Все только начинается Клайд считал, что ему здорово повезло. Не всякому доведется вот так, запросто, буквально с улицы устроиться к гному
| Вид материала | Документы |
- Ему не повезло: все попытки уйти из жизни вслед за погибшим сыном не увенчались успехом, 4950.09kb.
- Не повезло племени лярвов с вождем. Ну, что суров ладно, а вот то, что при нем холодать, 17.85kb.
- Как же здорово, когда все только начинается! Например путешествие, 27.9kb.
- Все кончилось в тот же вечер, что и началось. Тогда я затрепыхался; до сих пор беспокоюсь., 98.27kb.
- Сегодня начинается курс лекций, который я читаю для всех, кто хочет побольше знать, 300.22kb.
- Перевод с английского, 3131.91kb.
- Работая с детьми не первый год, я все чаще отмечаю, что «все новое это хорошо забытое, 82.79kb.
- Дано мне тело, 6054.78kb.
- Нравственные искания Андрея Болконского по роману, 28.78kb.
- Самый драгоценный дар, который человек получает от природы, здоровье. Недаром в народе, 91.98kb.
Сонечка страшно хотела спать. Ей казалось, что за возможность рухнуть лицом вниз на шкуру, сено или хотя бы голую землю она скормила бы Ветру левую руку. Или даже правую!
От сознания дракона докатилась волна веселья, заменявшая ящеру смех. Только контакт с ним спасал гономишку от того, чтобы провалиться в тяжелую дрему. Всадник должен контролировать своего дракона в полете. И, хотя Сонечка была уверена, что дорогу Ветер знает лучше нее, она таращила слезящиеся глаза в темноту, оберегая своего питомца от возможных неприятностей. Ведь если ящер не защищен разумом всадника, его можно переманить во вражеский лагерь, одурманить, сбить с пути...
Кузьма давно уже крепко, но чутко спал. Гном лег на платформе так, чтобы хоть немного закрывать Сонечку от ветра, пристегнулся к поручню и даже во сне не выпускал ее пояса. Это проявление заботы глубоко трогало гномишку, привыкшую с раннего детства заботиться о себе самостоятельно.
Маршрут, которым они собирались следовать, был несложен. Сперва перелететь с южных равнин на север, в окрестности Парящей деревни светлых эльфов. Там передохнуть, перекусить и покормить дракона, чтобы тот от голода не свалился с высоты. Сонечка думала также забежать в эльфийскую лавку и на почту. Затем, с рассветом, отправиться дальше, за Предательский хребет. Тут уж гномы могли полагаться только на Ветра – сами они дороги к потаенному оплоту Гильдии магов не знали.
– Скоро там, Ветерок? – спросила гномишка, зная, что дракон улавливает вопрос скорее сознанием, чем слухом. Тот повел роговыми отростками на голове. Да, уже скоро, неужели хозяйка не видит? И пахнет эльфами, и деревья другие...
Но для Сонечки все деревья до сих пор казались похожими. Она улыбнулась, вспоминая свой ужас перед зелеными зарослями при первом посещении Адена. Только цветы примирили ее с вечным летом. Деревья зеленели, желтели, опадали и снова зеленели, а вот трава и цветы почти не менялись на материке. Отцветали синие ромашки, распускались желтые лилии. Когда их лепестки осыпались, поднимались белые каллы или дикие розы. Любоваться цветами гномишка могла бесконечно. Они завораживали ее своей хрупкой, мимолетной красотой. В мире Элмора только крупные снежинки, медленно кружащие над горами в безветренную погоду, могли соперничать с цветами по красоте и хрупкости. Но снежинки были холодные, мертвые. А цветы росли, поворачивались вслед за солнцем, прятались в дождливую погоду и засыпали ночью.
Сонечка читала, что у людей существует обычай дарить цветы. Иногда она мечтала как-нибудь навести Кузьму на мысль подарить ей букет. Но эта мысль была столь необычна для гнома, что Сонечка только вздыхала. К тому же, ей было жалко сорванные цветы. Они жили совсем недолго. Нет, конечно было бы замечательно ставить их в вазы и украшать свежим ароматом дом... только нет у нее ни дома, ни ваз. А зажатый в потной ладошке букетик через час превращается в обтрепанный веник – в этом она убедилась, когда однажды Сэйт сорвал ей несколько белых душистых долинников. Гномишка таскала засушенные соцветия в своей торбе и иногда нюхала ставший совсем слабым весенний аромат.
Кузьма пошевелил во сне бородой. Гномишка невольно погладила рукой топорщащиеся волосы на его макушке. Он такой славный, но он так давно жил один, что ему сложно впустить ее в свою жизнь. Вот и тянутся их отношения, похожие на обычную дружбу, уже столько лет. Сонечке не хватало терпения дождаться от сурового гнома каких-то важных слов... Нет, конечно еще лет двадцать она потерпит без труда, но хочется поскорее! Ей же не свадьба важна, не красное платье. Ей нужно просто знать, что этот воин доверяет ей больше чем другу, больше чем всем на свете. Доверяет, принимает ее заботу, позволяет быть рядом. В том, что он готов заботиться о ней, Сонечка не сомневалась. Но эта замкнутость, этот вечный взгляд куда-то в прошлое беспокоил ее. Конечно, у него была жена. И сыновья уже взрослые, постарше Сонечки. Но это же совсем другое дело. Она не пытается заменить, вытеснить память о той женщине. Она просто другая, новая часть его жизни. Как новая весна, как новая ветка на дереве, как заново отлитый металл...
Ветер тяжело приземлился на крохотную полянку в густом зеленом лесу. Сонечка, мигом позабыв про свои мысли, соскочила с седла, продолжая касаться крыла ящера рукой, чтобы не потерять раньше времени контакт. Вокруг было тихо. Луна еще не поднялась, но света звезд было достаточно. Деревья стояли плотно, только одно изогнулось, как шея дракона, ползущего по земле. У изгиба его ствола виднелось пятно старого кострища. Кузьма вскочил на ноги и втянул носом воздух.
– Неладно дело, – приглушенно произнес он.
Тут и Сонечка сообразила, что легкий приятный для дракона аромат, на который она не обратила внимания, на самом деле является густым трупным запахом.
– Я гляну. А ты обратно залезь. – приказал ей Кузьма.
Гномишка повиновалась беспрекословно. Через несколько минут Кузьма вернулся, очень мрачный.
– Скажи Ветру, пусть копнет лапами вон там, у деревьев, – указал он на дальний конец поляны. – Знакомец там один обнаружился. Проводник наш, Пакс-предатель. Помнишь, я тебе говорил, как он нас едва не заманил в лапы к вражинам?
– Его убили? – Сонечка спросила это, словно надеясь услышать, что Пакс полез на дерево и свернул себе шею или его скрутила лихорадка.
– Да, и насмерть, поверь мне, – еще больше помрачнел Кузьма. – Видно, как привел он бойцов к нашей стоянке, так и порешили. То ли за то, что мы сбежали, то ли чтобы не трепал языком.
– Ты хочешь его похоронить? – гномка покосилась в сторону темного пятна за кострищем.
– Да уж, прикопаю, а то воняет-то как! – кивнул гном. – Да и нехорошо, человек все-таки, не корова дохлая.
– Пусть Ветер его... передвинет! – отступила в сторону Сонечка. – Ветер! Положи в яму! В яму! – последний вскрик относился к дракону, который, облизываясь, уже принюхивался к мертвому телу. Но Ветер и сам сообразил, что чудесный запах доносится вовсе не из котелка с драконьей похлебкой. Человечину он не любил, хотя при желании и сильном голоде мог питаться хоть трупами, хоть еловыми бревнами.
– Вот умница! – Сонечка почесала нежное место за нижним рогом дракона. – Сейчас будем кушать.
Скармливая питомцу брикеты, она всячески хвалила его, сдерживая тошноту. Кузьма засыпал могилу и плотно утрамбовал землю.
– Не знаю прямо, может сказать жрецам... – бурчал он. – А то что-то зомбяков в последнее время развелось многовато. Как бы и этого не подняли.
– Времени нет с ними объясняться, – вздохнула Сонечка. – Эльфы же просто так не могут, им все с церемониями, да чтобы записать, да неспехом...
– Неспехом – это правильно! – назидательно высказался гном. – Нельзя же как люди – все бегом-кувырком.
Переночевав под крыльями у Ветра, словно в кожаном шатре с печкой, гномы в последний раз раскрыли карту и обсудили заключительную часть путешествия.
– Придется уж нам на Ветерка положиться, – проворчал Кузьма. – Ты, конечно, за своего питомца горой готова встать, но как ни крути, риск огромный. И ты не достаточно знаешь о драконах, и Ветер по-ихнему совсем еще молодой, только из пеленок... яйца то есть.
– Сбегаю только на почту, ага? – Сонечка крутнулась было на одной ноге, но тут же грустно вздохнула. Ни от Марусеньки, ни от Клайда не было никаких вестей. Да и Седди пропал, а ведь Сонечка его в школе знала немного.
– Моежт, вместе сходим? – предложил Кузьма.
– Да что со мной в Парящей деревне может случиться? Город у эльфов тихий, а те, кто вашего Пакса убил, давно уже ушли отсюда.
– Меня другое беспокоит, – покачал головой гном. – Почему его тело до сих пор не нашли? Эта поляна близко к городу, а стража тут усиленная, потому как дети в лесах живут и ученики тренируются.
– Думаешь, на них напали? – округлила глаза Сонечка. – Поэтому стражи дозором больше не ходят?
– Да нет, скоее наоборот, все тут тихо-гладко... Знаешь ведь, как орки говорят: «Рыба тухнет с головы!»
– Хм... – гномка задумалась. Ей было не по себе, но в то же время она понимала, что Пакс мог описать Кузьму врагам, а ее пока, вроде бы, никто не видел. – Думаешь, кто-то из местных воду мутит?
– Да уж не иначе как, – подтвердил Кузьма. – Ты уж осторожнее, будешь почту проверять – оглядывайся, мало ли кто подслушивает. И не болтай там ни с кем.
– Ку-узечка! – пропела гномка довольно ехидно. – Я тебе не Марусенька-несмышленыш! Сбегаю до почты и назад. А если кто спросит – скажу, что поручение от банка выполняю, спешить должна. Опять же, что к лесу от города побегу неудивительно – может, я в Адор тороплюсь через перевал.
– Ладно-ладно, – усмехнулся Кузьма. – Я просто волноваться буду, ты уж поскорее.
До Парящей деревни Сонечка летела как на крыльях. Он сказал, что будет волноваться? За нее? Может быть, все эти приключения дадут ему понять, что она, Сонечка, для него значит? Или он точно так же волновался бы и за племяшку, и за Клайда?
На почте она осторожно запросила письма на свое имя и на имя Кузьмы. Помощник мага-почтовика, симпатичный молодой эльф, погрозил гномке пальцем, как ребенку:
– Не положено на чужое имя получать, даже и не проси!
– Чужое! – возмутилась Сонечка. – Какое-такое чужое! Да он мне... я ему... – она смешалась. – Мне ж не получать, а только сказать – есть или нету? – тут же нашлась она.
– Тебе нету, а про другого адресата не положено, – эльф скрестил руки на груди.
– Ой, ну пожалуйста, ну это так важно, только кивните – да или нет, я ему передам! – заканючила гномка, привыкшая торговаться до последнего.
– Не положено! – отрезал эльф, но на его лице мелькнула улыбка. Покосившись на приоткрытую дверь во внутренние помещения, он пошевелил два желтых кристалла на дальней полке и подмигнул Сонечке. Та, понимающе кивнув, поныла еще для вида, попрощалась и поскорее покинула почту.
Кузьме пришло целых два письма! Интересно, от кого? От Вивиан с эльфами и от Кселлы? А может, объявились Клайд и Марусенька?
Находясь в радужном настроении, Сонечка сперва не поняла, откуда взялось на ее дороге что-то мягкое и пахнущее благовониями. Только подняв голову, гномка с изумлением обнаружила, что дорогу ей заступил клирик в парадном облачении.
– Мир вам, Ваше преподобие... – пробормотала девушка, досадуя на задержку.
– Мир тебе, славная гномка! – ласково кивнул жрец. – Не можешь ли ты помочь мне кое в чем?
– Со всей нашей радостью, – постаралась улыбнуться Сонечка. – Токо поспешать нам надо, потому как от банка поручение имеется срочное...
– От банка? – клирик задумался на секунду. – Вот мне повезло! – обрадовался он неожиданно. – Мне ведь как раз кое-какие банковские дела нужно выяснить. У вас ведь все всегда учтено, все записано? – польстил он.
– Точно так, ваше преподобие. Только не помню я, чтобы с вами дела вела когда-либо.
– Нет-нет, конечно не со мной. С моим учеником. Тот нерадив попался, да и потерял важные бумажки, а как я могу запрос в вашем банке сделать без них? Может ты подскажешь мне, милостью богини, куда мог деться перевод средств из Глудио в Глудин весной позапрошлого года?
– К этому я отношения не имею никакого, – твердо ответила гномка. – Никаких переводов из Глудио в Глудин не передавала отродясь. Я вообще все больше по наследственным делам...
– Так то и было наследство! – вскричал жрец, страшно огорченный. – Бедная, бедная девочка... – пробормотал он, разочарованно отворачиваясь от собеседницы. – Она еще не оправилась от гибели отца, а тут еще и деньги пропали... Что же мне делать? Я должен помочь своей ученице...
– Эй, – сердобольная гномка тронула клирика за рукав, – Я вам сейчас быстренько напишу, кого из наших запросить можно. По моей рекомендации они вам все проверят безо всяких бумажек. А я точно из Глудио не носила...
– Ты не могла забыть, я знаю, что гномы помнят все досконально, – кивнул клирик с благодарностью. – Пойдем, я дам тебе лист пергамента, чтобы ты написала письмо. А то мне не к лицубегать по городам с какой-то запиской,– он смущенно улыбнулся.
– Хорошо, – согласилась Сонечка, шагая за ним в гостевой домик, стоящий на отшибе. Она удивилась, почему клирик не поселился при эльфийском храме, ведь светлые эльфы и люди молятся одной богине? Слишком занят своими поисками, чтобы тратить время на политесы с эльфийскими жрецами? Это можно понять... интересно, кто носил эти деньги из Глудио? Сонечка была уверена, что той весной на посылках в банке из учеников была только она одна. Но, может быть, это был не ученик, а кто-то из служащих? Наверное, сумма приличная, коли так. Но постойте, если деньги пропали почти два с половиной года назад, почему жрец начал искать их только сейчас? Как же упомянутая бедная девочка жила эти годы? Наверное, училась там, на Острове... человек же сказал, что она его ученица.
Рассуждая так про себя, Сонечка уселась за стол и принялась тщательно выписывать каллиграфические буквы, стараясь не сделать ни одной помарки. Закончив письмо, она набросала на клочке бумаги список тех гномов, с которыми стоило побеседовать жрецу.
Клирик нервно расхаживал по крошечному помещению и вздыхал. Когда гномка дописала, он налил ей густого фруктового сока, который так любили эльфы. Сонечка не смогла отказаться от сладкого напитка. Сверху плавали крохотные комочки пыльцы, напоминая своим запахом о нагретых солнцем соцветиях в эльфийских садах.
– Благодарю, благодарю! – клирик кланялся, прижимая руку к сердцу. – Я так рассчитываю на гномскую точность. О ней просто легенды ходят. У тебя, наверное, уважаемая, все учтено. А мои писцы вечно все путают и теряют. Может, мне отдать их в обучение к гномам? – он рассмеялся, рассматривая письмо. – Так тебя зовут Сонечка? – жрец закивал так, будто это было невесть как удивительно.
– Точно так, ваше преподобие, – гномишка уже начинала нервничать. Вдруг Кузьма разволнуется и заявится в город? Нужно скорее бежать...
– А где мне тебя найти, – улыбка жреца стала больше похожа на усмешку, – если вдруг окажется, что это ты должна была доставить деньги несчастной Аделаине?
– Да вы что... – гномка чуть не взорвалась от возмущения. – Вы меня?.. Что я украла?..
– Ну, помимо кражи может много чего случиться по пути, – голос клирика стал вкрадчивым. – Монстры, грабители, психи...
– Вот! – сердито плюхнула свою торбу на стол Сонечка. – У меня все поручительства целы и все расписки! Больше ничего не было, кроме этого! – и она стала сердито выкладывать на стол запакованные в магические чехлы бумажки. Такой документ невозможно было ни украсть, ни подделать, ни вытащить из чехла.
– Если я не прав, я принесу тебе свои глубочайшие извинения, – склонил голову клирик. – Пойми, я так переживаю за свою подопечную. Она еще не знает, что ее наследство пропало. У девочки на носу Испытание, и я не хотел волновать ее. Думал уладить это недоразумение сам... – клирик пожал плечами. – Ведь гномский банк считается самым надежным в Адене!
– Он и есть самый надежный! – буркнула гномка, смиряя обиду. – Вот, глядите сами: апрель, Тамриса, наследование тете из Адора... так... пять кошелей золота.
Дальше: май, Клайд, сын Рея, накопительный вклад от родителей... – голос Сонечки дрогнул. Великая Марф, надо же быть такой идиоткой!
Она попыталсь осторожно выскользнуть из-за стола, покуда клирик склонился к ее бумажкам. Но ноги почему-то подгибались и не слушались.
– Не торопись, – махнул рукой клирик, даже не поворачивая к ней головы. Может быть, она просто отсидела ноги, пока писала это письмо? Он не выглядит... не выглядит злым или опасным, этот человек. Сонечка сделала еще шаг в направлении двери. Клирик читал. Еще шаг. Читает.
Вот и улица, какое облегчение! Нужно только дойти до леса, а там Ветерок повезет их, и ноги в полете отойдут... Вот и Древо... пандус кажется таким крутым и скользким для непослушных ног. Трава гораздо мягче. Нужно сделать небольшой круг, вдруг за ней наблюдают из города? Дойти до озера, потом только повернуть вдоль реки к знакомой поляне. Только бы Кузьма не вздумал кинуться ей на выручку!
Да нет, если уж он видит ее сейчас, то ни за что не станет вмешиваться. Должен понимать, что у нее могут быть веские причины топать по кругу. Хотя было бы неплохо опереться на его руку... он такой сильный! Однажды он поднял ее на руки и нес до самого верха шахты, потому что она подвернула ногу.
Полуденный бриз нес аромат луговых цветов. Сонечку слегка затошнило от приторного запаха меда. Неужели в питье было что-то подмешано? Ну, гномов так просто не отравишь! У гнома желудок как у дракона, гномы корой питались в голодные времена...
Лес скрыл Сонечку. Теперь ее не видно, и можно было бы отдохнуть немного, но она упорно шла вперед. Ноги слабеют, и ей делается страшно. Был бы тут Клайд с его противоядными заклинаниями... или Сэйт... Будем надеяться, что у Кузьмы сохранилось хоть несколько вяжущих целебных листьев...
Шум водопада наполняет собой пространство. Или это в голове так шумит? Гномка идет, цепляясь за ветки деревьев, за стволы и покрытые мохом валуны. Но возле самого озера силы оставляют ее, и она падает навзничь на мягкую, прохладную траву. Накатывает такое облегчение, что из ее груди вырывается слабый стон. Она отдохнет и двинется дальше... Почему так рано темнеет?
Двое склонились над улыбающейся во сне гномишкой. На их лицах была легкая досада.
– Далеко же она утопала! – поцокал языком первый – худой, как вешалка, эльф.
– Я же не собирался ее отравить насмерть. Что толку? Пришла бы в себя после выморока и рванула бы во Врата, – пожал плечами клирик, крутящий в руках скомканую бумажку.
– Не строй из себя, – надменно дернул подбородком эльф. – Ты чуть не упустил ее.
– Чушь, – клирик был холоден, как снега Элмора. – Еще сотня локтей, и я бы просто усыпил ее заклинанием. Тут уже никто не увидит.
– Ну что, отрезай что тебе там велено: косичку, палец? – и давай притопим ее тут.
– Она меня запомнила! – возмутился человек. – Я с ней почти час болтал. И ты думаешь, что стоит ее отпустить?
– Ну, пришибить ее насовсем я бы тоже не отказался, тут ты прав. Но у меня сейчас нет ни одной заклятой стрелы или кинжала, а ты не некромант. Так что давай покончим с ней поскорее и будем уносить ноги.
– Зачем же? – усмехнулся жрец. – Есть более надежный способ. Давай, бери ее на руки и пошли. У меня тут есть... спокойное местечко.
– С какой стати я должен таскать замарашку? – возмутился эльф. – От нее пахнет крысами! И почему ты командуешь мною!
– Может быть, – промурлыкал жрец, – потому что мне сегодня пришла посылочка с южных островов, а? И я хочу с тобой поделиться кое-чем?
– Ты настоящий друг! – жалко залебезил эльф. – Ты не забываешь о моей маленькой... маленькой...
– Просьбе, – кивнул человек. – А теперь помоги мне, друг, отнести это создание в одно место, и я буду более чем щедр с тобой.
Эльф без лишних слов подхватил гномку на руки. Ему было неудобно идти, глядя вперед через нее, и он, не долго думая, перекинул ее через плечо головой вниз, придерживая только за ноги.
По дороге им встретилась только одна ученица, юная эльфийка, бестолково отмахивающаяся мечом от двух дриад. Клирик стреножил обеих тварей заклинанием и милостиво улыбнулся девушке. Та уставилась на гномку круглыми глазами.
– Совсем житья не стало от этих пахарей, – пожал плечами человек. – Вот, поймали одну у самой Парящей деревни. Отнесем ее к нанимателю и поговорим с ним серьезно.
– А может, выкупим бедняжку, – сиропно добавил эльф, с интересом кося на соплеменницу. Та собралась было что-то ответить, явно одобрительное, но тут дриады пришли в себя и курсантке стало не до светских бесед.
– Ничего девочка... – несколько раз оглянулся на нее эльф.
– Да, только не в твоем вкусе, – усмехнулся клирик. – Не сирота.
Молча они добрались до заброшенной эльфийской крепости. Из коридоров цитадели-могилы несло затхлостью и тленом. Клирик шагнул в полумрак, не обращая внимания на груды костей и лужи крови на полу. Тут все время околачивались какие-нибудь новобранцы, но в этот раз им повезло. Они свернули в боковой проход, никого не встретив. Пара скелетов отступила с пути, едва завидев клирика. Проход оканчивался тупиком, но человек потянул скрытый рычаг, и низенькая дверца открылась совершенно бесшумно.
В сводчатой комнате было почти светло. На подставках горели несколько магических светильников, теплился огонь в гигантском – впору дракона жарить – очаге.
– Неплохо ты устроился, – присвистнул эльф. – Прямо у наших кичливых старикашек под боком.
– Эти старикашки загадили весь наш мир, – сердито буркнул клирик. – Наши старикашки, ваши, гномские. Всюду они правят, учат и подгребают все под себя. Нужно состариться и отрастить бороду в локоть, чтобы тебя признали. А я не хочу... не хочу ждать так долго!
Эльф небрежно кинул гномишку в высокое кресло и подошел к очагу. Его заметно потряхивало.
– Экая громадина... – пробормотал он, озирая закопченое устье трубы, больше похожее на вертикальный тоннель. – Недаром говорят, что эту крепость строили еще гиганты.
– Все может быть, – пожал плечами человек.
– Ну что... – потер он ладони. – Как там наша посылочка?
– Погоди... – отмахнулся от него клирик. – Сначала мне нужно заняться нашей гостьей. Не ровен час придет в себя раньше времени, тогда придется все заново начинать. Что она сейчас помнит? Что я ее отпустил, она шла-шла и упала. Мало ли, солнышко напекло, – он рассмеялся. – А если придет в себя в какой-то норе, увидит снова меня, да еще тебя, тут уж мозги не запудришь. Тут придется серьезные меры принимать. А с тебя за каждую настоящую смерть спросят. И по головке не погладят. Лишнее внимание нам тоже сейчас ни к чему.
– Так то оно так... – эльф сделался очень недовольным, но смирился. Он то потирал свои ладони, то прятал их под мышками.
– Налей себе чая и не мельтеши, – посоветовал клирик. – Я управлюсь за полчаса, не больше.
– Чаю, чаю... – ворча, эльф занялся заваркой.
Жрец тем временем усадил гномку поудобнее и мягкими полосами ткани, похожими на широкие бинты, привязал ее к креслу. Руки примотал к подлокотникам, ноги к ножкам, сделал несколько оборотов вокруг живота и последние витки закрепил на лбу. Теперь при всем желании Сонечка не могла бы пошевелить ничем, кроме кончиков пальцев.
– Слушай, а что же ты ее не раздел? – разочарованно спросил эльф, осматривая пленницу.
– От холода быстрее очухается, – пожал плечами клирик. – Потом, уверяю тебя, раздетая гномка ничуть не женственнее, чем одетая.
– Крысеныш, – сплюнул в очаг тощий. – Бесполезное создание!
– Если бы ты помолчал, я бы закончил быстрее, – прищурился человек. – Ты меня изрядно отвлекаешь.
– Неужели это сложнее, чем промыть мозги десятку пахарей? – искренне удивился тот. – Ты же постоянно этим занимаешься...
– Пахари признают мою власть над собой, потому что они или сами нанялись, или попали в плен и подписали договор, – пояснил клирик. – Когда разум не сопротивляется, тогда все получается просто. А эта интриганка, я уверен, будет упорствовать до последнего. Поэтому мне придется действовать медленнее, но зато наверняка.
– Что ты с ней собираешься сделать? Оставить полудуркой? Глухонемой? Или превратить ее в беспамятную марионетку?
– Надежнее всего – последнее. Искалечить – это всего лишь оказаться сильнее здесь и сейчас. Если найдется более сильный маг, он просто исцелит ее разум, и она при этом все вспомнит. Нет, полное подчинение – единственный способ для меня.
– Да разве она даст подчинить ее? – хмыкнул эьф. Его болтливость становилась нервной, а хихиканьте неестественным.
– Конечно, она не позволит это чужому. Но ведь она подчинена себе самой? В какой-то мере, подчинена друзьям, родным. Значит, я должен стать частью ее существа, ближе чем другом, больше, чем родичем.
– Силой? Ты просто заставишь девчонку рехнуться. – пожал плечами эльф.
– Силой – да, – в голосе клирика послышалось удовольствие. – Но у меня были хорошие учителя... от них я научился действвать терпением и лаской. Мое самое страшное оружие против чужих разумов – полная откровенность. Я стану ею, но при этом позволю ей стать мною. Это не будет иметь никакого значения, когда ее разум полностью окажется в моей власти. Прикажу – и она все забудет. Прикажу – и умрет навсегда сама, без всякой магии. Отречется от своего Стража Душ и все... – он рассмеялся. – Да за одно это открытие мне полагалось бы место главы Храма! Но нет, настырное старичье не отдаст своих привелегий просто так...
– Будешь ей рассказывать, как тебя в детстве собачка укусила или что? – эльф уселся на крохотную скамеечку возле очага и сунул ладони к самым углям.
– Нет, рассказывать – это долго. Тут придется действовать магией. Поэтому твоя болтовня может мне помешать. Одно слово – и все насмарку. Поэтому я тебя немножко зачарую, хорошо? – клирик похлопал эльфа по плечу. – Посидишь в тишине, потом сразу отправимся за посылкой...
– Так ее тут нет? – разочарованно протянул тот.
– Конечно, нет. Ты бы сразу почуял, не так ли?
– Не знаю, – эльф надулся, подобно обиженному ребенку. – Я в последнее время не очень... различаю запахи. Может, ты меня выпустишь, я пока сбегаю, помогу той девочке тренироваться?
– Ну что ты, – клирик всплеснул руками. – А вдруг со мной что-то случится? Мне же будет нужна твоя помощь. Я сейчас усыплю тебя, и тебе станет полегче. А если ты придешь в себя и увидишь, что я без сознания, приведи сюда Рогача.
– Ладно, ладно, – неохотно согласился тощий. – Давай скорее. Постарайся в обмороки не грохаться, возись тут с тобой. Вы, люди, какие-то очень неуклюжие... – с этими словами эльф лениво перебрался на широкую лавку у стены и натянул на себя первую попавшуюся шкуру. – Да колдуй аккуратнее, а то у меня потом голова болеть будет! – махнул он клирику вялой рукой.
Человек аккуратно выполнил необходимые пассы и погрузил эльфа в глубокий магический сон. Потом подумал и добавил заклинание молчания. Только после этого позволил себе злобно пнуть свесившуюся с лавки тощую ногу.
– Длинноухая безмозглая пиявка, – бормотал он себе под нос, присматриваясь к состоянию гномки. – Язык без костей и голова без мозгов! Если он уже стал терять нюх, то скоро потеряет и разум. Пора избавляться от него. Нужно только проделать это осторожно. Желательно – чужими руками и так, чтобы он ничего не смог разболтать. Он хочет своего дурманного порошка? Он получит его. Но кроме того, у меня есть несколько весьма экзотических травок... весьма. Одна из них может усилить его нездоровое влечение к женщинам. Ведь как мужчина он пустое место. Его страсть – пугать и мучать их до смерти. Другая погрузит его в пучину такого мрачного настроения, когда смерть кажется отрадой. А третья постепенно заставит его язык разучиться произносить слова, – клирик потер руки, но не злорадствуя, а скорее стряхивая с них след прикосновений эльфа. – Потом отвезу его поближе к восточным поселениям и выпущу. Пара женских трупов – и охотники начнут травить его как бешеного монстра. И даже если им взбредет в голову допросить маньяка, прежде чем прикончить, он уже онемеет к тому времени.
Человек стал смешивать пахучие травы на небольшом столике возле камина. Время от времени он посматривал на гномку и продолжал разговаривать сам с собой:
– С какой мразью приходится иметь дело! Богиня, во славу твою радею... Дурная привычка болтать себе под нос! Нужно отвыкать, а то одичал тут, в ожидании. Зато теперь я знаю десяток имен. Клайд, сын Рея... хм... не тот ли лохматый парнишка, который принес мне книги во время Испытания? Я забыл расспросить его – чем он умаслил старика Лайонеля? Впрочем, тот уже, кажется впал в детство и мог написать идиотскую расписку просто ради насмешки надо мной.
– Как мне не хочется делать это снова... – клирик покосился на Сонечку. – Вспоминать все с самого начала, быть беспомощным изменить что-либо... И у нее полным-полна голова похожих мерзостей. Говорят, гномы с детства работают в своих шахтах, как проклятые. Нечего сказать, светлая память! Мне только чужих гадостей не хватает.
Наконец, клирик закончил возиться с травой и аккуратно пересыпал смесь в мешочек. Протер руки тряпкой и сел на табурет возле гномишки.
– Ну, дорогая Сонечка, вот и я, твой самый лучший друг, – с печальной насмешкой поклонился клирик неподвижной жертве. После этого обновил заклинания на своем обреченном приятеле-эльфе и взял девушку за холодные пальцы рук.
– Было тепло, очень тепло, жарко... – тихо и медленно начал рассказывать человек. На секунду его голос дрогнул:
– Целительница растопила очаг, хотя стояла середина лета. Она не обладала магическими способностями, но была очень опытной. По всей комнате курились какие-то пучки трав, ароматные шарики, пахучие зерна. Мужчина стоял у окна и смотрел на улицу. Ему было тоскливо и скучно. Вся эта суета не значила для него ничего, кроме потерянного времени. Пока это не закончится, он не сможет снова быть со своей женщиной. Значит, придется потерпеть.
Он не расхаживал туда-сюда, не задавал дурацких вопросов, не ругался и не требовал налить вина. Он просто молча стоял у окна, как на страже. Когда суета и крики за спиной делались громче, он коротко оглядывался на целительницу, и та невольно втягивала голову в плечи. У мужчины был тяжелый взгляд, как лапа боевого дракона.
Он был воин каких поискать, знаменитый полководец. За многие годы, идя от победы к победе, он разучился прислушиваться к чьему-либо мнению, кроме своего. Он жил так, как ему нравилось, и все условности ему заменял блеск клинка и звон золота. Правители готовы были прозакладывать свои замки, лишь бы он со своим отрядом встал на их сторону в той или иной распре. И он выбирал сам – то выгодную службу, то легкую победу, то тяжелый поиск, то долгую охоту.
Эта женщина была одной их его прихотей. Не жена, не любимая – просто драгоценная игрушка, еще одно завоевание. Дочь благородных родителей, последовавшая за ним, как очарованный элпи. Не требующая виры, не мечтающая о браке, покорно глядящая влюбленными глазами в его суровое лицо.
Как некстати ей приспичило рожать! Он не был с ней больше четырех месяцев, и сейчас у него всего лишь три дня. Его ждет битва и осада на северо-востоке. И вместо отдыха он вынужден стоять у окна и слушать похожие на мяуканье приглушенные вскрики за спиной.
Запах боли и крови не смущал его. На поле битвы эти ароматы становятся привычными. Но чутье опытного воина различило в спертом воздухе знакомое дыхание смерти. Он решительно отодвинул какую-то женщину с пути и шагнул к кровати.
– Что с ней? – потребовал мужчина ответа у акушерки.
– Похоже, господин, она теряет кровь, – развела та руками. – Снаружи ничего не видно, но так бывает, когда кровь течет внутрь...
– Знаю, – рыкнул тот. – А ребенок?
– Еще минута-две, – робко предположила целительница.
– Ну так сделайте что-нибудь поскорее, чтобы он родился! Да пошлите кого-нибудь в город... где тут в этой дыре приходят в себя после выморока?
– Да, господин... – акушерка попыталась мягко надавить на живот роженицы, что-то ласково приговаривая.
– Хватит возиться! – мужчина оттолнул ее. – Вряд ли она устроена мудреней буйволицы или волчицы! – с этими словами он сильным движением обеих ладоней нажал на выпуклый живот, словно выдавливая что-то из него.
– Так нельзя... – пискнула акушерка, растопыривая широкие юбки и падая на колени у ног несчастной роженицы. – Вы покалечите ее!
Ребенок, посиневший и жалкий, выскользнул ей прямо на руки, будто намыленный.
– Вот и все! – мужчина вытел руки об простыню. – Что она, все еще жива?
– У вас сын, господин! – попыталась изобразить радость целительница.
– Убери его, – прикрикнул воин. – Сосунки, не способные держать меч, меня не интересуют, – он хохотнул.
– Господин, она хочет что-то сказать вам... – помощница акушерки, тусклая тетка в сером чепце стояла, наклонившись к иссиня-бледной роженице.
– Ну что еще? – воин подошел к распластаной на кровати женщине.
– Скажи... – выдавила та из себя. – Ты любишь меня хоть немного?
– Экие глупости... – втянул широкими ноздрями воздух отец ребенка.
– Любишь ли ты меня? Позаботишься ли ты о нашем сыне?
– Лучше не зли меня! – он поднес к носу еле живой женщины свой кулак. – Меня не интересуешь ни ты, ни твое отродье. Лучше бы я остался с маркитантками, чем тратить время тут, слушая твое мяуканье и высокопарную чушь. Хочешь быть со мной – делай как я хочу! Не нравится – проваливай. Это ты таскаешься за мной, а не я за тобой, понятно?
– Ты никогда не любил меня, – женщина посмотрела в потолок. – Я была слепа все эти годы. Я причинила столько горя своим родным – зачем?
– Слушай, старуха, – тем временем воин сгреб за шкирку целительницу. – Тебе заплачено золотом, а ты не можешь разобраться, что с ней да как. Помирает она или уже нет? Мне посылать слуг в город или ждать, пока ты ей вправишь мозги на месте?
– Господин, – акушерка кусала губу не столько от боли, сколько от ужаса перед происходящим. – Она совсем плоха, господин, ее жизнь вот-вот оборвется. Вы бы сказали ей хоть одно ласковое слово, ради всех богов!
– Одни дуры, – скучным голосом изрек мужчина и, отпустив акушерку, двинулся к выходу. – Пусть пошлет за мной, когда перестанет мяукать всякие глупости. А ребенку наймите няньку и кормилицу, чтобы я его не видел и не слышал.
– Страж свидетель! – произнесла женщина на постели, неожиданно садясь. – Страж мой свидетель, ты – бездушное чудовище, машина для убийства! Ты погубил мою жизнь, так пусть же она закончится на этом. Уходя добровольно из жизни, я проклинаю тебя и весь твой род навеки! – с этими словами она взмахнула руками, словно пытаясь удержаться за воздух и рухнула обратно на подушки. Помощница акушерки закрыла лицо руками. Сама целительница замерла, как громом пораженная, прижимая к себе едва обмытого младенца.
Воин кинулся к ложу. На его лице был нешуточный испуг. Он потряс свою наложницу, потом попытался поднять ее. Тело оставалось безжизненным.
– Пошлите слуг... – крикнул он. – Она в вымороке!
– Вы же видите, что нет, – устало молвила целительница. – Она ушла навсегда.
– Нет, нет! – из его груди вырвалось рыдание, больше похожее на рев медведя. – Она моя! Я не отдам ее никому, даже Стражам или богам! Она не смеет перечить мне, тем более уйти от меня! Вставай, вставай! – он потянул женщину за руку.
Целительница медленно отступила к дверям. Этот воин был явно не в себе. Но его огорчала лишь потеря, утрата любимой забавы: красивой, образованной, умной и покорной наложницы. Ни капли любви или жалости не было в его воплях. Когда створка уже приоткрывалась, помощница с глупой улыбкой вылезла из своего угла:
– О, благородный господин! Но в утешение она оставила тебе сына! – простодушно произнесла она. Акушерка отсупила за дверь, в стенную нишу. Там стояла какая-то кадка с цветущим кустом. Пожилая женщина замерла за колючими ветками, стараясь не дышать. Она не испытывала никаких иллюзий относительно этого человеческого самца. Может быть, Страж душ хранил ее в эти минуты.
– Я рстопчу этого ублюдка! – взревело за дверью. – Он, этот похожий на сливу уродец отнял ее у меня! Он убил ее своей мерзкой плотью! Где это отродье? Куда вы дели его?
Из комнаты раздался короткий болезненный вскрик и глухой удар. Потом дверь с грохотом распахнулась, ударив в стену. Мужчина метался по этажу, заглядывая во все двери и выкрикивая угрозы.
Целительница видела в узкую щель свою помощницу, лежащую с неестественно свернутой на бок головой. Потом силуэт тела дрогнул. Простушка отделалась вымороком. А вот младенец, душа которого еще непрочно скреплена узами с этим миром, может и не вернуться назад. Вымороки грудных детей часто оканчиваются смертью, кому, как не ей знать это слишком хорошо.
Новорожденный взрогнул от очередного вопля своего отца и распахнул темно-серые глазенки. Его губы дрогнули и скривились, потом ротик начал открываться. Две жизни повисли на волоске, тем более что воин стоял у лестницы, прислушиваясь и шумно дыша.
– Где же ты, хитрая дрянь? Хочешь потом шантажировать меня этим выродком, да? Хочешь получить мои деньги? Но я отлично знаю, что сосунки дохнут совсем. Сколько раз приходилось... – он захохотал, но тут же оборвал себя, снова прислушиваясь. Не только плач, даже легкий писк младенца мог выдать укрытие за дверью.
Взмолившись всем богам, акушерка торопливо сунула в приоткрывшийся ротик мизинец. Ребенок начал жадно сосать его, постепенно успокаиваясь. Где-то на улице раздались крики множества людей. Скорее всего, пришедшая в себя помощница позвала на помощь стражу.
Тихие шаги на лестнице. Медленно-медленно мужчина крадется вниз. Может быть, выскользнуть из-за куста и спрятаться в одной из комнат? В них литые засовы, если удастся задвинуть тяжелую задвижку, то даже у этого монстра не хватит сил сразу вышибить дверь. Или лучше отдать ему ребенка? Что ей за дело до чужой беды?
Наполовину осиротевший мальчик дрогнул всем тельцем и выплюнул мизинец. Видимо, первый голод скрутил его крошечный желудок. Акушерка поводила мизинцем по розовому язычку, надеясь снова обмануть инстинкт, но личико ребенка стало наливаться красным. Ох, и закричит же он сейчас! Ни о чем больше не думая, ощущая только память тела, память бессоных ночей, проведенных со своими пятерыми детьми, целительница вложила в жадные губки свой сосок. Младенец присосался к ней сильно и жадно, так что кольнуло в груди. Снова блаженная тишина... Ребенок беззвучно сосет, пытаясь получить свою еду. Мужчина одним прыжком вернулся в коридор. Нет, не успела бы она добежать до комнаты. Это была просто ловушка, он выманивал ее. Грохнула дверь по соседству. Потом следующая. Воин проверял, не задвинут ли в какой-либо комнате засов.
Целительница вспомнила, что уходя к роженице, повесила на дверь покоя, где разместили ее с помощницей, потайной магический засовчик. Не весть какая защита, но от любопытных слуг, вздумавших порыться в баночках с зельями да и прихватить себе что-нибудь полезное, вполне помогает. Торговали засовчиками темные эльфы, и акушерка всегда подозревала, что от профессионального вора он не поможет. Крепился засовчик на створку и действовал на 100, 200 или 500 запираний. После этого рассыпался серебристой трухой. Повесить повесила, а запереть не заперла – не до того было. Но замок слушался владельца и на расстоянии – стоит только пошевелить пальцем с надетым на него кольцом-ключом. Тихого щелчка акушерка не услышала.
Зато услышал мужчина, крадущийся по коридору. Его тело глухо ударилось в запертую створку и он торжествующе взревел:
– Вот вы где!
Таранные удары начали сотрясать здание. Целительница, осторожно придерживая сосущего младенца, села прямо на пол. Ноги не держали ее. Бух, бух! – ломился отец новорожденого в пустую комнату.
– Боги, смилостивьтесь! – вдруг в ужасе закусила кулак немолодая женщина. – Что же она наделала, бедная девочка! Она же собственного сына прокляла! Страж охрани, не в себе она была! Мальчик не виноват!
Там, за дверью их и нашла несколько часов спустя помощница. Ребенок крепко спал, спала и целительница, не отнимая его от груди и упершись коленками в бочку с цветком.
Простушка, поминутно озираясь, помогла женщине подняться и приняла из ее сведенных рук спящего младенца. То размазывая по круглому лицу слезы, то облегченно вздыхая, она вышла с ними на улицу. Из ее непрерывной болтовни стало ясно, что стражники долго не могли одолеть буйного полководца. Он то требовал лучших магов-некромантов, то своего новорожденого сына, то обещал смести городишко с лица земли. Неизвестно, чем кончилось бы дело, потому что даже два десятка солдат с трудом удерживали безумца, но при очередной попытке вырваться тот оступился на длинной городской лестнице, ведущей к храму, покатился по ней и свернул себе шею. Его воины бросились в центр города, на поиски пришедшего в себя после выморока господина, но не нашли никого. Только остывающее тело со страшным оскалом продолжало как ни в чем ни бывало лежать у подножия лестницы.
– Это проклятье... – покачала головой целительница. – Все это неспроста. Ты иди домой, Ними. Я отправлюсь на юг. Нужно отвезти мальчика к родственникам его матери.
– Ой, да зачем вам это, мистрисса Алайя! – всплеснула руками круглолицая Ними. – Отдайте его в приют при храме, да и дело с концом. Глядишь, вырастят как надо. А коли родственникам захочется, они сами его разыщут. Не подкидыш же – и имя известно, и кто мать с отцом.
– Не подкидыш, – задумчиво согласилась пожилая женщина. – Только пойду я лучше сама, Ними. Мне так спокойнее будет.
– Хоть бы переоделись, вона, подол весь в паутине, и платье спереди все мокрое... Что это у вас, или вода какая?
– Не вода, Ними. Это у меня молоко пришло, – спокойно ответила целительница и двинулась к своему дому. Через час она уже катила в небольшой тележке, нагруженной нехитрым запасом вещей и еды. В переносной люльке, оставшейся от младшего ребенка, спал младенец, переодетый в ношеные распашонки и туго запеленутый.
Клирик всмотрелся в лицо гномки. По нему пробегали слабые волны эмоций. Нужно было двигаться дальше, туда, где слова уже становятся ненужными. Но ему было трудно остановиться.
– Алайя была моей кормилицей. Ей разрешили пробыть со мной только три года. Больше никто и никогда не любил меня... – сказал он без всякой горечи, скорее задумчиво. – Ну, подружка моя, нам с тобой пора.
Жрец позаботился о чарах для эльфа и устроился на полу возле ног гномишки, так, чтобы касаться ее рукой или хотя бы спиной. Лицо его стало сосредоточенным, как у ювелира, обрабатывающего камень огромной ценности. На нем не было злобы или азарта – только напряженное внимание мастера. Человек наложил на себя несколько защитных заклинаний и закрыл глаза. Под его ладонью судорожно сжимались и разжимались пальцы гномишки.
– Сядь ровно! Не чавкай! – сухой кулачок больно ткнулся мальчику под лопатку. – Не смей меня позорить!
Он поспешно выпрямил спину и старательно прикрыл рот. В четыре года это не так просто: сидя ровно, не чавкая, пользоваться двенадцатью столовыми приборами и вежливо кивать, когда к тебе обращаются взрослые. Но ему почти удавалось.
– Отстань от него хотя бы дома, Сейбис, – добродушный толстяк отрывается на минуту от игры в эйнгран с таким же круглым и добродушным подростком. Впрочем, направленные на мальчика взгляды безразличны, как глаза водруженной в центре стола вареной рыбины.
Если на обед рыба, значит придется воспользоваться дополнительным ножичком и щипцами... хорошо, что не моллюски и не крабы!
– Уж тебе-то точно все равно, что будут думать о нашей семье, Дживер, когда жрецы возьмут его на обучение!
– Конечно, – толстяк зевнул. – Я надеюсь, что никогда не буду иметь неудовольствия беседовать с ними о воспитании.
Подросток фыркнул, обрызгав соусом салфетку и часть скатерти. Сейбис покосилась на сыночка и снова ткнула племянника в спину:
– А мне вот не все равно, что о нас будут говорить. Пойми, по нему они составят мнение о нас. А Церковь очень влиятельна в Адене. Твои дела не связаны с ними напрямую, но многие твои клиенты работают на них.
– Да-да... – вяло согласился мужчина, которому быстронадоело спорить со своей энергичной женушкой.
– Так, отправляйся к себе и приведи этот костюм в порядок, – это звучит всегда по окончании трапезы. Ну никак не получается не капнуть на себя хоть чуточку. Правда, он уже неплохо научился обращаться со щетками, может замывать пятна и пришивать пуговицы. Тетя обещала научить его стирать, готовить и гладить. Два раза в неделю наставник Моуша, его кузена, давал мальчику уроки грамоты, каллиграфии и математики. В свободное время он учил наизусть длинные эльфийские баллады и речитативом читал их тете перед сном.
– Если уж в тебе есть хоть какой-то талант, ты должен трудиться больше прочих людей! – поучала племянника тетка. – Твоя мать всю жизнь промечтала, вот и опозорила семью. А уж ее предсмертное проклятие – вовсе невообразимая глупость. Посуди сам, зачем мне в доме проклятый? Хорошо еще, что тебя скоро заберут на обучение.
Он так ждал этого обучения! Ему казалось, что там его никто не будет тыкать в спину, появятся друзья. Смешной старичок-наставник, у которого он прожил некоторое время, рассказывал о Школе только хорошее, играл с ним в интересные игры и совсем ничего не требовал.
Но первый же день в школе жестоко разочаровал его. Среди его одноклассников оказался мальчик, знакомый с его семейством и слышавший о проклятии его матери. Будущие маги повеселились от души: они то дразнили его, то задушевно предлагали снять проклятие. Когда же он наивно спрашивал, что для этого нужно сделать, ему советовали всякую чушь: то достать тины из протекающей под стенами Школы речушки, то набрать жабьей икры.
Вынырнув в первый раз из речки с полными горстями тины, он увидел хохочущую толпу ребят.
– Ой, какой он зеленый! – надрывался какой-то остряк. – Наверное, его мама была из орков!
Он пытался драться – неумело, с отчаянными слезами бросаясь на обидчиков, но их всегда было больше. Он пытался жаловаться наставникам – ему устроили суд, как ябеде и вымазали с ног до головы жирной сажей из кухонной трубы.
Два года он прожил в отчаяньи, потому что впереди не было никакой надежды. Никто никогда больше не заберет его никуда. Он закончит Школу и будет по-прежнему жить среди этих людей, становясь просто старше и старше. Зачем Алайя спасла его? Быть может, после смерти проклятие было бы снято, и его душа снова вернулась бы в этот мир, воплотившись в долгожданного ребенка в дружной семье...
Потом настал день, когда он увидел Змея. Он так никогда и не узнал, кто был этот проверяющий от Церкви Эйнхазад, посетивший их Школу. Молодой священник в расшитых золотом одеждах, ступал по земле так, будто весь мир принадлежал ему. Он не был высокомерен ни с кем: вежливо беседовал с учителями и даже со сторожем у ворот, садился на корточки перед новичками, делал комплименты старшеклассницам и трепал по плечу ребят. Когда каким-то образом очередь дошла до маленького изгоя, клирик тоже опустился перед ним на корточки – тот был до того тщедушен и сгорблен, что казался меньше ростом. Положив мальчику руку на плечо, жрец сказал несколько вежливых фраз и пошел дальше. Но в эти секунды мальчик увидел в нем Змея.
Грациозное и опасное создание скользило, подобно живой молнии среди людей, выбирая следующую жертву. От его удара-укуса невозможно было увернуться. Он всегда шел к своей цели – но не напролом, как бык, а плавными изгибами. И он получал все.
На другой день мальчик проснулся раньше других. Все, что нужно, он приготовил с вечера. Для этого пришлось выпить два кувшина воды, но задумка стоила того. В большой комнате дортуара все крепко спали. В три движения мальчик присоединил длинную камышинку к бурдюку из овечьей шкуры, купленому за гроши у какого-то матроса. Трубочка двинулась в полумраке к кровати главного обидчика и забияки. Теплое содержимое бурдюка ни капли не побеспокоило спящего. Минута, другая – и первая капля просочилась сквозь матрас задиры. Бурдюк и камышинка полетели в окно. Мальчик перевернулся на другой бок и спокойно уснул.
Задира был не просто опозорен. Не вынеся всеобщих издевок и намеков, он покинул Школу и доучивался где-то на материке, у бродячих магов. Следующей жертвой мальчика стал сильный и наглый курсант, который повадился отнимать у него добычу, ловко стреляя из лука. Мальчик несколько дней мелькал на одной и той же поляне, изо всех сил изображая, что заинтересован в монстрах, появляющихся на ней. Курсант злорадствовал, думая, что мешает заморышу выполнить задание наставников. В очередное утро мальчик привел туда наставника, попросив показать ему на практике сцепку из трех заклинаний. Не успел наставник прицелиться, как из кустов прилетела стрела. Тоже самое повторилось со следующим монстром, и с третьим... Надо ли говорить, что мальчик привел учителя на такое место, где раздвоенный ствол дерева совершенно закрывал его от сидящего в засаде мародера? У курсанта были крупные неприятности, кажется, даже клан, куда он собирался наняться после окончания учебы, расторг с ним предварительное соглашение.
Так и повелось. Змееныш учился скользить и кусать без промаха. А также отличать и уважать других Змеев. Он понял, что происхождение, богатство – все это может заменить собой власть. И стремился к ней изо всех сил. Старики, добившиеся власти по недоразумению, слабые, неумелые, мешали ему. Он расправлялся с ними так же, как и с обидчиками в детстве.
Он совершенствовал свое магическое искусство, понимая, что только этим он выделяется из толпы.
Родичей своих он больше никогда не видел.
Когда один из главенствующих в Церкви Змеев пришел к нему с рассказом о заговоре жрецов Шилен, Змееныш удивился. Среди Змеев не приняты подвиги и невыгодные поступки. Зачем жрецу Эйнхазад торжество чужой богини?
Но старый Змей пояснил ему: чтобы всемогущая Эйнхазад восторжествовала окончательно! Неужели глупые темные жрецы могли подумать, что всевидящая богиня не знает об их жалком заговоре? Конечно, она все прозрит. И во славу ее нужно позволить заговорщикам победить. Тогда-то презренная шлюха Шилен войдет в наш мир – и Эйнхазад наконец-то покарает ее. Ну а если не покарает, то нам-то что за беда? Мы же будем способствовать сторонникам Шилен, значит все равно будем на стороне победителей.
И вот, один за другим планы заговорщиков стали срываться. Не из-за усилий равных по могуществу магов, а из-за горстки каких-то дилетантов, недоучек, вмешавшихся не в свое дело!
Он должен найти их и нейтрализовать. Может быть, бескровно. Может быть, нет. Это зависит от многого. Змей скользит неслышно и действует хладнокровно. Зачем убивать врага там, где можно сработать тоньше? Зачем сохранять жизнь опасному союзнику? Ничего лишнего, только точный рассчет и молниеносный бросок.
Маленькое и теплое существо слушало его, буквально впитывая в себя обиды маленького сироты, безнадежность изгоя, змеиную мудрость. Оно пыталось восторженно делиться с ним своими воспоминаниями, но он, морщась, отстранялся, не погружаясь в их поток. Все как он и предполагал: какие-то шахты, обвалы, гнусные шипящие големы и снежные бури. Зачем ему это? Глубже, глубже он впускал это существо в себя, терпеливо подманивая его сочувствием, теплом, интересом, жалостью...
Осторожно трогая тонкую преграду между разумами, он наращивал интенсивность воздействия. Гномка уже не пыталась вспоминать свои шахты – она полностью погрузилась в его прошлые детские переживания. Но преграда все еще отзывалась незримым эхом.
Жалость, интерес, обида, сочувствие, интерес, жалость... Что еще? Злость? Нет, она отстраняется... Тут главное – не пережать. Нужно рискнуть и дать ей немного свободы. Куда повернет ее разум?
Маленькая сирота, изгой, насколько вообще могут быть изгои у дружных гномов, несговоренная дружинница, никогда не имевшая собственного дома, много лет прожившая с потерянной памятью, она двинулась навстречу угрюмому чистенькому мальчику, которого прокляла при рождении собственная мать. Который уже стал ей близок и дорог, понятен и нужен. Она протянула к нему руки. Он помедлил и протянул руки ей навстречу.
Защитная преграда разума гномки рухнула. Теплое существо оказалось полностью в его власти. Он умело и быстро спеленал его своими заклинаниями, превращая в покорную марионетку. Он снова справился, и победное чувство заполняет его душу. Теперь нужно осторожно отступить назад, не разрывая связи. Она все еще глубоко внутри, куда увели их воспоминания. Она все еще пытается дотянуться до него. Но его там уже нет. Он выбирается наружу и вот-вот откроет глаза – спокойный, собранный и готовый действовать дальше.
Удар обрушился на голову жреца, больно ссадив кожу за ухом. Мгновенно откатившись за кресло, тот с трудом открыл глаза. Полуголый, абсолютно невменяемый эльф плясал по комнате. На его губах пузырилась черная пена, в обеих горстях был зажат долгожданный порошок из сухих листьев. Клирик ощутил досаду. Он провозился всего немного дольше, чем следовало. Этот придурок проснулся и по запаху нашел свое зелье. Разумеется, немедленно утолил свою жажду и впал в неконтролируемое буйство. И добавленные травки тому поспособствовали. Что же делать? На заклинание не хватит энергии, а оружие осталось возле стола.
Эльф тем временем развязывал гномку, что-то бессвязно бормоча. До клирика долетело только два эльфийских слова: «огонь» и «кости». Бесы знают, что он там затеял! Человек оглянулся в поисках табуретки или кочерги. Видимо, придется действовать грубо.
Отличная бронзовая кочерга солидных размеров обнаружилась под низкой лавкой, стоящей у дальней от камина стены. Клирик оглянулся на придурка. Тот вовсю раздувал огонь в очаге. Гномишка сидела на кресле, совершенно свободная, но не пыталсь даже пошевелиться, таращась на эльфа. В душе у жреца дрогнуло непривычное, давно забытое чувство жалости. Последний раз он испытывал его, когда узнал о смерти Алайи. Человек осторожно полез под низкую лавку, стараясь не привлечь внимания невменяемого соратника резкими движениями. Сразу он девчонку не убьет, так что можно не торопиться...
Черный вихрь вырвался из устья каминной трубы с таким ревом, словно крепость наконец-то окончательно рухнула. Эльфа даже не разорвало – его буквально размазало по камням очага. Лязгнули ослепительные зубы, захлопали крылья, и, пережде чем клирик опомнился, дракон с жалобным воем вылетел обратно в трубу, унося в когтях безвольную гномишку.
– Крылья подпалил... – задумчиво произнес человек, прижимая к себе бронзовую кочергу. На углях чадно разгорался плотно набитый мешочек.