С. А. Токарев История зарубежной этнографии. Учебное пособие
| Вид материала | Учебное пособие |
- Учебное пособие Казань 2009 Печатается по решению кафедры этнографии и археологии исторического, 1524.74kb.
- Учебное пособие / Н. А. Соловьева, В. И. Грешных, А. А. Дружинина, 275.16kb.
- А. Н. Джуринский история зарубежной педагогики Учебное пособие, 3100.62kb.
- 5 Вопросы-задания, 3067.59kb.
- Ю. В. Михайлов история соединенных штатов америки учебное пособие, 1843.26kb.
- Учебное пособие охватывает период с древнейших времён до начала ХХ века. Может использоваться, 3550.99kb.
- И. Ю. Робак история украины учебное пособие, 1966.33kb.
- Иван Павлович Сусов. История языкознания: учебное пособие, 5333.61kb.
- Иван Павлович Сусов. История языкознания: учебное пособие, 4095.39kb.
- В. Д. История английского языка / Учебное пособие, 166.59kb.
С.А.Токарев
История зарубежной этнографии.
Учебное пособие
Москва. 1978.
(Отсутствуют главы 2, 4, 8).
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Глава 1. Анамнез. Доистория этногpaфичеcкoй науки
Глава 2. Становление этнографии как науки (середина XIX в.). Классическое эволюционистское направление в этнографии
Глава 3. Карл Маркс и Фридрих Энгельс, их роль в развитии этнографической науки
Глава 4. Этнография в конце XIX и в начале XX в.
Глава 5. Диффузионистское направление .
Глава 6. Биологические течения в этнографии. Расизм
Глава 7. Фрейдизм в этнографии
Глава 8. Французская социологическая школа .
Глава 9. Функционалистское направление .
Глава 10. Школа Франца Боаса в Америке .
Глава 11. Этнопсихологическое направление в американской этнографии.
Глава 12. Современное состояние этнографической науки в капиталистических странах Европы и Северной Америки .
Глава 13. Развитие этнографии в социалистических странах Европы.
Заключение.
ВВЕДЕНИЕ
Три пути к овладению наукой
Могут быть разные пути к овладению той или иной наукой. один путь—конкретно-индуктивный: отправляясь от эмпирических наблюдений каких-то частных фактов и постепенно их расширяя и обобщая, доходить до формулировки основных категорий науки и до постановки ее общих проблем. Другой путь—как раз обратный, дедуктивно-систематический: начиная с общих определений, с установления места дайной науки среди других наук и основных ее понятий (как они сложились при настоящем состоянии .научных знаний), двигаться в сторону большей их конкретизации, наполнять их все более обильным. фактическим материалом и приближаться к максимально полному овладению всем богатством знаний в данной сфере бытия. Но есть еще и третий путь—исторический, а точнее—историографический: постараться проследить шаг за шагом, как складывалась постепенно сама .наука, как нарастали, начиная с древности, фактические знания в данной области и как на основе достигнутого возникали различные обобщения, строились и сменяли друг друга общие концепции. И этот “историографический” путь к овладению наукой имеет свои большее преимущества над первыми двумя. Эти три пути познания науки — и соответственно три аспекта самой науки — нигде так отчетливо не видны, как в области этнографии,—и мы скоро увидим, почему. Вероятно, подавляющее большинство этнографов шло и идет к своей профессии первым путем—эмпирическим. Заинтересовавшись какими-то фактами из ближайшей окружающей действительности (особенно это касается национальных и многонациональных районов •нашей страны или других стран), человек сначала по-любительски, а потом все более методически начинает их “наблюдать, описывать, изучать, привлекать дчя сравнения аналогичные факты из жизни других народов, соседних и более далеких, доходя постепенно до более общих и широких проблем К сожалению, мало кто достигает этим путем высоких ступеней обобщения, подавляющее большинство остаются знатоками узкого круга вопросов, одной небольшой группы народов (Кавказ, Прибалтика, Венгрия, Италия и т. д.) и мало что знают за ее пределами Этот путь лишь в единичных случаях приводит к действительному овладению этнографической наукой во всем ее объеме или хотя бы в основных ее разделах Второй путь постижения этнографической науки — дедуктивно-систематический усвоить себе общее понятие о предмете, границах, задачах этнографии как науки, об ее основных категориях и определениях, ее проблематике в целом, а затем, опускаясь по ступенькам общи )-сти, переходить к систематическому изучению отдельных этнических групп и (или) различных частных проблем, наполняя изучение их конкретным фактическим материалом (этнография отдельных стран и народов). Этот путь при его последовательном прохождении дает известную гарантию широкого охвата данной научной области на высоком принципиальном уровне Но этот уровень все же ограничен. Даже оперируя конкретными фактическими данными о том или ином народе, недостаточно изложить их просто в том виде, как они сейчас известны науке' весьма важно знать, ко гда ч как эти данные стали достоянием науки. Ведь од но дело—быт и культура, например, германоязычны: народов, описания которых (германских племен) есть1 уже в античной литературе и которые на протяжении веков и в наши дни были и остаются в числе наиболее детально изученных этнических групп, и совсем другое дело—облик какого-нибудь новооткрытого племени в горных районах Новой Гвинеи или в сельве Амазонии, которое еще вчера было неизвестно даже по имени. Ознакомление с такими новооткрытыми племенами может порой повести к пересмотру, казалось бы, твердо установленных теоретических взглядов. Постановка и исследование принципиальных проблем, изучение современных этнографических концепций, их оценка и критика попросту невозможны, если рассмат ривать эти проблемы и эти концепции статически, в их Сегодняшнем состоянии ведь любая этнографическая проблема имеет свою историю, иногда длительную, без знания которой поставить правильно эту проблему нель зя и любая этнографическая концепция или школа, лю бая система взглядов имеет своих предшественников, сзол идейные овязи с прежними концепциями и школа ми Без понимания этих идейных связей, без экскурсов в область прошлого науки никакая работа теоретиче ской мысли не приведет ни к чему положительному. Словом, любое сколько-нибудь полное овладение этнографической (как и всякой иной) наукой немыслимо без знания истории этой науки. И вот—исторический подход к этнографической науке как раз и обеспечивает максимально полное, макси мально глубокое — хотя, может быть, и не всегда систе- мат веское—постижение всей этой области познания. Ведь историзм вообще является методологической осно вой всего марксистского мировоззрения. Исторический подход есть единственно правильный подход к любому предмету той или иной науки, и он же обязателен для понимания самой науки.
“Мы знаем только одну единственную науку, науку истории, — писали основоположники марксизма в “Немецкой идеологии”. — Историю можно рассматривать с двух сторон, ее можно разделить на историю природы и историю людей. Однако обе эти стороны неразрывно связаны; до тех пор, пока существуют люди, история природы и история людей взаимно обусловливают друг друга”1. “История—это для нас все,—писал Ф. Энгельс,—и она ценится нами выше, чем каким-либо другие, более ранним философским учением, выше даже, чем Гегелем, которому она, в конце концов, должна была служить лишь для проверки его логической конструкции” 2. Об обязательности исторической точки зрения и исторического подхода к действительности неоднократно высказывался В И Ленин. “Самое надежное в вопросе общественной науки, — говорил он в лекции “О государстве”,—и необходимое для того, чтобы действительно приобрести навык подходить правильно к этому вопросу... это—не забывать основной исторической связи смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь” 3.
Две стороны в науке
В истории любой науки можно различать две стороны: накопление фактических знаний , и их осмысление и обобщение. Обе стороны неотделимы одна от другой. Ошибочно рассматривать их как два этапа в развитии науки: сначала-де лишь накоплялся фактический материал, позже-де его стали обобщать и строить разные теории. Нет, c самого начала этнографические факты (т. е. факты, касающиеся быта, культуры, обычаев, этнических особенностей и различий народов) замечались, собирались, записывались не просто так, ни с того ни с сего, а либо по практическим побуждениям либо для удовлетворения естественной любознательно сти; но и в том и в другом юлучае этнографические факты не оставались сырым и мертвым грузом в сознание людей, а укладывались в какую-то, пусть простую и наивную, систему; они как-то осмыслялись. Из практических побуждений первоначально главную роль играла два: надо знать соседние и даже более отдаленные народы, чтобы успешнее с ними 'воевать; их надо знать чтобы вести с ними торговые дела, знать их богатства и их потребности. С возникновением больших империй на Древнем Востоке этнографические данные начинают служить для самовозвеличения царей: в победных надписях ассиро-вавилонских, персидских и других монархов хвастливое перечисление множества названий покоренных народох преследовало ясную политическую цель — показать не сокрушимую мощь царя-завоевателя. В античной Греции .можно видеть, как параллельнД с расширением круга земель и народов, известных гре кам, и параллельно с общим ростом культуры склады ваются более или менее стройные общие концепции, которые укладывается растущий фактический материал: общеисторичеокие концепции Геродота, Полибия; естественнонаучный взгляд на человека у греков — Гиппократа, Демокрита, у римлян — Лукреция Кара и пр. — все это взгляды, которые смело можно считать зародышами или предшественниками некоторых этнографиче ских теорий недавнего прошлого или даже наших дней.
Задачи историографии науки
Прослеживая общий ход накопления этнографических знаний и постепенный рост их теоретиче ского осмысления, нельзя не заметить, что развитие нау ки шло параллельно и в тесной связи с общим разви тием культуры, которое, в свою очередь, определялось развитием материального производства и общественных отношений. Появление отдельных этнографических кон цепций, борьба их между собой, смена одного течения другим всегда составляли лишь частицу огромного и сложного процесса развития общественного сознания, борьбы общественных идеологий. Поэтому и изучать историю этнографических школ и направлений невоз можно, если не принимать во внимание всю обществен ную и идеологическую обстановку в данной стране и в данную эпоху.
Несколько упрощая вопрос, можно сказать, что при изучении отдельных этнографических школ или взглядов отдельных мыслителей, деятелей этнографической науки надо всегда иметь в виду два вида связей: идейные связи данной школы или взглядов данного автора с другими .взглядами, современными или предшествующи ми; и социальные корни данных взглядов, их обществен но-идеологическую основу, в конечном счете, то или иное соотношение социальных, классовых сил, их борьбу между собой. Общественная идеология в различных своих развет влениях всегда отражает социальные (классовые, политические, национальные) интересы каких-то обществен ных групп. Эти группы и их интересы (если опять-таки несколько упростить вопрос) бывают двух родов: лябо они связаны с прошлым, а потому консервативны или даже реакционны; либо ориентированы на (будущее и потому по сути своей прогрессивны. Конечно, здесь нуж на существенная оговорка: по большей части, даже при-оощеи реакционной тенденции какого-то определенного направления, в работах его представителей, бывает, можно открыть и положительные элементы. Ведь надо различать, с одной стороны, 'идейное течение как таковое, а с другой — деятельность отдельных добросовестных ученых, которые хотя и примыкают по общим своим взглядам к данному направлению (пусть в целом ложному), но своими конкретными исследованиями вносят положительный вклад в науку. “Исторические заслуги, — писал В. И. Ленин в работе “К характеристике экономического романтизма”,— судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками”4. Это не может не относиться и к деятелям науки. Если сводить критический обзор истории тех или иных идей к поискам разных ошибок, пробелов, недомолвок у того или иного автора, то составить такой обзор не представляло бы большого труда, но и польза от него была бы весьма сомнительна. Из нагромождения сменявших друг друга ошибок не построить историю науки. Такая история выявляется лишь тогда, когда нам удается найти и оценить отдельные идеи, образующие,. при всей их, быть может, ограниченности, последовательные ступеньки или, если угодно, кирпичи, из которых воздвигается здание науки. Но эти .кирпичи надо сначала (это бывает нередко!) извлечь из-под груды строительного мусора, их покрывающего и облепляющего. Отделить кирпичи от мусора—это сложная задача, сводящаяся к оценке тех или иных идей, деятельности отдельных ученых, целых направлений и школ. Есть еще одна сторона дела, которую надо уяснить себе, если мы хотим правильно понять цель и смысл этнографической историографии. Вот в чем она состоит. Что является главным предметом истории этнографии как науки? Казалось бы, те взгляды и то понимание этнографических проблем, которые мы находим в трудах виднейших деятелей данной науки. Так-то оно так, но в этом ли самое важное? Конечно, знать индивидуальные взгляды ученых, особенно корифеев науки, важно, даже необходимо, но... еще важнее другое. Индивиду-альные взгляды остаются индивидуальными взглядами,. если они не оказывают прямого влияния на общее состояние данной науки, если они не создают в какой-то мере известное направление в этой науке. Именно эти направления, выражающиеся в трудах и .воззрениях отдельных (крупных и рядовых) ученых,—вот то, что особенно важно для историографа. Больше того. И сами направления в данной науке представляют интерес для нас не столько сами по себе, сколько а) по тому, как отразились в них общественные взгляды определенной эпохи, определенного народа, определенного социального класса, и б) по тому, как они сами оказывали и оказывают влияние на общественное сознание, на идеологию эпохи, страны, класса, народа. Ведь наука, которая замыкается в себе самой и не оказывает воздействия на жизнь, вообще не есть наука. Вот почему при всей важности ознакомления с теоретическими построениями отдельных деятелей этнографии для нас еще важнее то, какие понятия этнографии и как преломляются в сознании не профессионала-этнографа, а, скажем, просто образованного и мыслящего человека данной эпохи, данной страны. Например, как понимал и что думал по поводу этнографических фактов в XVI в. Мишель Монтень, в XVIII в.—Дени Дидро, Вольтер, Фергюссон, в Х1Хв.—Конт, Спенсер, в XX в.— Дюркгейм, Фрейд? По этим показателям можно лучше судить о состоянии данной науки в каждый данный момент и о воздействии ее на общественное сознание, чем по взглядам самих деятелей этнографии. И еще один показатель, не менее важный. Состояние науки отражается вообще не только во взглядах (чьих бы то ни было), но и в объективных явлениях: в тех или иных асоциальных фактах”, притом массового масштаба. Например, почти одновременное появление в разных странах этнографических музеев, этнографических журналов. организация больших и методически подготовленных этнографических экспедиций, периодический созыв научных конгрессов и конференций, создание международных научных объединений, обществ, преобладание определенной тематики в печатных органах в те или иные годы и т.п. Иcтoриограф науки должен особенно ценить те случаи, когда ему удается обнаружить некую закономерность в подобного рода явлениях.
Настоящая книга содержит в себе только часть общей историографии этнографической науки, хотя, пожалуй, самую существенную. За пределами ее остались: 1) вся ранняя “предыстория” науки, т. е все многовековое накопление этнографических знаний и первые, еще разрозненные попытки обобщений, начиная от классического Востока и вплоть до середины XIX в.,—зяа-чит, все то огромное время, когда этнография как особая и самостоятельная научная дисциплина еще не существовала. Эта “предыстория” этнографии излагается автором в особой книге—“Истоки этнографической науки (до середины XIX в.)” (М., “Наука”, 1978); 2) история русской этнографии, изложенная автором в книге под этим названием в 1966 г.; 3) история развития этнографических знаний в странах Востока: арабский мир, Иран, Индия, Китай, Япония. Обзор этой истории требует специальной подготовки и прежде всего хорошего знания языков и литературы тех стран; автор этой книги претендовать на такие знания не может.
Содержание же предлагаемой книги сводится 'к развитию этнографических знаний и этнографических идей главным образом в “западном мире”, если можно условно допустить это в какой-то мере исторически оправданное обозначение, т. е. в странах Западной Европы и Северной Америки. В пределах этого историко-этнографического региона каждая отдельная страна имела и имеет, конечно, и свою особую традицию. Но историческая общность и единство здесь гораздо сильнее, важнее, заметнее, чем эти локальные или национальные особенности. Поэтому и вести обзор развития этнографических знаний по всему “западному” региону в целом, конечно, правильнее и продуктивнее, чем если бы мы захотели прослеживать развитие этнографии отдельно, например, во Франции, отдельно в Англии, отдельно в Швеции и т. д. Местные особенности должны отмечаться там, где они есть налицо; например преобладание диффузионистских течений в Германии и Австрии, социологичеокой школы во Франции, функционализма в Англии и т. п. Но общее построение нашего обзора должно соответствовать единому ходу развития науки в данном регионе, без деления по странам. Развитию этнографии в социалистических странах Европы посвящена отдельная глава.
Историографические работы Попытки историографии европейской и американской этнографической науки предпринимались не раз. Их полный обзор мог бы составить содержание особой работы. Для наших целей достаточно вспомнить более содержательные и удачные из таких попыток 5. Небольшая книжка Альфреда Хэддона “История антропологии”6 содержит в себе краткие фактические сведения по развитию отдельно физической антропологии, систематики рас, палеоантропологии, индивидуальной и этнической психологии, археологии, лингвистики (гласным образом проблема индоевропейских языков), собственно “этнологии” (преимущественно проблема диффузии и параллельного развития культуры), “социологии”, т. е. изучению м а три линейности и патрилинейности, терминологий родства и пр., а также религиозных верований и обрядов. Несмотря на крайнюю конспективность изложения, в книге Хэддона, активного деятеля антропологии и этнографии, есть много интересных, свежих фактов. Оригинальное и широкое обобщение хода развития науки о человеке дается в книге Томаса Пеннимана “ЮО лет антропологии” 7, выдержавшей три издания. Понимая “антропологию” опять-таки как всю совокупность знаний о человеке, Пенниман делит всю ее многовековую историю на четыре периода 8: 1) период формирования (formulary period)—от античной Греции до 1835 г.,—характеризующийся разрозненными идеями о человеке, его физической природе, его психике и культуре, накоплением фактических знаний, путешествиями, описаниями стран; 2) период конвергенции (convergent period) — 1835—1859 гг.—которому сопутствовало стремление синтезировать археологические, соматические, лингвистические, культурные данные о человеке, свести) их в единую науку, (вдохновляемую единой идеей эво¦ люции; завершением этого синтеза Пенниман считает выход в свет “Происхождения видов” Ч. Дарвина (1859); 3) конструктивный период (construction period) — 1859—1900 гг. — от появления этого труда Дарвина и от общего признания найденных Буше де Пертом древних каменных орудий до конца столетия. За этот период были 'созданы классические концепции развития человека, построенные на сочетании данных археологии, палеонтологии, лингвистики, “технологии” (эволюция предметов материальной культуры) и, самое главное, сравнительного изучения культурно отсталых народов. Ведущая идея этой эпохи — дарвиновская “борьба за существование”, “естественный отбор”, “выживание наиболее приспособленного”; но многие из создававшихся в ту пору концепций страдали чрезмерной упрощенностью, прямолинейностью; 4) “критический” период — 1900— 1935 гг.—ознаменовался стремлением к пересмотру этих не всегда оправдывавших себя концепций. В то же время необычайно возросший количественно материал науки о человеке делает все менее возможным для одного ученого охватить его целиком; отсюда новая тенденция—к распадению единой “антропологии” на ее составные части, ослабление контакта между ними; зато вновь создаваемые новые концепции, более прочные и обоснованные, могут считаться подготовкой (в недалеком будущем) нового конструктивного периода. Историографический обзор Томаса Пеннимака ценен своим стремлением уловить связь идей, найти общее в достижениях 'смежных наук — этнографии, соматической антропологии, археологии, языкознания, — понять дух эпохи, отразившийся в трудах даже самых непохожих один на другого авторов. При этом Пенниман отмечает, хотя и вскользь, связь научных исследований с социальной и политической историей той или иной эпохи. Минусом же этого обзора можно считать то, что, увлекшись чисто хронологическим 'членением истории! науки, автор недостаточно разграничил в пределах каждого отдельного периода — особенно это касается последнего, критического периода ~ разные направления, ¦ по своим тенденциям нередко прямо противоположные друг другу. Не выделены, например, как особые течения фрейдизм, функционализм, американская школа Боаса. В узкопрофессиональном стиле написана “История этнологической теории” Роберта Лоуи 9, который и сам был видным деятелем этнографии. В отличие от Пенни-мана Лоуи рассматривает только собственно “этнологию”, оставляя в стороне археологию, лингвистику, соматическую антропологию, а кроме того—и это очень досадно,—совершенно игнорирует связь этнографических идей с общими направлениями научной мысли и с развитием общественной жизни людей. “Этнологические теории” развиваются, по Лоуи, в головах ученых как бы сами по себе, в зависимости только от роста фактических знаний в этой области (новые путешествия, экспедиции, описания народов). В книге нет и систематического изложения взглядов тех или иных авторов; Лоуи ограничивается лишь сопоставлением и критикой их, считая, видимо, что читатель познакомится с ними сам. Вероятно, по той же причине Лоуи не стремился и к особой полноте обзора: он ни словом не упоминает, например, “культурную морфологию” Фробениуса (вскользь назвав его имя по частному поводу), лишь мимоходом касается взглядов А. ван Геннепа, игнорирует психоаналитическую школу Фрейда, работы К. Юнга и многих других. Вся книга пронизана резким полемическим тоном при несколько субъективной группировке рассматриваемых концепций. Автор склонен чуть не всю проблематику этнографии сводить к дилемме: диффузия или параллельное развитие? Однако хотя полного и объективного представления о ходе развития этнографической науки названная книга Лоуи и не дает, она все же весьма полезна для ознакомления с мировоззрением отдельных ученых, с полемикой по некоторым теоретическим проблемам этнографии. Очень содержательный обзор истории “антропологии” дал западногерманский ученый Вильгельм Мюльман 10. Автор придерживается “англо-саксонского”, т. е. широкого употребления термина “антропология” как “всеобщей сравнительной науки о человеке”, включая сюда, следовательно, и физическую антропологию. Значительную, едва ли не большую часть его книги занимает именно изложение истории соматической антропологии, расоведения. Все же и для этнографии у него 'нашлось достаточно места. Периодизация истории науки у Мюльмана своеобразная: за очень сжатым очерком античной и средневековой “антропологии” идет глава о “возникновении современной антропологии”, подразделяющаяся на “критическую эпоху” (1685—1775), “классическую эпоху” (1775—1810), “построение историко-социологического мышления” (1810—1859); затем следует самая обширная глава — о “построении отдельных антропологических дисциплин”—с подразделениями на “элементаристическую эпоху” (1860—1890) и “дальнейшее построение”. Но ни эта причудливая периодизация, ни некоторая конспективность стиля изложения не помешали автору довольно удачно проследить эволюцию ведущих идей, иллюстрируя ее множеством имен ученых и ссылками на их труды. Автор не упускает из виду и выдающихся русских .исследователей. В статье “100 лет этнологической теории в странах немецкого языка”11 Роберт Хейне-Гельдерн излагает взгляды наиболее выдающихся германоязычных этнографов, от Вайда до Мюльмана. Он уделяет особое внимание работам представителей “исторического” (т. е. диффузионистского) направления и введенным ими понятиям—“культурный круг” и т. п., оценивая их достаточно критично. Книга итальянского профессора Уго Бьянки “История этнологии”12 представляет попытку общего обзора истории науки с древнейших времен (хотя ранние периоды затронуты лишь бегло) до наших дней. Автор очень смело объединяет отдельные течения, причисляя, например, французскую социологическую школу к “позитивистскому эволюционизму”, идущему от Бастиана, соединяя в одну главу “историческую” и “функциональную” этнологию. Материал расположен скорее по проблемам, чем по теоретическим направлениям. Сам Бьянки очень, настойчиво подчеркивает свою приверженность к “исторической” точке зрения (как он ее понимагт), противопоставляя ее естественнонаучному взгляду, н с этих позиций решительно осуждает классический эволюционизм. В капитальном труде известного этнографа-океани-ста Феликса Кисинга “Культурная антропология”13 особая глава посвящена важнейшим направлениям науки, которые автор называет “проблемами”. К их числу Кисинг относит “культурный и социальный эволюционизм”, “историкализм”, “диффузионизм”, “функционализм”, “конфигурационизм” (sic!), “отношение культуры к индивидууму”, “межличностные отношения или взаимодействие между индивидами”, “сближение философии и антропологии”.Вышедшая в 1966 г. небольшая книжка Поля Мерсье “История антропологии”14 содержит в себе очень сжатый обзор этнографических идей и открытий, начиная от “доистории” и вплоть до наших дней, с попыткой критически разобраться в современных этнографических течениях.Гораздо более обстоятельный обзор истории и теперешнего состояния этнографической науки содержится в огромной этнографической энциклопедии “Ethnologic generale”, вышедшей в 1968 г. под редакцией видного французского этнографа Жана Пуарье 15, где одно оглавление занимает 30 страниц. Помещенный здесь очерк “Истории этнологической мысли” включает в себя едва ли не исчерпывающую библиографию новейшей этнографической литературы, расположенную сначала по школам, затем по странам. Правда, изложение недостаточно систематично, с повторениями и порой с весьма сомнительными оценками, но справочная ценность его бесспорна.Очень содержательна новейшая работа Марвина Харриса “Подъем антропологической теории — история теории культуры” 16. Свой обзор автор начинает с более ранней эпохи, чем другие историографы этнографии: с эпохи Просвещения, точнее — с конца XVII в, (Джон Локк). Харрис очень серьезно рассматривает теоретическую основу каждого отдельного течения в науке, уделяет (большое место марксизму (гл. 8—“Диалектический материализм”); доводит 'овое изложение до 'совре-д менной 'этюхи. .Критика различных теорий у яего серьезна и обстоятельна, хотя, конечно, не везде бесопорна.Историографический обзор зажимает значительное место в очень оригинальной по содержаяию книге калифорнийского 'профессора Венделла Осволта “Иные народы, иные обычаи: мировая этнография и ее исто-рия” 17. В .итоге этого обзора автор приходит к выводу, что фактического 'материала о народах накоплено уже, немало и главная задача этнографов теперь заключается в его 'научном анализе.Наконец, в капитальном “Руководстве по социальной и культурной антропологии”18 место введения занимает историографическая статья Фреда Воджета, где весьма обстоятельно и беспристрастно изложены (хотя и в чрезвычайно сбивчивом (порядке) главные 'направления, концепции, проблемы этнографической науки (“культурной антропологии”); один лишь приложенный к статье список литературы занимает 24 страницы!Особняком стоят историографические обзоры этнографии европейских стран: ведь эта область “краеведческой” этнографии (у немцев Volkskunde) в большинстве за¦пад'ноавроп ейских страя рассматривается как особая” наука. Тут, в 'первую очередь надо 'назвать очень богатую то содержанию книгу итальянца Джузеппе Коккьяра “История фольклористики в Европе”19.
Заслуживают упоминания также обзор истории немецкой родиноведческой этнографии Георга Фишера20, такой же обзор истории австрийской этнографии Леопольда Шмидта 21, библиографические заметки по истории 'итальянской этнографии в книгах Раффаеле Корсо и Паоло Тоски22, историография польской этнографии23 и др.
На pyccкoк языке до сих •пор, к сожалению, .не существует сколько-нибудь полной историографии этнографической 'науки в зарубежных странах. Есть небольшая книжка Е. Г. Кагарова, изданная на украинском языке 24; есть русский перевод названной выше книги Дж. Коккьяры 25; есть более или менее краткие историографические экскурсы в общих работах 'по этнографии В. H. Харузиной26, П. Ф. Преображенского27, Ю В. Кнышенко 28, в учебном пособии “Основы этнографии”29, в книге Р. Ф. Итса “Введение в этнографию” (тоже учебное пособие)30. .Есть краткий обзор истории этнографии в 1-м, 2-м, 3-м изданиях БСЭ. Капитальную, но тематически ограниченную — ino одной только проблеме материнского рода — истор'иограф.ию содержит в себе книга М. О. Косвена “Матриархат” 31. Аналогично этому, в недавно вышедшей книге Е. М. Мелетинского о “Поэтике мифа” содержится обстоятельная тематическая историография пo проблемам изучения мифотворчества 32.
Значительно больше критических очерков имеется о взглядах и работах отдельных зарубежных авторов, как классиков (Морган, Тэйлор и др.), так и особенно новых (Боас, Малиновский, Радклифф-Браун, Лесли Уайт, Леви-Стросс и др.), в посвященных им статьях или попутно при изложении тех или иных общих вопросов.
Настоящая книга предназначена в первую очередь для тех, кто специально и систематически изучает этнографию, т. е. для .студентов исторических факультетов университетов. Она и выросла из лекций, много лет читавшихся автором студентам-этнографам исторического факультета Московского университета. Но автор хотел бы надеяться, что данная книга найдет своих читателей не только среди студентов, что она принесет пользу и этнографам — специалистам в той или иной более узкой области данной науки, и людям, работающим в смежных научных областях, — историкам, лингвистам, археологам, антропологам, всем, кому приходится так или иначе соприкасаться с “этнографическим миром”.Автор выражает искреннюю благодарность своим коллегам по кафедре этнографии МГУ и но Институту этнографии АН СССР, участвовавшим в обсуждении рукописи этой книги или отдельных ее глав. .Мнения и советы этих товарищей были очень полезны при редакционной доработке книги. Моя особая благодарность С. Н. Арталовскому, И. С. Кону, М. В. Крюкову, А. И. Першнцу, П. И. Пучкову, читавшим рукопись и сделавшим ряд весыма полезных замечаний.
Сноски к Введению
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения изд 2-е, т. 3, с. 16 (далее Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.)
2 Маркс К и Энгельс Ф Соч, т 1, с 592 3 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е, т. 39, с. 67 (далее — Ленин В. И. Полн. собр. соч.).
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 178.
5 Оставим в стороне краткие обзорные статьи в журналах, не могущие претендовать на полноту обзора. Таковы, например, статьи: Boas Fr. The history of anthropology. - "Science", n. s. v. 20, (1904, N 512; Ankermann В. Die Entwicklung der Ethnologic seit Adolf Basti-an. - "Zeitschrift fur Ethnologic", 58 Jahrg., 1926, H. 1-2; Radin P. Historv of ethnological theories. - "American Anthropologist", n. s., v. 3i, '1929, N 1.
Можно упомянуть также о кратких историографических главах в общих сочинениях по этнографии, в учебных пособиях и пр. Например: Dittmer К. Allgemeine Volkerkun'de. Braunschweig, 1954; Moszynski К. Czlowiek. Krakow, 1958; Lehrbuch der Volkerkunde, 3-te um-gearbeitete Auflage; herausgegeben von Leonard Adam und Hermann Trimborn. Stuttgart, 1958; Volkerkunde fur jedermann. Gotha-Leipzig, 1966; Cazeneuve J. Ethnologie. Paris, 1965, и др.
6 См.: Haddon A. C. History of anthropology. London, 1934.
7 См.: Penniman Т.К. A hundred years of anthropology. New York, 1936; London, 1965.
8 В новом, третьем издании он добавляет еще пятый период - период конвергенции и консолидации, начинающийся с 1935 г.
9 См.: Lowie R. The history of ethnological theory. New York, 1937.
10 См.: Muhlmann W.Е . Geschichte der Anthropologie. Bonn, 1948;2 Auflage. Bonn, 1968.
11 См.: Heine-Geldern R. One hundred years of ethnological theory in the German-speaking countries. - "Current Anthropology", v 5 N 5. Dec., 1964.
12 См.: Bianchi U. Storia dell'etnologia. Roma, 1965.
13 См.: Keesing Felix. Cultural anthropology. New York, 1958.
14 См.: Mercier Paul. Histoire de I'antropologie. Paris, 1966.
15 См.: Encyclopedic de la Pleiade. Enthnologie generale. Volume publie sous la direction de Jean Poirier. 1968.
16 См.: Harris Maruin. The rise of anthropological theory. A history of theories of culture. New York, 1968.
17 См.: Oswalt Wendell H. Other peoples, other customs: World ethnography and its history. New York, 1972.
18 См.: Handbook of Social and Cultural Anthropology. Edited by John J. Honigmann. Chicago, 1.973, pp. 1-88.
19 См.: Cocchiara G. Storia del folklore in Europa. Torino, 1952.
20 См.: Fischer Georg. Die Geschichte der Voikskunde in: Die deut-sche Voikskunde, B. 1. Bin., 1934.
21 См .: Schmldt Leopold. Geschichte der Osterreichischen Voikskunde.Wien, 1952.
22 См.: Corso Raffaele. Folklore (storia, obietto, metodo, bibliogra-fia). Roma, 1923; Toschi Paolo. Guida allo studio delle tradizioni popo-lari. Roma, 1941.
23 См.: Historia etnografii polskiej. Pod. red.М. Terleckiej. Wroclaw - Warszav/a, 1973.
24 См.: Кагаров Е. Г. Нарис icтopii етнографii. Киiв, 1926.
25 См.: Коккьяра Джузеппе. История фольклористики в Европе. М., 1960.
26 См.: Харузина В. H. Этнография, ч. I. М., 1915.
27 См.: Преображенский П. Ф. Курс этнологии. М.-Л., 1929.
28 См.: Кнышенко Ю. В. История первобытного общества и основы этнографии. Ростов-на-Дону, 1965; его же: История первобытного общества. Курс лекций. Ростов-на-Дону, 1973.
29 См.: Основы этнографии. М., 1968.
30 См.: Итс Р. Ф. Введение в этнографию. Л., 1974.
31 Косвен М. О. Матриархат. История проблемы. М.-Л. 1948.
32 См.: Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1976.
ГЛАВА 1
АНАМНЕЗ. ДОИСТОРИЯ ЭТНОГРАФИЧЕСКОЙ НАУКИ
Исходным -материалом этнографической науки служит информация о народах, их быте и культуре. Сами эти понятия “народ”, “культура”, “быт” отнюдь не являются непосредственно данной в опыте конкретной реальностью. Напротив, это обобщения, которые лишь постепенно, в течение веков складывались в сознании людей. Сведения о 'быте и культуре народов собирались и откладывались в письменных и иконографических памятниках задолго до того, как могли появиться даже простейшие их обобщения. И сами эти обобщения в течение долгого времени были скорее конкретными образами, чем общими понятиями.
Древний Восток и античность
Уже в памятниках древневосточных цивилизаций отразились сведения о разных народах, по крайней мере об их названиях, внешнем облике. Победные надписи вавилонских, ассирийских, персидских царей о покоренных ими отравах с разноязычным населением, изображения людей разного физического типа и в разных одеждах в древнеегипетских пирамидах и храмах — это уже фиксация каких-то ранних этнографических наблюдений. Библия содержит множество данных о разныx пародах; в ней же мы находим и древнейшие этнографические мифы: родословные потомков древних патриархов Ноя, Авраама и др.
По письменным памятникам античного мира можно проследить, как постепенно, шаг за шагом, начиная от гомеровских времен накапливались знания греков, а позже римлян о народах, сначала ближайших, населявших Эгейский мир, потом все более отдаленных. Знания эти, вначале перемешанные с баснословными рассказами, в дальнейшем делались все более трезвыми и точными. К концу эпохи Римской империи, в первые века новой эры, цивилизованный греко-ри.мский мир располагал уже вполне реальной информацией о народах обширного круга земель Европы, Передней Азии н Северной Африки: от Британских островов до Индостана.
И эта информация нe оставалась мертвым балластом: мыслящие люди античности — философы, писатели, ученые — размышляли о различиях и сходствах между народами, пытались найти им объяснения: ссылались то на действие географической среды (Гиппократ, Аристотель, Посидоний), то на взаимные культурные влияния (Геродот, Страбон), то на ступени культурного развития (Демокрит, Лукреций). Порой ставились вопросы происхождения самих народов, родства между ними (Геродот, Тацит и др.). У некоторых авторов изложение этнографических данных служило даже морально-назидательным целям (Тацит).
Средневековье и новое время
Крушение античной цивилизации, варварские нашествия, хозяйственный и культурный упадок — все это привело в V—VI вв. к резкому сужению географического и этнографического кругозора. Политическое раздробление феодализирующейся Европы ограничило культурный горизонт рамками мелких графств и княжеств. Не только научный интерес, но и простая любознательность пропали даже у правящей верхушки, не говоря уже о массе населения. Остатки образованности сохранились только у христианского духовенства, но оно по самому духу христианского вероучения негативно относилось к светским, земным знаниям.
Неудивительно поэтому, что вся первая половина средневековья была эпохой крайнего падения и этнографических знаний. Только в восточной половине бывшей Римской империи, в Византии, удерживались еще крохи античных традиции. У византийских авторов (в VI в.—Прокопий, Иордан, в IX в.—.Маврикий , в Х з. -Константин и др.) мы находим некоторые более или менее достоверные этнографические сведения; но они по большей части имеют лишь практическое назначение - это как бы военные и коммерческие справочники. В западной же части Европы ни походы скандинавски викингов (IХ—Х вв.), ни крестовые походы (XII--ХIII вв.) не пробудили даже у образованной части европейского общества желания узнать что-то об окружающих народаx. Лишь v церковных историков XI—XII вв. (Адам, Титмар, Гельмольд) есть сведения о народах Северо-Восточной Европы, особенно о прибалтийских славянах: интерес к ним был вызван миссионерскими устремлениями.
Практическими же побуждениями были непосредственно обусловлены путешествия на далекий Восток европейских монахов—Плано Карпини, Рубрука (XIII в.), пытавшихся разведать что-либо о возможности военного союза с татаро-монголами против мусульман, а также длительное путешествие венецианского купца Марко Поло (XIII в.), связанное с торговыми интересами.
Начало нового и очень быстрого расширения этнографической информации относится к эпохе “великих географических открытий” (с середины XV в.), когда в самой общественно-политической жизни европейских государств начался новый поворот. Это была эпоха “первоначального капиталистического накопления”, зарождения буржуазного способа производства, роста городов, расширения торговых связей, появления первых мануфактур. 'Поиски и захваты новых заморских .земель. плавания смелых мореходов, пиратов и купцов, образование обширных колониальных империй (Испания и Португалия, позже Нидерланды, затем Франция и Англия) —все это повело к .быстрому и огромному расширению .кругозора европейцев. Открытие заокеанских стран—Америки, береговой полосы Африки, стран Южной и Юго-Восточной Азии, первые как бы пробные рейсы к архипелагам Океании, путешествия в “Московию” — все это познакомило западноевропейских людей с народами, о самом существовании которых раньше нe подозревали,—с народами иного физического облика, с неведомыми языками и весьма различными формами культуры. Появились во множестве сначала краткие oтчеты о плаваниях и путешествиях во вновь открытые страны с краткими сведениями об их народах, а позже и попытки обобщенного описания этих стран и народов. В короткое .время—XVI—XVII вв.—в западноевропейской литературе появились обильные сведения об индейцах Центральной, Северной и Южной Америки, о многих народах Африки, Азии.
Колониальная экспансия продолжалась и в XVIII в. К прежнему фонду этнографической информации прибавились более полные сведения и об индейцах Северной Америки, и о жителях ряда других .стран, в особенности об островитянах новооткрытых архипелагов Океании и побережья Австралии. Сведения эти шли по большей части от торговцев, моряков, миссионеров.
Самое же важное то, что эти фактические сообщения падали на умственную почву, уже подготовленную общим культурным .развитием,—ведь XVIII столетие было “веком Просвещения”! Они поэтому не оставались мертвым грузом, а осмыслялись, обобщались и служили фактическим подкрепленном для исторических и философских концепций, 'которыми так 'богато 'было это столетие.
Оживилась идея географического детерминизма, известная еще с античного времени: человек, народы, обычаи—продукты воздействия окружающей природной среды (Монтескье). Широко распространилась теория “благородного дикаря”, живущего по простым законам природы (Руссо, Дидро и др.). Разработана .была схема общеисторических стадий культурного развития (Тюрго, Вольтер, Фергюссон, Кондорсе) — стадий, представленных различными живыми народами. Сделана была даже попытка сочетать эти общечеловеческие стадии развития с идеей национального своеобразия каждого конкретного парода, высокой ценности каждой отдельной национальной культуры (Гердер). Все эти общественно-исторические концепции сыграли свою роль в идейной подготовке Великой французской революции.
Послереволюционная эпоха, годы реставрации, укрепление буржуазных порядков — первая половина XIX в. — ознаменовались появлением новых интересов и новых точек зрения в интересующей нас. области. На почве широко развернувшихся в странах Европы национально-освободительных движений .зародился интерес к прошлому своей страны, к самобытному творчеству народа. Отсюда родиноведенис, собирание и публикация памятников поэтического народного творчества, особенно в славянских и немецких землях (“Volkskunde”). Сложившееся тогда же сравнительное индоевропейское языкознание дало новую пищу народоведческому интересу: на почве сравнительной филологии индоевропейских языков сложилась романтическая — романтизм был тогда вообще в моде — “мифологическая” школа, объяснявшая все народные верования, предания, сказки, обряды, обычаи из древнейшего, якобы “мифологического мировоззрения” (Гримм, Кун, Шварц, Макс Мюллер, де Губернатис, Афанасьев, Буслаев и др.). Позитивистская же буржуазная социология (Конт) строила по-прежнему схемы всемирно-исторического развития, впрочем, несколько обедненные даже по сравнению с концепциями прогресса у мыслителей XVIII в.
Тем временем продолжалось накопление фактического материала по быту и культуре внеевропейских народов. В числе поставщиков этого материала были теперь и ученые—натуралисты, географы.