2. Мимикрия и легендарная психастения 83 III

Вид материала

Реферат

Содержание I. пол и сакральное

Подобный материал:

• Iii. Продукия, ее особенности 6 III описание продукции 6 III применяемые технологии, 2464.73kb.
• К. А. Свасьян Интервью с К. А. Свасьяном на сайте Наш сегодняшний гость К. А. Свасьян,, 327.58kb.
• Аспирант сга а. В. Абрамова, ведущий специалист дко дегтярева, 204.98kb.
• Литература. 19, 385.81kb.
• Рассказов Азимова, предложил выпустить книгу под названием «I, Robot», 3175.78kb.
• Греки в риме в III в. До н. Э. 1 В. Н. Э, 185.45kb.
• Iii, подтема III, гл. 1, раздел 2, подраздел, 852.91kb.
• Лекция Россия накануне XX века. 1 марта 1801 года народовольцы "казнили", 42.96kb.
• Лекция XXV, 416.9kb.
• Завоевание Россией Урала и Сибири, 155.26kb.

Нетрудно было бы и в органическом, даже и в неорганическом мире найти ту же взаимосвязь смерти и жизни, сопротивления, стремящегося парализовать всякий порыв, и порыва, силящегося уничтожить любое сопротивление - но истощающегося в своем успехе, поскольку с развитием своего действия он одновременно развивает и тормозящую его силу. Законы биологии, химии и физики дают сколько угодно примеров этого механизма на разных ступенях бытия. Показательно, что его можно применять и как настоящий ключ для понимания главных проблем, связанных со статикой и динамикой сакрального, сформулированных и рассмотренных на страницах этой книги.


Профанное следует определять как постоянное стремление к равновесию, к средней позиции, позволяющей жить боязливо и смирно, никогда не выходя за рамки дозволенного, довольствуясь золотой серединой, в которой проявляется неустойчивое примирение двух антитетических сил, позволяющих миру длиться лишь при своей взаимной нейтрализации. Выход из этого мертвого штиля, из этой точки относительного покоя, где стабильность и безопасность больше, чем в других местах, равнозначен вступлению в мир сакрального. Тогда человек отдается в тираническую власть лишь одной из сил, которые должны совместно действовать для осуществления любой жизни; иначе говоря, он изначально идет на гибель - по теопатическому пути самоотречения или же по теургическому пуги завоевания, желая быть либо святым, либо колдуном, либо потушить в себе пожирающую страсть к жизни, либо безраздельно предаться ей.


Стремясь обрести глубинные начала жизни, чистые энергии сакрального, которые поддерживают его при своем смешении, существо (вещь, организм, сознание или общество) не столько приближается к ним, сколько от них удаляется. Достаточно прочитать, как Тереза Авильская описывает свои восторги. Если отвлечься от слишком специфически христианских выражений, можно увидеть, что признания святой иллюстрируют собой этот парадокс, что при соприкосновении с сакральным начинается болезненный спор между упоительной надеждой раз навсегда исчезнуть в пустой полноте - и той тяжестью, которой профанное нагружает всякий порыв к сакральному и которую сама Тереза связывает с инстинктом самосохранения. Эта весомость, удерживая в пределах существования человека, который умирает оттого, что не умирает1, предстает как симметричное соответствие власти сакрального над профан-ным, постоянно искушаемого соблазном отречься от своей доли устойчивой длительности ради прыжка в эфемерно-расточительную славу.


Сакральное - это то, что дарует жизнь и отнимает ее, это источник, откуда она вытекает, и устье, где она теряется. Но это еще и то, чем никак невозможно вполне обладать одновременно с жизнью. Жизнь - это ветшание и умаление. Тщетно силится она упорствовать в своем бытии и отказывается от всякой траты, дабы лучше сохранить себя. Ее подстерегает смерть.


Любые хитрости бессильны. Каждый живущий знает или же предчувствует это. Он знает, какой выбор ему остается. Он боится отдать себя, принести себя в священную жертву, сознавая, что тем самым расточит свое бытие. Но и придерживать свои дары, свою энергию и имущество, пользоваться ими осмотрительно, в сугубо практических и корыстных, то есть профанных, целях - это никого в итоге не спасает от дряхлости и могилы. Все, что не сжигается, - гниет. И потому вечная истина сакрального - одновременно и во влекущем искушении костра, и в отвращении от гниющей плоти.


Дополнения


I. ПОЛ И САКРАЛЬНОЕ


Сексуальные обряды очищения у тонга


Ж Дмь этого очерка - показать основные черты сакрального через'чисто дескриптивный анализ точно определенного комплекса обрядов, практикуемых в конкретной цивилизации. Попытаюсь продемонстрировать, насколько оригинальные представления в них предполагаются. Попутно нам придется признать, что сакральное имеет характер действенный, неделимый, заразительный, летучий, амбивалентный и ядовитый - как его и определяли многие авторы, хотя бы такие, как Дюркгейм, Джевонс, Робертсон Смит, Сёдерблом, Р. Герц, К.-Т. Пройс. Итак, данная работа притязает лишь показать на особо четком и хорошо изученном материале, каким представляется для религиозного сознания проводник этих различных качеств и как они благотворно или ужасно проявляются в нем.


С этой целью я избрал в качестве материала очистительные обряды одного из племен банту - тонга. Мало того что эти обряды изучены с исчерпывающей точностью, но исключительно полно описана и вся повседнев1 тя общественная и частная жизнь тонга, так что нет риска неверно истолковать смысл того или иного жеста из-за невозможности поместить его в состав целого, откуда он извлечен и вне которого зачастую столь же мало осмыслен, как слово вне контекста. Наконец, в лексике, которой пользуются тонга, объясняя свои практики, выражаются, судя по всему, очень осознанные образы и представления, то есть очень отчетливые даже в самых странных и неожиданных своих чертах. Сочетанием всех этих нечасто встречающихся преимуществ, пожалуй, и объясняется сделанный здесь выбор: данное племя банту взято как предмет исследования, которое должно в полной мере обрести смысл лишь при сравнении с параллельными работами, проведенными на как можно более разнообразном материале1.


С другой стороны, речь идет о сексуальных обрядах - а чувство сакрального всегда является особенно острым и развитым в отношении того, что касается сексуальности. Школа Фрейда, со свойственной ей дерзостью и систематичностью, даже попыталась отождествить сексуальное и сакральное, выведя чувство сакрального из страха сексуальности. Это слишком торопливое заключение. В самом деле, объясняя поведение "первобытных людей", вряд ли разумно прибегать к категориям тревоги, травмы и вытеснения, которых они, как правило, знать не знают - ведь чаще всего, по крайней мере до брака, они считают сексуальные игры свободными, естественными и не имеющими никаких последствий. Трудно отделаться от мысли, что ученые-энтузиасты, уверенные, будто их решение подходит к любой задаче, поспешили спроецировать на "дикарей" комплексы "цивилизованных" людей.


Хотя сексуальность и сакральное легко совмещаются, но происходит это по совсем иным причинам. Во-первых, полярность полов служит иногда моделью, иногда опорой для членения природы и общества на два враждебных и взаимодополнительных начала - членения, которое, оправдывая собой запреты и определяя порядок обмена, образует основу "респективного сакрального". Во-вторых, поскольку от сексуальности зависит воспроизводство, то с нею неизбежно связываются обряды плодородия, а вслед за ними и обряды взросления и посвящения. Эти последние, чтобы должным образом приобщить девочек и мальчиков к сообществу активных и ответственных людей, делают их, окончательно преобразовав их тело, сильными и вполне взрослыми, способными сражаться и производить потомство. В-третьих, сексуальные органы и выделения служат магическими отверстиями и жидкостями, давая толчок к развитию разнообразных верований и практик Наконец, в-четвертых, кровь, вытекающая при менструации, дефлорации и родах, в значительной мере способствует тому, что женщину считают существом одновременно слабым, ранимым, нечистым и вредоносным, которое по природе своей принадлежит к "левому" сакральному и чье присутствие или прикосновение в известных случаях опасно. Многие религиозные предписания, касающиеся чистоты и скверны, берут свое начало именно отсюда.


В силу всех этих множественных причин для выявления основных черт сакрального имело смысл выбрать комплекс таких обрядов, в которых сексуальность играет основополагающую роль. Логично предположить, что здесь эти черты проявляются в более чистом, связном и показательном виде, чем в большинстве других случаев.


Когда кто-то умирает, то, по представлениям тонга, этой смертью оскверняется самый источник жизни у его родичей. У мужчин она поражаег семенную жидкость, у женщин - вагинальные выделения. Во время траура, считая с того момента, когда у покойного началась агония, всем жителям деревни запрещается вступать в любые половые сношения. Необходимы очистительные обряды, чтобы снять запреты, тяготеющие над всем оскверненным смертью- съестными припасами, садами, наследственным имуществом, теми родичами, кто участвовал в похоронах. И главным освободительным обрядом при этом служит именно сам половой акт. Эта церемония называется hlamba ndjaka, буквально "очищение вещей покойного" или "от проклятия смерти". В самом деле, слово ndjaka имеет оба этих значения, и те, кому достаются в наследство вещи покойного, именуются "поедателями ndjaka".


В назначенный для обряда день мужчины и женщины собираются отдельно друг от друга. Их опрашивают, соблюдали ли они запрет на половые сношения (I, 147). Если кто-то нарушал его, то ему и начинать - в противном же случае первым будет распорядитель похорон, ближайший родич покойного. То есть в любом случае опасная честь начинать очистительный обряд возлагается на самого оскверненного. Вместе со своей женой он удаляется в чащу и соединяется с нею, прерывая контакт до излияния семенной жидкости. Тогда женщина собирает в ладони их "скверну" - сперму мужчины и выделения своего влагалища - и помазывает обоим пупок. Они возвращаются в деревню окольными путями, и женщина омывает свои загрязненные руки. Остальные пары делают то же самое. Все женщи! 1Ы омывают себе руки в одном и том же месте, которое мужчины затем затаптывают. Очищению подвергается также одежда, принадлежащая отсутствующим и малолетним детям, которые, как предполагают, не в силах присутствовать при церемонии и остаться в живых (в действительности они не смогли бы осуществить этот обряд); нужно избавить всю деревню от подтачивающей ее нечистоты. Наконец, мужчины и женщины купаются в реке - мужчины выше, женщины ниже по течению (1,148), видимо потому, что женщин считают более нечистыми: им нечего опасаться менее страшной скверны, которую приносит им водой и которую водой же и унесет вместе с их собственной1.


Смысл обряда представляется ясным: мужчины и женщины в деревне заражены смертью в самом своем источнике жизни. Соответственно они должны изгнать из него скверну, не дав ей инфицировать что-либо другое, что могло бы от нее пострадать. Поэтому половое соединение происходит в чаще и семя извергается мимо женщины. Такое выливание вовне зараженной жидкости как раз и представляет собой очищение. Доказательством тому следующий обычай: если кто-то по слабости или по преклонному возрасту не может извергнуть сперму, остальные все время беспокойно спрашивают его, удалось ли это ему. При отрицательном ответе вся церемония прерывается. Осуществлять обряд становится пагубно, и бессильный обязан соблюсти строгий пост, дабы вновь восстановить способность исторгать из себя скверну.


Прошедшие обряд помазывают себе пупок извергнутой жидкостью; тем самым они пользуются ее энергией, но всю остальную жидкость тщательно удаляют - отсюда мытье рук женщинами, трогавших и собиравших зараженные выделения, отсюда затаптывание места, где происходило это мытье и где проливалась вода от него (нужно втоптать скверну поглубже в землю); отсюда и заключительное купание мужчин и женщин в проточной воде. Становится понятно название, которое эта церемония носит у ронга, - lahla khombo, то есть "изгнание беды". Говорят, что она "исцеляет от скорби" - от источника инфекции, остающегося в истоке жизни людей (1,149).


Если между мужем и женой были половые сношения до этого изгнания беды и исцеления от скорби, то обряд очищения включает в себя эквивалентные действия, осуществляемые в аналогичном порядке и также весьма характерные. Прежде всего мужчине предписывается строжайшая диета, иначе он может проглотить "заразу смерти" и всю деревню придется очищать заново. Затем женщина вытирает половые органы мужа и свои собственные как можно сильнее запятнанной набедренной повязкой, а затем сжигает ее. Потом оба они согревают голову и руки над этим огнем, а женщина собирает золу и, смешав с жиром, помазывает ею члены мужа. Затем они две ночи подряд соединяются между собой, но никто не знает, было ли сношение полным или семя пролилось наружу. Здесь легко узнать уже знакомую нам последовательность: собирание скверны, уничтожение ее огнем (вместо смывания проточной водой), опаливание очистительным пламенем и помазание золой как лекарством, соответствующим недугу; наконец, завершение очистительной процедуры (если следующие за ней половые акты - прерванные) или же возврат к нормальной супружеской жизни, использующей оздоровляющую силу полового акта (если он полный).


Еще более показателен обряд очищения вдов. Они тесно сплочены между собой и образуют своего рода тайное инициатиче-ское общество. Через несколько дней после собрания, временно распределившего их между родичами покойного, мужчины деревни рассылают их, каждую с подругой-свидетельницей, по соседним селениям, давая следующий наказ: "Рассейте проклятие по округе, пока с нами не случилась новая беда". Дело в том, что скверна и проклятие возникают из беды и сами ее притягивают. Вызываемые бедой, они представляют собой не что иное, как состояние расстройства и слабости, грозящее новой бедой. Поэтому их требуется срочно устранить. И вот вдовы отправляются в путь, приходят в чужой крааль, якобы в гости к родственнице, а сами пытаются соблазнить какого-нибудь мужчину Но, добившись цели, они стараются во время полового акта избежать излияния семени, дабы вся скверна осталась в мужчине. Вдова, которой это удалось, возвращается с радостными кликами: "Я боролась со скорбью и победила ее" (I, 193). Мужчина же, заметивший уклончивость женщины, понимает, что это вдова и oi ia хочет его "убить". Тогда он зовет на помощь друзей, чтобы те держали ее неподвижно до эякуляции. В таком случае он остается чистым, а женщина - оскверненной. Она "побеждена скорбью" и предается позору и отчаянию (1,484).


Причину такого поведения нетрудно понять. Смертельная скверна, живая сила разрушения, которую нужно одолеть, гнездится прежде всего в половых выделениях вдовы; если та сумеет передать ее мужчине, пропитать этими выделениями его половой член, но не дать ему вернуть ее назад, оставив в женщине свою оскверненную вагинальной влагой сперму, - тогда вдова избавится от скверны. Если же, напротив, мужчина отстранится уже после извержения семени, то скверну, полученную его половым членом при контакте с зараженной слизью вдовы, он извергнет из себя и оставит у женщины.


При всей странности сопоставления, все здесь происходит точно как при игре в салки. Тот, кто водит, передает свое качество, касаясь рукой другого игрока, но должен не давать ему сразу же самому его коснуться, так как в этом случае он вновь должен водить. Мужчина, который просит друзей держать вдову, пока он не ввергнет в нее семя, в точности похож на мальчика, который не убегает от ведущего, а спокойно поджидает его, чтобы, будучи осален, тут же самому осалить его и немедленно возвратить ему специфически заразительное и опасное качество (во многих отношениях сравнимое со скверной), которым обладает ведущий. Во избежание такого маневра дети нередко уславливаются, что нельзя осаливать "отца", - слово в высшей степени показательное. Но вне игры такое правило оказывается вредным: обряды служат не для того, чтобы поддерживать циркуляцию нечистоты, а, напротив, чтобы устранять ее. Поэтому здесь всегда позволительно возвращать нечистоту к ее истоку, осаливать отца.


Если же мужчина не смог этого сделать, слишком поздно заметив, что имеет дело со вдовой, то теперь уже он сам должен избавляться от перешедшей на него смертельной скверны. Тогда он обращается к знахарю. Иногда, заподозрив неладное, он успевает до полового акта оторвать клочок от набедренной повязки соблазняющей его женщины; в дальнейшем он просит знахаря сделать ему снадобье, в состав которого входил бы этот клочок Потом он закутывается в одеяло и сжигает на раскаленных углях магическое вещество, вдыхая его дым. Так он избегает опасности умереть (I, 293).


Следует заметить, что такой же прием используется мужчиной, который осквернился половым сношением с женщиной, не очистившейся от следов менструальной крови путем прохождения через проточную воду. Он спасает себе жизнь точно так же приготовленным напитком; иначе его мужской член втянется в тело и он умрет от невозможности мочиться, а тем самым извергать свои нечистоты (I, 483). Только в данном случае клочок ткани нужно оторвать от набедренной повязки какой-нибудь женщины в период нездоровья: впрочем, этого и следовало ожидать, исходя из принципа similia similibus curantur1. Одежда женщины в период нездоровья исцеляет от осквернения менструальной кровью, так же как одежда вдовы - от осквернения смертью.


Что же касается тех вдов, которым удалось "победить скорбь", то они сговариваются, чтобы вернуться в деревню всем вместе2. У главного входа в нее они издают ритуальные возгласы. Все выходят им навстречу и торжественно препровождают к могиле покойного мужа, которому они сообщают, что вышли из состояния чужих существ, в которое поставила их его смерть. Вся деревня в этот день ликует (1,193-194).


Теперь остается лишь завершить очищение, благодаря которому они вернутся в профанный, свободный мир. Сначала вдовы меняют нижнюю одежду, на которой может оставаться какая-нибудь скверна, и парятся в бане. Вечером каждая из них вольна принять у себя в хижине мужчину, которому она была временно отдана и который ре1улярно ее посещал. Этот мужчина должен "убить скорбь". С этой целью они запираются в хижине, выпивают очистительные снадобья, кладут на огонь специальные пилюли и окуривают их дымом свои члены. Затем они заливают огонь своей мочой и совокупляются столько раз, сколько могут, причем мужчина всякий раз проливает семя наружу - как указывает туземный информатор, чтобы не было детей (1,194-484). Очевидно, от производительного акта, осуществленного в период нечистоты, не ждут ничего хорошего, но также очевидно, и это главное, что надо завершить очищение вдовы, а здесь уместны всяческие предосторожности. Теперь, когда основной вред от скверны перешел на чужого человека, будущий муж вдовы должен закончить начатое дело, то есть окончательно победить,убить скорбь, прикончить ее в обоих смыслах слова, после того как выпитое снадобье даст ему иммунитет от заразы, которой обладают последние следы скверны.


Her смысла, как это делает г. Жюно, задаваться вопросом о том, почему половой акт, во многих жизненных обстоятельствах считающийся опасным, здесь играет роль высшей очистительной процедуры. Прерванное совокупление, осмысляемое как омовение, не являегся, собственно говоря, половым актом. В нем нет свойственных этому акту "дикости", "грубости", "страстности", пользуясь словами самого г. Жюно. Между тем именно благодаря этим своим чертам половой акт считается стимулирующим и усиливающим добрые или злые силы, рассеянные в природе1. Поэтому, когда в деревне свирепствует зараза смерти, при кончине одного из жителей, а тем более во время эпидемии, половые сношения строго запрещаются - от них возросла бы та вредоносность, которую необходимо "победить". Потому же супруги не должны ни приближаться к недавно обрезанным (от них будет хуже зарастать рана), ни входить в хижину больного (от них усилится болезнь), ни совокупляться в периоды охоты или рыбной ловли (от них рыба или дичь станут слишком быстрыми или слишком сильными). Наоборот, на берегу озера, например, укладывают на львиной шкуре мальчика и девочку, как будто это муж и жена, но наказывают им лежать тихо. При этом надеются, что рыбы тоже будут оставаться на месте и их будет легко ловить. Двое детей играют ту же роль примера к спокойствию и при задувании доменной печи: оставаясь в покое, они и пламени не дают слишком сильно разгореться.


По той же причине гончарную печь не должна зажигать замужняя женщина (I, 178-179; II, 313, № 1; 314).


Причина, которую приводят туземцы, абсолютно ясна: женатые люди - горячие. Поэтому всему, к чему ни.приблизятся, они передают свой жар, живую силу, исходящую от половых сношений. Соответственно их держат поодаль от всего того, что требуется умиротворить, успокоить, ослабить, - от болезни, дичи, скверны и заразы смерти. Напротив, половое совокупление используют, чтобы вызвать плодородие почвы1. Известно, что оно обычно считается благотворным в аграрных обрядах. Иерогамия на трижды перепаханном поле выполняет именно такую функцию. Да и во время hlamba ndjaka половые сношения используются как стимулирующее средство: когда женщина, с которой очищался вдовец, несет в свою деревню родичам очистительную воду, то ее сопровождает муж, и если дорога длинная, то накануне прихода на место он соединяется с нею, чтобы вновь восстановить чудесную силу влаги (1,149). Точно так же ритуальный половой акт требуется совершить и при основании новой деревни (1,478).


Сходным образом горячей является и женщина в период недомогания. Очистительный обряд охлаждает ее. Согласно г. Жюно, используемый при этом глагол уподобляет ее котлу, который вытаскивают из очага (1,483). Трудно яснее дать ощутить, чему соответствует запрет, в чем собственно состоит скверна и чем объясняется ее двойственный облик - действенной силы и вредоносной энергии. Это жар, способный жечь, сжигать, но вместе с тем, будучи должным образом направлен, и готовить пищу или придавать ускорение жизни. В любом случае к наполненному им человеку или месту нельзя приближаться беспечно - как к раскаленному котлу, в котором содержится вкусная еда, но к которому нельзя прикасаться, пока он не остынет до температуры, позволяющей взять его без риска. Наоборот, молодая мать, которая отлучалась от новорожденного и более суток не давала ему грудь, должна подогреть свое молоко - она проливает несколько его капель на горячий черепок. Иначе остывшее молоко вызовет у ребенка запор: холод замедляет, парализует, а жар стимулирует, раздражает.


Итак, половой акт заключает в себе скверну постольку, поскольку в его неистовстве проявляются силы, действие которых не поддается контролю. Напротив того, в очистительном обряде hlam-ba ndjaka не содержится никакой разнузданности, а своеобразное самообладание. Здесь стараются не торопить выделение жизненных начал мужчины и женщины, поскольку они осквернены заразой смерти; вместо этого с помощью деликатной операции, которую нужно довести до конца и вовремя прервать, добиваются, чтобы эти начала излились вон из инфицированных ими организмов.