густые, сошедшиеся на переносице брови.
– Иди-иди отсюда! – старик угрожающе взмахнул метлой. Максим поднялся на ноги и неохотно побрёл прочь.
– До свидания, дедушка.
Старик проводил его хмурым взглядом, таким же бездушным, как и серый асфальт.
Проходя мимо длинного ряда магазинов и витрин, пахнущих благополучием, беглец не удержался и, остановившись, взглянул на выставленную для продажи красоту. Красивые платья, костюмы, пальто, нижнее бельё, дорогие побрякушки и часы, мебель, игрушки… Всё это на какое-то мгновение отвлекло мальчика от голода и одиночества. Он вспомнил, как красива была его мама в длинном вечернем платье, которое она одевала только по особым случаям. А сейчас вместо матери на него смотрит неживой манекен, на котором безвкусно и глумливо распят какой-то сверхмодный наряд.
– Н-да, – Максим критически оглядел свою синюю куртку. Левый карман разодран. На рукавах – безобразные швы, словно их зашивали вслепую. На глаза снова навернулись слёзы. – Хочу домой…
– Эй, пацан, – громкий голос заставил его глаза испуганно округлиться. – Ну-ка повернись.
Милиционер. Макс знал, что это милиционер. Мальчик уставился на своё отражение, не в силах пошевелиться.
– Да он глухой! – раздался второй голос и грубо хохотнул. – В обезьянник бы его. Пусть поучится уму-разуму.
– Точно, Григорий! Туда его и посадим!
– Не надо, – беглец обернулся и увидел двух рослых мужчин в милицейской форме. Один из них стоял у патрульной машины, а второй – Григорий – поигрывал резиновой дубинкой. «Она очень больно бьёт, – рассказывали Максиму старшие ребята. – Она оставляет на теле красные отметины, которые долго не заживают».
«Очень больно бьёт».
Это и предрешило ход событий. Мальчик сделал медленный шаг в сторону. Ещё. И ещё. Через миг он уже нёсся по улицам города. В отчаянии расталкивая прохожих и слыша за спиной тяжёлые удары ботинок.
– Ааа! – он выбежал на дорогу, и чуть было не попал под колёса встречного автомобиля. Раздался визг резины, в воздух взметнулась пыль.
– Куда?! – Григорий изумлённо глядел на мальчишку, который выпрыгнул на проезжую часть и, едва увертываясь от несущихся автомобилей, продолжил своё бегство… Толи от бесстрашия, то ли от безумия...
В потоке транспорта показалась машина с мигалками.
– Сворачивай в парковую часть! – Григорий махнул напарнику рукой. Тот быстро развернул машину. Напряжённая улыбка повисла за стеклом. – Чертёнок. Поймаю – душу вытрясу!
Максим бежал не разбирая дороги. Его сердце гулко стучало в груди, лёгкие готовы были задохнуться. Увидев плотную полосу деревьев, он нырнул в спасительную тень, растворяясь в высокой траве и частых кустарниках. Ноги сразу же промокли, впитав в себя росу и крупные капли ночного дождя. Вернулся холод, прокатившийся болезненной волной по всему телу.
– Ай! – мальчик до крови прикусил губу, когда упал, запнувшись об торчащую из земли корягу. Теперь к холоду присоединилась и боль. Он пошиб ушибленное место и захромал дальше. Вперед, в незнакомые заросли…
* * *
– Его чуть было не поймали в парке, – Римма Родионовна мило улыбнулась Андрею Вадимовичу, заглянув в его кабинет. – Наши друзья звонили несколько минут назад. Сказали, что с таким беглецом сталкиваются впервые.
– А что в нём такого?
– Под машины бросается, – она качнула полными бёдрами, направляясь к окну. Там, за стеклом висело пасмурное небо, скрывшее собой солнечное тепло. – Они сказали, что ловить мальчишку, не подключая начальство, не в их интересах.
– Тогда пообещайте им вознаграждение! – директор заскрипел зубами. – Я не хочу, чтобы хоть кому-то стало известно об этом побеге!
– Хорошо. Я позвоню им, – Римма Родионовна усмехнулась. – Не желаете ли чаю?
– Нет, спасибо, – он окинул её недовольным взглядом. – Надеюсь, больше никому из наших воспитанников не придёт в голову такая дурацкая затея.
Это звучало, как предупреждение.
– Никому, – повторила воспитательница и вышла.
Андрей Вадимович прижал пальцы к вискам и болезненно сощурился. События развивались не так, как ему хотелось.
* * *
Анна Петровна – пенсионерка со стажем, спокойно трудилась над очередной картиной, когда в квартире зазвенел звонок. Роспись по шёлку, которой она недавно обучилась у внучки, успокаивала и приносила удовольствие. Ещё раз погрузив кисточку в ткань, она подняла голову и задумалась. Кто бы это мог быть? Она никого не ждёт. Может быть, ошиблись адресом?
Снова зазвенел звонок. Как-то грустно, надрывно. Анна Петровна отложила кисточку в сторону и, аккуратно поправив фартук, пошла к двери.
* * *
Щёлкнул замок.
Максим уже не надеялся, что кто-то ему откроет. Сам не зная почему, он продолжал стоять у дверей квартиры, которую выбрал совершенно случайно. Или может быть потому, что… дверной глазок напоминал маленький хрустальный шарик, который когда-то был разбит о боль и отчаяние.
На пороге показалась симпатичная старушка. Она удивлённо поглядела на мальчика поверх оправы очков и милосердно сложила руки на груди.
– Ты к кому?
– Здравствуйте, я… – начал было он, но почувствовал, как немеет язык. Попросить милостыню или что-нибудь покушать… Он не сможет никогда. – Я… извините… – Максим попятился. Румянец стыда и обиды выступил на его щеках.
– Заблудился что ли? – она с сожалением поглядела на мальчугана в грязной изодранной курточке. С ним что-то стряслось, подсказывало её доброе сердце. Что-то, что можно исправить. Она подумала о внучке.
Внучка была бы рада обрести настоящего друга.
Или братишку.
– Что с тобой случилось?
Он промолчал, пытаясь унять рвущийся наружу плач.
– Так, – старушка наклонилась к Максиму и стёрла слезинку, бегущую по его щеке. – Заходи. У меня чай стынет. Как раз тебя дожидается.
– Меня? – Макс доверчиво шмыгнул носом.
– Конечно тебя, – она развела руками. – А ты не знал? Ну, заходи. Мой руки и садись за стол!
Он робко переступил порог.
* * *
– Бабушка! – Максим подбежал к Анне Петровне и чмокнул её в щёку. – С праздником тебя! – он протянул ей букет красных роз. – Такой бабули, как у меня, на свете не сыскать!
Она ласково дёрнула внука за галстук и прижала к себе.
– Спасибо, мой миленький! – она счастливо улыбнулась. В её мудрых глазах заискрились игривые лучики солнца. – Лучший мой подарочек – это ты! – она нежно поцеловала его и потеребила за ворот белоснежной рубашки. – Совсем вырос!
– Да, мы такие, – молодой человек с напускной важностью выгнул спину, поправляя пиджак, и хитро подмигнул ей, утонувшей в пышном ароматном букете. Потом крепко обнял её. – Бабуль, да если бы не ты!..
Он погрузился в воспоминания о событиях многолетней давности. О побеге из детского дома.
Он вспомнил о хрустальном шарике, который когда-то подарила ему мать. И который совсем скоро превратился в звенящие осколки от мощного удара о стену…
Чудеса случаются.
Он бережно обнял старушку и почувствовал, с какой верой в груди стучит её трепетное сердце.
Чудеса случаются здесь, рядом.
Он это прекрасно знал.
ПЛАЧ ИУДЫ
Сухой оранжевый ветер поглаживает мне лицо своими призрачными, прозрачными ладонями. Но я этому не рад. Мне лишь смешно, что он, ветер, прикасается ко мне, не зная, кто я такой. Узнав, он, наверное, иссушил бы своё беспорядочное тело или направил бы его полёт в другую сторону. Подальше от моей загорелой улыбки. Интересно, а может ли ветер возопить, как испорченная испугом женщина, и засыпать меня миллиардом слов, недостойных слуха небесного?
Не знаю. Ветер всё так же прикован ко мне своим вниманием. Его колючие пальцы щекочут мне щёки. Я смеюсь. Одинокая птица вспорхнула с одинокого дерева, услышав мой смех. Мой смех. Она точно знает, кто я.
Я иду по золотым пескам целую вечность. Жаркое солнце не щадит мою бронзовую кожу, ни на миг не переставая тянуться к моему уставшему от жары телу своими огненными лучами.
Я иду вперёд…
НАДЕЖДА
Осторожное любопытство маленьких чёрных глаз, глядящих вверх.
Эти ноги, присыпанные сухой пылью, пугали. Они казались высеченными из странного камня, который изрыгнул жизнь из своего сжатого естества. Ноги качнулись.
Ветер.
Глазки сощурились. Зрачки торопливо очертили свой бег, разрастаясь всё шире и шире… Животное боязливо дёрнуло хвостом и отступило. Его ноздри затрепетали.
Ноги качались, и, казалось, жили своей собственной жизнью… Но нет, они принадлежали телу. Столь же безжизненному, как разорванная одежда, обвивающая его.
Кошка изогнула свою спину и прижалась к дереву. Тело, поняла она. Тело, свисающее с ветви, громадный и неумолимый плод. Засохший плод, не сумевший выжить без заботливого дыхания ветра, без животворящих слёз дождя, без…
Без надежды на прощение.
Иуда. На дереве висит Иуда.
Кора дерева помнит его дрожащие руки, перебирающие верёвку, его дрожащее дыхание… Его… молитвы?.. Нет, он не молился, когда верёвка сжимающей судорогой обвила его шею и когда ноги потеряли почву, а лёгкие – свободу дыхания. Он не молился, он не взывал к Тому, кого предал. Он молчал. Лишь крупные слёзы нестерпимо обжигали лицо.
Тридцать сребреников.
Он не дал бы за себя ни одного.
Этого он не достоин, как и самой жизни.
Ноги в отчаянии ударили по коре. Им хотелось жить, хотелось путешествовать по воде, исходить все дороги мира и найти прощение сгоревшему сердцу. Им хотелось… Они ударились о кору.
Верёвка, сжимающая горло, впитала слёзы Иуды и превратилась в фитиль, по которому текут, извиваясь, человеческие грехи и уходят в землю, как и сами люди.
Кошка дёрнула хвостом, встревоженная необычным запахом, поднявшимся с земли. Слишком безвкусный и невыразительный. Слишком неживой. Животное повернулось и направилось в сторону, унося на своих мягких лапах пыль. На её усах застыла маленькая капелька – слезинка, упавшая с застывшего лица, – её не высушило солнце…
Почему?
Может быть потому, что она – крохотная надежда. Надежда простить себя и получить прощение.
Возможно.
Всё возможно в этом мире, возможно всё.
Младенец протянул свои ручки к матери и улыбнулся, приветливо глядя своими светлыми глазами в небо.
Мария Магдалина омыла себе лицо.
| СУХОРУКОВА ОЛЬГА | Год рождения: 1983 Образование: выпускница филологического факультета СФ ПГУ (2007), специальность – «русский язык и литература» Интересы, увлечения: русский язык и мировая художественная литература (профессия превратилась в увлечение), путешествия, историческое фехтование, фотография и, пожалуй, самое сильное – жизнь Жизненный девиз: Все, что происходит с нами – необходимо, для того чтобы мы научились тому, чему должны научиться, и каким бы ни был следующий шаг, он нужен, чтобы достичь места, куда мы идём E-mail: yoshioko@atnet.ru |
* * *
Стихи берутся из ниоткуда.
Из воздуха
Сплетаются, наверное.
Я это точно знаю,
Но только тогда,
Когда ловлю за крыло
случайно пролетающую мимо фразу –
и отпустить её уже не в силах…
* * *
Стихи должны читаться так –
легко и непринуждённо –
как разговор на кухне,
на улице или в метро…
С выдохом – там, где больно.
С вдохом – чтоб снова вперёд…
И с лёгкой и грустной улыбкой:
на жизнь не смотрят иначе.
* * *
Солнышко,
Давай без имён.
Что имена для тех, у кого главное – души?
– маленькие царапинки на монументе времён,
На глобусе, в океане – крошечные пятнышки суши:
если затопит –
и не заметит никто.
Так же и мы.
А значит –
будем ценить наши руки,
тонкие губы и вены, все в узелках…
трогать
кончиками пальцев
и «Ах…»
При этом тихонько шептать.
| ЦАПЕНКО СВЕТЛАНА | Год рождения: 1979 Образование: выпускница филологического факультета СФ ПГУ (2001), специальность – «русский язык и литература», преподаватель кафедры языкознания СФ ПГУ Интересы, увлечения: музыка и поэзия как два побега от одного источника – гармонии, общение с людьми, Жизнь во всех её светлых проявлениях Жизненный девиз: Если не можешь изменить обстоятельства – измени своё отношение к ним E-mail: tsveta1@yandex.ru |
* * *
Стихи приходят ниоткуда,
И исчезают – в никуда,
Оставив на бумаге чудо –
Иль не оставив ни следа…
НАШИ СТАРИКИ
Эти глаза – видевшие так много,
Смотрят на нас – из глубины России.
У-Богие наши – не брошенные одним лишь Богом,
Как вас просить, чтобы вы нас за всё простили?
Жизнь на износ – вы отдыха с детства не знали.
Что же вы к старости, труженики, заслужили?
Те, кто был вскормлен от ваших трудов и печалей,
Жить не дают вам – но лишь до-живать разрешили.
Что ж – вы привыкли немногим совсем обходиться:
Хлебушек был бы, да с кем перемолвиться словом.
Сможешь без боли взглянуть в эти тихие лица?
Разве возможно России без них возродиться?
В них – наши корни, духовная наша основа.
ДЕРЕВЕНСКИЕ ЗАРИСОВКИ
1. СОЛГА
Поездом – прочь из города.
В сердце колёсный стук:
Скоро ли – скоро ли – скоро ли
Сбуду тоску я с рук?
Лишь проводница сонная
Свой распакует вагон –
Выпорхну, окрылённая,
На деревянный перрон.
Сердце зайдется – вот оно!
Как у Христа в горсти,
Утренняя, дремотная,
Солга моя спит.
Здесь моя малая родина,
Тут мой душевный приют.
Даже кусты смородины
Помнят меня и ждут.
Здесь моё небо чистое
Видно из края в край.
Воздух – на травах выстоян,
Хоть в стакан наливай.
Тропкой, ведущей с горочки,
Вниз кубарьком качусь.
Вот показались ёлочки –
Скоро домой домчусь.
И, как обычно, бабушка
Встретит меня на крыльце.
Я расцелую все складочки
На дорогом лице.
Пахнет от этой женщины
Бесконечно родным:
Кашей любимой – гречневой
И молоком парным.
Выдохнет тихо: «Го-осподи,
Свиделись наконец!
Я поджидаю с осени…
Как там твой брат-сорванец?»
По половицам скрипчатым
В дом меня проведёт.
Дымчатый, половинчатый –
Встретит у входа кот.
Сядем за самоваром мы
(Лучше с дороги – нет!),
Мятным живым отваром
Сдобрим заварки цвет.
И потечёт беседушка –
За рассказом-рассказ.
До зоревого небушка
Не переслушать нас!
2. ЛЕТНЕЕ НАСТРОЕНИЕ
Летний день до донышка
Напитался солнышком,
А вокруг струится тишина…
В облаке искристом,
На лугу душистом
Затаившись, прячется она.
Лишь ручей игривый
Бег свой торопливый
Ни за что не хочет прерывать:
Свежестью сверкая,
В вечность убегает,
Вновь пытаясь Время обогнать.
Мягко пахнут травы.
Острою приправой
Вдруг пробьётся мяты аромат –