С. А. Токарев История зарубежной этнографии. Учебное пособие
| Вид материала | Учебное пособие |
- Учебное пособие Казань 2009 Печатается по решению кафедры этнографии и археологии исторического, 1524.74kb.
- Учебное пособие / Н. А. Соловьева, В. И. Грешных, А. А. Дружинина, 275.16kb.
- А. Н. Джуринский история зарубежной педагогики Учебное пособие, 3100.62kb.
- 5 Вопросы-задания, 3067.59kb.
- Ю. В. Михайлов история соединенных штатов америки учебное пособие, 1843.26kb.
- Учебное пособие охватывает период с древнейших времён до начала ХХ века. Может использоваться, 3550.99kb.
- И. Ю. Робак история украины учебное пособие, 1966.33kb.
- Иван Павлович Сусов. История языкознания: учебное пособие, 5333.61kb.
- Иван Павлович Сусов. История языкознания: учебное пособие, 4095.39kb.
- В. Д. История английского языка / Учебное пособие, 166.59kb.
Идейным продолжением и дальнейшим логическим развитием принципов социологической школы в этнографической науке был функционализм. Подобно тому как родиной диффузионистского течения была Германия, а социологического — Франция, так функционализм зародился в Англии; он так и остался преимущественно английским направлением. На то были, как мы увидим ниже, и свои политические причины.
Бронислав Малиновский
Основателем функционалистского направления был Бронислав Малиновский (1884—1942). Его научная биография очень интересна, она отчасти позволяет понять и идейные корни функционализма.
Поляк по национальности, Бронислав Каспар Малиновский родился в Кракове. В университете он изучал физику и математику, но затем заинтересовался — особенно под влиянием “Золотой ветви” Фрэзера — этнографией и историей культуры. Он слушал в Лейпциге лекции Карла Бюхера (по экономической истории), в Лондоне (1910) познакомился с идеями Зелигмана. Влияние последнего, а через него и всей “Кембриджской школы” (Хэддон, Риверс) сказалось на научной деятельности Малиновского очень существенным образом. В 1913 г. была напечатана первая большая, еще студенческая, но уже очень серьезная работа Малиновского “Семья у австралийских туземцев”. В Лондоне же Малиновский с 1913 г. начал читать лекции. В следующем, 1914 г. он отправился в научную экспедицию в Австралию, и тут его застала первая мировая война.
Как подданный враждебной державы (Австро-Венгрии), Малиновский был интернирован, однако благодаря заступничеству его лондонских друзей и коллег эта неприятность обернулась для него большой научной пользой: он провел два с половиной года на Новой Гвинее и прилегающих к ней (Тробриандовых) островах, где мог беспрепятственно заниматься полевой этнографической работой.
Приобретенных там ценных этнографических материалов Малиновскому хватило на всю жизнь. Вернувшись по окончании войны в Англию, он публиковал с 1921 г. книгу за книгой по этим материалам, и они же легли в основу разработанной им методологии, получившей впоследствии название “функционализм”.
Существенные черты функционального метода видны уже в первых капитальных трудах Малиновского: “Туземцы Маилу”, “Первобытная экономика тробриандовых островитян”, “Аргонавты западной части Тихого океана”, “Преступление и обычай в дикарском обществе” и др. Главное требование этого метода — рассматривать быт и культуру любого данного народа как единое целое, как систему взаимосвязанных частей, где каждая часть выполняет свою определенную роль, свою “функцию” (правда, в названных ранних (работах Малиновского этот термин еще не употребляется).
Уже в предисловии к “Аргонавтам...” Малиновский обращал внимание читателей на то, что хотя содержание самой книги узко (межплеменные обменные сношения, ритуальный обмен “кула”), но в ней “делаются постоянные ссылки на социальную организацию, власть магии, мифологию, фольклор и, в сущности, на все прочие аспекты, как и на главный”. И в самом деле, в этой книге излагаются обстоятельнейшие сведения о самых различных сторонах жизни, обычаев, верований тробриандовых островитян, ибо все это оказалось в той или иной мере связано с системой межплеменного (межостровного) обмена.
Главные положения функционализма
В более поздних работах, особенно в очерке “Научная теория культуры” (1944), Малиновский изложил свои научные взгляды и свой метод в систематической форме. Вот краткое их содержание.
Главный предмет изучения для этнографии (“антропологии”, как принято говорить в англоязычных странах) — это культура. “...Подлинное средоточие (meeting-ground) всех ветвей антропологии есть научное изучение культуры” 2. Под этими “ветвями антропологии” Малиновский разумел физическую антропологию, археологию, этнологию и полевую этнографию. Само понятие “культура”, занимающее центральное место в научном мировоззрении Малиновского, имеет у него широкое, но довольно точное значение. Он понимал культуру как своего рода биологическое явление. Культура основана на биологическом базисе: человек есть животное, и потому первая задача, которую он решает, — это удовлетворение простейших биологических потребностей. Удовлетворяя их, человек добывает пищу, топливо, делает себе жилище, одежду и пр. Тем самым человек создает для себя как бы новую, вторичную, производную среду (environment); эта среда и есть культура. Но ее надо непрерывно поддерживать и воспроизводить; таким образом создается “культурный стандарт жизни” (a cultural standart of living). Культура есть вещественный и духовный аппарат (apparatus), “при помощи которого человек решает конкретные, специфические стоящие перед ним задачи” 3.
“ Теория потребностей”
Помимо “основных потребностей (basic needs), есть еще “производные потребности” (derived needs), порождаемые самой культурной средой. Средства удовлетворения как основных, так и производных потребностей представляют собой некую “организацию”. Первичная единица организации именуется у Малиновского “институтом” (institution). Взятые в совокупности, эти институты образуют “культуру”. “Культура есть некое целое, состоящее из частью автономных, частью координированных институтов. Поэтому “научная антропология состоит из теории институтов, т. е. конкретного анализа типовых единиц организации” 4.
Рассматривая культуру как более или менее статическую и устойчивую систему, Малиновский в то же время не отрицает происходящих в ней изменений, эволюции, не отрицает и заимствований новых культурных черт. Но все эти процессы эволюции и заимствований происходят лишь в форме изменения “институтов”. Любое изобретение и заимствование “инкорпорируется” в систему организованного поведения людей и постепенно преобразует институты.
В особой статье, озаглавленной “Что такое человеческая природа? (биологические основания культуры)”, Малиновский рассматривает прежде всего понятие “потребности” (needs) — понятие, которое служит первым подходом к пониманию организованного поведения людей. Он считает нужным для пояснения своей мысли привести даже целую таблицу, состоящую из трех колонок, каждая из которых означает соответственно “импульс” (А), “акт” (В) и “удовлетворение” (С).
Таблица выглядит примерно так: 5
Из этого довольно нехитрого сопоставления элементарных потребностей и способов их удовлетворения выводится понятие “функция”. “Функция в этом простейшем и основном аспекте человеческого поведения может быть определена как удовлетворение органического импульса подобающим актом”6.
Ученики и последователи Малиновского придавали большое значение этой разработанной им “теории потребностей” (theory of needs), которая будто бы составляет краеугольный камень его научного мировоззрения и метода 7. Но нетрудно видеть, что никакой особой “теории” здесь нет. Что в основе человеческого поведения лежат элементарные потребности и их удовлетворение — общеизвестный и весьма простой факт. Столь же общеизвестно, что и любое общественное явление, любое явление культуры отвечает какой-то реальной (общественной) потребности. Этот-то банальный факт возведен Малиновским в некий высший закон, будто бы объясняющий своеобразие любой культуры.
Критики Малиновского справедливо указывали на то, что одинаковость элементарных человеческих потребностей (питание, размножение и пр.) едва ли может служить объяснением крайнего разнообразия типов и форм культуры у разных народов. Сторонники Малиновского отвечают на эту критику так: да, потребности у людей одинаковы, но способы удовлетворения их весьма различны. Конечно. Но ведь именно различие способов удовлетворения “потребностей” и подлежит научному объяснению; а этого-то и нет в теории потребностей.
Малиновскому ставят иногда на вид “биологизм” понимания им культуры. Беда, однако, не в самом биологизме, а в том, что биологизм этот слишком примитивен: из того, что у людей есть элементарные биологические потребности пить, есть, размножаться (которые есть и у животных), едва ли можно сделать особенно содержательные выводы 8.
Против “пережитков” и “заимствований”
Излагая свое понимание задач “антропологии” (т. е. этнографии), Малиновский попутно критикует прежние этнографические концепции. Эта критика порой не лишена меткости, на фоне ее яснее проступают положительные стороны научного метода самого Малиновского.
Особенно резкой критике подвергает он метод “пережитков”, введенный Тэйлором. Само понятие “пережитка” принесло, по мнению Малиновского, большой вред науке: исследователи вместо того, чтобы стараться понять реальную, жизненную функцию изучаемых явлений, искали всюду “пережитки” и вполне удовлетворялись, когда их находили. В действительности никаких “пережитков” вообще не существует, а есть явления культуры, которые приобрели новую функциию вместо прежней. Автор приводит несколько наглядных примеров.
На улицах Лондона среди множества автомашин появляется конный экипаж. Что это — пережиток? Heт, - говорит Малиновский, это “романтическая езда в прошлое”, удовлетворяющая чью-то эмоциональную потребность. На тех же улицах мы встречаем автомобиль устаревшей марки. Пережиток? Нет, чисто экономическое явление — владелец не имеет средств купить себе новую машину. Камин в современном английском доме при наличии центрального отопления есть пережиток? Нет, он удовлетворяет потребность в домашнем уюте 9.
Не менее остро критикует Малиновский диффузионистское направление с его главным понятием “заимствованные черты” культуры. Основная ошибка диффузионистов в том, что они понимают культуру как кучу мертвых вещей, а не как живое органическое целое. В другом месте Малиновский напрямик называет гребнеровский диффузионизм “перворазрядной глупостью”: (first-rate imbecility) и “детским анализом культуры”10.
Общий недостаток обеих названных школ, по мнению Малиновского, — понимание ими “черт культуры” как изолированных, независимых друг от друга явлений. Другая ошибка, и тоже правильно отмечаемая Малиновским у этнографов старых направлений, — это недостаточное внимание, уделявшееся повседневной жизни людей. Прежде интересовались только экзотикой, только редкими, непривычными явлениями. Полевой этнограф, говорит Малиновский, начинает строить разные гипотезы лишь тогда, когда сталкивается с чем-то необычным: тотемические верования, обычаи скальпирования, охоты за головами и пр. Обыденные деиствия — добывание пищи, воды, огня, ухаживание и т. д. — ускользают от его внимания.
Против историзма
Однако в своей критике прежних этнографических школ и течений Малиновский не удерживается в разумных границах. Он отвергает и то у своих предшественников, что составляло их силу: прежде всего принцип историзма. Законно выступая против однобокого увлечения стариной, он замахивается вообще на всякую историю. По его мнению, знать прошлое бесписьменных народов мы не можем (нет письменных памятников). Поэтому историческая реконструкция или вообще невозможна, или если и возможна, то может дать лишь ненадежные результаты. Самое же главное-де в том, что эта реконструкция бесполезна, она нисколько не помогает понять теперешнее положение вещей у того или иного народа. Малиновский и здесь приводит наглядный, по его мнению, пример: пусть мы знаем, что предки африканских племен были каннибалами, но помогает ли нам это понять диету современных африканских детей или рабочих? Пример, конечно, очень образный и яркий, но не очень-то убедительный: каннибализм — вещь особая и очень сложная; но вообще традиционные пищевые навыки любого народа, конечно, оказывают влияние на современную его кухню. Например, древний библейский запрет употреблять в пищу кровь животных до сих пор побуждает верующих евреев есть мясо, приготовленное только по особым ритуальным правилам. Значит, знание истории даже и в таких случаях бывает небесполезно.
Что же касается общеисторической точки зрения на человеческое общество и его культуру, то, отказавшись от нее, Малиновский сам закрыл для себя всякую возможность понять не только закономерность общего хода человеческой истории, но и условия формирования отдельных “культур” и место каждой из них в историческом процессе. Откровенный антиисторизм — самая слабая сторона во всем научном мировоззрении Малиновского.
Изгнав историзм из своих научных построений, Малиновский пытался разработать вместо него как бы статические объяснения явлений культуры. Но его рассуждения в этой части — “теория потребностей”, “инструментальные императивы”, “интегрирующие императивы”, “функциональный” и “институциональный” анализы и пр. — производят (как мы отчасти и видели) впечатление искусственного усложнения простых вещей, искусственного нагромождения терминов и формул; последние должны составить как бы аппарат “теории потребностей”.
Сильная же сторона научного метода Малиновского состоит не в этой надуманной “теории потребностей” а в его основной идее: каждое общество (или “культура”) представляет собой единое и неделимое целое, где все части взаимосвязаны и взаимообусловлены, а потому и изучать каждую “культуру” надо как одно целое, не вырывая искусственно отдельными кусочки, не забывая о “функции”, которую выполняет каждый элемент целого.
Дуальная организация и мифология
Приведем один конкретный пример того, как метод Малиновского позволял ему иной раз подойти с совсем новой стороны, и притом с самой общей точки зрения, к пониманию явлений, казалось бы давно изученных в этнографической науке. Речь идет о хорошо известном дуально-экзогамном делении первобытного общества. Прежние этнографы, стараясь объяснить это явление, выдвинули две взаимно исключающие гипотезы: по мнению одних, это деление было следствием расщепления первобытного племени на две экзогамные половины в матримониальных целях; по мнению других — результатом слияния двух прежде независимых племен, тоже в целях брачных связей.
Малиновский отрицает и то и другое мнение. Дело не в расщеплении и не в слиянии, говорит он: перед нами лишь одно из проявлений “внутренней симметрии во всех социальных действиях (transactions), взаимности услуг, без которой ни одна первобытная община не могла бы существовать”. “Дуальная организация может, ясно обнаруживаться в делении племени на две половины; она может быть и совершенно забыта; но я осмеливаюсь предсказать, что везде, где будет произведено тщательное исследование, — в любом диком обществе будет найдена симметрия структуры (symmetry of structure) как необходимый базис взаимных обязательств”11. Значит, дуально-экзогамное деление есть лишь частный случай общего закона социальной симметрии. По этому поводу Малиновский с одобрением цитирует некоторые мысли Рихарда Турнвальда.
Другой пример: понимание Малиновским мифологии и ее роли в жизни и в сознании отсталых народов. В специально посвященной этому предмету книге “Миф в первобытной психологии” 12 автор вразрез со взглядами своих предшественников рассматривает мифы как органическую составную часть общественной жизни. Он подчеркивает их связь с религиозно-магическими ритуалами; миф служит как бы обоснованием права какой-то социальной группы на совершение того или иного обряда; он освящает и оправдывает установившиеся обычаи, традиции.
Идейные предшественники функционализма
Малиновский сам назвал свою концепцию “функционализмом”. Под этим именем его доктрина известна и теперь. К чести Малиновского надо сказать, что он не приписывал себе особой заслуги в изобретении какого-то совершенно нового научного направления. Напротив, он скромно признавал за собой в этом деле только одну заслугу — введение самого термина “функционализм”, называя себя полушутя “крестным отцом самого маленького бэби в антропологии”. Самый же метод фактически применялся, как он признает, многими исследователями и до него.
Малиновский писал даже, что функционализм как метод так же стар, как интерес к чужому; он называет по именам 27 своих предшественников, начиная с Геродота. Функционалистами были, как считает Малиновский, Тэйлор, Робертсон-Смит, Дюркгейм, Вебстер, Шурц. “Великим учителем функционализма” был не кто иной, как Иисус Христос (! — С. Т.)”. В доказательство Малиновский .приводит евангельское изречение: “По плодам их узнаете их” (Матф., гл. 7, 16) 13. По мнению Малиновского, это и есть чистейший функционализм.
В этой ссылке — отчасти даже шуточной — на своих предшественников Малиновский был в значительной мере прав: наиболее ценная и положительная сторона функционализма — идея целостности и неделимости “культуры” (лучше сказать, конкретной общности людей с присущей им культурой) не раз признавалась принципиально и раньше.
Бесспорная научная заслуга Малиновского состоит, конечно, не в том, что он придумал название (“функционализм”) данной концепции, а в том, что он не только отвлеченно сформулировал ее, но и на практике, в полевой работе, показал преимущества нового подхода. Кстати, эти преимущества не замедлили сказаться и в том, что этнографический метод Малиновского очень скоро был принят на вооружение должностными лицами британской колониальной системы. Эта “прикладная” сторона функционализма в дальнейшем сделалась чуть не главным признаком данного научного направления.
Ближайшими и непосредственными идейными истоками функционализма Малиновского можно считать два: “Кембриджскую школу” Хэддона и Риверса, стремившуюся сочетать полевую работу с кабинетной и проводить полевые исследования на строго научном уровне, и французскую социологическую школу Дюркгейма, провозгласившую целостность каждой социальной общности (“общества”) и из нее выводившую все стороны жизни и сознания человека. Впрочем, дюркгеймовское наследие отнюдь не целиком было принято Малиновским: так, понятие “коллективных представлений”, введенное Дюркгеймом и разработанное Леви-Брюлем, осталось Малиновскому совершенно чуждым.
Сильное, но временное влияние на Малиновского оказал также психоаналитический метод Фрейда. Малиновский заинтересовался его идеями об “Эдиповом комплексе”, о подсознательном “амбивалентном” отношении человека к своему отцу и матери и попытался проверить эти идеи применительно к изученному им “матриархальному” строю островитян Тробриандова архипелага, где наблюдались действительно своеобразные, двойственные отношения между сыном и отцом. Но позже Малкновский разочаровался в теории Фрейда. Однако хорошо видя односторонность психоаналитического метода, он все же считал его полезным. Фрейд сломал “табу” на научное изучение явлений половой деятельности человека. Сам Малиновский отчасти под этим влиянием уделил большое внимание брачно-половым отношениям тробриандовых островитян и посвятил этому сюжету солидную книгу “Половая жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии” 14.
Альфред Реджинальд Радклифф-Браун
Вторым основоположником функционализма считается обычно Радклифф-Браун. Научные взгляды последнего, хотя во многом и близкие к взглядам Малиновского, вполне самостоятельны и требуют отдельного рассмотрения.
Альфред Реджинальд Радклифф-Браун (1881—1955) —коренной англичанин, учился в Кембриджском университете. Будучи учеником Риверса, он усвоил многие методологические установки “Кембриджской школы”, испытал на себе также идейное влияние социологической школы Дюркгейма и довольно неожиданным образом — русского эмигранта-революционера и ученого Петра Кропоткина.
За свою долгую жизнь Радклифф-Браун читал университетские курсы этнологии, антропологии, социальной антропологии в разных странах мира: в Южной Африке, Австралии, США, Англии, Египте. Он неоднократно проводил полевые этнографические исследования: в Северо-Западной Австралии, на Андаманских островах, в Африке, в Полинезии. Неразрывная связь полевой и кабинетной работы стала краеугольным камнем .научного метода Радклифф-Брауна (как и Малиновского). Нормальной последовательностью работ он считал такую: после длительных и тщательных полевых исследований — камеральная обработка собранных материалов, написание чернового текста, а затем повторная работа в 'поле, на прежнем месте, для проверки 'полученных выводов. Его главные сочинения следующие: “Andaman islanders” (1922), “The method of ethnology and social anthropology” (1923), “Historical and functional interpretation of culture” (1929), “The present position of anthropological studies” (1931).
В названных теоретических работах Радклифф-Брауна ясно изложено его научное мировоззрение и основы его рабочего метода. Вот главнейшие положения того и другого. Всю область “антропологии” — в самом широком ее понимании как “науки о человеке и человеческой жизни во всех ее аспектах” — Радклифф-Браун делил на три ветви: человеческая биология (т. е. соматическая антропология), доисторическая археология и “изучение языков и культур внеевропейских народов, и особенно народов без письменной истории” 15
Последнее совпадает с тем, что в большинстве стран именуется собственно этнографией, или этнологией. Но вот эту-то последнюю область знания Радклифф-Браун — и в этом состояла важнейшая его исходная идея— в свою очередь делил на две резко разграниченные области, как бы на две науки, каждая со своим специфическим методом. Он называл их соответственно “этнология” и “социальная (культурная) антропология”. В чем он видел различие между тем и другим?
Этнология и социальная антропология
“Этнологией” Радклифф-Браун предлагал называть конкретно-историческое изучение отдельных народов, их внутреннего развития, культурных связей между ними. Эта работа может опираться на прямые свидетельства письменных источников, если они есть, а если их нет, то на те или иные гипотетические реконструкции, однако не выходящие за рамки конкретной истории данного народа.
В качестве примера Радклифф-Браун приводит реконструкцию истории населения Мадагаскара. По различным данным антропологического типа, языка, культурного облика мы заключаем почти с достоверностью что сколько-то веков тому назад имела место миграция некоторых этнических групп из Юго-Восточной Азии на Мадагаскар. Более детальное изучение фактов позволяет даже определить приблизительно время этой миграции, разграничить культурные элементы, принесенные переселенцами, от тех, которые были свойственны более раннему населению, и таким образом гипотетически реконструировать первоначальную культуру жителей Мадагаскара. Все это — без всякой помощи письменных источников. Нетрудно заметить, что предложенный метод и направление исследования в какой-то мере близки к методу разных диффузионистских школ.
Совсем другое дело “социальная антропология”. Ее задача — не реконструкция конкретной истории отдельных народов, а поиски общих законов социального и культурного развития. Эта наука пользуется индуктивным методом, аналогичным методу естественных наук. Сущность индуктивного метода — генерализация, которая применима и к изучению культурных явлений.
“Я, таким образом, предлагаю, — писал Радклифф-Браун, — ограничить употребление термина “этнология” изучением культуры методом исторической реконструкции, выше описанным, а термин “социальная антропология” употреблять как обозначение исследования, которое стремится формулировать общие законы, лежащие под явлениями культуры” 16.
Отысканием этих общих законов занимались, как известно, и этнографы-эволюционисты второй половины XIX в. Радклифф-Браун признает здоровой идею эволюции, лежавшую в основе их работ. Но они слишком торопились с выводами, предполагали (особенно Морган) однолинейное развитие культуры, что опровергается фактами. Определить направление эволюции можно только открыв общие ее законы (general laws), а это — еще дело будущего.
Главная ошибка прежних антропологов-эволюционистов состояла, по мнению Радклифф-Брауна, в том, что они подменяли исследование законов (laws) развития вопросом о происхождении (origin) тех или иных явлений культуры. Строились теории происхождения тотемизма, экзогамии, языка, религии, общества в целом, которые занимали видное место в антропологической (т. е. этнографической) литературе, но они, как полагает Радклифф-Браун, едва ли продвинули этнографическую науку вперед, разве только косвенно, привлекая внимание к изучению отсталых народов. Пример — различные теории происхождения тотемизма (самая известная — теория Фрэзера), которые невозможно проверить: может быть было так, а может — иначе.
Метод Радклифф-Брауна
Итак, по Радклифф-Брауну, “этнология”, действующая “историческим” методом, изучает конкретные факты, касающиеся прошлого и настоящего отдельных народов, тогда как “социальная антропология” ищет и исследует общие законы развития человечества и его культуры. Она применяет при этом метод, который Радклиф-Браун называл сначала “генерализирующим” и “индуктивным”, позже — “функциональным”, а впоследствии — “уравнительным” или “сравнительно-социологическим”.
Разграничивая эти методы, Радклифф-Браун, однако, вовсе не противопоставлял их один другому. Тем более он не отвергал исторического метода, как это делал Малиновский. Поэтому Радклифф-Брауна нельзя упрекать, как Малиновского, в односторонности, а тем более в антиисторизме.
Правда, в своих ранних высказываниях Радклифф-Браун понимал сотрудничество “этнологии” и “социальной антропологии” (значит, и соотношение исторического и сравнительно-социологического методов несколько однобоко. “Этнология” может дать “социальной антропологии”, по его мнению, мало фактов, этнологические же гипотезы часто очень шатки, не проверены, и польза от них невелика. Напротив, “социальная антропология” дает “этнологии” очень много, и без ее помощи, без открываемых ею общих затонов “этнология” далеко продвинуться не может. “Социальная антропология может действовать без этнологии, но этнология, кажется, не может действовать без общих допущений (assumptions), принадлежащих социальной антропологии”17.
Здесь нельзя не упрекнуть Радклифф-Брауна в непоследовательности: признавая важность исторического метода (“и тем самым “этнологии”) для полного понимания законов общественного развития, он торопился поставить этот метод на второстепенное место. Однако так поступал он лишь в ранних своих работах: в позднейших же настаивал на важности сочетания обоих методов. Только при таком сочетании, говорил он, при сoединении “исторических изучений” и “социологических изучений” сможем мы “достигнуть настоящего понимания развития человеческого общества, а этого у нас пока еще нет”18.
Если в отношении конкретной истории Радклиф-Браун занимал колеблющуюся позицию (то признавая, то ставя под сомнение ее важность), то в отношении психологического метода объяснения социальных явлений точка зрения его была вполне твердой. Вслед за Дюркгеймом — и под его прямым влиянием — Радклифф-Браун решительно отклонял подобный метод, расходясь в этом отношении как со старыми этнографами-эволюционистами (Тэйлор и др.), так и своими современниками — американскими этнографами, последователями “психологической” школы. Он не признавал часто применяемого метода решения тех или иных этнографических вопросов, основанного на допущении, что первобытный человек пытался-де как-то понять и объяснить явления окружающего мира, и из таких объяснений будто бы и родились разные обычаи и верования. Такая “потребность в объяснении”, по мнению Радклифф-Брауна, едва ли была свойственна первобытным людям; напротив, “базис развития обычаев” у этих народов составляла “потребность в действии и в коллективном действии в некоторых определенных обстоятельствах, касающихся общества или группы”; а потому обычай и связанные с ним верования “развиваются для удовлетворения этой потребности” (т. е. потребности в коллективном действии) 19.
Мысль, видимо, совершенно правильная и очень важная. Вообще, Радклифф-Браун часто пользовался тем же понятием “потребности” (needs), как и Малиновский, но в отличие от последнего он не делал из него предмета сложных и громоздких рассуждений. Точно так же не злоупотреблял Радклифф-Браун понятием “культура”, которое у Малиновского (и еще более у американских этнографов) приобрело неподобающее значение некоей самостоятельной субстанции. В своих ранних работах Радклифф-Браун тоже широко пользовался термином “культура”, но в поздних — с 1931 г. — заменил его более емким и строгим термином “социальная структура” (или “социальная система”). В 1937 г. на своих семинарских занятиях в Чикаго он даже провозгласил: “Науки о культуре не может быть; можно изучать культуру лишь как характерную черту (a characteristic) социальной системы. Поэтому, если вы намерены иметь науку, это должна, быть наука о социальных системах” 20.
Сходства и различия Малиновского и Радклифф-Брауна
Из сказанного понятно, почему Радклифф-Брауна нередко противопоставляют Малиновскому, называя его не “функционалистом” (как Малиновского), а “структуралистом”. Как мы дальше увидим, новейший структурализм действительно берет свое начало в значительной мере от концепции Радклифф-Брауна. Но при всем том идейная близость Малиновского и Радклифф-Брауна все же больше, чем расхождения между ними.
При всем различии терминологии и акцентов оба исследователя стремились познать общие законы развития человеческого общества, опираясь прежде всего на данные этнографии современных отсталых народов, именно на изучение их настоящего, современного, ныне наблюдаемого состояния, а не на гипотетически реконструируемую историю.
Вот почему, кстати, можно в известной мере согласиться с теми зарубежными современными этнографами, которые считают 1922 год,—когда почти одновременно вышли в свет главные труды обоих ученых — “Аргонавты” Малиновского и “Андаманские островитяне” Радклифф-Брауна, — переломным моментом в истории этнографической науки 21.
Функционализм и колониальная политика
Акцент на современный образ жизни и современное положение народов логически приводили к тому, что труды Малиновского и Радклифф-Брауна, а также и труды их последователей получали не только чисто познавательное, но и большое практическое, прикладное значение. Вообще говоря, идея о “прикладном” значении этнографии или антропологии (applied anthropology) пoявилась как раз после первой мировой войны (Чиннери, 1919; Боас, 1928; Раймонд Фёрс и Питт-Риверс, 1929). И это не было случайностью. Система колониализма начала шататься; для ее подкрепления колонизаторам понадобились добавочные средства и новые идеи. Шире стала применяться, особенно в английских колониях, система “непрямого управления” (indirect rule), при которой роль низовой администрации была возложена на местных племенных вождей. А это требовало более внимательного изучения традиционного положения вождей и других носителей туземной власти: на чем основывается их авторитет? какие они несут общественные функции?
Понятно, что колониальные власти стали больше поглядывать на работы этнографов, чтобы через них ближе познакомиться с внутренней жизнью колониальных народов, поучиться лучше ими управлять. И тут-то вполне пригодилась новая этнографическая концепция, провозглашенная Малиновским и Радклифф-Брауном.
Естественно, что эта концепция, целиком повернутая к современности, гораздо больше пришлась кстати колониальной администрации, чем старое эволюционистское направление, интересовавшееся только пережитками прошлого, или чем диффузионизм, занимавшийся лишь миграциями элементов культуры. И совсем не случайно, что уже с 1920-х годов в разных странах Британской империи начали устраиваться для будущих колониальных служащих специальные лекции по “антропологии”, которая преподавалась в функционалистском духе.
Не следует ставить в вину (как это часто делают) основоположникам функционализма то, что их труды были использованы колониальными властями. Сами они вдохновлялись вовсе не этой целью 22. Помимо проведения чисто научных исследований Малиновский, например, стремился убедить колониальных чиновников прекратить грубое вмешательство в жизнь коренного населения. “Повсюду одно и то же фанатическое рвение, — писал Малиновский, — насаждать (to prune), искоренять, сжигать все, что шокирует нашу моральную, гигиеническую или приходскую чувствительность (our moral, hygienic or parochial susceptibilities), повсюду то же невежественное и глупое непонимание того, что каждая черта культуры, каждый обычай и верование представляет некую ценность, выполняет социальную функцию, имеет положительное биологическое значение”. “Традиция с биологической точки зрения есть форма коллективной адаптации общины к ее среде. Уничтожьте традицию, и вы лишите социальный организм его защитного покрова (its protective shell) и обречете его на медленный, неизбежный процесс умирания” 23.
В противовес этой колониальной системе управления Малиновский впадал в другую крайность. Он утверждал, что нельзя безнаказанно затрагивать даже, казалось бы, заведомо вредные обычаи местных народов. Например, хотя война есть вещь нехорошая, однако попытки “запретить” межплеменные военные столкновения, очень частые, например, на той же Новой Гвинее, ни к чему хорошему не приведут. “Войны” там часты, но человеческие жертвы при них невелики, а зато такая война дает “широкое поле для проявления физической силы, личного мужества, ловкости, инициативы, нечто вроде драматического и романтического интереса...”. Малиновский считал, что нужно не запрещать такие войны, а стараться постепенно смягчать их, мало-помалу превращать в спортивные состязания 24.
Подобные советы и рекомендации исходили у Малиновского из его общей концепции, согласно которой всякая “культура” (говоря нашим языком, всякий народ) в ходе своего развития вырабатывает у себя некую систему “равновесия”, где каждая часть целого выполняет свою необходимую функцию. Уничтожить одну из функций, которая пришлась не по вкусу колониальным властям, значит нарушить равновесие, и вся система, т. е. вся культура, весь народ, подвергается угрозе гибели. Таким образом, Малиновский, исходя из справедливого протеста против грубых запретительных действий колониальных чиновников, доходил до защиты явно вредных обычаев. Даже его последователи указывали, что в этом вопросе он ошибался. “Факты показывают, — говорил, например, Ян Хогбин, — что колониальные народы вымирают не от запрещения их вредных обычаев, а вследствие прямого истребления их колонизаторами (Австралия, Тасмания), от занесенных болезней и отсутствия медицинской помощи”25. Но даже не говоря об отдельных вредных обычаях, общая теоретическая установка функционализма вела за собой на практике консервацию всего архаичного, отжившего в быту и культуре народов. На это тоже указывали критики Малиновского.
Что касается Радклифф-Брауна, то он вообще гораздо меньше думал и писал о прикладном значении науки: он заботился прежде всего о разработке теоретического учения о человеческом обществе, считая, что “'без здорового теоретического базиса прикладная антропология выродится (must deteriorate) и станет не прикладной наукой, а просто эмпирическим изучением”. Настоящая же наука должна 'быть орудием 'прогресса, и в этом ее прикладная роль. “Кто из нас, — писал Радклифф-Браун, — не чувствует, что в нынешней цивилизации есть многое, что нужно бы изменить или уничтожить? Но мы еще не знаем, как это сделать, и тут-то и нужна наука” 26.
Общение в молодости с П. А. Кропоткиным не прошло для Радклифф-Брауна бесследно. Он-то (Кропоткин), по признанию самого Радклифф-Брауна, навел его на мысль о том, что, прежде чем пытаться реформировать общество, надо его изучить. Для того же, чтобы хорошо изучить и понять такое сложное общество, как викторианская Англия, надо начать сперва с систематического изучения более 'простых, первобытных обществ. Отсюда, быть может, и зародился у Радклифф-Брауна интерес к этнографии отсталых народов 27.
Ученики и последователи Малиновского и Радклифф-Брауна
У Малиновского и Радклифф-Брауна было много учеников и последователей. Обладая большим педагогическим талантом, Малиновский придавал главное значение не чтению академических лекций, а живому общению с учениками-студентами, старался разбудить в них научную пытливость и самостоятельное мышление. Радклифф-Браун многие годы преподавал в университетах разных стран и тоже приобрел многих последователей.
В числе продолжателей их дела надо назвать таких видных ученых, как Раймонд Фёрс; Пиддингтон, Ян Хогбин, Мейер Фортес, Эдуард Эванс-Притчард и ряд других. Больше всего укрепились традиции функционализма в странах бывшей Британской империи: Англии, Южной Африке, Австралии, Новой Зеландии. Известное влияние оказала эта школа на развитие французской и американской этнографии.
В Германии функционализм не нашел себе сторонников. Правда, есть мнение, что к этому направлению примыкал крупный этнограф-океанист Рихард Турнвальд (1869—1954), но едва ли это верно. Турнвальд, автор нескольких солидных этнографических монографий о меланезийцах Соломоновых о-вов, о папуасском племени банаро и целого ряда широко обобщающих работ, шел своим, особым путем, пытаясь сочетать метод комплексно-социологического изучения всех сторон жизни народа в их взаимосвязи с постановкой вопросов об исторической последовательности социальных форм. Он широко применял сравнительно-этнографический метод, так же как и 'прием социально-ретроспективной реконструкции. У Турнвальда имеются интересные работы по социальной психологии и первобытной религии 28.
1 Malinowski В. Argonauts of the Western Pacific. London, 1921, p. XVI.
2 Malinowski В. A scientific theory of culture. New York, 1960, p. 4.
3 Ibid., pp. 36—37.
4 Ibid., p. 41.
5 См.: Mallnowski В. A scientific theory of culture, p. 77.
6 Ibid., p. 83.
7 См.: Piddington R. Malinowski's theory of needs.—“Man and culture, an evaluation of the work of Br. Malinowski”. London, 1957.
8 О “теории потребностей” Малиновского см. также: Соколов Э. В. Культура и личность. Л., 1972, с. 77—80.
9 См.: Malinowski В. A scientific theory of culture, pp. 27—31.
10 Ibid., pp. 32—34.
11 Malinowski В. Crime and custom in savage society. London—New York, 1926, p. 25.
12 Malinowski В. Myth in primitive psychology, London, 1926, PP. 21, 23, 36, 125.
13 Malinowski B. A scientifie theory..., pp. 146, 147.
14 Оценку трудов Малиновского см. также: Артановский С. Н. Историческое единство человечества и взаимное влияние культур. Л., 1967; Веселкин Е. А. Теория культурных контактов и современный расизм. — В кн.: Расы и народы, 3, 1973.
15 Radcliff-Brown A. R. Method in social anthropology. 1958, pp. 42—45.
16 Radcliff-Brown A. R. Method in social anthropology, p. 8.
17 Radcliff-Brown A. R. Method in social anthropology, p. 27.
18 См.: Ibid., pp. 128—129.
19 Radcliff-Brown A. R. Method in social anthropology, p. 24.
20 Radcliff-Brown A. R. Method in social anthropology p XVI.
21 Ibid., p. XII.
22 Односторонне отрицательную оценку функционализма как идеологического орудия колониализма см.: Ольдерогге Д. А. и Потехин И. И. Функциональная школа в этнографии на службе британского империализма. — В кн.: Англо-американская этнография на службе империализма. М.., 1951.
23 Man and culture. London, 1957, pp. 249—250.
24 Ibid.
25 Man and culture, p. 250.
26 Radcliff-Brown A. R. Method in social anthropology, p. 30.
27 См.: Radcliff-Brown A. R. Method in social anthropology, pp. XVIII-XIX.
28 Thurnwald R. Die Menschliche Gesellschaft in ihren ethno-sozio-logischen. Grundlagen, I—V. О Турнвальде см.: Lowie R. Richard Thurnwald (in: American Anthropologist, v. 56, 1954), Косвен М. Рихард Турнвальд и его этнографические труды. — “Советская этнография”, 1933, № 3—4.